***
Все началось после смерти Третьего Рейха, когда согласно договору Германию разделили, и одна часть отошла к Европе, а другая СССР. Хоть и Германию доброжелательно приняла русская семья, ему, как и свойственно всем детям, когда они теряют близких людей, было грустно, даже тоскливо и страшно без своего брата —единственного выжившего близкого человека, потому немец замкнулся в себе, толком не разговаривая ни с кем. Но вместе с тем он пугался ещё одного чувства — радости, вызванной смертью своего отца, потому что Германия наконец ощутил освобождение от оков, которые казались будут навечно,***
Германия остановился, воспоминания снова ударили в голову, заставляя тошноту подкатить к горлу и задышать в два раза, а то и три, быстрее. К нему подвинули прозрачный стакан с водой. — Выпей, станет легче. Германия сначала промедлил, но потом осторожно потянулся рукой и взял стакан, делая несколько больших глотков. А после тяжело выдыхая. Он видел эту кровожадную, ужасающую улыбку перед собой. — Можешь..рассказать мне об одном из снов? Если помнишь. — О, я помню их все и они всегда идентичны, но.. всё-таки один был самый запоминающийся, в самом детстве. — Германия грустно ухмыльнулся, пытаясь все вспомнить и полностью восстановить в памяти этот пугающий момент, мужчина приготовился внимательно слушать.***
Стояло жаркое лето, точное время уже не вспомнить, да и в этом нет особого смысла, но солнце буквально ослепляло, находясь высоко в небе. На улице играла детвора, кто в салочки, кто в песочнице, кто болтал и играл в куклы, мимо проходили прохожие, но таковых было мало, потому что стоял зной, и было очень тяжело работать в такую погоду, только мороженое есть да гулять. Германия сидел у окна на подоконнике и скучающе водил пальцем по стеклу, наблюдая за всей этой картиной: ему тоже хотелось присоединиться к ним, но он не мог, ведь боялся, что начнут оскорблять, унижать, потому и сидел дома. Часть детей союза осталась вместе с немцем, а другая также находилась на улице, весело проводя время. Самого отца тоже не было, он работал, все таки являясь главой государства, СССР не освобождался от обязанностей, даже в такой знойный день. — Эй, немец! Ты чего такой кислый? — Раздался позади мальчишеский голос и Германия оглянулся назад. В комнату зашёл парень в белой кофте и простых черных штанах, в руках он держал влажную красную тряпку. — Ничего, Россия. Просто жарко, тебе помочь? — Германия наблюдал за тем, как русский прошел в глубь комнаты, начиная протирать мебель. — Не нужно, иди выпей лимонад, а то зачем Беларусь возился на кухне все утро и мешал мне нормально позавтракать, — Германия, усмехнувшись, спрыгнул с подоконника. — Я, пожалуй, попробую, удачи. — До встречи на ужине! Германия попивая освежающий летний напиток, махал ногами и разглядывал фотографию, стоящую на полке кухонного шкафа. На ней были изображены улыбающиеся республики, одетые в обычную домашнюю одежду и сам их отец — Советский союз, они находились где-то в парке или на природе, потому что сзади находилось много деревьев и целая поляна цветов, блондин ставил рожки брюнету, что был ниже, другой мальчик просто обнимал отца, а ещё несколько ребят смотрели в камеру улыбаясь, они были по-настоящему счастливы вместе. В отличие от Германии, его фотографии с отцом были строгие, без всяких лишних действий, улыбок и излишеств. Немец вздохнул, допивая лимонад и спрыгнув со стола, подошёл к раковине. Ополоснув кружку, он решил почитать книгу, одну из которых задали на летние каникулы. Германия видимо зачитался, что не заметил, как уснул, а разбудил его громкий грохот, где то внизу, в доме у русских было два этажа. Мальчик распахнул глаза, потирая лицо и пытаясь окончательно проснуться, и после замечая, что уже довольно темно, сколько он спал? Вокруг стояла гробовая тишина и это насторожило Германию, потому что людей здесь всегда много и почти никогда не бывает настолько тихо. Звук внизу повторился, но уже громче первого, из-за чего немец нехотя поднялся, решая проверить, что же там происходит. Вокруг была кромешная темнота и было совсем ничего не видно. Немец попробовал нажать на включатель света, но ожидаемого от него эффекта не произошло, поэтому он вернулся обратно в комнату и взял с собой фонарик, который подарил ему СССР, казалось, этот предмет с ним был всегда, мальчик его клал под подушку, даже когда спал, на всякий случай. Всё же и тот тут оказался не особо полезен, фонарь не освещал даже половину лестницы, что очень удивило Германию, ведь он недавно сменил на нем батарейки. Немец глубоко вздохнул, начиная осторожно на ощупь спускаться по витиеватой лестнице, одновременно пытаясь рассмотреть, что же это упало. В один из таких моментов, когда он посвятил фонарем, то там внизу быстро пронеслось что-то чёрное и неизвестно куда пропало. Германия остановился, внутри все скрутило от пронзающего страха, он уже думал пойти назад, закрыться в своей комнате и затаиться там, пока за ним не придет Союз, но вовремя успокоил себя тем, что ему уже просто мерещится и пошел дальше. Немец спустился в довольно широкий проем между множеством дверей, ведущих в другие комнаты. Мальчик, боясь, посвятил то в один угол фонариком, то в другой и в итоге ничего не увидев, он с облегчением выдохнул, решая пойти на кухню. Германия чувствовал невыносимый нарастающий звон в ушах от закипевшего адреналина в крови, осторожно приоткрыв скрипящую дверь мальчик с опаской просунул туда руку с фонарем. Ничего. Лишь стол со шкафами, посудой на полках да чайником на плите и холодильником, стоящего возле окна. Германия почувствовал, как внутри отлегло и он аккуратно закрыл дверь обратно, смахивая со лба капли пота. — Так и не научился, тц, какой же ты глупый, Германия. — Немец подавил животный крик ужаса, просто застыв на месте и роняя фонарь на пол, потому что руки неимоверно дрожали, и держать что-то были совершенно не способны. Он слышал приближающиеся тяжёлые шаги сзади, но не мог ничего сделать, совсем ничего. В один миг все затихло и следом на его плечо неожиданно обрушилась большая широкая ладонь, заставляя вздрогнуть и рефлекторно попытаться отодвинуться, но пальцы больно вцепились в кожу, не давая этого сделать. У уха послышался хриплый смешок: — О, боишься, да? Как же мне нравится твой страх. — Мальчик чувствовал, как по его шеи провели носом, шумно втягивая воздух, Германия испытал брезгливость и неприязнь от этого, морщась, но все ещё слыша бешеные стуки своего сердца в ушах. — К... Кто ты?.. Послышалось хихиканье. — Я — твой самый страшный кошмар, я тот, кого ты вспоминаешь каждый раз, перед тем как уснуть. Германию будто прошило током с головы до ног. Нет, не может быть, он же умер! Сглотнув и еле переборов свой страх, мальчик посмотрел в бок, где предположительно находилось лицо мучителя. Резко комната озарилась ярким светом ламп и немец увидел безумно, пугающе улыбающееся лицо Фашисткой Германии. Мальчик широко испугано раскрыл свои голубые глаза, не веря уставившись на него. — Нет..