Стоило Вальдемар показаться, мир замирал. В них чувствовалось нечто неестественное, в какой-то мере театральное. Разговоры прекращались. Люди замолкали.
Вальдемар появлялись, будто из воздуха. В белых одеждах с засохшими пятнами крови, на каблуках, что делало их ещё выше. Они неподвижно глядели на новых врачей с минуту, может больше. И только тогда замечаешь, что пришли они не с пустыми руками. Они держали тележку-каталку, а на той под покрывалом лежало тело. Как можно этого не увидеть сразу? Судя по удивлённым тревожным лицам остальных, не одна Офелия этого не заметила. Между тем Вальдемар покатили тележку к одному из столов для препарирования, сбросили покрывало и спокойно проговорили:
― Кто-нибудь в этой комнате в состоянии догадаться принести инструменты, или мне делать вскрытие голыми руками?
Их голос звучал настолько обыденно, что некоторых передёрнуло. А с каким восторгом они говорили о чуме. В те дни болезнь только разгоралась, и никто не думал, что всё зайдёт настолько далеко, что не будет места для новых трупов, что те заполнят улицы, а рук будет не хватать.
Вальдемар почти всегда улыбались неживой улыбкой. Офелия никогда не видела, чтобы у них на лице дрогнул хоть мускул. Дежурное выражение лица. Когда Вальдемар оперировали, они улыбались иначе, и глаза у них горели.
Вальдемар любили прикасаться. Их холодные руки цепкие и точные, от них бешено билось сердце, и путались мысли.
Когда Вальдемар впервые её тронули, Офелия уронила поднос с инструментами так шумно, что все обернулись, а Джулиан раскрыл рот, не в силах что-то сказать. И пока она торопливо всё собирала, Вальдемар засмеялись. Они ведь лишь положили ей ладонь на плечо. Офелия стыдливо сжала губы, хотя главный врач казалось уже и забыл о ней, переключив внимание на очередного бедолагу.
— Постарайся не обращать внимания, — Джулиан подошёл помочь всё собрать. — Ну…
Он не мог сказать, что это нормально, потому что такие прикосновения не нормальны. Не мог заверить, что Офелия к этому привыкнет. К таким прикосновением невозможно привыкнуть.
Шагов Вальдемар никогда не слышно, даже дыхание у самого уха едва уловимо. О, они имели привычку подходить к Офелии со спины и смотреть на её работу через плечо в неприличной близости. Сложно сказать, когда это стало происходить в порядке вещей.
Офелия и не заметила, как прошло полгода. В подземельях время летело стремительно.
— Надо же, ты быстро делаешь успехи, ученица, — проговорили Вальдемар наигранно-удивлённо. — Под крылом доктора №069 это удивительно.
Они перехватили её руку, направляя надрез. Этот безмолвный способ обучения стал для них привычным, но Офелия всегда вздрагивала. Вальдемар наклонили голову, почти кладя её ей на плечо. Сейчас они одни. Никаких тебе неодобрительных взглядов других врачей. Никаких свидетелей.
— Я много читаю, — сказала Офелия таким тоном, будто оправдывалась, тут же добавив, — к тому же, вы недооцениваете доктора Деворака. Он многому меня научил. Вечно вы его ругаете.
Вальдемар скептично фыркнули.
— По его посредственным заключениям и не скажешь… И всё же, ты моя любимица, — Вальдемар наклонили голову. — Не хочешь перейти под моё крыло?
Предложение столь же соблазнительное, сколь и сомнительное, учитывая характер главного врача. Офелия колебалась. Но нельзя заставлять их ждать.
— Нет… — неуверенно ответила она, ожидая худшего.
Вальдемар не стали возмущаться. Не стали уговаривать (это даже представить трудно!), не стали устраивать сцен, а просто промолчали, и вернулись к работе, будто ничего не произошло. Должно быть, они издевались. И с чего Офелия на миг поверила им? Их любимица? Да они знатно посмеялись над ней.
Вальдемар отошли от неё. Без твёрдого нажатия разрезы стали неровные, неточные, она терялась, не в силах направить руку как надо из-за дрожи. Пристальный взгляд Вальдемар не то, чтобы нервировал. Скорее смущал.
— Посредственно, — заключили они о её работе и ушли.
Всегда так. Работа их страсть, неидеальность в ней они презирают.
И в другой очередной день Вальдемар вновь склонились над трупом. Ах, точно. Над материалом, как они обычно выражались. Они внимательны, движения их точны. Можно любоваться без страха быть пойманной (такова гипотеза), ведь они никогда не отвлекались от работы.
— Они одержимы чумой, — неосторожно бросил доктор Деворак одним вечером. — Прошу тебя, Офелия, будь осторожна с ними. Если почувствуешь что-то странное… скажи мне, хорошо?
