Все неправильные вещи

      Геррет несколько раз сбегал из общежития утром прежде, чем старый охранник просыпался на пару минут на своем посту. В первый раз это было ночное занятие, по его же инициативе. Он обещал помочь студенту разобрать тему. Заниматься в кабинете — не вариант. Главный вход — да и в общем-то все входы — в университет запирали, чтобы не давать студентам повода устроить там погром. Помогало ли это на самом деле? Исписанные ругательствами коридоры, спиленные ручки кабинетов или сплавленные замки говорили сами за себя. Одна компания даже притащила свиную голову в спорт зал и повесила ее под потолком, словно диско-шар.       Ночное репетиторство Геррета тогда прошло странно. Он несколько минут просидел над темой, пока Эрнесту, ученику, не позвонил знакомый. Геррет оглянуться не успел, уже ехал на заднем сиденьи мотоцикла и крепко сжимал торс в старой денимовой куртке. В ту ночь Геррет узнал, чем и как именно плавят замки кабинетов.       Он согласился остаться в комнате Эрнеста. Тот мог довезти его домой, но общежитие так близко, а оба изрядно вымотались. Узкая кровать на двоих, знойная ночь бабьего лета, в свете луны видно, как кружит пыль. Слышно даже, что в дальней квартире на этаже музыка на всю катушку, что стены как-будто пульсируют и они вместе с ними.       Лежали потные, усталые, грязные после возни с чужой машиной, не могли уснуть. Геррет не чувствовал стеснения тогда, потому что впервые почувствовал прилив адреналина, громко кринул «блять», когда они с парнями пытались вытолкать заглохшую рухлядь из канавы и чуть не отдавили себе ноги.       Он даже не думал о дискомфорте, когда отлежал спину в неподвижном положении и вспомнил об этом только тогда, когда Эрнест повернулся к нему и они попытались улечься в новом положении. Лицом к лицу, Геррет видел, как горят глаза напротив. Да, он понимает. Да, они вместе только что съебались — а иначе Геррет выражаться уже не мог — от полицейского патруля.       — Ахуеть, — полу-шепотом сказал Геррет.       Это было вроде запоздалой реакции на абсолютно все.       — Ага, — глупо поддакнул Эрнест.       Геррет улыбнулся, одновременно сжимая губы то ли от стыда, что это так неуместно, то ли от нахлынувших эмоций. И губы напротив расплылись в легкой ухмылке.       Во второй раз Геррет остался, потому что ему приспичило посмотреть на варку мыла.       В самом начале Эрнест достал пару пакетов из холодильника с непонятными белыми массами, поставил кастрюлю на плиту и налил в нее воды. Он обернулся, говоря, что воды нужно как можно больше, если воды мало — жир потемнеет, когда отделится сало и «все пойдет по пизде». Эрнест раскрыл пакеты, вваливая массу в кастрюлю и далее постоянно помешивал.       Геррет встал рядом, облокотившись о кухонную тумбу, глядя на то, как тонким желтовато-белым слоем всплывает жир. Через некоторое время Эрнест приглушил огонь, дождался, пока вся поверхность не покрылась пленкой и затем начал снимать чистый жир ложкой. Запах при этом стоял такой, словно они готовят самый обычный бульон.       Геррет время от времени поглядывал на дверь. С Эрнестом всегда было чувство, что они занимаются чем-то противозаконным, от того ему не особо хотелось увидеть на общей кухне общежития кого-то еще. Кроме того, Геррет оставался учителем, который околачивался вместе с учеником поздним вечером в общежитии интерната, где учителя стоят на последнем месте, к кому могут проявить уважение.       Когда кипячение уже ничего не давало, Эрнест вылил воду, тщательно промыл кастрюлю и затем повторил тот же процесс, что до этого. Кипятил и снимал, а потом попросил Геррета достать несколько чистых контейнеров из рюкзака и перелил в них жир. Потом поставил в холодильник, предварительно быстро написал что-то на цветных стикерах, которые наклеил на крышки.       — Что ты написал? — спросил Геррет.       — Что эта хрень моя.       