Не может быть.. Это не.. — Да, может, ты думал, что я так просто уйду? — Германия толкнул его, отшатываясь вперёд и, не чувствуя препятствий, ринулся бежать со всех ног от него, на что Рейх лишь смеялся ему след, — беги, беги. Германия судорожно хватал ртом воздух, спотыкался о ящики, о обувь, стоящую на пути, но самое главное; медленно бежал, просто неимоверно медленно, как это и обычно бывает во снах. Сзади слышались тихие спокойные, медленные шаги — это настораживало, ведь обычно монстр бежит за жертвой, в этом есть точно какой-то подвох. Но Немец не обратил на это внимание из-за сильного страха, его сердце гулко ударялось о грудь, казалось, можно даже почувствовать боль. Отчаяние и страх поглотили Германию, не давая здраво размышлять и думать, он завернул за угол, затаившись в уборной, надеясь, что он не найдет, передумает, и просто пройдет мимо. Он залез в какой то ящик с разным хламом, там было ужасно грязно и много пыли, но что не сделаешь ради того, чтобы попытаться сохранить себе жизнь? С каждым разом стук каблуков становился все громче и ближе, Германия дрожал, пытаясь восстановить сбитое дыхание и открыть свои глаза, повторяя про себя, что это все сон. Но ничего не выходило. Шаги притихли прямо возле двери туалета и Германия закрыл себе рот рукой, вжавшись в стену шкафа сильнее, пытаясь слиться с ним воедино и стать неживым предметом, но, кажется, Рейх его даже так достанет. Ему никогда не сбежать от него. — Я знаю, что ты там Германия, выходи, иди к папочке. — Пропел слащавым голосом мужчина по ту сторону двери, Германия вздрогнул, ощущая, как сердце вот-вот вырвется из груди. Потому что он не знал, какие ужасные вещи с ним может сделать, окончательно слетевший с катушек, отец, — я же все равно тебя вытащу, хочешь ты этого или нет. — В голосе послышались стальные угрожающие нотки, но мальчик все равно продолжал трястись и сидеть на месте. Тогда дверь начали выламывать, она чуть ли не слетала с щеколд, а бедная ручка еле выдерживала такого сильного напора с другой стороны, в итоге дверь была открыта и откинута в сторону, сопровождаясь сильным грохотом. Германия судорожно смотрел в щель закрытой дверцы шкафа, видя, хоть и не полностью, черную одежду монстра, потому что в комнату просочились полоски света, затем отец медленно повернулся в его сторону. Это конец. Двери шкафа были резко распахнуты и младший немец зажмурившись сжался, в ожидании своей страшной участи. Рейх хмыкнул. — Я нашел тебя, трусишка. — Младшего схватили за руку, сильно потянув на себя и вынуждая по инерции упасть вперёд, — какой ты слабый, даже на ногах не можешь устоять, тряпка, — Германия попытался вырваться, но хватка лишь усилилась, принося теперь ещё и боль. — Пусти! Зачем я тебе? — Немец все ещё пытался сопротивляться, но Рейх пошел на выход из уборной, больно вцепившись пальцами в его руку и потащив за собой. Рейх молчал, — Больно! — Все таки после этого хватка уменьшилась, но не так сильно, как хотелось бы. Они оказались в соседней комнате, где Рейх включил свет, отпустив ненадолго Германию и давая ему осмотреться. Это была спальня, спальня Союза, он сразу ее узнал по обоям, интерьеру, вещам и вечной белой рубашке с темными брюками и галстуком, висящими на деревянном стуле, возле односпальной кровати с зелёными простынями, почему то несло каким-то неприятным едким запахом разложения. На той кровати, кажется, кто-то лежал, Германия присмотрелся и увидел, что это и был сам СССР, только..там была кровь, у него был вспорот живот и оттуда виднелись внутренние человеческие органы, Германию чуть не скрутило прямо на красный ковер, который был на всём полу этой комнаты. Не может быть. Этого не может быть. Германия начал медленно отходить назад, совсем позабыв о Рейхе, который будто почувствовав это, сразу напомнил о себе, вдруг наклоняясь к нему и обнимая за шею, кладя свой подбородок ему на макушку. Германия все таки не выдержав вскрикнул, чем вызвал смешок сзади. — Он мёртв. — Нет, нет..не.. — Не веришь? Тогда давай проверим, — Рейх отпустил немца и подтолкнул его к кровати, Германия рефлекторно совершил несколько шагов, но больше не двинулся, он сжал руки в кулаки, стараясь не смотреть на мертвое тело союза, по щекам потекли горячие слезы, падая на пол и оставляя там маленькие пятна. СССР относился к нему так хорошо, как никто другой, кроме матери, они были единственными людьми, любящими его по настоящему. А что же случилось с детьми? Он Германия затрясся, не имея возможности больше сдерживать свои эмоции. — Давай, давай. — Мальчик тут же почувствовал холодный метал, больно давящий на затылок, Рейх больше не намерен был долго ждать, его терпение тоже имеет конец и младший тяжело сглотнул, все таки подходя на ватных ногах к Советам. Перед Германией предстала ещё более ужасающая картина, чем ранее: Коммунист лежал на спине, повернув голову на бок, из приоткрытого вытекала бордовая, уже застывшая жидкость, глазные яблоки были вырваны с корнем и вместо них уже смотрели красные глубокие ямы — глазницы, все тело испещрено порезами, а одежда полностью пропиталась кровью. К горлу Германии подкатил приступ сильной тошноты, а от осознания того, что тот, кто это сделал стоит прямо сзади него, затрясло от ещё большего страха. — Как же это грустно и печально, он ведь был тебе дорог, не так ли? Лучше чем я? — Снова этот противный ядовитый шепот у уха, — Вот беда, у него нет глаз..