Офелия наклонила голову на манер Вальдемар, и Джулиан от этого шумно сглотнул. Он поспешно отвёл взгляд.
— Что-то «странное»?
— У меня такое чувство, что вы слишком много времени проводите вместе. Не знаю, как это объяснить, я лишь беспокоюсь о тебе.
— Всё хорошо, Джулиан.
Офелия не могла рассказать правды. Они с Вальдемар правда подолгу оставались одни. Ни кожа неестественного цвета, ни красные рептильи глаза её не пугали. Даже их холодная кожа. Нет, придворный врач явно не человек. И всё же Офелия не могла отвести от них взгляда. К своему стыду она считала главного врача красивыми.
И бездна любила смотреть в ответ.
Красные глаза устремились на неё.
— Что такое, хочешь оказаться на этом прекрасном столе раньше срока? Или как ещё толковать такой заворожённый взгляд?
Офелия рвано замотала головой. Шутки у главного врача жестокие и порой не совсем понятные. Складывалось впечатление, что они искали себе в компанию тех, над кем можно знатно поиздеваться. Вальдемар были как скальпель — острыми и безжалостными. Скальпель теплел лишь в чьих-то руках, и всё равно резал безупречно и точно. У них замашки садиста. Как ещё объяснить такую любовь к вивисекции, жестокой и бессмысленной?
Эти их манеры. Идеально прямая спина, узкие ладони с длинными пальцами. Вальдемар неподвижны. Не моргали. Лишь тонкие губы шевелились на застывшем лице.
Несмотря на это… Офелия оставалась с ними.
Она старалась держаться в стороне, не приближаться близко, чтобы тихо наблюдать, но чем длиннее становилась их совместная работа, тем реже это удавалось. Вернее исследованиями занимались Вальдемар. Офелия лишь помогала. Она по их правую руку, они же будто занимали всё пространство.
И какие большие у них глаза, красные с тенью от густых ресниц. Всё лицо острое, без единой морщинки, без недостатка, как каменное изваяние, скулы — резец, одно неосторожное движение, ладонь соскользнет — надрез. Ровный до безобразия.
Снаружи — острие. Внутри — холодность и злая насмешка. Полное отсутствие сокровенной мягкости. Или же?
Офелия снова засмотрелась, снова потерялась, а Вальдемар подняли на неё взгляд, ничего толком не выражавший. Неподвижность, игра в гляделки, она первая отвела глаза, смущённая, благо за медицинской маской не видно. Вновь поражение, вновь щемящая боль внутри, в области сердца. А в голове промелькнуло: «Нужно извиниться, ведь так пристально смотреть нехорошо». Да не в силах она рот открыть, что уж там голос подать. А Вальдемар всё смотрели.
Какие между ними отношения? Дружба ли? О, определённо нет, ведь дружба это равенство, а его между ними не было, быть не могло, так ведь? Вальдемар — дворцовый доктор, всезнающие и непоколебимые. Офелия же посредственная. Она точно могла сказать, что Джулиан ей друг, хоть она и его ученица, но Вальдемар…
У них друзей нет.
— Должно быть, вам очень одиноко, доктор, — прошептала Офелия.
Вальдемар медленно наклонили голову.
— Глупости, ученица, что заставило тебя так думать?
— Мне на вашем месте было бы очень одиноко, ведь вам совсем не с кем поговорить по душам. Вас ведь тоже что-то да тревожит?
Вальдемар рассмеялись.
— О, типичная черта людишек — суждение по себе. Знаешь, твои методы исследования слишком несовершенны, нельзя делать выводы лишь на субъективном восприятии. Тем более, не представляя до конца природу объекта исследования.
— Вы слишком закрыты для этого, доктор. Невозможно кого-то узнать, если он сам не хочет этого.
— А ты пыталась? — Вальдемар приблизились к ней. — Ох, ученица, заставь работать своё серое вещество, у тебя достаточно эмпирических данных, чтобы сделать некоторые выводы.
Офелия отступила, шумно ударившись о край стола, от чего всякие склянки зазвенели и чуть не упали. Одна особенно упрямая покатилась, намереваясь разбиться, но Вальдемар её перехватили.
— Как всегда неосторожно, — Вальдемар не упускали возможности бросить колкость. — И что же мне с тобой делать? Ладно, закончим на сегодня. Приберись здесь. — Они накрыли тело и уже собрались его увозить.
— Знаете, я ведь действительно вас совсем не знаю.
— Тебе и не нужно, ученица.