Они «зависли», как любили выражаться некоторые парни, в комнате Эрнеста. Приглушенный свет от настольной лампы вырисовывал плавными линиями все вокруг, пока они лежали на узкой кровати.       Эрнест рассказал, что мать трясла с него деньги время от времени из-за наследия в виде долгов его покойного отца, потому он работал. Один вечер там, один здесь. Менял проводку в домах на окраине города, возил мелкие заказы, снимал с парнями колеса с чужих автомобилей и перепродавал, иногда самим владельцам, подороже. А потом появился отчим и после драки все денежные проблемы Эрнеста стали проблемами этого мужика.       Геррет откинулся парню на плечо, посмеиваясь с нелепых историй, где много брани, бегов от закона и полной бессмысленной ереси, которая забивала мозги плотно, как забивают трубку табаком. И так же, как от добротного табака, от этих историй по телу растекалась пьянящая слабость.       Табак, опять же со слов Эрнеста, долго растирают по грубым бедрам чернокожие женщины на плантациях, вместе с потом от палящего солнца и песчаной пылью сухого климата. А потом, этот высший сорт скуривают богатые толстосумы во время игр в покер или в баре, где уже белые с точеными фигурами девушки собирают в трусы и лифы зеленые листья наличных.       Они лежали так до поздней ночи и часы показывали три. Эрнест перегнулся через Геррета, нажимая на выключатель, чтобы свет лампы не слепил утомленные глаза. Парень завис над Герретом ровно настолько, чтобы тот успел подумать о том, что пора уходить, но не успел воплотить эти мысли в жизнь.       Они проспали до трех дня среды и Геррет извлек для себя две вещи: не оставаться больше у Эрнеста и Эрнест вообще-то отлично понимал его предмет, биологию, используя ее для варки пресловутого мыла.       В третий раз Геррета не звали. На часах полночь. Эрнест стоял на пороге и почесывал подбородок в одних трусах, от чего Геррет почувствовал, как начали гореть щеки. Абсолютно внезапная реакция на абсолютно обычные вещи.       Эрнест не задавал вопросов, кровать все еще еле вмещала их, пыль кружила в свете фонарей сквера при общежитии, а Геррет положил голову на плечо парня и кажется начал дремать. Конечно, он пришел не спать, ему нужно было просто отдать тест своим студентам по психологии от Марсела. Эрнест прогулял занятия, а Геррет смог освободиться от бумажной работы только к ночи.       Геррету понравилось слушать Эрнеста. Вот и вся причина, почему он лежал здесь, а не смотрел беспокойные сны у себя дома. Это, а еще то, что ему непременно хотелось повторить ту безумную первую ночь с криками полиции, визгом тормозов, хлопками дверей и прятками в этой обшарпанной комнате.       — Мы были психами, — разрезал тишину Геррет.       Эрнест склонил голову в сторону, что Геррет ощутил, как теплое дыхание щекочет кожу на лбу.       — Да. Хочешь повторить? — сказанно это было скорее в шутку.       — Если обещаешь, — абослютно серьезно ответил Геррет.       — Давай еще, как в детстве, на мизинцах клятвы давать.       Не смотря на ехидный тон, они действительно приподняли руки вверх и скрестили мизинцы. Открытием стало то, что после этого они переплели руки, а дальше лежали так. Геррет не мог слышать мысли, но ему казалось, что они были идентичны в этот момент. Удивление с определенной толикой удовлетворения. Смешать, но не взбалтывать.       В четвертую ночь все было спонтанно. Они поцеловались.       Это была просто чудовищная ошибка, из-за которой Эрнест чуть не влетел на повороте в знак. Очень высокая скорость и сбивчивое дыхание до их места, где они стояли посреди комнаты и долго пытались перевести дыхание. Пульс тревожно отстукивал в ушах и в огромных от ахуя глазах напротив, Геррет видел отражение собственных.       Они синхронно потянулись к выключателю, сталкиваясь указательными пальцами и еще некоторое время стояли в звенящей тишине. Геррет мог потеряться в ней в любой другой день, чтобы свалить к себе, но сегодня хотел остаться. Опять. И губы Эрнеста ответили на его поцелуй.       