потому что я их забрал. — Перед лицом мальчика появилась рука в белой окровавленный перчатке, на ней лежала пара зелёных глаз с красными вздутыми сосудами на белках и торчащими мышцами из них, — Ешь. — Германия поморщился отодвигаясь от руки и тем самым прижимаясь к груди фашиста спиной. — Я верю.. — Мне всё-равно, веришь ты или не веришь, тебе придется съесть это, Германия. — Мальчик хоть и не видел его лица, но готов был поклясться, что тот ухмыляется, ладонь фашиста поднялась выше, останавливаясь прямо перед носом Германии, теперь он почувствовал неприятный запах мертвечины ещё сильнее. — У тебя со слухом проблемы? Я сказал, ешь. — Фашист повторил громче, пробежался пальцами по тонкому позвоночнику ребенка и снова подставил к его голове пистолет, как бы напоминая о его положении. Германия дрожащей рукой медленно взял один глаз в руки, он был скользкий липкий и мягкий, чуть ли не выпадал из его рук. Давление металла сзади уменьшилось и немец также медленно поднес бывший орган зрения ко рту, как же ему невыносимо мерзко было это делать. — Умница. — Немец коснулся зубами мягкой белой плоти, чуть надавливая на нее, но не осмеливаясь укусить, но рука до этого державшая глаза, резко запихнула сразу два органа в открытый рот мальчишки, закрывая его ладонью и не давая выплюнуть. Германия раскрыл глаза, протестующе замычав и хватаясь за его руку в надежде отцепить от себя, — быстро глотай. Глотай, я сказал! А не то тоже окажешься на месте Союза. — Прорычал Рейх, надавив дулом на его затылок и сильно сжимая его волосы в кулаке. Германия отпустил его, еле заставляя себя проглотить человеческие глаза и Рейх тут же убрал руки от него, потрепав напоследок по волосам. Как мерзко. Желудок видимо не выдержал такого и Германия закашлялся, выплевывая их обратно вместе со своим обедом на ковёр. Господи, как же это противно. — Даже не можешь сделать такого простого, ты просто жалкий, несносный мальчишка, но ничего, сейчас то я тебя научу хорошим манерам, Германия. — Ребенка трясло и выворачивало наизнанку в буквальном смысле, ему было очень жутко и противно оттого, что он сейчас сделал — это ведь был дорогой человек Германии..Фашист этим пользовался, специально ковырял больные раны, потом просто заливая перекисью водорода, которая пузырилась и делала ещё в разы хуже, принося только больше боли. Но другое дело, как Советы позволил бывшему врагу так поступить с собой? — Да..да ты псих! Что ты несёшь вообще?! — Заорал вдруг Германия, ошарашенно глядя на фашиста и медленно отходя от него дальше, его отец лишь усмехнулся, так же медленно снова сокращая между ними дистанцию мерными шагами, будто хищник, готовящийся к броску. Он вновь улыбнулся, огладив при этом свои белые острые зубы и сказал: — О как, мы заговорили, я вовсе не псих, смотри во что он тебя превратил! Ты стал добрый, слишком нежный, трусливый, — с каждым словом он становился ещё ближе и мальчик в итоге упёрся спиной в стену. — А какой же ты станешь державой, м? — Рейх жалил и отравлял своими словами очень метко, ребенок прикусил губу, пытаясь сдержать опять непрошеные слёзы, мужчина нагнулся над ним и Германия отвернулся, желая вырваться и отойти от него, но тот схватил его за руку крепко удерживая. — Куда ты собрался? Я ещё не закончил, mein Sohn. — Рейх ударил мальчика кулаком по лицу да так, что тот упал на пол, хватаясь за больное место, благо что не ударился головой о батарею. В глазах на миг помутнело не давая возможности разглядеть, чего можно ожидать в следующую секунду, но Германия услышал, как мужчина расстёгивает ремень на брюках. Зачем? Внутри ребенка все сжалось от страха, он пришел в себя и сфокусировал взгляд на нем, прижимаясь спиной к холодной батарее. — Что ты будешь делать? Рейх усмехнулся: — А ты как думаешь, что ещё можно делать с плохими детьми? — Он медленно снял с себя ремень, вдруг ударяя им по его лицу, Германия успел укрыться руками, чувствуя саднящие раны на них. Он вспомнил, как Рейх бил его так однажды, когда ему было 10 лет, он сильно провинился перед ним и сейчас это воспоминание будто наяву, как в замедленной съёмке возобновлялось, даже лицо отца было таким же осуждающим, холодным, смотрящим с высока. Следующий удар пришелся на голову, немец стиснул зубы, сдерживая крик, ещё один удар снова по рукам, другой на плечи. Рейх лишь наслаждался, он был уверен, что мужчина наслаждался, замахиваясь на ребёнка кожаным ремнём и наверняка рассматривал труды своих деяний. Германия подумал, что уже скоро не вытерпит, так уж болели его конечности, но удары резко прекратились, заставляя его выдохнуть, но напрячься лишь сильнее. Он осторожно убрал руки, внимательно глядя на фашиста, тот опустил голову, посему было не видно его лица из под черной фуражки, мужчина что-то тихо бормотал себе под нос. Видимо замечая на себе заинтересованный взгляд, он резко поднял голову, вновь возвращая внимание к своей жертве. — За что ты так со мной, папа?.. — Тихо спросил мальчик, глядя на своего отца, тот вмиг изменился в лице, на нем была теперь гримаса гнева, Германия невольно съёжился. — Ты до сих пор не осознал за что? Хорошо, я скажу тебе, ты сдался и перешёл к русским, быстро позабыв обо мне и полюбив этого Союза, — он резко навис над ним, шипя эти слова в лицо Германии, который снова прижался к батарее от страха. — Но..