Сколько бы Офелия не смотрела на них, она не могла их понять. Кто есть Вальдемар? Или что? Прекрасный доктор с множеством знаний, действительно лучшие в Везувии, но ужасно чёрствые — общеизвестный факт. Но Офелия верила, что Вальдемар это нечто большее, чем врач с дурным характером. Она и не знала, как сильно оказалась права.
***
— Твоя неуклюжесть поражает, — проговорили Вальдемар, услышав звон упавшего подноса с инструментами. — Ты там что, уснула? Ученица?
Когда они обернулись, то увидели тело Офелии. Оно лежало на полу рядом со скальпелями, всевозможными пилами и прочими инструментами.
Вальдемар медленно подошли к ней, проверяя пульс, склеры и дыхание. Промычали задумчивое «хм». В конце концов, они осторожно подняли её и понесли в одну из комнат с кроватью. Судя по всему, это лишь обморок от недосыпа и переутомления. Рук никогда не хватало, а чума с беспощадностью прибавляла работы. Офелия такая бледная, значит, давление упало.
Вальдемар пощупали её лоб. Совершенно человеческий жест, не дающий исчерпывающих данных. Раз уж такое дело, раз они всё равно одни… Вальдемар погладили её щёку, волосы…
Как же хорошо вот так прикасаться к ней без всякого злого умысла. Вальдемар следили за её глубоким дыханием, за расслабленным лицом. Обычно оно было таким беспокойным, будто бы Офелия вот-вот расплачется или схватит паническую атаку. Впрочем, подобное наблюдалось уже у половины врачей. Близость смерти в подземельях ощущалась настолько явно, что многие попросту уходили по своей воле. Появлялись новые, но как же быстро затухал их пыл. А потом и жизнь, если те не догадывались бежать.
И тут Вальдемар осознали. Они не хотели, чтобы жизнь в этом теле, что лежало перед ними, угасла. Осознание ужасное и откровенное. Вальдемар и не заметили, как закручивали светлую прядь на палец. Они действительно сидели на краю кровати у этой ученицы-плаксы, разглядывая её лицо, слушая ровное дыхание. Занятие успокаивающее, точно сортировать свежие органы по баночкам с формалином.
Они чувствовали к ней интерес. О, дьявол, они что-то
ч у в с т в о в а л и.
Это попросту смешно и невероятно, тем не менее, это было так.
За спиной знакомые шаги. Это вернуло Вальдемар самообладание, будто окатили ледяной водой.
— Деворак, нужно…
— Отойдите от неё! — Джулиан оттолкнул Вальдемар от Офелии, напуганный до смерти то ли за себя за подобную наглость, то ли за свою ученицу, которая внезапно оказалась в комнате, где они обычно держали заражённых врачей. Одна с Вальдемар. — Только посмейте её тронуть!
Джулиан прекрасно понимал, что в случае худшего он ничего не сможет сделать, только Офелию от главного врача всё равно закрыл. Будто они стояли сразу со скальпелями как безумный учёный из дешёвых романов.
— …нужно дать ей хорошо отоспаться, — продолжили Вальдемар, как ни в чём ни бывало, — а потом отправить домой. Ей нужен отдых. Раз вы здесь, то займитесь этим. Ученица всё-таки ваша.
Проговорив это, они тенью выскользнули из комнаты.
***
Офелия открыла глаза. Голова гудела, во рту пересохло до тошноты.
— Офелия, ты проснулась, — Джулиан облегчённо улыбнулся. — Как ты себя чувствуешь?
Сказать правду — заставить волноваться, врать не в почёте, значит…
— Джулиан, где я? Я всё ещё в подземелье?..
…уйти от ответа.
— Кажется, ты переутомилась. Они отнести тебя сюда… так я думаю, — звучал он неуверенно. — Чёрт, ты должна объяснить мне, что вообще случилось! Я думал, что они что-то сделали с тобой, и что ты… Ты не представляешь, что я испытывал в ту секунду.
— Они, это?.. Ты о Вальдемар? — Офелия улыбнулась устало, глядя, как Джулиан рвано кивает. — Вальдемар, думаю, не причинят мне зла, по крайней мере, пока я живая. Так я думаю.
— О, не передразнивай меня. Я правда беспокоился.
Он сразу стал Офелии другом. Собственно, он единственный, и сразу — оплот.
Азра ушёл. А без него и поговорить не с кем, и погоревать, и посмеяться. И душу открыть. В эти дни в Везувии у всех одна напасть, одна печаль да потери, как тут кому-то навязываться, когда смерть за порогом. Но так сошлись звёзды, что Джулиан оказался рядом, подвернулся под руку по воле судьбы (иль случая?). С Джулианом Офелия отводила душу. У Джулиана была потребность её защищать, потребность совершенно братская, по принципу старшинства.
