The Family Crest — Beneath the Brine Oh, young love, young dear, Why have you taken me in your fall? All of my life, all of my days Given to you, cast away! Here's to the war, Here's to the night, All of my love, sacrificed!
Было много раненых. Здание Мафии вынуждено было погрузиться в темноту, покуда по цоколю были разбросаны кровавые бинты, а силовики с пулевыми ранениями располагались вдоль стен — кто стоял, а кто сидел, зажимая окровавленные плечи и руки или вытянув простреленные ноги. Те, кто был в состоянии двигаться, помогали тем, кто не мог этого делать. Мори в здании не было вообще — стоило ему узнать, что в инциденте на городском мосту задействованы не только его люди, но и подростки, одного из которых он воспитал, как собственного сына, а второго принял на испытательный срок (он не говорил этого вслух, но нужно быть совершенно недалёким, чтобы не догадаться), он тотчас сорвался с места и исчез в городе. Со стороны выглядело так, будто Босс Мафии боялся за свою шкуру, потому и решил переждать облаву и возможный штурм в другом месте, но если было бы так, то полиция и власти давно были бы здесь… Тем не менее вокруг здания Мафии царили тишина и темнота, лишь в цоколе люди понемногу приходили в себя, а Коё-сан периодически появлялась то в рядах подчинённых, распределяя раненых по свободным местам в лазарете, то у чёрного выхода, раскрывая дверь и растворяясь в городе следом за Боссом. Лифт сновал вверх и вниз. Все этажи выше первого пустовали, словно здание было давным-давно закрытым и не используемым. Где-то наверху, в своей комнате, были закрыты на ключ — или уже спали — двойняшки Акутагавы, не показываясь наружу. Всё здание, окромя цоколя, было обесточено и потому полностью темно: приказ Огая Мори. И лишь Накахара Чуя сидел посреди коридора на этаже, на котором он, кажется, жил совершенно один, опирался спиной о стену и смотрел в чёрные окна впереди, поджав ноги к груди и обнимая руками колени. Взгляд его был спокоен и серьёзен, а мысли витали наедине с ветром над ночной Йокогамой, погрузившейся в тишину и темноту. Во мраке и едва доносящемся досюда свете с фонарей ночного города совершенно не было видно ни веснушек на лице, ни яркого цвета рыжих волос; зато в редких проблесковых огнях с далёкого низа дорог ярко сверкали голубые глаза, устремлённые в никуда. Ему было ни покойно, ни тревожно; он чувствовал себя абсолютно никак. В душе его, как и в голове, не проскальзывало ни одной мысли, ни одного образа. Он знал, что спас Липпмана и, возможно, остальных Плащей тоже. А что, если Липпман, подосланный Верленом, вернётся к старшему брату и расскажет ему о сомнениях младшего? Что Поль о нём подумает, если узнает, что Чуя подозревает его в намеренных, пусть и косвенных, убийствах своей свиты? Или что случится, если Плащи неправильно поймут Чую и подумают, что он предал старшего брата? Или что будет, если они останутся у него на службе… Получится ли у Чуи спасти Пианиста, Айсмена, Дока? Чуя не уверен. Но при большом количестве ужасно тревожных вопросов ни один так и не смог всколыхнуть его душу. Всё беспокойство покинуло его тело тогда, когда струна терпения разорвалась с оглушительным звоном и даровала голове Чуи долгожданную тишину. Если бы безветренный штиль с далёким грозовым небом, не трогаемый ни морскими птицами, ни кораблями, на сердце был физически ощущаем, то Накахара Чуя испытывал бы именно его. Пространство не качалось, пол был твёрд и осязаем, а сердце отбивало свой обыкновенный и ровный ритм. Где-то вдалеке, внизу, послышались шаги. Чуя прислушался к ним, но не сдвинулся с места. Шаги какое-то время бежали по ступеням и, судя по всему, перемахивали сразу через одну ступень, потом, когда стали чуть громче, перебирали ногами по каждой ступеньке, делая небольшие передышки сначала в пролётах, а потом уже и посреди лестницы, если судить по ритму бега. Чем громче становились шаги и ближе, тем реже они были, а в какой-то момент Чуе даже послышалась тяжёлая одышка. Он не обращал на этот шум более чем малую долю внимания; возможно, это было от того, что он почти наверняка знал, кто это так к нему торопится, а возможно ещё и от того, что Чуе, по большей части, было всё равно, кто это мог быть, хоть сам Огай Мори. Когда до этажа, на котором Накахара и сидел, оставалось не более двух пролётов, шаги приближающегося к нему человека стали тяжёлыми и нечастыми, словно хозяин этих несчастных ног волочился из последних сил, и вот — на периферии зрения Чуя заметил медленно появившуюся фигуру, тотчас упавшую на колени, упёршуюся руками в пол и пытающуюся отдышаться от долгого бега по лестнице. Чёрный плащ спал с острых плеч на красный ковёр, а дыхание вырывалось из раскрытого рта едва не клубами, словно на морозе. В свете нижнего города можно было разглядеть бинты на руках и несколько разболтавшиеся повязки на лице, через которые едва-едва можно было увидеть второй карий глаз. Блестели капли пота на висках. Бег как средство выживания в этом жестоком мире был явно не присущ этому существу… Единственное, что Чуя сделал, это выпрямил спину и вытянул одну из ног, вторую оставив согнутой в колене, а руки скрестив на груди. Он осознал, что именно чувствовал в данный момент и почему его ничто не тревожило. Он чувствовал, словно выиграл в этом маленьком сражении. — Ц, Синеглазка!.. — Дадзай наконец отдышался и сжал пальцы на красном ковре, повернув на Чую голову и тяжело поднявшись на одно из колен. — Я… Я тебя… Везде искал… А ты вон где… Как ты вообще сюда забрался… уф, — он тяжело вздыхал сквозь зубы с каждой новой фразой, пока наконец не начал приходить в себя, сложив руки на колено. — Ужас… Я думал, умру прежде, чем дойду сюда. Ещё и так высоко! Накахара ничего не ответил, лишь негромко хмыкнул и не поменял направления взгляда в окно. Дадзай тем временем встал и, подойдя чуть ближе, упёрся плечом в стену, дыша всё ещё чаще, чем ему требовалось, но уже не так тяжело, как несколько мгновений назад. Он смотрел то на Чую, то по направлению его взгляда, но так и не понял, что Накахара там, в ночном небе, высматривал, потому через несколько минут продолжил: — Ты в порядке? Я просто… он… Ну, этот твой блондинчик, — Осаму махнул ладонью у своих плеч, намекая на длину волос Липпмана. — Х-ха, только сейчас понял, что как-то странно тебя на блондинов с преступным прошлым тянет! Ладно, неудачная шутка, кхм, — он откашлялся в кулак. — Он, в общем, тебя схватил так, что я думал, что задушит он тебя быстрее, чем я успею что-то сделать. Но ты хорошо его… ну, уделал, — он сделал паузу, но Чуя снова не ответил. — Эй, у тебя точно всё хорошо? Ты просто ни слова не сказал за всё это время, я и подумал, вдруг ты… Ну, короче, что он тебя ранил или что-то ещё. Нет? — Я одного понять не могу, Дадзай, — Чуя вдруг усмехнулся и даже прикрыл глаза, — ты преодолел тысячу этих этажей, учитывая, что лифт не работает, чтобы спросить, всё ли у меня хорошо? — Накахара взглянул на Осаму, и тот лишь моргнул; на сей раз было видно, как моргнул и его второй глаз, обычно скрытый бинтами. — Фактически, здесь не тысяча этажей, а всего-то двадцать- — Ты понял меня, Дадзай. — Тот, нервно сглотнув, ничего не сказал. — Вопрос не изменился. Ты вроде как не совсем идиот, мог догадаться, что, если бы я был ранен или ещё как-то травмирован, я бы не дошёл до своей комнаты в таком состоянии. Хватит придуриваться, Дадзай, — он склонил голову и уставился на Осаму с застывшей на губах усмешкой. — Зачем ты сюда пришёл? Дадзай недолгое время смотрел Накахаре в глаза, а потом, так и не решившись что-то сказать, прикусил губу и отвернулся. Чуя хмыкнул, поморщил нос, утерев его рукой в перчатке, и, подперев щёку ладонью, отвёл взгляд в ковёр в другой стороне. Молчание на этаже стояло на протяжении минуты, а потом Дадзай всё-таки заговорил: — Я просто… Беспокоился, — Осаму откашлялся вновь и упёрся одной ногой в стену, скрестив руки на груди. — Тебя схватили твои… враги, желающие тебе смерти, скажем так. Мало ли, что этот ублюдок успел тебе наговорить, пока я не пришёл? — О, тебе ли беспокоиться? Он ведь всего лишь наговорил, а не сделал, — Накахара закатил глаза. — Я не думаю, что для таких, как ты, вообще существует понятие моральных ценностей. — Для каждого эти ценности разные. К чему ты вообще завёл эту тему? — Да так, захотелось, знаешь ли, — Чуя фыркнул. — Не твоё дело, хорошо я или плохо себя чувствую. Иди к себе обратно и не беспокойся почём зря. — Грубо. — Взаимно. Чуя не чувствовал той злости, которую испытывал несколько дней назад; той злости, от которой кровь бурлила в жилах и от которой хотелось кинуться на того, кто обидел и причинил боль, избить его до изнеможения и выцарапать глаза; той злости, которая бросает вперёд вместе со страхом и целью сначала уничтожить, а потом рассмотреть, что же так напугало. Если бы его спросили, с чем бы он сравнил это чувство, то он бы ответил про застывшую лаву: от того, что её пытаются поддеть носком ботинка, она не станет горячей вновь. — Что я сделал не так? — в голосе Дадзая неожиданно послышалась толика возмущения. И застывшая, казалось бы, лава как будто начала потихоньку бурлить. — В смысле? — в голосе Накахары чётко отпечатались металлические нотки. Это не было простым вопросом на вопрос — это было переспрашивание, в ходе которого ответчику даётся шанс исправиться. Но Дадзай стоял на своём. — Что я сделал, мать твою, не так, что ты так обращаешься со мной? — Осаму сделал несколько шагов в сторону и смотрел теперь прямо на Накахару. — Я пытался прийти к тебе в те дни, но ты заперся, да и Коё-сан меня отгоняла, словно здесь запретная зона или что-то типа того. Я пытался тебя отвлечь этим несчастным шоколадом, который ты растоптал. Я, к сожалению, не могу вскрыть твою черепную коробку и покопаться в твоих мозгах, — Дадзай всплеснул руками с раскрытыми ладонями в жесте непонимания и желания знать ответы. — Что я сделал не так? Скажи мне. — Ты серьёзно? — Чуя нервно усмехнулся и уставился на Осаму широко раскрытыми глазами, тотчас перестав улыбаться после усмешки. — Ты сейчас серьёзно? Нет, подожди, точно не шутишь? Ты умеешь, я знаю. — Мои волосы не рыжего цвета, к сожалению, чтобы сыпать шутками без предупреждения, — Дадзай, нахмурившись, поднял руки и взялся ими за бинты на своём затылке, встав к Чуе вполоборота и пытаясь подтянуть повязки на лице. — Так что? — То есть, ты серьёзно, — Накахара медленно, упёршись рукой в стену, поднялся и встал на ноги, не спуская с Осаму взгляда. Тот поглядывал на Чую, но продолжал перевязывать сам себя. — То есть, ты, ублюдок без моральных ценностей… Всё ещё хочешь знать ответ, за что я желаю тебя убить? — когда Чуя прошипел это сквозь зубы, сжав руки в кулаки, Осаму ненадолго замер, будто вздрогнув, и смерил Накахару удивлённым взглядом с головы до ног, но положения рук не изменил. — За что я на тебя злюсь! Ха! Мягко, блядь, сказано! — Накахара вскинул руки кверху. Застывшая лава затрещала и начала плавить чёрную корку. В воздух с чёрным летающим пеплом повалил белый пар. Дадзай по-прежнему ничего не отвечал. Накахара подступил к нему ближе, угрожающе оставив поднятой одну из рук, готовой или ударить, или схватить — Накахара ещё не решил, а Дадзай ещё не понял, но последний на всякий случай отступил на шаг назад. — Ты, наивный сукин сын, — Накахара, кажется, забывал моргать, подступая ближе и ближе и смотря Дадзаю прямо в глаза. — О чём ты, блядь, думал, когда в магазине подверг и себя, и меня заодно опасности? Я, мать твою, не думаю, что у властей нет к тебе никаких претензий, ёбанный ты мафиозный сыночек! И ты ещё смел предъявлять эти самые претензии ко мне, когда я спас твою ебучую шкуру?! — Чуя топнул ногой так сильно, что этаж на секунду огласился этим глухим ударом. — О чём ты, в конце концов, думал своей ёбанной башкой, когда ломился в мою комнату сразу после того, как ты убил на моих глазах знакомого мне человека? Дадзай нервно сглотнул и оказался в опасной близости с панорамными окнами. Накахара резко вытянул руку вперёд и схватил его за воротник, дёрнув на себя и крепко сжав пальцы до хруста белой ткани рубашки. — Чуя, я- — Не смей меня перебивать, — Накахара слегка встряхнул его, громко шипя сквозь зубы. — Ты воспринимал эту жестокую пытку, как игру, хотя прекрасно видел и слышал, что я не хотел этого ни видеть, ни слышать! Вся ваша ёбанная шарашкина контора! Скольких людей вы так замучили и убили?! Я даже не хочу слышать ответ! Это приносит вам удовольствие, не так ли?! — Накахара схватил Дадзая и второй рукой, снова встряхнув, но теперь так, что тот стукнулся затылком о стекло позади и зажмурился, приподнявшись на носки над ковром. — И даже не смей сравнивать дела вашей паршивой шайки с тем, что делает мой старший брат! Он хотя бы… Чуя тяжело сглотнул на пересохшее горло — злость рвалась сплошным потоком, не давая времени на передышку — и посмотрел куда-то сквозь окно, собираясь с мыслями. Дадзай взялся за руки Накахары, глядя ему в лицо и не решаясь вставить слово. Чуя видел, как в карих глазах напротив — даже в том, что обычно был скрыт бинтами, а сейчас просматривался сквозь спавшие повязки — плескалась неясная буря эмоций — от сомнения и сожаления до удивления и, кажется, даже испуга. Накахара шумно вдохнул носом и вновь взглянул на Дадзая исподлобья, словно желал испепелить его одним взглядом: — Он хотя бы не вынуждал меня смотреть на эти зверства, — Чуя оскалился. — Если ты на это смотрел каждый божий