но что мне оставалось делать ещё? Я думал ты погиб, я.. — Надо было взять пистолет и сделать так же как папа, — он потянулся к карману своих широких военных брюк, снова доставая оттуда уже знакомое, по собственному опыту Германии, оружие и протягивая ему, — давай, ты же хочешь меня увидеть так ведь, Гер? Я буду рядом, тебе всего-то нужно подставить к виску и нажать на курок. — Германия ощутил, как все внутри похолодело, да он хотел увидеть отца, даже несмотря на то, что он его постоянно ругал и издевался, немец оставался всё ещё ребенком, и до сих пор доверял ему, скучал по нему. Он неуверенно холодной и намокшей из-за пота рукой взял пистолет, и также медленно, поднес дуло к виску, фашист одобрительно кивал, улыбаясь, как то даже по-доброму и смотря на него глазами, в которых Германии на миг показалась любовь. — Молодец, теперь осталось спустить курок, ещё одно действие и мы будем вместе навсегда, сын. Звон в ушах нарастает, перед глазами стремительно проносятся картинки прожитых дней Германией от воспоминаний с матерью и включая сегодняшний день, рука очень сильно дрожит, в глазах скапливается влага, он совсем не знает, что делать. — Ты сможешь, Германия. — Все картинки пропадают, потому что по щеке проводят ладонью в белой перчатке и перед глазами снова появляется лицо Третьего Рейха. Германия в нерешительности смотрит на него, решая другое. Он резко направил на него пистолет, выстреливая фашисту в лицо, из-за чего в Германию брызнула алая кровь, а в переносице Рейха образовалась красная дыра с выглядывающими белыми костями и самой железной маленькой пули. Германия смотрел то на оружие, то обратно на Рейха, его лихорадило внутри, тошнило, трясло и осознавая, что совершил убийство, точнее не просто убийство, а убийство близкого человека, он тут же резко вскочил на ноги, и всё ещё держа пистолет на отце, отошёл на несколько шагов от него. Кровь медленно застывала на его коже, он пообещал себе, что если выживет, то сдерет ее, прямо с мясом до самых костей. — Примерно такого я и ожидал, — рейх всё ещё глядел на то место, где ранее был ребенок, кровь стекала по его лицу, капая на пол и оставляя там красные пятна, которые будет тяжело отмыть. — Все такой же ничтожный, не так то просто тебя изменить, признаю, я просчитался, — он медленно вытер кровь, мгновение рассматривая свою покрасневшую перчатку и повернулся в сторону Германии, улыбаясь. Ребенок сглотнул, покрепче сжимая орудие в руке, — но ничего, сейчас я тебе покажу по настоящему, как мы связаны вместе и ты поймёшь меня. — Он быстрыми шагами подошёл к нему, Германия попытался выстрелить ещё раз и раздался щелчок, за которым выстрела не последовало. Фашист злорадно засмеялся, ему приносило наслаждение наблюдать за его попытками спасти свою жалкую жизнь — Все было предусмотрено, одна пуля и одна попытка, ты выбрал свой путь, Германия. — Мальчик замахнулся на фашиста пистолетом, но Рейх схватил его за руку, прижимая своим телом к стене, Германия начал извиваться и пытаться выбраться, все делая молча, лишь смотря на него глазами, наполненным страхом. Фашист не обращая на его попытки никакого внимания поднял руки Германии нал головой и туго связал их своим ремнём, на что ребенок не перестал вырываться, а лишь начал делать это только в разы активнее. Рейх отвесил ему сильную пощечину, после чего тот закричал, но успокоился, чувствуя саднящую боль на коже, мужчина схватил его за подбородок, грубо поворачивая в свою сторону лицо мальчика. — Не перестанешь и останешься без..ног например, хочешь? — Германия отрицательно завертел головой, испуганно глядя на него, — вот и отлично. Рейх достал из брюк складной нож и у Германии ухнуло сердце в пятки, она замерев глядел на него в ожидании дальнейших действий и фашист не заставил себя долго ждать, он поднес нож к его серой рубашке и резко провел по ней, разрезая. Послышался треск ткани. Мужчина так сделал ещё раз и ещё, пока ребенок не остался в одном лишь нижнем белье белого цвета, кожа покрывалась мурашками из-за холода или из-за того, что до Германии быстро дошел смысл его раннее сказанных слов. — Не..не надо, пожалуйста.. Рейх приблизил нож к его тонкой бледной шеи, заставляя вздрогнуть маленькое тело, из-за неверно совершенного движения кожа порвалась и теперь там остался порез, Рейх усмехнулся. — Уже слишком поздно, Германия. Рейх начал расстёгивать пуговицы своей формы, ненадолго отвлекаясь и видимо решив, что мальчик теперь окончательно боялся, и потерял веру в свободу, Германия воспользовался этим, ведь это последний шанс на спасение, последняя попытка доказать, что он не трус. Мальчик сложил руки в замок и со всей силы ударил по его затылку, резко побежав в сторону двери, что не увенчалось успехом, ибо ему подставили подножку и Германия свалился на пол, приложились головой об пол, теперь все плыло и шаталось. — Я не хотел этого делать, но ты меня заставил. — На лице фашиста образовалась очередная гнусная улыбка. Теперь точно конец. Мальчик пытался подняться, но почувствовал сильную боль в руке, видимо вывихнул, неудивительно, на его спину легли широкие большие ладони, уже без перчаток, они были ледяные, стало холодно и жутко, а тело зажали с двух сторон, судя по жёсткой ткани — это были все те же брюки, значит ногами. Уже бесполезно вырываться. — Попался. — Пальцы провели дорожку от лопаток и до его головы — это был словно массаж или какая-то семейная игра, только вот, к сожалению, опасная и вселяющая лишь ужас, а не спокойствие и радость. Германию резко перевернули на спину, схватив за руки и заставляя скорчиться от боли. Мужчина это увидел. — Сломал руку? Какой ты неуклюжий, дай посмотрю, — фашист отвёл ремень в сторону, проведя сначала по одной кисте пальцем, а затем по другой, при этом надавливая, теперь он был лишь в белой рубашке с черным галстуком да штанах на подтяжках, Германия не сдержался и шикнул, когда тот провел по одной из рук. Рейх заметив это улыбнулся, обманчиво мягко погладив, а потом вдруг резко загнул прокрутил ладонь, ломая кость окончательно и вырывая из него крик настоящей адской боли. У Германии появились слезы на глазах, он закусил губу, было так чертовски плохо. Ну почему, почему именно он? — Потому что ты мой любимый сын, Германия. Немец резким движением стянул с него последний элемент одежды, даже не давая тому осознать до конца, что произошло. Германия смотрел на него умоляющим взглядом просил, чтобы тот этого не делал, но было бесполезно. Абсолютно бесполезно. Рейх также быстро расправился со своими брюками и нижним бельем, выпуская наружу член, который уже встал, а головка стала красной налитой кровью. Германию чуть не стошнило от такого, нет, отец не мог быть таким, это не он. Рейх раскрыл губы в своей улыбке и приподнял его за дрожащие худые бедра, огладил их, сжимая и грубо вошёл сразу на полную длину, Германия выгнулся, крича от пронзающей тело боли и выгнувшись в спине, стукнулся болезненным затылком об пол, но эта боль была ничто, по сравнению с