Петербургский этюд

      Она смотрела на мелькающие дома из окна проезжающего троллейбуса. Пейзаж за окном навевал на неё тоску: серые дома, редкая чахлая растительность, прохожие… Да ещё этот противный моросящий дождь. Ни одной яркой детали. Все было серым и по-питерски унылым. Даже цветастые зонтики казались ей тусклыми. Она знала маршрут троллейбуса как свои пять пальцев. Ещё бы! За семь лет сложно не выучить дорогу от дома до работы, туда-обратно, туда-обратно. К слову, работала она бухгалтером. И все семь лет своей работы чувствовала себя не на своём месте, как говорится, не в своей тарелке. Числа никогда не были её друзьями, несмотря даже на пятёрку по математике в школе. Расчёты давались ей легко, но она не могла вспомнить ни дня, проведённого на работе с удовольствием. Она вздохнула и прикрыла глаза. Раньше, в детстве, она, закрывая глаза, представляла картинки. Сначала простенькие, например, домик, окружённый яблонями, а на яблонях спелые, румяные яблоки. Или табун лошадей, пасущихся в поле. Вороные, гнедые, рыжие лошади щиплют траву, иногда взмахивая густыми хвостами. Их шерсть лоснится на солнце. Когда она подросла, то пыталась воспроизвести в памяти картины понравившихся художников. Среди них были Врубель, Айвазовский, Репин. Картина «Садко» Репина произвела на двенадцатилетнюю девочку особое впечатление. Она хорошо помнила её во всех деталях. И когда закрывала глаза, то вспоминала морское дно, усеянное водорослями, среди которых расположилась морская звезда, рыб, которые как живые плавали в зеленоватой воде, архитектуру невероятного дворца, и морских невест. На переднем плане были изображены заморские девицы, у них были рыбьи хвосты и наряды, символизирующие разные народы. Они были не похожи друг на друга: первая кокетливо поправляет волосы, вторая застенчиво опускает глаза вниз, а третья гордо проплывает мимо Садко, ровно держа осанку. Девочке нравилось в картине все, начиная от манеры изображения, и заканчивая сюжетом. Картина, как ей казалось, была не простая. Она была одушевленная, живая. Вот-вот морские русалки оживут и поплывут, бросая взгляды на равнодушного к ним Садко, постараются закружить вокруг него хоровод, а он лишь отмахнется, выпутается из водорослей и подойдёт к Чернаве, выбирая её своей невестой, потому что она покорила его сердце своей простотой и душевностью. В детстве получалось так мечтать, но годы детства прошли и теперь, когда она закрывала глаза, то видела лишь пустоту. Увы… Пустота была везде: в белом затянутом облаками небе, в каждой луже, на стене каждого дома и внутри нее. За двадцать лет она из весёлой, заводной девчонки с искорками в глазах превратилась в скучного, печального бухгалтера, у которого в голове лишь цифры, цифры, цифры… Её интересует только один вопрос: «Сколько?». Сколько дней до выходных, сколько заплатить в магазине, сколько денег остаётся на счету. Это очень грустное превращение. От прежней неё мало что осталось, даже во внешности. Рыжие волосы она подстригла и покрасила, а улыбка стала все реже и реже появляться на лице. Да и кому ей улыбаться? Дома её ждёт только кот, а на работе никому и дела нет до её улыбки. Троллейбус остановился на конечной станции. Она встала со своего места и вышла на улицу. В лицо сразу ударил холодный осенний ветер. Девушка зябко поежилась и приподняла воротник бежевого пальто. Капельки дождевой воды, что пристроились на её берете и плечах, были похожи на крошечные кристаллики. Она прошла под аркой, открыла ледяной, худенькой рукой кованую калитку, и оказалась перед парадной. Все, что ей сейчас хотелось — это прийти домой, выпить горячего чая и лечь спать, чтобы хотя бы во сне забыть про ту пустоту, что поселилась в её сердце. Когда в коридоре звякнули ключи, толстый серый кот спрыгнул с дивана и подбежал трусцой к двери встречать хозяйку. Дверь открылась и в прихожую вошла женщина лет тридцати, худощавая и долговязая, в бежевом пальто и жёлтом берете. Она вся дрожала от холода. Кот, мурлыкнув, потерся о её ноги. Женщина наклонилась и погладила питомца. После этого она сняла с себя пальто, разулась и, оставив кота обнюхивать обувь, отправилась в ванную комнату. Из зеркала над раковиной на неё смотрело как будто измученное лицо, лицо, выражающее некую потерянность. Она постаралась улыбнуться, но улыбка вышла такой неестественной, что она поскорее отвернулась от этого зрелища. У неё были высокие скулы, нос с горбинкой и тонкие, но выразительные губы. Когда она была маленькой, в её глазах словно переливались изумрудные камешки, а теперь, казалось, даже они выцвели. Помыв руки, женщина подошла к окну. Она увидела там серый город: крыши, залитые дождём, и влажный асфальт. Женщина оперлась худыми угловатыми руками о подоконник. По стеклу медленно стекали капли. Она задумалась. Многое в жизни копилось по капле и теперь навалилось