день, тогда мне ясно, откуда ты такой наглухо отбитый. Тогда я, знаешь, даже, блядь, не удивлён, что ты натаскан убивать всех подряд по одному взмаху руки этого одноглазого ублюдка! Чуе, на самом деле, много что кажется. Например, в момент своего последнего слова он заметил, как взгляд Осаму будто изменился и стал чуть более спокойным, даже каким-то… умф, таким, каким смотрят на человека, чьё странное поведение вмиг стало объяснимым. Накахаре в этом разбираться не пристало, поэтому он напряг руки, приподнял Осаму над полом и отшвырнул его в сторону настолько, насколько сумел. Тот мог и не упасть, но не то ноги подвели, не то не ожидал броска, и парень рухнул на ковёр с глухим ударом, сжав зубы и потирая ушибленную поясницу. Чуя смотрел на него сверху вниз, и в темноте сверкнули его голубые глаза. — Все вы здесь такие, — сквозь зубы бросил он. — Лучше бы я сдох где-нибудь на улице, чем согласился сюда приходить. Чуя знал, что многое сказал неверно. Верлен такой же жестокий, как все прихвостни Огая Мори здесь. Но Верлен ведь борется за справедливость! Его методы резкие и страшные, но не менее оттого эффективные. По крайней мере, он не выбирает своей целью детей, стариков, невооружённых женщин и других беззащитных гражданских! Благодаря его плану Чуя здесь, и уже скоро Накахара сможет убить хотя бы одну свою цель. Например, Дадзая. Например, прямо сейчас. Дадзай лежал на полу, приподнявшись на локтях и болезненно жмурясь, жалкий и одинокий. Накахара смотрел на него немигающим взглядом, и перед глазами его стоял не тот вид, который он видел непосредственно, а та картина, которая отпечаталась в его сознании кровавыми следами. Дадзай словно лежал в луже крови, и вокруг было много людей в чёрных одеждах, и Дадзай — не Дадзай вовсе, а привязанный к стулу Альбатрос. На его застывших губах всё ещё осталась улыбка, хоть лицо уже и мертво, а во лбу зияет смертельное пулевое ранение, выбившее ему мозги. Чуя двинул плечом, приложив к нему руку, и на лицо его пала тень. Он чувствует нож в нагрудном кармане — на нём всё ещё есть несмытая кровь Липпмана. Липпмана он спас. Альбатроса он спасти не смог. Как никто не сможет спасти и Дадзая. Это будет его, Чуи, личная месть. План Верлена отложим на потом, сейчас в дело идут личные мотивы. Это должен быть зуб за зуб и глаз за глаз. Чуе всего лишь стоит скользнуть этой рукой за пазуху, вынуть нож и замахнуться. И что, что Дадзай безоружен в данный момент? Он ещё как опасен, просто сейчас Накахара втёрся к нему в доверие и застал врасплох — идеальный момент, какого и ждал Поль. Вот он, ублюдок, лежит, готовенький, и никто не прибежит к нему сейчас. Что и говорить — его даже обнаружат не сразу! А когда обнаружат, то, возможно, Чуя уже выполнит и вторую часть плана. Осталось только найти одноглазого ублюдка, а то куда-то запропастился, словно почувствовал, что по его душу наконец пришли. Дадзай уже как будто чувствует, что смерть его близка, и расстёгивает рубашку, на мгновение показывая Накахаре перебинтованную грудь, а потом начинает снимать и повязки, грубо сдёргивая их пальцами, словно торопится умереть красиво, не запачкав одежды.Что?
На мгновение пелена злости с Чуи спала. Осаму сейчас делает что? Чуя встряхнул головой. Нет, Осаму же не умеет читать мысли? Не умеет ведь? Чуя ни словом не обмолвился о своём намерении. Его последними озвученными словами ведь были те, что лучше бы он откинулся на улице, верно? Верно же?.. — Если твой старший братец действительно не показывал тебе всех тех зверств, что он творил с нашим штатом и простыми гражданскими, — начал совершенно будничным тоном Дадзай, скидывая бинты со своего торса и вставая на ноги, — то теперь мне понятно, в чём твоя проблема. Можешь полюбоваться. Нравится? Чуя нервно сглотнул. Зрение будто стало кошачьим, когда в темноте тихого этажа он вдруг увидел, как Осаму провёл пальцем по длинному и довольно большому шраму, пересекающему его грудь от левой ключицы до последних ребёр справа. Шрам был глубокий, но довольно старый и давно затянувшийся, потому тёмно-розовый и хорошо виднеющийся на бледной коже парня; посреди него красовалась тонкая тёмная полоса, оставленная лезвием или чем-то похожим. Выглядел этот шрам так, словно когда-то Дадзай попал на стол к слепому патологоанатому, а тот решил вскрыть тело не вертикально, а наискосок. Осаму перешагнул бинты, спавшие на пол, и скинул с плеч пиджак, сняв рубашку до локтей. Чуя прищурился, нахмурившись, и в нерешительности отступил назад. — Зачем ты мне это показываешь? — низким голосом спросил он, не отводя взгляда от шрама. — О, а ты не понимаешь? — Дадзай усмехнулся, но как-то даже зло. Накахара, хмурясь, отрицательно качнул головой, да и на лице его застыл вопрос — он решительно не понимал, зачем Осаму показывает ему своё увечье. — Удивительно. Я-то думал всё это время, что твой старший братец похвастался тебе первым делом, что едва не зарезал воспитанника Мори. Чуя на минуту перестал чувствовать своё лицо, свои руки и своё тело, обернувшись одним колотящимся сердцем в своей груди. Услышанное и увиденное не вязалось с его картиной мира. Этого просто не могло быть. Не в этой жизни и не в этой вселенной. — Какое… Какое отношение к этому имеет Поль? — Чуя отрицательно покачал головой, смотря теперь то в лицо Осаму, то на его шрам на груди, и отрицал он то, что упорно пытались вбить ему в голову. — Он н-не мог этого сделать. — Правда? А мне помнится, что мог. Прямо-таки припоминаю, как он выловил меня несколько лет назад… Сколько мне было? Лет десять, кажется, — Дадзай приложил пальцы к подбородку в напускном задумчивом жесте, а потом взмахнул рукой и уставился на Накахару, вскинув бровь: — Да-да, точно-точно, я тогда убежал от дяди и спрятался в переулке. Мне не очень нравилось, что мне уже десять, а взрослые до сих пор не отпускают меня от себя ни на шаг. Тебе, наверное, тоже это не нравилось, хотя откуда мне знать? — Осаму пожал плечами и развернулся к Чуе вполоборота, совершенно не заботясь о том, что наполовину раздет. — А потом меня окликнул по имени незнакомый мужчина. Ну, мне тогда так казалось, что мужчина. Запомнил его длинные светлые волосы и безумное лицо. Безумное до карикатуры, знаешь ли, — Дадзай сделал рукой в воздухе жест неопределённости — «пятьдесят на пятьдесят». — Я его не знал, как и не знал того, что его нужно бояться, просто лицо его было пугающим, да и всё-таки я был ещё ребёнком. А вокруг сходятся его стервятники. Штук пять как минимум… или шесть? Хм-м, вот этого уже точно не вспомню. Да не суть, — он махнул рукой. — И знаешь что? Очень мне запомнился тот, в чёрных очках, который не дал мне выбежать из переулка. Улыбаясь, резко присел и расправил руки, перегородив мне путь, а я отшатнулся от него, не желая трогать незнакомца. Помню, что в тёмных его очках увидел испуганного себя. Все смотрели на меня, а я и крикнуть не смел. В конце концов, что я мог сделать? Я сам убежал от защищающих меня взрослых. А потом — вуш! — Осаму снова махнул рукой, но теперь наотмашь и резко, имитируя удар. — Взмах рукой! Кровь! Крик, вспышка боли! — он, повернувшись к Чуе, но не смотря на него, сжал руки в кулаки и встряхнул ими в воздухе на уровне своего лица, словно показывал театральную постановку. — И, наконец, смерть, — успокоившись лицом, Осаму прикрыл глаза и скрестил руки на груди, сложив ладони на плечи, словно мумифицированный покойник, и на минуту на этаже воцарилась тишина. Потом Дадзай раскрыл глаза и посмотрел в окно, вздохнув и опустив руки вдоль тела: — Ладно, смерти там не было. Но, по моим ощущениям, тогда я умер. Помню, что смирился со смертью в подворотне. Страшное осознание для ребёнка. Помню, как посмотрел вниз, на себя, а там всё залито кровью. Вот отсюда, — Осаму указал себе на ключицы, — до самых ног. Чуя слушал с приоткрытым ртом. Дыхание давалось тяжело, и иногда он пропускал момент вдоха или выдоха. Ему просто не верилось. — …вроде я даже упал, — продолжал тем временем Осаму, прищурившись и в задумчивости, словно что-то прикидывая, уставившись в потолок. — Помню, как надо мной второй раз взметнулся нож. Наверное, моего несостоявшегося убийцу спугнули, а я, к сожалению, остался жив. Физически, конечно. Помню ещё, как дядя бежал со мной на руках. Потом — не помню. Реабилитация, наверное, всё такое. Больницы были, ничего интересного. Отходил в бинтовых повязках настолько, что привык их носить даже под рубашкой, но ты и сам видишь, — Дадзай усмехнулся и указал через плечо на бинты на полу, замершие на красном ковре белыми спящими змеями. Затем раздался щелчок: то Осаму щёлкнул пальцами: — О, как раз после этого дядька распорядился не отпускать меня одного даже на нашу непосредственную территорию. Терпеть не могу, когда они за мной ходят хвостом. Как под конвоем, ей-богу. А я ведь ещё даже не сделал ничего противозаконного для этого! Ну, вернее, из того, что дядя бы не знал. Даже скучно от этой несправедливости. «Неспра… ведливости?..» Чуя пропустил несколько ударов сердца, пока слушал. Осаму говорил что-то ещё, но говорил словно на другом языке. Фантазия у Чуи была так себе, но он почему-то в красках представил безумное лицо старшего брата, которое бывало у него частенько, и… И Плащей, окружавших его жертву. Как они и делали всегда: загоняли в кольцо и ждали, когда придёт вожак. Чуя никогда не присутствовал на облавах, а если и узнавал, то только со слов старшего брата о том, что очередной виновник в их положении наказан. Кто их прогнал с законного престола? Мори! Кто убил Рембо? Мори! Что Чуе говорили про это?! И что он слышит теперь?.. — Этого… этого не может быть, — сбивчиво заговорил Накахара, забегав глазами по ковру вокруг, и Осаму наконец прервался. — Он ни-ни-никогда не нападает на слабых и безоружных. Это его кодекс чести. — Правда? — Осаму, фыркнув, нахмурился и сделал шаг вперёд. — А это я выдумал? — Он не мог напасть на ребёнка, не мог, — Чуя отступил ещё назад, и взгляд его забегал теперь по Осаму и мимо него. На шрам смотреть не хотелось, да и слышать Осаму тоже. Чуя схватился за голову: — Ты что-то путаешь. Это мог быть кто угодно… Но не Поль. — Много ли ты знаешь в городе именитых блондинов с длинными волосами, Чуя? — Осаму усмехнулся, но как-то горько. — Дети запоминают образами. Этот цвет очень хорошо отпечатался в моей голове. Я же запомнил тебя по синим глазам. Чуя с детства не любит чёрный цвет. Осаму не лжёт. — Но он же… Я не верю, — Чуя шумно задышал. Нож слева у груди начал жечь. — Поль не мог. Не мог. — Ах, ну да, как же я мог забыть, с кем говорю. Он ведь никогда не заставлял тебя смотреть на то, что делает, верно? — Чуя вздрогнул и посмотрел Осаму в глаза. Тот хмыкнул и встал к Чуе вполоборота вновь, накинув рубашку на плечи. — Хотел бы я жить в святом неведении, что творит Мори. Но, знаешь, даже не знаю, что лучше: обелять преступника до хрипоты, как ты, или быть таким же ублюдком без моральных ценностей, как я. Чуя ничего не ответил. Услышанное просто не укладывалось в голове так, как хотелось бы, но предательски складывалось в целостную картину. — Никто меня не пожалел, Чуя. Ни твой старший братец, ни его верные гиены, — Дадзай упёрся рукой в бок, прикрыв глаза и встав лицом к окнам. — Просто к тому, если тебе интересно, что со мной тогда… кхм, случилось. Можешь считать, что я вернул долго лежавший на полке зуб за их зуб. Теперь можешь называть меня ублюдком, теперь я согласен, если тебе так удобнее. Дадзай… отомстил. Тот выстрел в голову Альбатроса не был проявлением избалованности, слабости или проблем с головой. Это было всего лишь желание отомстить за ранее причинённый вред, за травму — и душевную, и физическую. Чуя агрессивно копался в своих воспоминаниях, но упорно не мог вспомнить, когда бы Верлен рассказывал ему о том, что попытался убить щенка Мори, но не убил. Зато Чуя хорошо помнил, что Верлен долго сомневался в том, жив ли этот щенок Мори или нет… Что сделал бы Чуя, окажись он на месте Осаму? Он ведь находится здесь только потому, что должен убить Мори — человека, убившего его отца и принёсшего ему столько бед в жизни. Чуя смотрел на свои раскрытые ладони в перчатках. Пальцы подрагивали и больше к ножу не тянулись. Штиль на душе постепенно начинал шуметь с надвигающейся над ним чёрной грозой. Поль не мог… Просто не мог. Поль не мог его обмануть… Чего тогда стоят теперь его слова о том, что слабых и безоружных трогать нельзя? Дадзай на периферии зрения начал одеваться; по крайней мере, Чуя заметил, как тот прошёлся до пиджака, поднимая его с пола. — Осаму, стой, — негромко попросил он, нервно сглотнув, и Осаму не успел обернуться, как Чуя оказался рядом. Дадзай стоял прямо перед ним, и незастёгнутая рубашка свисала книзу с его худых плеч. Накахара, не смотря Дадзаю в глаза и стоя меньше, чем в шаге, протянул к нему руку, пальцами в перчатке почти касаясь голой груди Осаму и этого ужасного шрама. Осаму уже почувствовал тепло чужой руки, как вдруг Чуя, нахмурившись, быстро схватил себя за руку и стянул перчатку с правой кисти, осторожно касаясь шрама тёплыми и гладкими подушечками пальцев. В ответ на это касание живот Дадзая отозвался едва заметным трепетом, и его бледная кожа покрылась волной мурашек. Чуя выдохнул носом, и от этого дуновения Дадзай ещё и поёжился, когда Накахара провёл указательным и средним пальцами по шраму от ключицы до последних рёбер. Этот шрам был настоящий. Глубокий и с рельефом повреждённой кожи, которая уже никогда не