последующей. Он начал двигаться, набирая амплитуду движений и буквально разрывая на части Германия который захлебывался в слезах и соплях, крича и умоляя того остановиться. — Больно! Больно! Больно! — Но Рейх будто не слышал его, а лишь наслаждался, вдруг нагибаясь к нему и целуя в широко открытый рот, заставляя мычать и хныкать от неимоверно болезненных ощущений. Фашист вбивал его в красный ковер, оставляя укусы и засосы на теле мальчика и вырывая истошные вопли и крики о помощи из его уст. Неужели никто не придет к нему на помощь? Неужели всем наплевать? Спустя ещё несколько толчков фашист излился в него, вдруг поднимая и уже сажая на свои колени, и начиная вбиваться в измученное тело по новой, принося очередную порцию боли Германии. Его голос уже сел, а слезы перестали течь, он чувствовал, что вот-вот отключится, он смотрел в пустоту, медленно ломаясь по кусочкам внутри, словно фарфор. Он ощущал горячее дыхание на своей шее и слышал неприятные для ушей шлепки кожу о кожу и хлюпанье спермы внутри, смешанной с кровью, внутри себя. Германия чувствовал невыносимую режущую боль в промежности и животе, кажется из него уже лезут внутренние органы. Его так тошнит и очень хочется умереть. Хочется, чтобы все прекратилось. Он слышал, как тот что-то шептал, но будто сквозь дым, голова кружилась и буквально раскалывалась от боли, и в конце концов Германия закрыл глаза, отключаясь, размякая на мужчине, словно кукла. Наконец оказываясь в спасительном забвении. Фашист сделал последний, завершающий толчок и снова в него кончил, оставляя поцелуй на его хрупком маленьком плече, улыбаясь. — Мы ещё увидимся. Дальше послышались голоса — их было несколько: они были какие-то туманные, но с выраженным страхом, и резкий запах чего-то неприятного. Германия начал задыхаться и вдруг резко распахнул глаза, вдыхая воздух, и надрывно кашляя. — Германия, ты очнулся! Мы так перепугались, — он лежал в своей комнате на мягкой кровати, над ним возвышался Союз, держа в руках ватку, пропитанную нашатырным спиртом, и ещё множество заинтересованных глаз детей, стоящих неподалеку от Советского союза, глядели на него так же обеспокоенно и удивлённо, перешептываясь между собой. Господи, они целы и невредимы, как же хорошо, что это был всё-таки сон. Просто ужасный сон. — Я..совсем ничего не помню, что со мной было? — Ты в ванной лежал и чуть не захлебнулся водой, уснул. Повезло, что я мимо проходил. — Ответил Россия, хмурясь, — а меня могло и не оказаться там. — Как же так, он точно помнил, что читал книгу, находясь, кажется в гостиной.. Сердце пропустило удар от этого осознания. — Россия. — Союз раздражённо взглянул на сына, а тот лишь пожал плечами, что, мол, сам виноват же, я то что сразу. СССР закатил глаза, снова возвращая внимание к Германии, — нужно быть острожным, слышишь? Россия прав, его там могло не оказаться. Германия со стыдом отвёл взгляд в сторону. —..простите меня. Союз погладил того по волосам, ободряюще улыбаясь: — Ты не должен извиняться, просто следует быть внимательным. Хочешь есть? — Нет. — Тогда отдыхай, — коммунист поднялся с его кровати, идя в сторону двери, а дети подлетели к немцу, словно птицы на корм. — Ты как? — Раздался голос, подошедшего ближе, мальчика со смуглым лицом, узкими глазами и светлыми волосами: он был одет в голубую рубаху и свободные штаны. Его звали Казахстан. — Э..Нормально. — Было больно? Ну задыхаться, — послышался девичий звонкий голосок рядом, это оказалась Эстония. После этих слов, в голове всплыли разом все пережитые моменты за сегодняшний вечер и Германия застыл, словно в замедленной съёмке, слыша одно: Еще увидимся. — Дети быстро спать! Германии нужен отдых, остальное завтра. — Вся гурьба ребят, под улюлюканье и детский смех, вышла из его комнаты, оставляя немца одного, наедине с темнотой. Он почти сразу уснул тогда из-за наволившейся свинцом усталости, и на ту ночь Рейх больше не появился ни разу.***
Раздавалось шипение, несколько датчиков камер видеонаблюдения отслеживали человека, на одной он просто сидел, на второй хватался за волосы, на третьей шептал что-то и так шесть раз, в разный промежуток времени. Я боюсь***
Уже как три года федеративная республика являлся теперь нынешним правителем Германии, уже как три года не стало его брата и уже как три года он разваливается на части. Не так давно был создан и Евросоюз, в который немец, естественно, входил, так как иного выбора у него просто не было, даже не смотря на то, что он не хотел вставать против России, потому что если бы Германия не согласился, то вся Европа отвернулась бы от него снова. А он не мог больше терпеть позора, приходится же иногда выбирать меньшее из зол ради своей выгоды, как бы мерзко и нечестно это не было. Но даже там его приняли не так радостно, что и ожидалось, ему до сих пор мало доверяли после отца, потому почти не общались. Кроме Америки. Он пытался контактировать почти со всеми, всегда надевая на свое смазливое лицо фальшивую улыбку и заинтересованность и даже от него пахло неуверенностью рядом с немцем. Да, его действительно до сих пор боялись. Это нагнетало. Каждый раз, когда он заходил в это здание сбора европейских стран, садился за одно из мест огромного черного стола, Германия ощущал множество взглядов на себе, но предпочитал не задерживать на этом внимание. Это пройдёт. И со временем к нему привыкли, даже стали немного тянуться к нему, Германия медленно, но верно забирался обратно по лестнице вверх, вытягивая свой народ обратно к свету. У них было столько падений и они столько раз поднимались, потому что немцы никогда не сдаются, они идут вперёд, хоть через грязь, боль и подчинение, но находят лазейки и выбираются оттуда. Правда после одного дня все разрушилось, словно карточный домик. Однажды, когда он засиделся за работой поздно ночью, отключившись прямо на столе, то увидел во сне своего отца, опять в том же самом лесу, с самого начала Германия чувствовал боль, страх и беспомощность, видя его лицо. Рейх лишь посмотрел на него и сказал вновь те же слова, он словно врезались в голову, как цемент на дороге:«Мы ещё увидимся» — это было начало нового конца. При разговоре то с одной страной, то другой, он