на неё невыносимым грузом. Работа не приносила радости, только доход. А с личным? А с личным не сложилось… «Господи, почему я такая несчастная?» — подумала она, смотря на город, который окутали сумерки. Под окном горел одинокий фонарь. Его жёлтый свет выхватывал из темноты редкую листву и голые, влажные от дождя ветки. Ей показалось, что она что-то потеряла. Она как фонарь, который перестал источать свет. Может лампочка перегорела? Женщина не видела вокруг себя ничего, потому что её душа не освещала пространство и поэтому вокруг была сплошная темнота. Она пробовала развлечь себя, смотрела весёлые фильмы, но когда герои улыбались с экрана и выглядели счастливыми, ей хотелось плакать. Однажды она пошла в зоопарк. Животные за решетками клеток выглядели унылыми, а волк в одном из загонов был похож на облезлую собаку. Она приложила руку к стеклу, и он потерся о стекло в том месте, где была её рука. После этого она поспешила покинуть зоопарк. Вид животных в неволе, в маленьких загонах, вызвал в ней лишь щемящую жалость. Так шли день за днём, неделя за неделей, год за годом. И вот она стоит у окна, одна, исхудавшая и потерянная. Но примерно через неделю все изменилось. Случилось это в конце сентября, когда после пасмурной недели наступили солнечные дни. Небо прояснилось, лишь на горизонте стелились маленькие золотые облачка. Листья кружилась в воздухе, а затем покрывали асфальт цветастым ковром. Петербуржцы гуляли в садах и парках, собирали из листьев букеты. Кто-то даже делал из них венки и ходил в них по городу. Детвора со звонким смехом прыгала в кучи листвы, что насобирали дворники. Солнце почти не грело, но светило ярко, как летом. Она шла по центру города в своём неизменном жёлтом берете и с багровым кленовым листом в руке. Её каблуки постукивали по брусчатке. Она неспешно прогуливалась по городу. Женщина вышла на улицу только потому, что ей было слишком тесно среди стен дома, её душа томилась как птица в клетке и просилась на волю. Вскоре она вышла на Невский проспект и слилась с толпой, в которой она была всего лишь песчинкой, крохотный частицей чего-то большого, разноголосого, многоногого и многорукого. Женщина прошла по проспекту, свернула на набережную канала Грибоедова и пошла вдоль канала. Там-то она и встретила художника. Это был немолодой человек с щетиной на лице и в чёрной куртке, измазанной в некоторых местах краской. Некоторые прохожие с любопытством оглядывались на его холст, прикреплённый к крышке этюдника. Женщина остановилась за спиной у художника. Увиденная картина поразила её до глубины души. На ней из-под кисти живописца появлялся городской пейзаж. Она стояла и не могла отвести от картины взгляд. Несмотря на то, что этюд был не докончен, он производил на нее неизгладимое впечатление. Городской пейзаж на нем был каким-то другим, не таким, каким его привыкла видеть женщина. Дома, даже те, что были набросаны только линиями, передавали архитектурный стиль города. У неё словно открылись глаза, она увидела, как строгий европейский стиль переплетается со стилем русским. Как дома, стоящие в ряд, заливает солнце, как прыгают по стенам солнечные зайчики. Лазурное небо, несколько домиков, и тёмный, не прорисованный канал: вот все что было на холсте. Но картина стала для женщины как будто центром всего мира, словно вся вселенная сосредоточилась на ней. Она долго стояла за спиной художника, может пять минут, может десять. Наконец, не оборачиваясь, он спросил её: — Вам нравится? — Очень, — незамедлительно ответила она и подошла ближе. Каждый мазок кисти вызывал у неё восторг. Художник вытер кисть небольшой грязной тряпочкой и отложил в сторону. Женщина обратила внимание на его палитру. На ней были те цвета, которых не видно на картине. Рядом с палитрой стояла масленка с мутной жидкостью. Художник повернулся к женщине. Теперь она его полностью разглядела. У него были тонкие, аккуратные черты лица, а на носу сидели смешные овальные очки. — Где Вы научились так писать? — спросила она. — В свое время я закончил Академию Художеств, — сказал он и поправил очки, — люблю простоту, поэтому часто пишу коротенькие этюды. Женщина ещё раз бросила взгляд на палитру. — А почему у Вас на палитре цвета, которых нет на картине? Художник улыбнулся. — А Вы очень внимательны. Сначала я замешиваю все цвета, которые мне пригодятся, а потом уже приступаю к работе. Ей не хотелось уходить, она переминалась с ноги на ногу, думая как бы ей поддержать беседу. Но нужных слов она так и не нашла. Художник повернулся к холсту и взял в руки кисть. Картина не отпускала её, женщина чувствовала, что в груди что-то оттаяло и ожило, а за спиной словно появились крылья. Ей показалось, что она сможет взлететь, если захочет. Картина так притягивала взгляд, что невозможно было смотреть ни на что другое. Пустота исчезла, вместо нее появились