восстановится. Всё это время Чуе могли врать либо Дадзай, либо Поль. И если Дадзай не врал, то… — Мне холодно, — буркнул Осаму сверху. — Можно я оденусь? — Я… — Чуя тут же отпрянул и схватился рукой за свою руку. — Прости. Да. Одевайся. Дадзай ещё недолго шуршал одеждой, шумно дышал, а потом остановился, видимо, заматывая бинты на место или застёгивая пуговицы. Накахара стоял к нему спиной, глядя на свою голую руку. Он знал, что эти полоски на ладони что-то да значат, вот только что — никогда не вникал. Где-то здесь есть линия жизни… Забавно, если она достаточно коротка. Мысли улетучились куда-то далеко, словно не желая копаться в том ворохе информации, который у Чуи теперь был. Да и копаться в нём не нужно было, словно какой-то отрезок жизни, до этого пребывающий в тумане, посветлел и стал необычно проницаем. Не то чтобы от этого стало слишком легко, но… Чуе вообще сейчас сложно сказать, что он чувствует. Всё та же пустота, но уже не спасительная, а закономерная. Он слышит, как Осаму сзади, недолго постояв в тишине, неуверенно подошёл и остановился в шаге. — Чуя, я… Не знаю, как тебе сказать и примешь ли ты это, — негромко начал он и прочистил горло. — Прости меня, если сможешь. Я знаю, что такие вещи непростительны, но если тебе станет легче, то я сожалею, что так произошло. Чуя не знает, как поступил бы на месте Осаму. Вернее, как будто знает, но не хочет принимать то, что на месте Осаму поступил бы точно так же, и ему было бы абсолютно плевать, кем там его жертва приходится другому человеку. За всё это время у юноши даже мысли не проскользнуло о том, что будет чувствовать Дадзай, если убийство Огая Мори произойдёт на его глазах. Сойдёт ли он с ума? Впадёт ли в истерику? Разозлится и нападёт в ответ? А может, убежит и запрётся, как сделал Чуя? Пока этого не случится, Чуя не узнает. Продолжать Осаму не стал, подступив совсем близко, и Чуя увидел, как под его руками появились руки Дадзая, обнимая поперёк груди и притягивая к себе. Чуя уставился вперёд, в тёмный коридор, и замер, чувствуя, как по его спине расплывается мерный стук сердца Осаму. Тук-тук, тук-тук, тук-тук. Совсем как у Чуи. Почти даже в ритм. Не встречая сопротивления, Осаму осторожно прижался щекой к затылку Чуи и тепло выдохнул прямо в рыжие волосы. Он наверняка знает, что Чуя может оттолкнуть или ударить, но почему-то подставляет лицо под удар. Чуя подвигал плечами, отстраняясь. Осаму захлопал глазами, оставшись с вытянутыми вперёд руками, и посмотрел на Чую почти с грустью и непониманием, расцепив руки, но… Теперь уже он уставился в темноту коридора впереди, когда Накахара резко подступил ближе и обхватил его руками за спиной, вжавшись щекой в плечо. Теперь замер Осаму, чувствуя, как мерно бьётся сердце Чуи на его груди справа. Тук-тук, тук-тук, тук-тук. Совсем как у него самого. В единый ритм. — Ты всё ещё ублюдок без моральных ценностей, — негромко проговорил Чуя, не сдвинувшись с места и слегка подвигав головой, потёршись тем самым щекой о плечо Осаму. — Очень по-дурацки с твоей стороны не оттолкнуть меня, учитывая, что ты не умеешь копаться в моих мозгах и не можешь знать, хочу ли я убить тебя в данный момент. — Ты меня смертью не напугаешь, — Осаму улыбнулся, довольно зажмурившись, и медленно сомкнул руки у Чуи за спиной, прижав к себе и опустив голову щекой на рыжие волосы. — Да и, знаешь, от тебя она будет как-то поприятнее, чем от кого бы то ни было. — Всё, заткнись, — Чуя фыркнул и провёл ладонями Дадзаю по спине, не отступая назад. Он чувствовал дыхание Осаму на своей голове, и оно было тёплое, живое, человеческое. Накахара крепко зажмурился, понимая, что хотел бы продлить этот момент, когда Дадзай… когда он перестал казаться подозрительной и раздражающей мразью. «Наверное, — пронеслось в голове, — я для него теперь тоже не такой скрытный… или какого он там был обо мне мнения?» Но мысль как пришла, так и улетучилась. Чуя потёрся щекой о рубашку Осаму и осторожно отстранился, подняв голову и взглянув Осаму в глаза. Вернее, в глаз. Осаму широко раскрыл его и глупо улыбался, словно спрашивал одним своим лицом: «Что-о?» Чуя, выглядя хмуро, усмехнулся и, подняв одну из рук, видя, что Дадзай зажмурился, схватился за бинты на его лице и расшевелил из стороны в сторону, ослабив завязку сзади и отбросив наконец на пол. Осаму с удивлением захлопал обоими глазами, а на тёмных ресницах блеснул далёкий фонарь из города. — Так ты выглядишь менее уродливо, — Чуя фыркнул и, сложив пальцы, щёлкнул Осаму по лбу, отстранившись и встрепенувшись. Дадзай растёр лоб и наморщил нос, но Накахара и это не упустил, потрепав его по волосам. Дадзай вывернулся на шаг назад, а Накахара рассмеялся. — Так тебе больше подходит под твой стиль городского сумасшедшего, знаешь, да? — Я, в отличие от некоторых, не ношусь по улицам и подворотням, как угорелый, — Осаму утёр нос рукой и попытался пригладить волосы, но они всё равно остались растрёпанными. — И не бросаю людей в реку. На мгновение он замер и с опаской поглядел на Чую, поняв, что сказал что-то из ряда вон выходящее. Но Чуя лишь склонил голову к плечу и пошевелил носом, словно у него там защекотало и он хотел чихнуть. — Ладно, согласен, — махнул он рукой. — В следующий раз скину в реку тебя. Идёт? — Эй! Я плавать не умею. — А тебе и не надо. Ты вряд ли утонешь. — Грубиян! — Сам притащил меня сюда. — Подумаешь, — Дадзай фыркнул и скрестил руки на груди, но вскоре улыбнулся, отведя взгляд и посмотрев на лестницу. — Ла-адно, раз уж мы разобрались… Я пойду к себе, наверное. Они недолго посмотрели друг на друга. Осаму словно чего-то ждал, но, не дождавшись, прочистил горло и повернулся к лестничному пролёту. Он уже дошёл до него, как вдруг услышал: — Можешь переночевать в моей комнате, — Чуя завёл руку за шею, смотря в сторону и убрав вторую руку в карман. Осаму тут же повернулся к нему лицом и просиял. — Ого! Что я слышу? — он подошёл ближе. — Приглашение пройти в логово Главной Злюки Портовой Мафии? — Это не приглашение, идиот, — Чуя фыркнул и передразнил Осаму лицом, подавшись вперёд. — Ты же чуть не сдох, пока до меня добирался. Сдохнешь на обратном пути — на меня вину повесят. Мне оно надо? — А, так ты у нас резко стал благородным! — Осаму широко улыбнулся и, вскинув руку, обхватил Чую за шею с одной стороны, от чего тот оскалился, но не всерьёз. — Буду считать тебя матерью Терезой. — Хуезой. — Какой ты грубиян, Чуя! — Сейчас моё предложение аннулируется и будешь спать где-нибудь на полу. Осаму хихикнул. Чуе ненадолго стало спокойнее, когда он впустил Дадзая к себе в комнату и закрыл за собой дверь, войдя следом. Может быть, эту ночь ему тоже удастся поспать спокойно? Если только ему не заедут ногой в живот или рукой по лицу, а то мало ли, насколько беспокойно спит этот ублюдок без моральных принципов…***
Когда Чуя открыл глаза и вновь оказался на детской площадке, залитой солнцем, он уже заранее начал чувствовать, что всё сейчас полетит к чёртовой матери — вся эта подёрнутая незамутнённой солнечной дымкой иллюзия, все эти знакомые и незнакомые лица и люди, все эти голоса и действия, повторявшиеся из раза в раз. — Ты водишь! Догоняй! — Зачем? — Ну ты что, играть совсем не умеешь? — Я умею играть в молчанку. Маленький детский рот что-то говорит, а голубые глаза смотрят через призму сна на маленького мальчика со сломанной рукой, стесняющегося и чувствующего себя крайне некомфортно здесь, без дяди, оставившего его тут, и с незнакомым мальчишкой, приставшем к нему в желании втянуть в непонятную игру. Снова и снова Чуя объясняет новому другу, что ему нужно делать, потом они играют в гляделки, а потом Чуя всё-таки вынуждает Дадзая бежать за собой, неожиданно осалив и маня следом. Сам Чуя чувствует себя так, словно заблудился в весьма красивом, цветущем и пахнущем лесу, но с наступлением сумерек чащоба перестаёт напоминать вход в сказочный мир и всё больше начинает пугать неизвестностью, возможной скрытой опасностью, которой не видишь, но ощущаешь спиной. Чуя рад бы оглядеться по сторонам, да опасности не видно в упор. Что может быть страшного в детской площадке? Качели не нападут и не покусают, а из песочницы не встанет монстр из песка и не разинет свою огромную пасть, наполненную камушками и забытыми, зарытыми в песок пластиковыми лопаточками и машинками. Вздор! — Ой! Тебе не больно? — Нет! Догоняй! Маленький Чуя споткнулся об Осаму, и тот беспокойно спрашивает, всё ли в порядке, а Чуя вскакивает, осаливает нового друга и зовёт бежать за собой. В новом друге постепенно вспыхивает азарт — он начинает понимать, в чём соль догонялок. Потом Дадзай пропадает. Чуя, как и обычно, чувствует тревогу, не понимая, куда мог запропаститься новый друг. Не мог же он исчезнуть с площадки? Маленького Чую что-то подталкивает вперёд, к горке, и он осторожно идёт к ней и отпрыгивает в сторону, когда Осаму, внезапно выскочивший из своего укрытия, пятнает Накахару и убегает, прося догнать. Где-то в этом моменте всё всегда начинает катиться прямиком в ад. Не на бешеной скорости, но медленно и постепенно, как снежный ком, набирающий вес и скорость, чтобы в конце со всей силы впечататься в какое-нибудь препятствие и разлететься на мелкие частицы. Чуя чувствует, как лес за спиной не просто смыкается непроходимой стеной — что-то идёт к нему, из-за этой стены, и желает свежей человеческой плоти. Чуя чувствует тревогу, но во сне это так смазано и замедленно, что совершенно не представляется возможным вовремя противостоять угрозе. Мальчишки носятся друг за другом, пока одного из них не окликает знакомый голос. Маленький Чуя видит, как к Осаму бежит толпа людей в чёрных одеждах, смешавшихся во сне в одну сплошную тьму, надвигающуюся и грозящую поглотить, задавить, задушить. Чуя же бросается к своей, светлой, стороне, возглавляемой старшим братом, спешащим к нему и представляющим защиту, несравнимую ни с чем. Чуя помнит, что как будто что-то не так, как будто чего-то не хватает, как будто раньше что-то происходило… Но оно не произошло. Чуя чувствует облегчение, но всё так же не понимает, от чего оно и пришло и чего всё-таки не случилось. — Забирай своего мальчишку и закончим на этом, — слышится знакомый низкий и бархатный голос позади. — Мы только начали! — смеётся в ответ старший брат у Чуи прямо над ухом, и Чуя решает оглянуться. О, он понял, что за опасность его подстерегала за спиной. Она буквально была там — там, откуда ещё не приходила. И от увиденного у Чуи бешено заколотилось сердце, а по щекам полились слёзы. Верлен практически никогда не ходил один — всегда где-то рядом были его верные Плащи. Чуя помнил, что они часто ходили тенью за старшим братом и довольно редко обретали чёткие очертания; тот раз столкновения двух сторон из детства отпечатался в памяти очень хорошо. И теперь память чудовищно преобразовывала запомнившиеся силуэты в ужасающие картины: вместо Плащей за спиной Верлена стояли живые трупы, гниющие, с серой кожей и ввалившимися глазницами, щеками, приоткрытыми ртами и истекающие кровью, зато укрытые с плечей белыми тканями, словно саванами. Самым ужасным было то, что один из живых трупов подошёл ближе к Полю, снимая тёмные очки с мёртвого лица и заглядывая Чуе будто в самую душу через голубые глаза. Он что-то говорил, но ни одного слова из шамкающего рта было не разобрать — отвисшая челюсть не смыкалась. Взгляд Чуи, замутнённый слезами, был направлен на зияющую во лбу кровавую дыру, красные потоки из которой пересекали всё гнило-серое лицо живого трупа — именно она и послужила тому, чтобы некогда живой человек стал говорящим трупом. Со второго стоящего, но мёртвого тела свисали водоросли и рваный невод. Он не был вздувшимся, как полагается утопленнику, но это, скорее всего, было играми мозга: картинку он рисовал какую угодно одним из полушарий, а второе чётко давало понять, что происходит и каков сюжет, даже если увиденное в корне не совпадало с этой диктовкой. Кровь сочилась поперёк груди говорящего мертвеца, и — о ужас! — он улыбался. Кожа с лица ещё не совсем слезла, как и глаза не совсем ввалились, и Чуя видел, как мышцы рвутся, стоит трупу продолжить дружелюбно лыбиться голыми зубами. — Ӓ̓л̇ьб̓а͌т̕рӧ͜с, — голос старшего брата на мгновение исказился и прозвучал словно из-под толщи воды, когда тот обратился к одному из говорящих трупов, — будь добр, возьми пока Тео. И будь с ним осторожен! — Б́у̐д̓е̔т̿ ̆сд͑ел͝ӑн̌о̇! ̆ ̌ — прозвучало из мёртвого рта в ответ, и живой мертвец протянул к Чуе гнилые руки. …Чуя вскрикнул так сильно, хватая ртом воздух, что взбрыкнул ногами и вырвался из объятий кошмара в сумерки комнаты. Осаму с громким вздохом откатился на край постели, потирая ушибленную кость бедра и живот; взбрыкнувший Чуя попал ногами именно туда, и теперь у Дадзая плясали перед глазами яркие пятна, пока он растирал болящее место и отходил от резкого пробуждения. Чуя, шумно дыша и первые секунды не понимая, где находится, скатился с постели вовсе, рухнул на четвереньки и, быстро подобравшись на ноги, поспешил забиться в угол стены, прижавшись к ней спиной и раскрытыми ладонями. Если бы вместо его ногтей были звериные когти, он бы оставил на монохромных обоях царапины. Чуя смотрел безумными глазами в темноту и искал в ней живых мертвецов, задыхаясь от ужаса и чувствуя оцепенение в ногах, Осаму же видел испуг от обыкновенного ночного кошмара, поэтому поспешил, держа руку на ушибленном животе, встать на ноги и включить свет. Зрачки немедленно сузились. Чуя дышал