видел, то разделенную на части голову, из которой вытекает бордовая жидкость и торчат наружу розовые мозговые извилины, то, как он собственными руками перерезает глотку, кожа рвется и кровь вылетает, обрызгивая все на своем пути, то, что он стреляет кому-то в голову. Германия начинал медленно сходить с ума. Он все время пытался не спать, выпивал большую дозу кофеина, засиживался с утра до ночи с бумагами, брал много работы и вроде даже помогало, хотябы во сне немец не видел отца, но вот голоса не пропали, а наоборот стали чаще. Немец стал заглатывать чуть ли не целыми банками нужные лекарства, но и те отказывались ему помогать и Германии ведь некому было это рассказать. У него до сих пор не было ни жены, ни детей, а, так называемым, союзникам он уж точно был не намерен выдавать свои сокровенные душевные терзания, а подчинённых не хотелось в очередной раз трепать и так же устают. — А ты что думаешь, Германия? —Спросил американец, глядя на него, чуть ли не через весь стол, пронзающе, будто изучая, как в первый раз, на него глядело снова огромное количество глаз, Германия очнулся, словно его облили кипятком, кажется, он опять уснул во время работы. Чёрт. — Я полностью согласен, но..не слишком ли жёстко мы поступаем с русским? Я имею ввиду, что он может отреагировать не так, как хотим мы, — Германия все же помнил, на какую тему они обычно здесь говорят. — Как раз таки нам такая реакция и нужна, — отвечал итальянец, сидящий справа и задумчиво крутящий ручку между пальцев, несколько государств поддакнули ему, а американец усмехнулся, поблескивая своими солнцезащитными очками,( уже далеко не лето и даже не осень, а он до сих пор их одевает), и вдруг сказал: — Защищаешь Россию только потому, что они тебя когда то приютили? Пора бы уже давно забыть про это, Германия, кажется, ты до сих пор не понял, что если хочешь здесь находиться, то можешь забыть про давнюю дружбу с русскими. — Немец прочувствовал кожей сочащиеся ядом слова, произнесенные американцем, но сдержался от желания поморщиться,***
Снова несколько камер, но теперь они переключаются то с одной, где он просто спокойно и равнодушно глядит на стол, в пустой комнате допросной, на другую, где Германия смеётся, хватаясь за свои волосы и качаясь из стороны в сторону, пытается их вырвать, вырвать, чтобы не чувствовать невидимые прикосновения белых перчаток к ним. Я͒ неͅн͝авижу, ̚с͝дохни,͝ ͅсдох͠нӥͅ,̕ сд͜ох͠ни͠ни̒ Я ͅв̚ӥ͘ж̚у ͅт̽ёͅбя͒,̉ я͝ с͜лы̅ш̚у те͠б͜я̌ «Ты проиграл.» — Ты утверждаешь, что он якобы воскрес и пришел к тебе? Но как такое возможно? — Брюнет глядел на немца внимательно, склонив голову на бок и помешивая ложкой уже остывший кофе. — Он и не умирал, — грустно усмехнулся в ответ мужчина, смотря на пустой стакан, где раньше была вода, — просто ждал момента, когда можно появиться. — Хм, но как же теории о том, что Третий Рейх покончил с жизнью или же наоборот, уехал в другую страну? — Германия усмехнулся. Этот парень слишком любопытен. — Это так, он застрелился, но пощадил меня и брата, не только для того, чтобы потом кто-то из нас продолжал его дело, нет, он знал, что останусь в живых именно я..— Германия на протяжении своего монолога смотрел в одну точку и нервно отстукивал пальцами по столу, собеседник лишь молча наблюдал за ним. Перед глазами резко мелькали картинки, где Рейх вбивается в его детское, ещё невинное тело, вспоротый живот Союза, где видны внутренние органы, из которых вылезают уже белые личинки, медленно съедая, наслаждаясь вкусом мертвечины; еврейский застреленный и избитый мальчик скатывается в глубокую, вырытую из земли яму, где ещё таких же тысячи, потому что слабые, исхудалые, ни на что не способные. — Я ведь его любимый сын.***
— Германия, ты вспоминаешь, да? — Фашист шептал ему это на ухо, еле касаясь губами мочки уха и медленно провел рукой по его подбородку, останавливаясь на нем. — Как нам было тогда хорошо с тобой, мм.. — Убирайся, а не то я тебе голову прострелю. — Германия прекрасно понимал, что будет лишним сказать, что он изменился и теперь не боится его, и про пистолет также было враньё — это все страх. Он до сих пор боится его. — И не ты ли до сих пор не спишь по ночам, лишь бы меня не увидеть? — Третий Рейх засмеялся и явно не по доброму, а злорадствуя над ним. Германия обречённо прикрыл уставшие воспалённые глаза,так ничего ему и не ответив. Рейх прав. — До сих пор щадишь русского.. — Фашист отошёл от него, начиная медленно ходить по комнате, изучая взглядом шкафы, одиноко стоящую тумбочку возле двуспальной кровати, на которой стоял ночник. Спустя несколько секунд, Германия тихо сказал, не поворачиваясь лицом к немцу: — Я не могу быть уверен до конца в том, что он безопасен. — Рейх молча провел пальцами по стеклянной дверце шкафа, за которой находилась посуда, видимо ожидая продолжения его слов, —..неизвестно, что он может выкинуть на наши действия. — Твои. Германия нахмурился, все таки повернувшись к нему на кресле, фашист будто его не замечал, находя рассматривание своего отражения в стекле куда интереснее собеседника. — Твои действия, Германия, ты — главный, а они пешки. Нужно сделать так, чтобы они тебя слушались, а не ты их, — парень, сидящий на стуле внимательно следил за его действиями, — не надоело до сих пор быть тряпкой и потакать, протирать пол, быть внизу? — Вообще-то именно благодаря тебе, немцы оказались на дне, но я вытащил народ и уж портить своё положение твоими советами снова не собираюсь. — Он заметил, как Рейх сжал руку, а лицо на долю секунды исказилось в гримасе злости, Германия невольно напрягся. Но в следующую секунду фашист уже повернулся к нему лицом, чуть приподнимая уголки своих губ в улыбке. — Да, но мне не хватало капли до величия и если бы не идиотская Россия, то я захватил весь мир и он склонился бы передо мною на колени! — У нациста безумно блестели глаза и сверкающая улыбка оголяла в очередной острые, как сталь, зубы. Германия в очередной раз ужаснулся. — Я не желаю этого и хочу лишь спокойную жизнь для всех, успокойся отец и оставь меня в покое, ты больше ничего не добьешься. Ты умер. Ты ничто для этого мира. — Фашист продолжал стоять не шевельнувшись ни на миг после его слов и