дома, канал, краски, мазки. Она вдруг поняла, что жить не сможет без этой картины. Она вздохнула поглубже, облизала губы и произнесла: — Можно я куплю её? Художник замер. Этого вопроса он никак не ожидал. Он помолчал, обдумывая её слова. Он бы не согласился продавать картину, попроси его об этом кто-то другой. Но было в голосе женщины что-то похожее на крик о помощи. Она, как утопающий, хваталась за последний спасательный плот. Вместо её слов ему даже сначала почудилось: «Помоги, я тону». — Ну вообще-то я пишу для себя… — Пожалуйста, — она взглянула на него своими зелёными глазами, в которых как будто переливались изумрудные камешки. — Вам придётся ждать, когда я закончу, — он потёр щетинистый подбородок. — Ничего, я подожду. Она с восторгом наблюдала, как краски ложатся на холст. Под кистью живописца рождался простой незамысловатый сюжет. Малиновый угол дома был срезан и его украшал балкон. Вдоль кованой изящной ограды прогуливалась не спеша женщина в сером пальто. Художник иногда оглядывался на странную незнакомку, и каждый раз поражался её терпению. — Вот и все, — заявил он и, отойдя на два шага от картины, осмотрел её оценивающим взглядом. — Как хорошо! — воскликнула она даже громче, чем следовало, — сколько я Вам должна? Художник задумался, почесывая затылок. — Знаете что, берите бесплатно, таких этюдов у меня много и каждая картина много значит для меня. Но я вижу, что Вам она нужнее, чем мне. Женщина не знала, как выразить свою благодарность, и спустя много лет она хорошо помнила, как шла по улице с только что написанным этюдом в руках и счастливой улыбкой на лице. Когда она пришла домой, то первым делом поставила картину на стол и отошла от неё, чтобы как следует ею полюбоваться. Кот вошёл в комнату вслед за ней и тоже уставился на картину. Животное явно не понимало, что в этом предмете так привлекло его хозяйку. Он запрыгнул на стол, обнюхал картину и фыркнул, как бы говоря, что это штука бесполезна. Хозяйка взяла питомца на руки и, погладив, произнесла: — Глупенький, ничего то ты не понимаешь. С тех пор картина висела у неё в гостиной. Каждый раз, приходя с работы, женщина смотрела на этюд, и у неё появлялось неистовое желание жить. Жить и творить.       Однажды ей в голову пришла мысль: а что, если самой попробовать что-нибудь нарисовать? Сначала она засомневалась. Вдруг не получиться? Но как говорится, попытка не пытка. На следующий же день она пошла в магазин и купила краски, кисти и холст. Ей пришлось вспомнить, как она рисовала в детстве: мазок за мазком. Она долго стояла перед чистым, белым холстом, не решаясь начать. За образец женщина взяла тот этюд, что рисовал художник на набережной. Картина висела перед ней на стене. Наконец, она выдавила из тюбика немного краски, взяла кисть, почувствовала лакированное дерево под пальцами, опустила кисть в замес, набрала краску и трепетно провела ей по холсту. Первый мазок — первый кирпичик в большом строении. Она почувствовала, как краска мягко втирается в холст. Вскоре появилось небо с золотыми облачками на горизонте. Женщина рисовала весь день, не в силах оторваться от своего занятия. Она вся перепачкалась в краске, но была как никогда довольна выполненной работой. Домики на её картине покосились, река напоминала поле, усеянное странными пятнами. Она посмотрела сначала на свою картину, потом на картину художника. Да, её этюд не был таким же красивым, но она получила от рисования огромное удовольствие. Через какое-то время ей снова захотелось рисовать. Это была почти жизненно необходимая потребность. Она стала делать наброски карандашом почти каждый день, иногда выходя на улицу и рисуя в парке незнакомых людей, что сидели на лавках. Вскоре она записалась на курсы живописи и там узнала много нового. Живопись стала её страстью, и, более того, у нее открылись глаза. Она стала замечать красоту вокруг себя. Теперь она видела все краски жизни и радовалась, что живёт в таком разнообразном и цветном мире. Живопись превратила печального бухгалтера в активного и жизнерадостного человека. На курсах она повстречала много интересных людей, некоторые из которых впоследствии стали её друзьями. Она, как и тот художник, стала писать этюды с натуры, и стены в её квартире украсили картины. Свое умение она оттачивала и доводила до совершенства. Однажды знакомые посоветовали ей продавать свои картины. И через несколько лет женщина бросила работу бухгалтера и стала профессиональным художником. Она начала писать картины на заказ и даже арендовала собственную мастерскую. Талант, живший в ее душе, раскрылся, и жизнь наполнилась яркими красками.       Однажды, заканчивая картину с городским пейзажем, она почувствовала, что за ее спиной уже давно стоит человек и внимательно следит за ее работой. Не оборачиваясь, она спросила: — Вам нравится? — Очень, — незамедлительно ответил он…