горячо, но дыхание его за несколько мгновений стало тихим. За окнами, задёрнутыми шторами, было уже утро, хоть и раннее, но свет помог ненамного прийти в себя. Сон оставался в голове сном, мертвецы — там же, а явь понемногу забирала Чую к себе, показывая, что всё приснившееся есть не более чем вымысел сознания, подвергнувшемуся сильному стрессу. Живых, ходячих, говорящих мертвецов существовать не может. Если человек умер, то умер он навсегда, исключая клиническую смерть и всё такое. Чуя встряхнул головой и бесшумно сглотнул, нащупывая наконец взглядом вполне осязаемую мебель и глядя на подошедшего к нему Осаму. Тот появился с угла постели и приближался осторожно, одной рукой держась за живот под полурасстёгнутой белой рубашкой, а вторую раскрыв ладонью, показывая, что всё хорошо и он не будет совершать резких движений, а тем более его руки — никаких взмахов и хватов. — Всё хорошо? — немного охрипшим голосом спросил он, стараясь заглянуть Чуе прямо в глаза, но тот, закрыв рот и дыша теперь через нос, ненадолго задержал взгляд на глазах Осаму и отвернулся. Сердце отбивало бешеный ритм, и от него бросало в холод и жар одновременно. — Чуя, ты здесь, в комнате, всё в порядке. Чуя шмыгнул носом и прижал ладонь к лицу, закрывая один глаз, а вторым продолжая пялиться как бы между постелью и полом, а как бы и в никуда, не видя ни очертания мебели, ни плоской поверхности с ковром. Это наваждение было всего ничего, но от зазвучавшего вновь голоса Дадзая Чуя вздрогнул: — Тебе приснился плохой сон? — Я… Всё в порядке. Я в порядке, — голос Чуи был низкий и хриплый, и он после этого громко прочистил горло, закашлявшись, но не прикрывая рта. Он выпрямился, и по торсу без рубашки пробежали мурашки — он замёрз после шокового пробуждения и теперь хотел обратно под одеяло (или под чем там тёплым он лежал). — В прошлый раз ты говорил то же самое, — Дадзай выпрямил спину тоже, подойдя на шаг ближе. Чуя не двинулся, не чувствуя, что его загоняют в угол. Или это Осаму только кажется? — Что тебе снилось? Накахара утёр рукой нос и пошевелил им; вместе с ним шевельнулись на щеках веснушки. Дадзай слегка склонил голову и внимательно вгляделся в конопатое лицо, а затем, подвигав плечами, пришагнул ещё ближе. Накахара тут же прищурился и повернул голову в его сторону, смотря прямо в глаза. — Просто плохой сон. Мне часто такое снится, — буркнул Чуя. — Ничего необычного. — Знаешь, — Осаму покусал губы в раздумьях, оставаясь на месте, — один человек мне рассказал, что, чтобы избавиться от воспоминаний о плохом сне, можно попробовать рассказать о нём вслух, — Чуя вскинул бровь. — Как правило, когда пытаешься соединить воедино твой кошмар, он перестаёт казаться страшным и кажется теперь абсурдным и даже смешным. Когда пытаешься описать монстров, или обстановку, или что ты там делал… — Мне снился эпизод из прошлого. Немного видоизменённый, но своей сути от этого он не потерял. — Ох. Дадзай вскинул брови и поджал губы, думая, что сказать. Накахара вздохнул, прикрыв глаза и растирая их ребром ладони. Пробуждение было бурным, но веки будто ещё не отдохнули, жглись и хотели закрыться. Он медленно моргнул и поёжился, скрестив руки на груди в попытке сохранить тепло. — Когда я был мелким, — Осаму неловко усмехнулся, — дядька разрешал мне приходить к нему и спать рядом, если мне снится что-то плохое. С этим аргументом я проспал у него несколько месяцев, просто порой талантливо изображая скорбь на лице, и после этого он выделил мне наконец отдельную комнату. С тех пор в ней и живу. — Умно, — Чуя дёрнул уголком губ в усмешке, но то было, скорее, поддержкой, нежели настоящей ухмылкой. — А твой старший брат? Он успокаивал тебя после кошмаров? Чуя часто заморгал и уставился на Осаму. Тот смотрел вполне себе серьёзно и даже не улыбался, спросив как будто искренне. — В смысле? — упавшим голосом переспросил Чуя. — Ну, в прямом, — Осаму пожал плечами. — Ты же, насколько я знаю, рос вместе с ним. Или тебе никогда не снились кошмары? Спорить было бесполезно. Сны, основанные на эпизодах из прошедших событий в жизни, преследовали Чую постоянно. Не каждый день, но стабильно каждую неделю, и если чаще всего это было просто повторение одного и того же, то чем старше Чуя становился, тем страшнее черты приобретали его сны, будто выдумывая страшные концовки самим себе. Как правило, если сон становился кошмаром, день после этого сна будет ужасным. Возможно, Чуя сам себя настраивал таким образом, но ведь эти случаи себя оправдывали — Чуе даже усилий не нужно было прилагать! В последнее время кошмарные сны участились до нескольких раз в неделю, и Чуя уже перестал вести им счёт: в этом месте что ни день, то ещё одна психотравма. Но он ведь умеет с ними справляться, верно? Этому его научил старший брат. Он, конечно, всегда успокаивал его, если у мальчишки на его попечении случались ночные кошмары; имея склонность спать беспокойно и чутко, он просыпался от любого шороха, и Чуя ещё даже не успевал вскочить с кровати, а Поль уже появлялся в поле зрения и спрашивал, всё ли в порядке. В такие моменты мальчишке удавалось заснуть обратно только в том случае, если старший брат мог соблаговолить лечь рядом или наоборот, взять младшего братца в свою постель. Чуя только потом понял, что с его чутким сном Поль точно не спал всю ночь, потому всё чаще тот сидел с ним, пока Чуя не засыпал, разговаривал или что-нибудь напевал, а потом уходил к себе. Но чем старше Чуя становился, тем больше понимал, что справляться со своими проблемами ему нужно самому, ведь часто он просто-напросто не обнаруживал брата в их убежищах, коих они сменили немало; приходилось, давясь слезами от страха, накрываться одеялом с головой и ждать рассвета. А потом Поль начал принимать свои чудесные снотворные таблетки — Док посоветовал. До него на протяжении суток было не добудиться, и Чуя, даже если прибегал к старшему брату, всё равно не мог его разбудить и сворачивался клубком под рукой, слушая мерное его дыхание. Всё ещё было страшно, но рядом со спящим старшим братом переносить кошмары было легче. А потом Чуя впервые взбрыкнул и пнул старшего брата так, что тот упал с постели. Юноша до сих пор помнит тот день: Поль еле-еле встал, покачиваясь из стороны в сторону, и замутнёнными глазами взглянул на мальчишку так, словно не знал его. Лицо его медленно искажалось с сонного до злого, будто тот вспоминал, как пользоваться лицевыми мышцами, и глаза его в темноте даже не блестели: Чуя с ужасом, подобравшись и схватившись за одеяло, наблюдал, как тот выпрямляется и нависает над младшим тенью. Всё происходит будто в замедленной съёмке, и у Чуи от ужаса замирает сердце, когда он видит, как медленно старший брат поднимает руку, как протягивает её к младшему брату, как сжимаются его пальцы на воротнике спальной пижамы и как одним сильным рывком Поль швыряет Чую с постели на пол маленькой комнаты. Накахара даже одеяла выпустить из рук не успел и подняться на ноги, как Верлен с таким же отсутствующим взглядом рухнул на постель, на живот, и так и уснул, даже не подобрав под подушку руки. Чуя помнит, что ещё несколько минут стоял на пороге комнаты, сжимая в руках одеяло с постели старшего брата, и таращился на спящее тело с мерно вздымающейся спиной, а потом бесшумно устроился в этом самом одеяле в углу, уснув на полу. Дальнейшие дни Чуя не запомнил настолько хорошо, как события этой ночи, но в памяти сохранилось, что утром он проснулся от того, что Поль поднял его на руки и нёс в его комнату на его же кровать, а потом, заметив, что младший проснулся, поинтересовался негромким голосом, почему Тео оказался в этом углу на полу. Взгляд старшего брата был ясный, а лицо — слегка обеспокоенное обнаружением подопечного в таком нестандартном месте. Чуя вглядывался в лицо Поля, уже лёжа в кровати, но так ничего ему и не рассказал. Мозг девятилетнего мальчишки понимал, что ночью действовал не его старший брат, а кто-то неизвестный, просыпающийся в нём под действием таблеток. После той ночи Чуя вынес для себя два правила: первое — Поля, принявшего снотворные, нельзя будить ни в коем случае, а второе — отныне со своими проблемами гораздо безболезненнее разбираться самому, нежели искать помощи от других. Мало ли, насколько грубо они схватят и насколько далеко отшвырнут? — Чуя? — голос Осаму вывел из воспоминаний, и парень встряхнул головой, приходя в себя. — Что с тобой? — Задумался, — Чуя отмахнулся. — Ничего странного. — Я не об этом, — услышав это, Накахара нахмурился. — Что тебя беспокоит? — Ты о какой конкретно ситуации? — Конкретно сейчас. — Ничего. — Тогда можно я кое-что сделаю? Чуя не ответил, лишь вскинул бровь. Он всё ещё стоял спиной к стене, и отступать ему было некуда, разве что оставалось рвануться в сторону, запрыгнуть на постель и пробежать босыми ногами по ней прямиком до двери. Но напротив него был сейчас не старший брат на таблетках, случайно разбуженный, и не кто-нибудь вроде Мори, внушающего ужас и отвращение, а Дадзай, пока не представляющий никакой угрозы и только любопытный в своих действиях и фразах. Накахара прищурился, внимательно глядя на него и ожидая, что же тот сделает. И Дадзай шагнул вперёд, осторожно вытянув руки и не теряя зрительного контакта. Накахара не сдвинулся с места и не дёрнулся в сторону. Дадзай едва заметно кивнул сам себе и приблизился вплотную, касаясь тёплыми ладонями рёбер Чуи, скользнув пальцами ему на спину и прижав к себе. Голова его лбом покоилась теперь у Чуи на плече, а Чуя, не дёрнувший ни пальцем, смотрел в стену перед собой широко раскрытыми глазами. Осаму был тёплый, и сердце его слегка билось в ритм сердца Чуи, словно пыталось подогнать бешеное биение под себя и заставить успокоиться. — Что ты делаешь? — спрашивает негромко Накахара. — А ты что, не видишь? — Осаму не поднял головы. — Вторгаешься в моё личное пространство. — Если ты это так называешь… Чуя шмыгнул носом и прикрыл глаза, выдохнув носом; воздух прошёлся Дадзаю по спине. На фоне вороха воспоминания чужое тепло рядом вызывало… странные ощущения, но определённо не неприятные. Чуя приподнял свою руку и посмотрел на раскрытую ладонь, думая, не много ли объятий он совершает с щенком Мори за последние сутки из-за, по сути, пустяков, но, мысленно послав всё к чёрту, он, так и не раскрыв глаз, осторожно положил свои ладони Осаму на спину, сжав пальцами его рубашку на лопатках, и ткнулся лбом в его плечо. По коже Осаму пробежали мурашки, но он не сдвинулся с места, едва-едва, казалось, склонив голову к плечу и благодаря этому коснувшись виском Чуиного лица. Чуя шумно шмыгнул носом снова и глянул на лицо Осаму сбоку. Никто не решался нарушить тишину первые несколько минут, а потом Накахара наконец выпрямился, похлопав Дадзая по спине и опустив эту руку, а вторую переместив ему на плечо. Дадзай неспешно выпрямился и взглянул Накахаре в глаза сверху вниз. — Мне это было нужно, — вынес вердикт Чуя и кивнул. Не то чтобы на его губах засияла улыбка, но это было явно не то типичное хмурое лицо, с которым он ходил. Зато улыбнулся Осаму и отпустил руки, положив одну на свою шею и растерев затылок. — Я догадался. Обращайся, если это будет нужно снова. — Ещё чего. Теперь не ответил Дадзай. Накахара совсем недолго смотрел на него, а потом мягко оттолкнул ладонями в грудь и прошёлся до постели, круто развернувшись к ней спиной и рухнув на неё, раскинув руки в стороны. Голова его покоилась на подушке, а сам он смотрел в потолок. За окном, за плотно задёрнутыми шторами, брезжил серенький рассвет, а значит, было уже около четырёх утра или около того. Осаму прошёлся до выключателя света, щёлкая им, а затем — до подножия кровати, упёрся в него коленями и лёг на бок точно на руку Чуи, смотря на него теперь снизу вверх. — Я тебе не мешаю? — Чуя скосил глаза вниз. — Ни капли, — Осаму усмехнулся и тоже перевернулся на спину. Складывалось ощущение, что он хочет увидеть то, что видит на потолке Чуя, но потолок оставался потолком, лампа — лампой, и никаких секретных надписей или рисунков, видимых только голубоглазым, или только при определённом свете, или под определённым углом, заметно не было. Дадзай потянулся руками вверх и развернулся к Накахаре спиной. — Ты как хочешь, а я ещё посплю. Чуя развернул руку под мягкой головой Осаму ладонью вниз, но тот даже не пошевельнулся, словно бы лежал не на чужом предплечье, а на подушке. Накахара, нахмурившись, недолго смотрел на тёмный затылок, а потом, мысленно махнув на это рукой, закрыл глаза. Если выдаётся минутка свободного времени, чтобы вздремнуть, то почему бы ею не воспользоваться? Но вздремнуть долго не вышло. Чуя резко проснулся от громкого звука, не похожего почти ни на что знакомое, кроме… телефонного звонка. Однако звонок принадлежал явно не его телефону — топорный, однообразный, бьющий по барабанным перепонкам железным молоточком. Накахара приподнялся было на локте, а вторую руку так и не смог разогнуть — на ней лежал и крепко спал Дадзай. Окинув сонным взглядом комнату, он обнаружил источник звука — и это был телефон Дадзая, кнопочный кирпичик, огласивший всю комнату страшным трезвоном. Трезвон этот всё не прекращался, словно на том конце очень сильно хотели дозвониться до хозяина кирпича, потому Чуя, всхрапнув, резко выдернул руку из-под головы Осаму и, пока он сонно мычал, схватился ладонью за его затылок и потряс его голову из стороны в сторону, вынуждая проснуться окончательно. Дадзай, словно бы и до этого слыша звонок, но