смотреть на него, улыбаясь, он казалось глядел в душу своим застывшим взглядом, но затем, тот схватился за фуражку опуская ее на лицо и смеясь, сначала тихо, затем громче и ещё, пока не залился в припадке. Мужчина схватился за живот, продолжая громко и раскатисто смеяться, Германия почувствовал, как у него задергалась бровь от всего происходящего. Фашист неожиданно выпрямился, замолкая. — Ты прав, я умер, но только снаружи, а внутри живой, внутри ТЕБЯ. — Германия быстро поднялся со стула, а фашист наоборот зашагал обратно в его сторону, наслаждаясь эмоциями, показанными на чужом лице. Фашист улыбнулся. — Я все ещё вызываю страх, гнев, горе у тебя, разве не так, мой милый мальчик? У тебя даже нет до сих пор близких, которые бы поддержали, утешили, — немец зашёл за стол, он снова загнал его в угол и теперь играл в кошки мышки, медленно готовясь к броску, дабы поймать мышонка да разорвать в клочья. А на душе скребли кошки из-за его слов, рейх точно ударял в больные места, манипулируя им, управляя так, как хочется ему. — Ходишь по врачам в надежде на то, что они помогут, какой ты ещё глупый, до сих пор не понимаешь очевидного. Мы с тобой связаны на веки и я тебя никогда не оставлю, — Рейх приблизился к столу, облокачиваясь о него руками, наклонившись к немцу, щуря глаза, словно довольный кот, на что Германия тут же отстранился, испуганно отходя от него на несколько шагов назад и встречаясь спиной с преградой в виде окна. — Ошибаешься, я избавлюсь от тебя отец, — тихо произносит Германия в ответ ему. Фашист ухмыляется. — Так давай, прострели мне висок или перережь горло, дава-ай, — нацист плавно обошел стол, все ещё не спуская с Германии взгляда, на что младший достал пистолет из кармана брюк, направляя в голову фашисту. — Молодец, давай же, нажми на курок. — Нацист приблизился к нему в плотную, сняв с себя фуражку и касаясь лбом дуло пистолета, у президента сперло дыхание из-за страха, а рука держащая пистолет задрожала. Фашист лишь прижался сильнее, так что возле металла оставались красные следы на его коже. Он скалился, глядя на него потемневшими глазами. Немца опять никто не услышит, никто не придет на помощь, он опять будто уменьшается в размерах и становится тем пугливым ребенком, хотя по сути он всегда таковым и являлся, снова был в России, в том самом доме. Германия хмурился и сжимал зубы, сердце грохотало где-то в ушах, рука неимоверно тряслась, но он резко убрал её, — Не можешь, да? — Понимающе усмехнулся фашист, — зато я смогу. — Перед носом Германии замаячило, неожиданно возникшее вновь, холодное оружие, у парня приоткрылся рот. Это вполне себе очевидно, если Рейх и захочет его убить, то сделает это без промедления, ради достижения цели он готов на многое, даже на убийство родных, если того требует ситуация. Нацист медленно огладил пальцем курок, готовясь его спустить в любой момент, Германия замер под его холодным, но смеющимся взглядом, —...но потом. — Парень ещё не успел до конца осознать, после чего это потом настанет, как по лицу прошлись кулаком, голым кулаком, где были серебряные перстни с крестами, он даже не заметил, как нацист снял перчатки. Немец почувствовал, как из носа ручьем хлынула кровь, он попытался схватить его за руку, но тот её вывернул, ломая хрупкие кистевые кости. В голове, словно вспышки фотоаппарата появилось воспоминание из того сна в детстве, или же это был вовсе не сон.. Германия издал болезненный стон, сжимая губы, когда тот грубо притянул за больную руку к себе и изучая вблизи его лицо, аккуратно дотронулся рукой до его лица, и парень еле поборол желание дернуться в сторону от этого прикосновения. Германия совсем не знал и не понимал, что тот с ним собирается сделать точно, предположений было много на этот счёт и не самых приятных, начиная от ломания косточек и до вскрытия вен. Немец чувствовал, как пульсировала рука от невыносимой боли. Между тем нацист с упоением наблюдал в ответ за эмоциями на лице сына: губы были сжаты в тонкую линию, нос был в крови, но в глазах пылала ненависть и злость, он всё ещё является таким же мальчишкой. — Сейчас мы с тобой повеселимся.. — Рейх улыбнулся и не успел Германия что либо понять, как получил сильный удар по голове, от чего оказался лежащим на полу. Голова шла кругом, перед глазами плясали звёзды, но мужчина чувствовал, как до его уже раздетого тела касался своими противными мерзкими клешнями мучитель, он кусал его губы, шею и всё до чего мог дотронуться, а Рейх мог дотронуться до всего. — Ты хотел милые романтические отношения с девушкой? Ох, я тебе все испортил, какая жалость. — Тело прошивали невыносимые тошнотворные толчки, Германия сжимал его плечо здоровой рукой, в уголках глаз скопились слезы. В голове снова и снова всплывали те кошмарные моменты из прошлого, от которого так пытался все время сбежать мужчина. — Ты мне давно все испортил, отец. — Со злостью и страданием в голосе произнес тому на ухо Германия. Нацист усмехнулся, нанося резкий удар по простате, заставляя немца распахнуть глаза и издать стон, и как бы ему не было стыдно признаться в этом, первый стон наслаждения. Неожиданно раздался стук в дверь и та медленно отворилась. В комнату вошла молодая девушка с ведром и шваброй в руках, на ней были обычные штаны, голубой фартук и жёлтая косынка, то была уборщица, внешностью похожей на еврейскую, Германия с ужасом взглянул на нее, пытаясь донести глазами фразу:беги. Он лежал под Рейхом, пока тот вдалбливал его в пол, заставляя сжимать губы от боли. В голове, словно кто-то наконец пришел на свое рабочее место после долгого перерыва и машина заработала, начиная медленно, но верно складываться пазл происходящего. Она испуганно взглянула на них в ответ, а швабра выпала из её рук. Рейх повернулся к ней лицом, чем заставил всех отмереть. — Herr-Германия?.. — Тихо произнесла девушка, медленно попятившись назад, сильно испугавшись и не веря, что перед ней стоит фашист, а парень и слова не мог сказать, он впал в ступор из-за осознания, дошедшего до головы быстрее, чем надо было. — О, у нас нежданные гости! К сожалению, чая здесь нет, как и конфет, прошу простить. Но вы уж не стесняйтесь, проходите, проходите! — Третий