— Джулиан, а ты как себя чувствуешь? Тебе нужна помощь? Выглядишь ужасно, — неосторожно бросила Офелия и тут же пожалела. — Прости. Знаешь, может, вы с Вальдемар будете работать вместе?
— Работать с ними? — Джулиан нервно хихикнул. — Офелия, ты ещё не поняла? Они не хотят находить лекарство. Они не хотят, чтобы чума прекратилась. Вальдемар ненормальные, понимаешь? Мы до сих пор не понимаем, как передаётся чума, что её вызывает… Все в зоне риска. Абсолютно все. И знаешь, кто до сих пор не заболел, хотя находится в самой большой близости с больными и заражёнными трупами, причём изрядное количество времени? Вальдемар. Без понятия как, но что если это они создали чуму?
— Но ты тоже до сих пор не заболел. Как и я.
— О, Офелия! — горько хмыкнул Джулиан, отворачиваясь и хватаясь за глаз, скрытый волосами, глаз с красными разводами склер.
Его легко понять. Ему не забыть операционные столы, что стали пыточными устройствами с ремнями-тисками, чтобы не ёрзали. Чтоб не бились сильно в конвульсиях. И блеск скальпеля, что впивался в кожу, оставляя за собой алую вереницу.
Офелии не понять, она никогда не оставалась на «шоу», как говорили Вальдемар. А Джулиан видел, как живот «замечательного образца» (не человека вовсе) вздымался шумно и рвано на выдохе, будто это всё, что от него осталось, это и зажатые в ремнях руки с ногами. И крики. Боль и ужас ощутимые каждой клеткой тела. Всепоглощающие.
Джулиан всегда помнил, что если крики — то режут заживо.
Ни за что он не станет работать вместе с мясником, как бы изящны не были его разрезы.
— Я беспокоюсь о тебе, — Офелия приподнялась и взяла Джулиана за руку. — Ты не выходишь из кабинета. Того гляди — превратишься в тень.
А Джулиан уже ощущал себя ею. Осталось недолго.
***
— Знаете, я, кажется, вас люблю.
— И что мне делать с этой информацией?
— Я решила признаться, потому что ухожу.
— Хорошо.
Разговор спокойный, обыденный. Офелия не ожидала взаимности, не ожидала пылких чувств или чего-то ещё. С тонких губ не сорвались ехидства и издевательства, уже хорошо. Вальдемар сидели за столом и что-то записывали. На неё не смотрели.
Она хотела бы быть меж рёбер их промеж. На уровне сердца или — сразу наглость — сердцем. Если нет его, то место занять. Однако…
— Должна сказать, если позволите, я буду скучать.
…Офелиям Эвридиками не быть.
Вальдемар молчали, не отрываясь от бумаг.
Такие, как Вальдемар не меняются. Они лучше умрут, чем вновь станут слабыми, смертными и подчиняющимися чувствам. Они лучше умрут, чем станут… человечными. Забота, теплота, любовь — это ведь всё людское, мимолётное. Вальдемар нужна вечность. Даже, если та будет однообразна до безобразия. Застывшие в своей вечности, в царстве смерти с привкусом хлорки с металлическим запахом, они не примут такое изменчивое непостоянное существо как любовь.
Офелия помахала рукой им напоследок. По-детски искренне. Она не увидела, как Вальдемар провожали её взглядом, в котором на миг промелькнула тоска.
Стоило выйти из кабинета, как слабость вернулась. Ноги Офелии подкосились. Она опустилась на пол, тяжело дыша, голова кружилась. Первые симптомы. Скосит быстро.
Офелия чудом вернулась в лавку, прибралась, как могла, да вышла, заперев дверь на ключ, а тот в карман. Вещи брать не стала. Без надобности.
Она шла по пустынным улицам, шла в королевский сад, ныне неухоженный, полудикий, полумёртвый, как всё вокруг. Она села у края фонтана. Голову разрывает боль. Офелия глядит на воду, застоявшуюся, с ветками и листьями гниющими и почти бесформенными, безмолвная муть. Чем-то похожая на глаза главного дворцового врача. Пусть взгляд у того цепкий. Общее безмолвие?
Офелия попыталась встать, да ноги подкосились. Один громкий всплеск и множество других слабых.
Вальдемар любили повторять, что смерть прекрасна в своей сущности.
Всё, что ей осталось — грязная вода, что врывалась в глотку. Тошнота, мерзость и меркнувшее дыхание. Туман сознания. Вода, как замкнутое пространство, как вечно сжимающие тиски, они повсюду, и нет от них спасения. Тело содрогнулось, и её стёрли, будто мел с доски.
Последнее о чём подумала Офелия, это о том, что Азра будет плакать.