принципиально его игнорируя с мыслью о том, что само пройдёт, изогнулся на постели, еле-еле дотянулся до телефона на тумбе и с закрытыми глазами приложил его к уху: — Да? — глухим и ещё не прорезавшимся со сна голосом заговорил он, и на том конце заговорил грозный, громкий, мужской голос; от него Чую передёрнуло, и он тут же сел на постели, понимая, кто это может звонить в такую рань. — Что тебе нужно? Я тут… а что? — голос продолжил говорить, и Дадзай медленно приподнялся на руках, садясь на край кровати и опуская ноги; речь его мгновенно из сонной стала чёткой и членораздельной, а вид вполне себе бодрым. Накахара от такого напрягся и с беспокойством не отводил от него взгляда. — Да в здании я, просто не у себя! Что случилось? Нет, не спал я на улице. Ближе к делу, — голос на том конце словно подуспокоился, но грознее от этого не стал. Когда Осаму переглянулся через плечо с Чуей, тот почувствовал, как весь сон с него спадает; на часах было начало седьмого утра. — Я тебя понял. Минут через десять поднимусь. Ты-то у себя? — в ответ на это в трубке, видимо, разразились чем-то нелицеприятным, и Осаму отодвинул телефон от уха, в паузе между словами вставив вопрос: — И его тоже возьму, хорошо. Жди. Чуя не без тревоги смотрел, как Осаму нажал на кнопку сброса вызова, не дождавшись, пока на том конце замолчат, убрал телефон в карман штанов и потянулся руками вверх, зевая. Встав, он упёрся руками в бока и покачался из стороны в сторону, разминаясь. Накахара всё это время наблюдал, как Дадзай делает вид, что его сейчас чуть ли не прокляли во время звонка, и поднялся на ноги, откашлявшись в кулак и призывая обратить на себя внимание: — Кто это был? — Кто-кто, — Осаму, оглянувшись на Чую через плечо, продолжил зарядку, поочерёдно выкидывая при наклоне руки над головой. — Угадай с трёх раз. Даю подсказку: начинается на М-, заканчивается на -ори. — И что ему нужно? — Чуя вовсе не глупый: он прекрасно понимал, что звонок, вероятно, связан с возвращением Босса Портовой Мафии в родные пенаты и с его непосредственным желанием разобраться в причинах произошедшего. Чуя просто хотел услышать точный ответ. — Что-что, — Осаму встряхнулся и схватил свою рубашку с края постели, закинув её себе на плечо. — Сейчас полетят головы. Могу дать подсказку, чьи именно. Одна рыжего цвета… — Я понял, — резко оборвал его Чуя, махнув рукой и накрыв ею лицо. Вот только ещё этого ему не хватало! Сердце рухнуло куда-то прямо на желудок, судя по всему, а кишки перекрутило от возникшего чувства страха. Не беспокоился один Осаму, хлопнувший дверью ванной комнаты. Чуя вздрогнул от резкого звука и, измерив комнату шагами, стукнул кулаком прямо в дверь: — Эй! Что ты там делаешь? — Я пять минут всего душ приму! — раздался голос оттуда, и сразу вместе с ним зашумела вода. — Что тебе, жалко? — Ты- Нам сейчас головы открутят! Какой, блядь, душ?! — Я ничего не слышу! Ну, опоздаем немного, что он нам сделает? — Осаму, кажется, отвечал уже чисто для галочки. Чуя от переполнявших его чувств ударил кулаком в стену и шумно задышал сквозь зубы. Ему-то, Мориевскому щенку, точно ничего не будет, максимум словесная оплеуха прилетит, а Чуе? А Чуе, судя по всему, действительно голову могут оторвать! Но не идти же ему одному? Накахара уже посмотрел на свою одежду, готовый одеться и взлететь по лестнице на нужный этаж, но вовремя опомнился: во-первых, откуда Чуя может знать, если позвонили Осаму, а во-вторых — не одному же являться на ковёр? Выхода не оставалось, и болезненные пять минут, перетёкшие во все десять, ощущались чуть ли не физически. Когда Осаму наконец вышел, Чуя оттолкнул его за плечо вглубь комнаты, игнорируя возмущение и залетая в ванную комнату сам. Ему нужно было хотя бы умыться и почистить зубы, не говоря уж о душе, и всё это время грызло ощущение, что Осаму уйдёт без него. Мало ли! Но, стоило Чуе вылететь в считанные секунды обратно и натянуть рубашку, как он увидел, что Осаму спокойно сидел на его постели и заматывал бинты вокруг головы. Он ведь всю ночь пробыл без них. Чуя, хоть и волновался, но остановился и взглянул на то, как Дадзай совершенно спокойно, прикрыв глаза, скрывает половину своего лица под своеобразной второй шкурой. Чуя взглянул также и на свои ладони: буквально вчера они порывались вынуть нож из-за пазухи и воткнуть его Осаму прямо в грудь. Осаму об этом, конечно, не знает. Смог бы Чуя так закрывать глаза в присутствии потенциального врага? Вряд ли. А вот Осаму смог. Наверное, Чуе просто стоит у него поучиться. Они вышли из комнаты почти одновременно, Дадзай даже толкнул Накахару плечом, а потом сделал вид, что ничего не было. За это Чуя подставил Осаму подножку, и тот, споткнувшись, чуть не упал. Чуя засмеялся и обогнал его, добежав до лестничного пролёта. Осаму только нахмурился, уверенно схватил Чую за руку, когда проходил мимо него, и потащил к лифту. Сопротивляться Чуя не стал. Лёгкий настрой тотчас сменился прежней тревогой, когда двери лифта распахнулись и представили взгляду голубых глаз пустой коридор с красной ковровой дорожкой. Сейчас этот красный цвет ассоциировался только с кровью тех, кто посмел перейти Огаю Мори дорогу. А Дадзай ничего — ступил на эту дорожку из крови и совершенно спокойно, закинув руки за голову, зашагал вперёд. Накахара, нахмурившись, убрал руки в перчатках в карманы и поспешил следом, обгоняя парня и первым доходя до больших дверей. Хоть они и внушали ужас, он, подумав о правилах приличия, постучался, а затем, не дожидаясь ответа (на самом деле, не желая показаться трусом в глазах Осаму), толкнул дверь плечом и придержал её рукой, пропуская Дадзая вперёд. Вперёд, в кабинет, Накахара предпочёл не смотреть. Он плечом чувствовал, что его прожигают взглядом, да и слышал, что шаги прекратились, стоило ему отворить двери, но, пока не кивнул головой и не пропустил Осаму вперёд, не поднял взгляда. Двери захлопнулись за их спиной. Тень Огая Мори расползалась по кабинету, и пусть не была чернильно-чёрной, как в закатных красках, но от этого казалась не менее жуткой. Казалось, что Чуе уже хватит испытывать страх, но он его и не чувствовал: была тревога от ожидаемого. Он держал руки в карманах и стоял чуть позади Дадзая. Напряжённую тишину разрезало бурчание голодного желудка Чуи, от чего Чуя широко раскрыл глаза и уставился куда-то в сторону. Это было явно не запланировано! Но, видимо, это послужило катализатором разговора. Тень впереди двинулась, и полился строгий, немного с хрипотцой, низкий голос Огая Мори: — Что произошло на мосту? — тень встряхнула руками, и обычно сдержанный, аккуратный тенор Мори зазвучал надрывно, словно тот еле сдерживался. — Я желаю слышать версии от вас обоих. Немедленно. Чуя нервно сглотнул, но взгляда не поднял. Осаму тоже молчал. Чуя не видел, но, судя по его позе и тени, тот тоже склонил голову и ковырял пяткой туфли ковёр. Молчали они ровно до тех пор, пока Мори не задал вопрос снова: — Я что, вас упрашивать должен? — Мы виноваты в произошедшем столько же, сколько ты, ровным счётом, — Осаму потянулся руками вверх и покачался с пятки на носок, выпрямившись. — Тебе стоит расслабиться. Чуя не поднимал на Мори взгляда, но увидел по резкому движению его рук, что тот что-то вынул из-за пазухи, и мгновенно ударил Дадзая выпрямленной рукой по сгибу руки и груди, заводя за себя и закрывая собой. Прозвучал оглушительный выстрел, от которого Чуя зажмурился, и первые секунды затишья он ожидал медленно расплывающейся по телу боли, но ничего не происходило, и он осмотрелся одним приоткрытым глазом. Огай Мори стоял точно посередине между окнами и своим местом, и был он явно не в лучшем виде: чёрные волосы, всегда убранные в аккуратный хвост и не имевшие ни одной выбившейся пряди, сейчас были распущены и на концах даже спутаны; чёрный плащ его с высоким воротником висел на высокой спинке кресла, чёрный пиджак на его плечах был расстёгнут, как и верхние пуговицы белой рубашки; на лице его была видна щетина, а нижнее веко одного из глаз слегка подёргивалось. В руке, высоко поднятой вверх, он держал револьвер, которым и выстрелил прямо в потолок — от места пулевого отверстия несколько секунд шёл дым. Взгляды Мори и Накахары пересеклись именно в тот момент, когда Накахара закрыл Дадзая собой. Взгляд Чуи был испуганным и одновременно решительным, словно в мгновение страха он собрался с последними силами и бросил их на защиту ближнего, и неважно, кто стоял рядом. Взгляд Мори был уставшим, как и всегда, но сейчас к нему впервые примешалась новая эмоция… Чуя не мог её распознать. Это было что-то вроде смятения или даже удивления. Мори моргнул. Моргнул и Чуя. Он также вздрогнул, когда на его плечи сзади вдруг обрушились ладони Осаму, а за спиной его полился звонкий голос, словно Осаму не был ничуть ни испуган, ни удивлён: — Так-так-так, я думаю, нам всем тут следует успокоиться! И особенно тебе, — Дадзай аккуратно вышел из-за спины Накахары и прошёлся до Мори, по-свойски толкнув его в бок прямо к креслу. Что самое странное, Мори не сопротивлялся, что для Чуи было удивительным: так легко подойти к вооружённому и нестабильному эмоционально человеку? Но Дадзай дотолкал дядьку до кресла и буквально втолкнул в него, вынудив сесть, а револьвер его забрал из руки и положил прямо на стол. Мори, как только сел, растёкся по креслу со взглядом в никуда, уронил руки по подлокотникам, а Дадзай, стоя сбоку, пошевелил пальцами и крепко вцепился ими в его плечи. Оба некоторое время молчали, пока Чуя смотрел на всё это с выражением неподдельного непонимания и удивления, остерегаясь, как бы нестабильный эмоционально человек снова не схватился за оружие, потому и не знал, куда смотреть: не то на Мори, не то на его револьвер… Но Мори как расположился в кресле, съехав по спинке с уставшим и теперь даже растерянным видом, так и не двинулся с места, только жмурился, хмурился и скалился, когда Дадзай давил на его лопатки или делал резкое движение в плечах. — Так, — продолжал тем временем Осаму, посматривая по сторонам, словно делал что-то будничное, — я так полагаю, ты, конечно же, просмотрел всевозможные камеры и всё такое, да? Наверняка, ты же у нас самый умный человек в городе. А значит, увидел что-нибудь наподобие того, что я и наши силовики стоим по обеим сторонам моста над набережной, а где-то в середине виднеются взятый в заложники наш Чуя-кун и его этот белобрысенький… ну-у-у, тот из охотников-то его старшего братца-красавца, которые на нашего Чую зубы точат и хотят сцапать. Верно? Верно, — Осаму как будто даже не нуждался в поддерживании беседы от дядьки, в один момент надавив на его лопатки так, что тот вздрогнул и дёрнул плечами вверх, но Дадзай надавил ладонями сверху и осадил его, вернув на место. — Я пытался вести с ним переговоры, ты не можешь отрицать, зная твою дотошность с наблюдением по камерам с разных сторон, и угрожал началом стрельбы на поражение, но наш Чу-у-уя! — с этими словами Дадзай вскинул голову и посмотрел на Накахару, и тот встрепенулся, поймав этот взгляд. — Наш Чуя справился со всем сам. Ты бы видел, как он, такой маленький и, казалось бы, худенький, перекинул этого здорового Верленовского охотника через себя и скинул с моста! Я бы в жизни не подумал, что он может поднять в воздух что-то тяжелее себя. А он — вон чего! — большими пальцами он надавил Мори на шею, и у него что-то хрустнуло: от этого звука сам Мори резко выпрямился, и Дадзай втянул голову в плечи и ослабил хватку, но говорить не перестал: — Ну, в общем… Он ему вскрыл грудную клетку и отправил в свободное плавание. Знаю, что ты видел, скорее всего, но вживую смотрелось куда лучше. — Я понял. Свободен, — Мори больше не рухнул в кресло, выпрямив спину и сложив руки на стол, сплетя пальцы в замок и откашлявшись. Осаму, подняв руки в сдающемся жесте ладонями вперёд, отошёл на два шага назад и встал неподалёку от дядюшки. Мори же, поправив повязку на глазу, посмотрел на Чую и заговорил уже более спокойным тоном: — Минутная слабость. Такое случается. Прошу прощения. «М-минутная слабость? — пронеслось в рыжей голове, прежде чем брови взметнулись вверх и показали все мысли Чуи на его конопатом лице, но не то чтобы это Чую сильно волновало. — И минутное успокоение… Впервые вижу! Достойно уваже- Что я говорю?» — Итак, — продолжал тем временем Огай, выдвинув ящичек стола и вынув оттуда тёмно-коричневую ленту, подняв руки и забирая ею теперь волосы в свой обыкновенный короткий хвост, — версию Осаму я услышал. Теперь я хочу услышать, что произошло, от тебя. Считаю, — он убрал волосы и вернул руки на стол, перед этим закрыв ящичек и взглянув на Чую совершенно спокойно, — я как человек, всю ночь пытающийся уладить инцидент с местными властями и подвязать его под преступление совершенно иной организации, имею право знать всё от непосредственных участников. Только по порядку, будь добр. Чуя нервно сглотнул и посмотрел на Осаму. Тот рассматривал ногти на правой руке, прижав пальцы к ладони, а потом выпрямив кисть тыльной стороной и расправив пальцы с той же целью. Ясно, не помощник… Но Мори своим спокойным видом почему-то вызывал уверенность в том, что больше его настроение не сменится. Можно, конечно, понять, почему он был настолько на взводе, но его самообладание было вне всяких похвал. Верлен такого точно не умеет! Вздохнув, Чуя перемялся с ноги на ногу и начал: — Я встретил людей моего старшего брата в городе. Дадзая рядом не было, мне удалось его ранить, а потом нагрянули ваши… силовики, — Чуя