приблизился к ней, схватив за руку и потянув в комнату, от чего она закричала, пытаясь позвать на помощь, но нацист подставил нож к её шее, чуть надавливая на то место, где была сонная артерия. Девушка сразу замолчала, лишь сглатывая и дрожа. Германия все еще прибывал в растерянности и не мог понять, как такое, черт возьми, возможно... Неужели он и вправду живой.. — Ещё раз так сделаешь, и точно глотку перережу, — шипя произнес нацист и получая в ответ молчание, удовлетворённо улыбнулся, — умница. — Девчушка ненадолго расслабилась и выдохнула, думая, что про нее сейчас забудут, но не тут то было. Рейх не убирая с её горла ножа, вдруг развернул уборщицу лицом к Германии, прижимая к себе спиной и держа за плечи, не давая и возможности выбраться из захвата. Девушка схватилась за его руки, намереваясь оттолкнуть, но нож лишь прижался теснее, грозясь не только порвать кожу, но и убить, она остановилась и глядела со слепой надеждой в глазах на другого немца. Фашист хихикал, так же смотря на Германию, — ты хоть и, как говорил, поднял страну, но загрязнил ее обратно этими..евреями, — Рейх поморщился на последнем слове, девушка поджала губы. — Давай я помогу тебе с этим, очистим хотябы на одного человека, нужно убирать мусор вовремя, пока не загнил, не так ли? — Он подтолкнул ее ближе к Германии, подходя следом. Он нагнулся, проведя носом по её лебединой шеи, девушке стало противно, но она не попыталась отстраниться, потому что знала, что будет если это сделает. — М, какой ужасный запах, запах отходов.. — Живо отпусти её, я сейчас же вызову милицию и тебе придет конец, Рейх. Всё, ты раскрыт. — Рейх посмотрел на него вниз, сначала выглядя удивлённым, но потом вдруг затрясся от беззвучного смеха. — Так ты серьёзно повелся? — Фашист провел по её шее ножом, сначала будто нежно, но потом резко, так что кровь из поврежденной сонной артерии вырвалась фонтаном наружу, попадая даже на немца, сидящего на полу. Теперь глаза девушки в миг стали безжизненны, а рот застыл в немом крике ужаса, — я лишь хотел показать, что тебе следует делать, чтобы не стать таким же ничтожеством, как они, Sohn. — Лицо Германии теперь исказилось настоящей яростью, перекрывая вдруг и страх, и безнадежность, и страдание с болью, была лишь чистая всепоглощающая злость. Рейх восхищённо посмотрел на него. Впервые он смотрел на него с гордостью, но Германия этого не замечал, поднявшись он замахнулся на него, ударяя по лицу и сбивая фуражку, что с характерным стуком упала наземь. — Ты заплатишь за все, что сделал! Ты — ничтожество, Рейх. — Нацист лишь хрипло смеялся, не сопротивляясь, когда получал все новые и новые удары: он сплевывал кровь и продолжал хохотать. Германия вдруг схватил его за грудки, крепко-крепко сжимая и тряся, закричал: — Что ты смеёшься, мразь?! — Я сделал то, что хотел. Я добился этого, Германия, я сломал тебя! —Германия совсем позабыл про руку, что напомнила о себе после резкого движения, заставляя отпустить нациста и зашипеть от боли. Мужчина опять заржал тому в лицо, за что получил кулаком по носу, но упав на спину, все продолжал заливаться в хохоте, словно задыхаясь. Германия сжал зубы, нависнув над ним, его разум застилала такая злость и ярость, что он не мог себя вовсе контролировать, немец бил своего отца ногой по ребрам, лицу, ногам и животу, пытался ударить с такой силой, чтобы сломать ему кости, услышать этот хруст. Тот все продолжал смеяться.***
— По твоим словам, он сам же тебе и сказал, что это ложь, разве не так? — Германия ничего не отвечал, но еле заметно кивнул в знак согласия, делая глоток уже почти пустого, все того же, стакана воды, — тогда почему, Германия, ты утверждаешь, что он существовал все это время? Германия вдруг перевел взгляд на того, и как-то злорадно ненормально и широко улыбаясь, ответил: — Он это и есть я, мы связаны, Третий Рейх в моем теле, — по допросной комнате раздалось пугающе тихое хихиканье немца.***
— Твои последние слова, грязный ублюдок. — Германия опёрся о лежащего мужчину одной ногой, направляя пистолет ему в лоб. Рейх улыбался окровавленной улыбкой с вырванными зубами, из дёсен которых текла красная жидкость ручьями, он тихо смеялся и еле двигаясь, положил дрожащие руки на его ногу. — Теперь мы будем вместе. — Германия заскрежетал зубами, из-за чего заставил фашиста усмехнуться. — Сдохни, чудовище, — раздался выстрел, и в следующую секунду улыбающийся труп Третьего лежал на полу: Германия пришел в себя, отшатываясь от него и падая на пол. Он тяжело дышал, хватаясь за волосы на голове, и шептал, шептал, будто в бреду: — Я убил его, я убил его, я убил его, Я УБИЛ ЕГО! — Мужчина затрясся в припадке нервного смеха, громкого и продолжительного смеха, которым сорвал себе голос.***
Собеседник теперь смотрел на него в страхе и неверии, что закрылся один на один с монстром в комнате. — Не ожидал, да? — Но..к-как? — Мужчина было потянулся к красной кнопке под столом, дабы позвать на помощь, но немец среагировал быстрее и, схватив ручку со стола, он с силой воткнул ее тому в руку, заставляя вскрикнуть. — Нужно следить за психами, мало ли, какие штуки они могут выкинуть, — Германия медленно взял карандаш со стола, мужчина сглотнул вязкую слюну животного страха. — Так ты.. — Я — Третий Рейх. — Он улыбнулся, втыкая в горло хорошо заточенный стержень карандаша, заставляя начинать задыхаться парня. В следующую секунду мужчина нанес ещё несколько таких ударов, пачкаясь в чужой крови. Фашист принюхался — по периметру комнаты ощущался быстро распространяющийся запах гари. Немец опять улыбнулся. — Теперь то мне никто не помешает захватить весь мир, даже ты, Генрих, — у Германии в глазах полыхало безумие, когда он смотрел на труп психиатра, сидящего на стуле. Громко визжала сигнализация, дым просачивался в щели комнаты — по всей психбольнице царил хаос и агония, что будет теперь везде, абсолютно везде.. Германия медленно отворил дверь: мимо пробегали психи, которые ликовали и кричали: "свобода!", жутко пахло остывающей плотью и мясом, ведь повсюду лежали окровавленные трупы работников. У мужчины нездорово пугающе, засветились глаза из-за радости и нарастающего внутри безумства. Да здравствует Третий Рейх!