Они легли на кровать и Геррет смял ворот его футболки. Потерял самообладание здесь и сейчас, вместе со всеми неправильными вещами, которые произошли каких-то минут пятнадцать назад. А когда Эрнест одним движением подмял его под себя, кажется, Геррет готов был взорваться. Стянули одежду друг с друга они так же нетерпеливо. И Геррет тихо выругался из-за того, что трясущиеся от переизбытка чувств руки никак не могли разобраться с ремнем.       Эрнест отсосал ему прямо на своей кровати, нелепо согнувшись, коленом одной ногой уперся в старый матрас, а вторую поставил на пол. В этот момент она, кровать, казалась еще меньше, чем есть на деле. И Геррету пришлось стиснуть зубы, сдерживая стоны, которые текли по глотке, чтобы никто из соседей не услышал. Рукой он сжал отросшие пряди волос, настраивая Эрнеста на нужный темп. И параллельно с этим Эрнест растягивал его осторожно, мягкими движениями, заставляя раздвигать ноги шире. Прелюдия у нормальных людей, которые контрастировали буквально со всем.       — Блять, — сквозь зубы процедил Геррет зло и почти неприятно, когда Эрнест наконец вошел в него, но ни за что не забрал бы своих слов назад.       Ладонь с силой сжала его бок, удерживая в такой позиции, где под определенным углом толчки ощущаются до ахуения приятно и Геррет тянулся всем телом этому навстречу. Больше, сильнее, глубже. Эрнест почти лег на него, свободной рукой зарывшись в волосы.       — Дерьмо, — прошептал Эрнест под очередной удар бедер, резко подавшись вперед, чтобы войти так глубоко, как только сможет.       В ответ, Геррет обхватил широкие плечи, пальцами сильно вжимаясь в разгоряченную, влажную от пота кожу, чувствуя напряженные мышцы спины. Шутка ли, но поза, в которой они были, располагала к близости и интимности, а ритм Эрнеста, хоть и грубый, но отлично согласовался с его. В тяжелом дыхании над ухом Геррет слышал едва уловимую дрожь от напряжения, когда парень с особым рвением вдалбливался в него отрывистыми толчками.       — Ебаный в рот, — Эрнест припал губами к его шее.       Происходящее до полного, просто коченого, неправильно.       Геррет провел ладонями по спине, тесно прижимаясь к широкой груди. Теперь, казалось, что он чувствует, как бешено билось сердце Эрнеста, словно хотело пробить тому ребра. От ощущения влажности бросало то в жар, то в холод.       — Сукин сын!       С этим ругательством Геррет понял, что Эрнест в отчаянии, потому что не хотел заканчивать их единение слишком быстро. Если бы все происходящее не приводило в путающий рассудок восторг, то Геррет мог бы поиграть в игру «посчитай сколько ругательств выдаст Эрнест во время секса». Тот приподнялся и в залитой светом фонарей комнате, Геррет встретил пристальный взгляд и потянулся вперед за вторым поцелуем за эту ночь.       Они долго не могли отлипнуть друг от друга и немного замедлили агрессивные толчки. Напоследок, Эрнест чувственно укусил нижнюю губу Геррета, от чего он издал неопределенное мычание.       Геррет чувствовал, что каждая мышца в его теле сжалась, готовясь к разрядке. Все вокруг находилось словно в дымке, легком мороке или нежном обволакивающем забвении. Эрнест сделал несколько завершающих толчков, прижав свой лоб к его.       — Боже… блять, Геррет.       Жаркая волна прокатилась внутри и Геррет почувствовал, как стремительно теряет энергию. Эрнест опустился на локтях и склонил голову над ним. Воздух вырывался рвано, пока их тела продолжали пульсировать после оргазма.       Неотрывно глядя в прикрытые глаза напротив, Геррет замер, получая определенное удовлетворение от запаха осеннего ветра, дыма и пота, исходящего от рыжих волос. Через мгновение, он ощутил, как Эрнест полностью расслабился и опустился к его шее.       Они лежали молча в бледно-белом свете фонаря на узкой кровати. Это, пожалуй, самое безумное исполнение обещанного, какое мог представить Геррет.