замялся, стараясь не использовать термин Чёрных Пиджаков. — Он убежал. Я его преследовал прямиком до моста. Что произошло дальше, вы сами знаете. — Кратко, — Огай прочистил горло, прикрыв глаз. — А что ты, позволь спросить, делал без Осаму в городе? Моей просьбой к тебе было следить за ним, если мне не изменяет память. У Чуи похолодело внутри. Если бы его руки не были в карманах, пальцы бы предательски сжались. От неожиданного вопроса, когда, казалось бы, всё стало хорошо, в спину словно воткнули несколько длинных и болезненных иголок. Снова придётся лгать! Чуя на секунду, не владея собой, отвёл взгляд, думая, что сказать, но… — Я убежал, — как ни в чём не бывало раздался голос Дадзая, и Накахара вместе с Мори синхронно повернули на него головы. — Что ты, не знаешь, что я люблю это делать? Чуя моргнул. Вспоминая откровения вчерашней ночи, ему теперь было не по себе слышать, что Осаму всё ещё любит убегать от охраны. Знал бы он, что Верлен не оставил попыток от него избавиться и что смерть Дадзая ходит к нему предельно близко… в виде самого Чуи. Просто Чуя никак не может взять себя в руки. — Зачем ты это сделал? — Огай развернулся к нему полубоком, одной рукой упёршись в подлокотник. В голосе его звучали металлические нотки. — Просто! — Дадзай развёл руками и пожал плечами. — Надоел мне твой конвой. — Ты знаешь, что это не обсуждается. — Но пожаловаться-то ведь я могу! — Очень хорошо, что на людей Поля Верлена наткнулся Чуя-кун, а не ты, — Мори замолчал, остановив на Дадзае взгляд, а затем, выдохнув и прикрыв глаза, вновь развернулся к Накахаре. Тот приосанился, почувствовав уверенность в своих словах — Дадзай, по сути, его даже прикрыл. — Чуя-кун, скажи мне, сколько ещё людей осталось в подчинении у твоего старшего брата? — Не знаю точно. Я знаком только с приближёнными, а их есть ещё около… двух, — Накахара, сделав вид, что прикидывает в уме, намеренно назвал цифру на одну меньше, чтобы, если что, эта информация сыграла на руку хоть кому-нибудь из Плащей. — А есть ли у него ещё информаторы по городу и другие связи — я не знаю. Он не делится этим даже со мной. — Ты уверен, Чуя-кун, что своего преследователя ты убил? Мори поставил руки локтями на стол, сцепив пальцы в замок и упёршись в них подбородком. Под его взглядом стало некомфортно, словно у Мори там, под рукой, есть кнопка, способная открыть в полу под Чуей дыру. — Я… Уверен, — Накахара утёр рукой нос и шмыгнул им, убрав руки обратно в карманы. — Ты ещё смеешь сомневаться? — подал голос Осаму, на которого Мори даже головы не повернул. — Там столько кровищи брызнуло — захлебнуться можно! — Я не спрашиваю тебя, Осаму, — бросил Мори в воздух и махнул рукой в его сторону; тот хмыкнул и надул щёки, скрестив руки на груди. — Всё равно нужно потом взять сводки у полиции насчёт проверки дна. Внутри у Чуи снова похолодело, но это он уже никак не показал. С телом могло приключиться всё что угодно! Да и как подвязать к этому виновность Чуи? Он не виноват, что нападавший не умер! Он выжил по счастливой случайности, не более. Чуя точно к этому не причастен. — Ясно. Значит, так, — Мори, выдохнув, упёрся руками в стол и откинулся спиной на спинку своего кресла, а затем скрестил руки на груди. — Чуя, для твоей же безопасности я рекомендую тебе отлучаться из нашего здания только под присмотром наших людей. Не думаю, что в следующее столкновение с людьми твоего старшего брата тебе может повезти. Осаму, для тебя требования неизменны, и они не обсуждаются. Насколько понятно я выразился? — Мори посмотрел своим одним глазом сначала на Дадзая, а потом и на Накахару, и Накахара, в отличие от Дадзая, поспешил кивнуть. — Будем считать, что мы друг друга поняли. Патруль усилён. На время разбирательств и улаживания дел у властей советую вам даже не думать высовываться наружу. Можете быть свободны. — И ради этого ты нас выдернул в такую рань? — Дадзай с максимально раздражённым лицом всплеснул руками и широкими шагами направился на выход. — А где ты, позволь спросить, был всю ночь, учитывая, что в твоей комнате буквально полчаса назад я тебя не застал? — Ну, свободны так свободны… Чуя, идём скорей! Мори, провожая Дадзая взглядом, в какой-то момент вздохнул и прикрыл ладонью почти всё лицо, кроме видящего глаза. Осаму уже выскользнул за дверь, а Чуя, молча проследовав за ним, вдруг остановился, стоя к Мори спиной. В голове зрел один-единственный вопрос, и слетел он с языка сам собой, когда Чуя понял, что ему нечего терять: — Мори-сан, — негромко позвал он, не поворачиваясь лицом, и, судя по шороху, Мори вскинул голову, вопросительно глядя на небольшую юношескую фигуру. — А… можно вопрос? — Что тебя интересует? — спокойным тоном спросил он. — О По… О моём старшем брате что-нибудь известно? Где он находится или… — Нет, Чуя-кун, — Огай покачал головой. — Пока ничего. Если что-то станет известно, ты тут же об этом узнаешь. — Ясно… Спасибо. Чуе очень хотелось взглянуть в глаза Поля. Очень хотелось спросить, как у него дела и всё ли в порядке. Очень хотелось знать, для чего ему было посылать Альбатроса на верную смерть и планирует ли он проделать такое с остальными Плащами, если Липпман донёс до них просьбу Чуи неверно. Задумчивость эту заметил Осаму, когда Чуя, хмуря брови, вышел из дверей кабинета Мори и не поднял даже взгляда. Спрашивать он, правда, ничего у Чуи не стал, вместо этого схватив его за руку и потянув за собой прямиком к лифту. — Эй, куда? — Носа не показывать, видите ли! — на бегу проговорил Дадзай, затаскивая Накахару с собой в кабину и продолжив только после того, как двери захлопнулись: — Старый зануда. Вроде не так много лет ему, а ворчит, как будто ему завтра стольник исполнится. — Куда ты меня потащил на этот раз? — Чуя вскинул бровь и пошевелил плечами, вынув вторую руку из кармана и скрестив их на груди. Дадзай, отдышавшись после небольшой пробежки, обернулся на Накахару и широко улыбнулся: — Что нам, по сто лет, как ему, чтобы в четырёх стенах сидеть? Веселиться, конечно! Двери распахнулись на совершенно незнакомом для Чуи этаже, но, судя по виду из окон, первый этаж и цоколь были совсем недалеко; вот только Накахару повели ни в одну из комнат и даже не на лестницу, как он предполагал, а в самый конец крыла, отворяя плечом одну из угловых дверей и являя его взору ступени вниз. Судя по всему, это был пожарный выход, через который можно было выйти наружу. Чуя, сомневаясь, переглянулся с улыбающимся Осаму, и махнул рукой вперёд, пропуская его вести. Дадзай встрепенулся и шагнул в темноту, Накахара же, следуя за ним, притворил за собой дверь. Вышли они в целую подземную парковку, о существовании которой Чуя даже не подозревал, и те несколько дверей в стене здания, которые он заметил, наверняка вели в цоколь и страшную кровавую комнату. Подумав о ней, Чуя встряхнул головой и отвернулся. Но невдалеке был заметен свет, и Дадзай вёл именно к нему. Когда при подъёме с подземной парковки невдалеке показалась аллея деревьев и город, Осаму, всё также хитро улыбаясь, приложил палец к губам в знаке молчания, и Чуя, прищурившись, ухмыльнулся и кивнул. Позавтракать они сумеют и в городе. Чуе ли, в конце концов, не знать, что никакой опасности в виде людей Верлена их там не поджидает? …Солнце светило ярко, и без тёмных очков глазам было не очень приятно, однако выбора у Чуи не было — запасных с собой он не имел. Не то чтобы Чуя привык проводить весь день на улице, предпочитая отсиживаться в их с Полем логове и выходить подышать свежим воздухом лишь на пару-тройку часов, но оказалось, что в компании с тем, с кем интересы хоть немного совпадают, время пролетает незаметно. Сначала Дадзай привёл его знакомой дорогой в зал игровых автоматов, но по времени двери были ещё закрыты, и Накахара вспомнил о том, что неплохо было бы поесть. Дадзай щёлкнул пальцами: идея! Ведь в кафе напротив как раз в утренние часы действует акция на комплексные завтраки. Стало быть, Осаму часто так питается, если об этом знает… Чуя не стал интересоваться. Там, где его накормят, он готов появиться даже в восемь утра. В кафе они были едва не единственными посетителями в часы открытия, и Чуе было достаточно некомфортно, хоть Осаму и пытался говорить обо всём подряд. Вместе с Дадзаем было, конечно, не так неловко, как если бы Чуя был один, но, стоило подтянуться парочке людей, как чувство того, что все смотрят только на него, отпустило. Дадзай сидел напротив, спиной ко всему залу, когда как Чуя сидел спиной в угол и с обзором на всех входящих в кафе и проходящих мимо, но Дадзай улыбался и шутил, отвлекая на себя внимание, и спустя полчаса завтрака Чуя перестал напряжённо всматриваться в окружение. По крайней мере, это стало невозможно, когда Осаму решил показать фокус и втянул спагетти носом, а потом поперхнулся и долго кашлял, запивая газировкой коричневого цвета. Чуя сам едва не подавился, когда увидел этот феерический номер, но хотя бы не закашлялся, молча уронив голову на стол и содрогаясь в немом смехе. Зал автоматов встречал их, когда внутри было всего несколько подростков — не то прогуливали школу, не то что-нибудь ещё. Школа вообще для Чуи была незнакомым местом, но мысль о ней проскользнула. Два их автомата были заняты младшими мальчишками, и если Накахара был готов уступить и вообще не видел разницы между конкретно этими автоматами и десятком других, то Дадзай упёрся как баран — ему нужны были именно эти. Охранник смотрел на ранних посетителей спиной, и Осаму этим воспользовался, решив проблему достаточно быстро: проследил, куда втыкаются провода своих, облюбованных лично, автоматов и не без помощи Чуи, схватившего его сзади, выткнул их из сети. Мальчишки, расстроившись, ушли на другие, а Осаму, внимательно проследив за ними, вернул питание на место. «Я тебя сегодня уничтожу», — ухмыльнулся Чуя, запрыгивая на свой высокий стул. «Ну-ну, если в кнопках не запутаешься», — ответил Осаму. Чуя не заметил, как время приблизилось к двум часам дня. Счёт был в пользу Дадзая, и Чую это злило. Он изо всех сил дёргал контролер и жал на кнопки, и те немногие победы, что ему дались, дались ему, такое чувство, исключительно на силе, прямо пропорциональной его гневу. Когда счёт был примерно 29:15, Дадзай вскинул руки в сдающемся жесте вверх и склонился вбок, влево, показывая тайм-аут; Накахара недовольно склонился вправо, вскинув бровь, но Дадзай при нём же достал телефон и ответил: «Да-а-а?» Лицо Чуи изменилось, и он поспешил выпрямиться и не слышать разговора Осаму с его дядюшкой. Кто ещё мог звонить, ругаться и беспокоиться, куда запропастился подопечный, которому было наказано сидеть при нём? Ещё и новичка с собой утащил! Но, судя по тому, что Осаму спустя несколько минут вновь показался слева и предложил выйти пообедать, он всё-таки остался жив. Чуя, конечно же, согласился. Туда, где еда, он согласится пойти в любое время. Если она ещё и горячая — он туда не просто пойдёт, он туда побежит! На обеде людей уже было гораздо, гораздо больше, чем с утра, и парни еле нашли себе место. На этот раз комплексного обеда не нашлось, и оба определялись отдельно друг от друга со своим меню; но, что было для Чуи удивительным, если он старался выбирать чай или хотя бы кофе, Осаму всегда заказывал газировку. Она, конечно, вкусная, но такая сладкая! Как ею можно было напиться? Но Дадзай заказывал самые большие стаканы и впивался в эту трубочку, как вампир — в последний пакет с кровью. На этот раз никаких фокусов с едой он не показывал… Он показал, как может пить газировку через нос — и снова закашлялся газировкой прямо на стол, отчего Чуя вновь засмеялся, но на этот раз уже ничем не подавился. Он был готов, поэтому после объявления номера ничего откусывать не стал. Это того стоило, в конце концов! А после обеда они, прогулявшись по городу, вновь вернулись к автоматам. И вот теперь, когда Чуя был сыт и полон энергии, счёт вышел вничью, а после был 18:21 в пользу Чуи. Чуя, конечно, спрашивал, какого чёрта Осаму вдруг резко стал проигрывать и не поддаётся ли он случаем, но Осаму свешивался в левый бок и клялся всеми свои перевязками, что это всё мастерство Накахары и никак не его обман. Накахара специально выбрал персонажа с большим силовым акцентом, когда как у Дадзая был акцент на магии, и бил Чуя каждый раз, когда вражеский ему маг перезаряжался. Когда счёт стал в пользу Накахары, а это было примерно 23:30, Чуя не стал соглашаться на приглашение в раунд и предложил прогуляться по городу: «Я не знаю твою территорию, может, покажешь главные дороги?» Дадзай, на удивление, согласился и легко спрыгнул со стула. Накахара, не рассчитывающий на согласие, последовал за ним. Дороги пролегали через большие набережные, в том числе ту самую, где рядом был мост, с которого Чуя не так давно сбросил Липпмана, притворившись, что убил его и утопил. На той самой Чуя так и не побывал: она была оцеплена предостерегающими лентами, да и вокруг были заметны как минимум две полицейские машины, из-за чего парни решили осмотреть участок территории издалека; зрение Чуи позволяло осмотреться даже с такого расстояния, и уже спустя двадцать минут он поспешил попросить Дадзая показать ему другую местность. Дальше были универмаги и рынки, магазины одежды и мелкие алкогольные бары, была даже одна ветеринарная аптека, в которую Чуя пообещал сводить Дадзая, ведь тот «собака сутулая и в человеческой больнице его явно не примут», и несколько таксопарков. Солнце постепенно клонилось к закату, и, чтобы перекусить по дороге и не тратить время на столовые и кафе, Осаму указал на тележку с яблоками в сахарном сиропе. Не то чтобы Чуя считал сладкое за перекус, но… Яблоко оказалось как нельзя кстати. Его необычный вкус в сочетании со сладким сиропом необычайно хорошо повлиял на желудок. По крайней мере, когда Дадзай сделал большой и жадный «кусь» и весь уляпался в красном сахаре, Чуя рассмеялся и пригласил его к фонтану в сквере, где он мог бы умыть «свою грязную рожу». Дадзай, очевидно, запомнил это оскорбление и зажал один из выпускных фонтанчиков пальцем, направив его прямо в лицо Чуе. Чуя не собирался умываться за день повторно, поэтому Осаму принял душ ещё раз, когда Накахара схватил его за затылок и окунул в фонтан полностью. Единственное, что осталось сухим после купания, было яблоко. Солнце светило ярко, потому Дадзай уже за полчаса полностью высох на свету, пока оба парня сидели на скамейке. Никто ни на кого не обижался. Чуя даже не хотелось воткнуть палку в сахаре Осаму в голову, чтобы неповадно было. Третий их заход в зал игровых автоматов ознаменовался яростным противостоянием: не хотел уступать ни Чуя, ни Осаму, потому оба шли вничью с самого начала. Когда счёт сравнялся до 15:15, Дадзай огласил перерыв, свесившись в левый бок, и снова поднял телефон, отвечая в трубку, что у них всё хорошо и они играют в автоматы. Судя по всему, голос на том конце был уже не так обеспокоен, ведь Осаму не переключался на эмоции и весь разговор общался весьма ровно. Чуя, услышав, что Осаму замолчал, склонился вправо, но тот в ответ лишь показал свою руку с большим пальцем вверх. Чуя не заметил, что, пока тот общался, он играл! Он ведь, по сути, не показал тайм-аута! Счёт ушёл в пользу Дадзая. Заметив несправедливое поражение, Накахара заскрипел зубами и, сказав, что тот сын собаки ебучей, вернулся в игру с желанием вернуть как минимум ничью, как максимум — выиграть. Был уже поздний вечер, когда Дадзай поднял ладони вверх и объявил ничью. На экранах было 30:30, и Чуя уже был готов доказать своё первенство, как Осаму потянулся руками вверх и зевнул: «У меня сейчас ноги отвалятся сидеть тут с тобой! Пойдём прогуляемся?» Накахара, хоть и был недоволен, всё же согласился: ничья лучше, чем проигрыш. Не отпускало ощущение, что Осаму специально поддался, чтобы Чуя поскорее растерял азарт; да и Чуя уже предлагал прогуляться по городу, а теперь настала очередь Осаму. Чуя хмыкнул в ответ: «И что ты мне нового можешь показать?» Осаму усмехнулся: «Я показал тебе только лицо города! А подворотни ты не хочешь узнать?» Крыть было нечем. Чуя спрыгнул со стула и последовал за Осаму. Небо понемногу темнело; во дворах, особенно типа колодцев, вовсе царила сумеречная тень; именно через них Осаму и водил Чую особыми тропами, извилистыми и абсолютно нелогичными, но каким-то образом выводившими с одной улицы на другую и которые Чуя с первого раза запомнить не мог. Ему бы хоть несколько раз по ним пробежаться! Накахаре даже показалось, что они прошлись, выбив магнитные ворота плечом, по тому двору, где Чуя на днях встретился с Липпманом, а может, это был очередной однотипный двор, коих в городе миллионы… Точно такие же Чуя видел и на территории Восстания, лишь с небольшой разницей в виде цвета детских площадок или количеством гаражей. Большое обилие информации не укладывалось у Накахары в голове за раз, оно падало в мозг однообразной кашей, которую ещё требовалось разгрести по полочкам. Дадзай объяснял доходчиво, но новое просто не ложилось в голове так, как то следовало ожидать. Когда сумерки совсем завладели городом, Накахара просто кивал и осматривался по сторонам, надеясь увидеть хоть что-то запоминающееся, вроде ярко-зелёного гаража среди остальных, невзрачных, или основу детских качелей без самих качелей. — Тут запоминать-то ничего не надо, уже на третий день всё знакомо, — Дадзай шёл рядом, прикрыв глаз и опустив руки книзу в уставшей позе. — А я за этим наблюдаю всю жизнь… — Я эту часть города не видел полностью даже три дня, — буркнул Чуя. — Имей совесть, для меня тут всё одинаковое. — Ты просто невнимательный! — Дадзай всплеснул руками. — Я, например, знаю, что через этот двор, — он указал вперёд, — можно выйти на улицу с нашими автоматами, а там до них пройти вверх всего два дома, а если вон туда, — он махнул влево, — особенно если перелезть магнитные ворота и не делать крюк через соседний проезд машин, — так ты сразу попадёшь на дорогу к набережной. — Ты мне сейчас как на два одинаковых камня показал и сказал, что один жёлтый, а другой красный. — Какие дурацкие у тебя сравнения! — Да ты ведь такой же, — Накахара вынул руку из кармана и стукнул Дадзая кулаком в плечо — не со всей силы, так, играючи. Дадзай нахмурился и злобно обернулся на Чую. — А что, я не прав? — Конечно, не прав! Я особенный, просто ты этого не видишь. — Ну, то, что ты на голову особенный, за километр видно. — Как грубо! — Зато честно. Дадзай надул щёки и скрестил руки на груди. Накахара усмехнулся, не обращая внимания на то, что Осаму ведёт их по довольно тихому переулку — вокруг не слышался шум людей и машин, только за стенами домов. Чуя, оглядевшись, понял, что обстановка ему как будто знакома. — Где мы сейчас? — Ну, где-то с краем нашей территории. Хм, — Осаму выпрямился и осмотрелся. — Это значит, мой дом где-то… — он покрутился вокруг своей оси и указал выпрямленной рукой вправо. — Во-о-он там. Ну, может, чуть правее. Но всё равно там. — Значит, моя старая территория где-то рядом? — Чуя встрепенулся и беспокойно заозирался по сторонам. — Ну… Получается, так. Пойдём-ка лучше быстрее отсюда, а то мало ли, опять повстречаешь своих старых друзей. — Не думаю, — Чуя нахмурился и встал к Осаму спиной, глядя на высокие дома. — Слушай, а тот дом, где мы периодически виделись… Он далеко? — Сгоревший-то? — Дадзай коснулся подбородка рукой в задумчивом жесте. — Не должен быть далеко. Он, насколько я могу понять, вон там, — он махнул рукой куда-то влево. — Там начинается нейтральная территория, это я точно знаю, там автомат с газировками на углу, ну, и ваши земли там же. Чуя молчал. Он изо всех сил боролся с желанием озвучить мысль, что хотел бы приблизиться к границе, но побаивался, что это может быть расценено вторжением, да и на Дадзае это точно плохо скажется, учитывая, что они совершенно одни, без присмотра мафиозной охраны. Может быть, ему, конечно, кажется, но, привычно окинув взглядом крыши, Чуя словно увидел мелькнувший сверху силуэт. Конечно, это могла быть просто птица… Но с жизненным опытом Чуи это буквально может быть кто угодно. — Пойдём-ка отсюда, — негромко произнёс он, глядя на крыши. — Мне здесь не нравится. — Почему? — Осаму вскинул бровь. — Думаешь, если ты убил одного из этих твоих киллеров, к тебе сунутся остальные? — В том-то и дело, что если я убил одного, то придут сразу несколько, — Накахара встряхнул головой. Конечно, он не опасался того, что сказал. Накахара опасался, что, не досчитавшись двух Плащей, может прийти сам… Он. — Пойдём скорее. — Зря боишься. — Хочешь — оставайся. Я скажу твоему дяде, что ты снова убежал. — А вот это уже нечестно. — Тогда шевели ногами быстрее. — Грх! Чуя не может дать определение своей тревоги. Ему просто… неспокойно здесь. С одной стороны, чем ближе к своим родным территориям, тем должно быть легче, но в положении Чуи… ему не хотелось, чтобы невовремя появившийся Поль раскрыл его план и явил тому же Осаму, что Чуя — всего лишь волк в овечьей шкуре и жалкий предатель, оставшийся верным своему старшему брату. Чуя не хотел разрываться между Полем и Осаму сейчас, когда отношения с первым её не до конца испорчены, а со вторым — только-только налаживаются, поэтому предпочёл бы избежать стычки, чем оправдываться перед одним либо перед другим. Толку от этого? Либо старший брат посчитает его слабым и неспособным, либо вся Мафия — жалким перебежчиком. Накахара прекрасно умеет бегать, и пока он предпочитает уйти от проблем как можно быстрее, пока может. Но судьба явно не на его стороне. Или на его, но через такие перипетии, что Чуе впору поверить в фатализм… — Куда ты идёшь? — Осаму плёлся позади, явно устав ходить. — Сейчас — туда, кажется, — Чуя не особо обращал внимания на стоны Дадзая за спиной. — А потом… Потом… Посмотрю потом. Куда надо! — последнюю фразу он бросил, не оборачиваясь, заходя в тень дворовой арки. — Сам же говорил, что запомнить тут всё ничего не стоит. — Правильно, Тео! — прозвучал голос за спиной, от которого Чуя тут же оцепенел. — Тебе стоит изучить дороги своего нового дома… Из старого ведь ты сбежал! Накахара не смог не то что сделать шага — он забыл, как дышать. Он обернулся только тогда, когда позади послышался удар — и взору его предстал Дадзай, лежащий на земле в нескольких метрах от того места, где он должен был идти прямо за Накахарой, и из носа его текла кровь, пачкая всё лицо. Правда, фигура Дадзая растворилась в общей картине, стоило Чуе лишь поднять взгляд. Зрачок его дрогнул, а дыхание перехватило. Прямо перед ним стоял Поль. Тень от него падала на Накахару, ведь тот стоял против солнца, показывающегося из-за крыш. Светлые волосы его развевались, а плащ свисал с плеч непробиваемой стеной. Он улыбался бледными губами, только глаза его казались уставшими и даже слегка… безумными? Накахара лишь успел шумно сглотнуть, прежде чем дёрнулся назад, а старший брат, опередив его, перехватил его под грудью, а вторую руку прижал к его лицу. В нос ударил химический запах, и стоило его вдохнуть — перед глазами тотчас поплыло. Вечер стремительно стал ночью. Из головы вылетели все события предыдущего дня, и Чуя провалился в небытие, словно обыкновенный сон вновь стал кошмаром.***
Никто не призывал убивать. Пребывая в темноте, Накахара напряжённо вслушивался в окружение вокруг, но слышал лишь редкое капание далёкой воды, словно кто-то не затворил до конца кран. Приоткрыв глаза, он попытался осмотреться, но перед глазами всё плыло. Голова гудела. Чуя не осознавал своё внутреннее «я» первые несколько мгновений, но под пальцами он чётко ощутил простынь, а вместе с ощущениями пальцы-кисти-предплечья-плечи-руки начали постепенно возвращаться чувства всего себя. Раскрыв глаза полностью, Накахара рывком поднялся, схватившись за голову и оглядевшись. Он не понял, где находится, с первого раза, поэтому проморгался и осмотрелся ещё раз, предварительно постучав по своей макушке. Ему предстал бетонный пол и высокий потолок, под которым на верёвках по трубам был растянут гамак, а сам он лежал на смятой постели, основа которой была не более чем древесными поддонами. Мозг заработал в совершенно хаотичном темпе, когда к Чуе пришло понятие, где именно он находится. Он лежал в своём прежнем логове! И всё произошедшее с ним казалось простым плохим, затянувшимся, тяжёлым сном. Он поднялся на ноги, но не удержался на них и упёрся руками в колени, чувствуя, как покачнулся. В голове всё ещё плыло, но сознание возвращалось с бешеной скоростью. Чуя шумно дышал, стараясь запомнить всё, что видел и трогал — на тот случай, если и это возвращение окажется сном. Полка с книгами была на месте, и к ней первой Чуя рванулся, хватаясь руками за горизонтальные доски и вынимая из-за книг старый телефон, когда-то подобранный им на улице. Телефон отправился в карман. Сам Чуя выпрямился и шумно вдохнул, приходя в себя. Его комната ничуть не изменилась, разве что пыли в ней было чуть больше, чем обычно. И первой цельной мыслью в голове проскользнул вопрос — где старший брат? Упираясь рукой в кирпичные стены, Чуя прошёлся по небольшому коридору, выходя наконец на арену — помещение склада было всё тем же, беспорядочным и родным. На огромной доске висели плакаты, фотографии и карты, а у противоположной стены виднелся стол, погрязший в куче бумаг на нём и рядом с ним. Чуя густо сглотнул, взявшись за горло и медленно поворачиваясь к самому желанному на данный момент углу. В углу стояло кресло. А в кресле, закинув ногу на ногу и подперев щёку ладонью, сидел Верлен. Увидев, что Чуя наконец на нём сконцентрировался, он улыбнулся, выпрямился и развёл руки в стороны: — Добро пожаловать домой, мой милый младший брат! И Чуя бросился навстречу. Поль только встал на ноги, сойдя на пол, как Накахара, тотчас забыв про гудящую голову, со всей силы впечатался лицом в его грудь и обхватил руками за спиной, крепко прижавшись к тёплому телу. Верлен содрогнулся, усмехнувшись, и одна из его рук легла на плечо Чуе, а вторая — на рыжую голову, огладив от макушки до затылка. — Ну-ну, неужели ты по мне скучал? Я тронут, — Поль улыбался, и Чуя не видел дрогнувшего краешка его губ. — Всё-всё, хватит, — он похлопал его по спине, — иначе я расплачусь. Чуя всё не отпускал. Хватку он расслабил, и только благодаря этому Поль, надавив на плечи Накахары, сумел его от себя отстранить. Чуя всё ещё держался за его жилет, глянув прямо в глаза, и утёр ребром ладони один из глаз, улыбнувшись. Из рыжей головы словно за мгновение испарились все те вопросы, которые он так хотел задать старшему брату, глядя ему в лицо: по-прежнему бледное, оно казалось несколько уставшим, но всё таким же знакомым, с тенями под глазами и острыми скулами, светло-голубыми глазами и спадающим на лицо светлыми прядями; хвост его был убран в небрежную косу, а шляпа, как и плащ, осталась на сиденье кресла. Чуя улыбался. Вместе с этой улыбкой он размахнулся и стукнул старшего брата кулаком прямо сбоку живота. Тот широко раскрыл глаза и отшатнулся назад, закашлявшись: — З-за что?! — За твоё фееричное появление, — Чуя встрепенулся, вмиг растеряв всю тяжесть век и звон в голове. — Что это было? Неужели нельзя было как-то по другому? — Кх, — Поль растирал ушибленное место, хмурясь и выглядя теперь даже печальным, — иначе щенок Мори не поверил бы, что я тебя похитил. А я так хотел т-тебя… увидеть. — Это что, похищение? — А как иначе? — Нормально ты придумал. — Гордись своим старшим братом, он ещё не то может, — Поль усмехнулся и шумно выдохнул, выпрямившись. — Нужно же показать представление щенку Мори, верно? — Верно! — Чуя подпрыгнул на месте. — Горжусь! Но можно было бы как-нибудь помягче. — Как и я горжусь своим младшим. Поль улыбнулся. Чуя широко улыбнулся, зубасто, и продолжил говорить: — У тебя всё в порядке? Как дела? Мне сказали, что люди Огая Мори знают о нашей базе, так что я беспокоился, не нашли ли они тебя. — Люди кого? — Верлен вежливо откашлялся. Накахара сначала не понял, к чему был вопрос, а потом резко опомнился: — Извини. Люди одноглазого ублюдка в курсе об этом, вот я и- — Ты уже называешь его по имени и фамилии, — Поль хмыкнул. — Что ж… А моё имя ты не забыл, надеюсь? — Что? — Чуя часто заморгал, опешив от такого вопроса. — Н-нет, конечно! Поль, как я могу забыть тебя? — Ох, ну мало ли, — Верлен развёл руками в сторону. — Столько новых людей, знакомств… Такая отличная от нашей прежней обстановка. Можно и забыть. Как у них там, кстати? — О! — Чуя щёлкнул пальцами. — Я как будто в офисе каком-нибудь живу. Всё так чистенько, столы, стулья, словом, никакого разнообразия. Плюнуть некуда — везде чистота! — Поль на это усмехнулся, когда Чуя, рассказывая, заходил из стороны в сторону: — Мне выделили комнату. Всё равно такое чувство, что живу в маленьком кабинете. Там даже есть душ, представляешь? А первые несколько дней мне еду приносили прямо к двери. А знаешь, кто приносил? Сама правая рука Ога- этого их одноглазого босса! Озаки Коё, насколько я помню, — от услышанного Верлена несколько перекосило, но Чуя этого не заметил. — Она носится с двумя маленькими детьми, понятия, правда, не имею, откуда они в Мафии. На детей одноглазого не похожи. Но у них ведь не сиротский приют, так ведь? — Чуя взглянул ясными голубыми глазами на старшего брата и только сейчас увидел сломленные его брови и напряжённую улыбку, поэтому остановился. — Поль? Всё хорошо? — Да-да, Тео, — а от этого услышанного немного передёрнуло уже Чую; Поль, правда, не обратил на это внимания, сев обратно в кресло. — Продолжай. Я слушаю. — О, ну… — Чуя остановился, убрав одну руку в карман, а вторую заведя за шею. — В целом, там хорошо. Нет, не подумай, не лучше, чем мне с тобой, просто… Так у них всё цивильно, чисто, аккуратно. Ну… Наверное, всё. — А что же ты не рассказываешь об этом, как его? — Поль пощёлкал пальцами, как будто вспоминая. — Ну же… Щенок Мори. Как его? — Дадзай-то? О, он неплохой парень, — Чуя пожал плечами. — Сначала казался странноватым, а потом вроде ничего стал, просто его стоило немного понять. Огай Мори приставил меня его охранять, я уже почти их часть города изучил. — А ещё? — Ещё? Хм, — Чуя в задумчивом жесте приложил пальцы к подбородку. В голове пронеслась мысль спросить о шраме поперёк груди, который, по словам Дадзая, ему когда-то оставил Верлен, но она быстро улетучилась. — Оказалось, он носит бинты не потому, что Огай Мори его бил или что-то такое. Мори-сан его, оказывается, наоборот — лечит, а Дадзай сам калечится или что-то вроде, я пока не понял. У него там есть своя комната, любит играть в игровые автоматы. О, я с ним тоже несколько раз играл! Это так весело, мне понравилось. — Ещё. — Ещё? — Чуя замялся, хаотично думая, что бы такого сказать ещё. — Он с Мори очень близок. Наверное, как мы с тобой. Представляешь, Осаму этому Мори чуть ли не массаж умеет делать, когда тот злится. И он успокаивается. А ещё он- — Ты не сказал самого главного, Тео, — от прозвучавшего имени Чую резануло по ушам, и Чуя замолчал, уставившись на Поля — у того светотени играли на улыбающемся лице. — Почему он ещё жив? Поль улыбался, встав, и глаза его были по-прежнему дружелюбно прищурены. Чуя, медленно теряя в улыбке, продолжал смотреть на старшего брата и не чувствовал никакой угрозы. Старший брат так резко перескочил с темы на тему, что Накахара не успел переключиться с радости встречи на это. — Ну… Я просто подумал, к чему убивать его одного? — Накахара пожал плечами. — Тогда я не смогу убить Мори, да и- — Почему одноглазый ублюдок всё ещё жив? Поль улыбался, чуть приоткрыв глаза. Он сделал шаг вперёд. Чуя, перестав улыбаться, нервно усмехнулся и отступил немного назад. — Н-ну… Я просто подумал, — Чуя не отводил от Поля взгляда. — Я… Я ещё недостаточно приблизился к нему, чтобы незаметно убить. Там, понимаешь, с ним всегда кто-то есть, да и… Какой толк от того, что я убью одного Осаму? Мне придётся бежать сразу после этого, я вряд ли успею прикончить Мори, да и… Чуя нервно сглотнул. Чуя врал. Чуя знал, что врал, и Поль знал, когда Чуя врал. Поль не изменился в лице, продолжив улыбаться, только ещё и вложил ладонь в ладонь, приблизившись на шаг. — Это мой план, — Чуя сжал руки в кулаки. — Я ещё недостаточно сблизился со всеми ними, чтобы смочь убить хоть кого-то. Ты не понимаешь. Я могу объяснить. — Так будь добр объяснить, — Поль, кажется, улыбнулся ещё шире, слегка склонив голову к плечу, сократив расстояние до Чуи на несколько шагов, и Чуя отшатнулся назад. — Что же ты отходишь? Твой старший брат уже не молод, подойди поближе, могу и не расслышать. Чуя изменился в лице. Родной, можно сказать, склад сузился до невероятных размеров и начинал душить. За окнами царила темнота, и лишь маленькая настольная лампа давала расплывчатые большие тени на полу; тень Верлена поглощала тень Чуи, как и саму его небольшую фигурку. Он поджал губы. Верлен молчал. Он ждал. Свет играл на его светлых волосах и чёрной рубашке. Но Чуя крепко сжал руки в кулаки. Видит всевышний — он избегал этих вопросов, но теперь, когда Поль наступает, Чуя, наверное, имеет право знать. — Поль, — негромко позвал он, встав к нему полубоком, — а могу я задать тебе вопрос? В конце концов, Поль даже не поинтересовался, как дела у Чуи. Поль остановился, больше не сделав ни шага. Очевидно, это было согласием. — Поль, ты всегда учил меня тому, что слабых и безоружных мы не трогаем, так? — Верлен на это отреагировал, склонив голову к плечу. — В моём представлении, под это определение подходят дети, старики, женщины, простые гражданские. Тогда почему ты напал на Дадзая, когда тот был ребёнком? — Накахара взглянул на старшего брата исподлобья. — Он показал мне шрам. Или он мне солгал? Верлен не отвечал. Лицо его медленно менялось, словно тот не знал, какую эмоцию выбрать: удивление ли, смятение ли, злость ли. Светлые брови сдвинулись к переносице, а руки расцепились — одной он упёрся в бок, а другую приложил к лицу, закатив глаза и цокнув. — Ах, он уже растрепал тебе об этом. Вот ведь языкастый щенок, — Поль постучал носком туфли по полу и, развернувшись, заходил перед Чуей из стороны в сторону. — Ладно, братец, отрицать не буду. Я пытался убить его. Тот момент был идеальным! — мужчина встряхнул руками, схватив пальцами воздух и даже подпрыгнув на месте. — Как жаль, что этот одноглазый ублюдок с его шавками оказались рядом… А ведь я почти его зарезал, — Чуя ничего не отвечал, внимательно следя за старшим братом. — Да, Тео, я всегда говорил тебе о нашем правиле, что нападать на слабых и безоружных нельзя, но… Я всего лишь пытался вернуть должок, — Чуя нахмурился, когда Поль к нему развернулся и посмотрел прямо в глаза; свет разлился от его спины по всему складу, и лишь глаза его блеснули в упавшей тени. — Ты ведь помнишь, как именно погибли твои родители, верно? — Я помню, — Чуя опустил голову. Ему совершенно не нравилось, о чём Поль говорит. — Твоя мать была совершенно безоружна, но он хладнокровно застрелил её, как хотел застрелить и тебя, — Поль подошёл ближе и сложил руки Чуе на плечи. Тот не поднял головы. Верлен, заметив это, осторожно провёл пальцами по линии челюсти младшего брата, вынуждая поднять взгляд на себя. — Если бы я убил этого щенка тогда, у нас было бы меньше проблем. Я всего лишь хотел защитить тебя, мой дорогой Тео. — Защитить? — Чуя зажмурился, затряс головой и вывернулся из хватки старшего брата, отскочив на несколько шагов назад. — Тогда разреши мне задать ещё парочку вопросов, хорошо? — О, Тео, я отвечу на любые вопросы, ты только- — Ты ведь сыграл это похищение исключительно ради того, чтобы узнать, как продвигается план, верно? — Поль уже было раскрыл рот, чтобы ответить, но Чуя не сделал паузы. — А до этого ты посылал своих людей. Ты хотя бы знаешь, что Альбатрос, придя ко мне, был схвачен и убит Мафией? — Альбатрос? Хм, — лицо Верлена тотчас изменилось, и он задумался, посмотрев в сторону. — Это тот юноша с косичкой, верно? Вот оно как. А я-то всё думал, почему до меня так и не дошли вести, как ты там. Чуя выждал паузу. Поль больше ничего не сказал. — Подожди, — Накахара покачал головой, нахмурившись, — это всё, что ты можешь сказать о его смерти? — А что я ещё могу сказать? Мне очень жаль, но так бывает, — Поль пожал плечами. — Ты ведь послал его на верную смерть! — Я? — Поль удивлённо выдохнул и приложил ладони к своей груди. — Его заданием было подойти к тебе как можно ближе и выведать, всё ли идёт по плану. То, что он не смог сбежать, явно не мои проблемы. Чуя не смог подобрать слов. Хотелось сказать одновременно и много, и ничего. — М-м, — продолжил тем временем Верлен, — я ведь следом послал второго. Как его там? Ли… Ли-что-то-там. И он тоже до меня не дошёл. Просто удивительно, представляешь? — Поль встряхнул головой и пожал плечами: — Всех к тебе посылаю едва ли не на верную смерть, хотя задание — проще простого! Если уж они не смогли убежать, то тогда им не было места среди нас, — на этой фразе Поль посмотрел на Чую и, заметив его лицо, поспешил добавить: — Ох, нет, скажу по-другому: если они готовы были отдать за тебя жизнь, то земля им пухом, почести, слава и всё такое. Именно из-за того, что мне никто так и не донёс, жив ли ты там, мне пришлось действовать самому. Вижу, что тебя там холят и лелеют. Не так, как любимый старший брат, правда? — Верлен подошёл, но не вплотную, а в обход, зашагав вкруг Чуи. — Очень даже хорошо, что тебе там нравится, но… — его руки обрушились Чуе на плечи, а голос зазвучал прямо над ухом: — Тебе не стоит забывать, для чего ты там находишься, Тео. Если щенка Мори не смог убить я, это должен сделать ты. Ты помнишь об этом, Тео? Чуя не понимал, в каком уголке земли находился сейчас его любимый старший брат и что за человек стоял сейчас за его спиной и разговаривал с ним всё это время. Это был не Поль. Это был кто-то другой. — Не… — Чуя едва выдохнул это сквозь зубы. — Что-что? Плохо слышу. Повтори погромче. — Не называй меня так! Накахара резко дёрнулся назад, махнув рукой наотмашь и ударив Верлена в грудь. Тот отшатнулся назад, а Чуя, отскочив на середину до боли родной арены, встал напротив него. Верлен, нахмурившись, прижал руку к груди, а Накахара с ужасом уставился на свои руки. Он смотрел то на свои ладони, то на старшего брата и не мог ничего сказать. — Тео, — начал Поль с нервной усмешки, — что это было? Чуя не ответил. Он пошевелил пальцами и опустил руки, молча уставившись на старшего брата. Свет маленькой жёлтой лампы падал теперь на Чую, а Поль стоял в тени. — Я… Поль, я понимаю — они, — Накахара говорил сбивчиво и быстро, — но своих людей… Почему ты их не жалеешь? Они готовы ради тебя и ради меня на всё. Ты сделал из них пушечное мясо. — Я? — Поль вскинул брови и сделал шаг ближе. — Твой отец делал из них наёмных убийц. Я переманил их на свою сторону в качестве наёмных убийц. Если они стали пушечным мясом, я не приложил к этому ни единого усилия. Значит, они выполнили свою роль и больше мне не- — А я для тебя тоже пушечное мясо? Верлен раскрыл рот, но так ничего и не сказал. Он смотрел на Чую широко раскрытыми глазами, и нижнее его веко слегка подёрнулось. Когда он сделал шаг ещё ближе, Чуя не сдвинулся с места, смотря на старшего брата снизу вверх. Когда Поль оказался на расстоянии двух шагов, Чуя до боли сжал руки в кулаки. Мир сузился до светло-голубых глаз напротив, смотрящих прямо в душу, и ничто, даже шум за стенами и мелькание света, необычное для этого места, его не волновало. Когда в дверь раздался мощный удар, Верлен не шелохнулся, словно знал, что этот звук произойдёт. Чуя проследил за тем, как он отвёл руку в сторону и как эта рука в мгновение приблизилась к конопатому лицу, а затем раздался хлёсткий удар, оглушивший на несколько секунд. Чуя рухнул на бок, закрывая ладонью вспыхнувшую щёку и не в силах контролировать брызнувшие из глаз слёзы. Поль смотрел на него сверху вниз, сжав руки в кулаки, и лицо его было скрыто темнотой. — Никогда не смей мне такого говорить, ясно? — проговорил он, после чего раздался второй, более фатальный, удар в дверь — и она вылетела с петель. Верлен двигался быстро. Рванувшись вбок, он одним движением руки сорвал половину карты с фотографиями. Раздались выстрелы, одна из пуль попала Верлену прямиком в ногу, но он, вовремя подскочив и не опираясь на неё, успел забрать с кресла плащ и шляпу, а после умчался в небольшой коридор. Судя по скрипу дверей, он вылетел в один из запасных выходов, и на улице вновь раздались выстрелы — было бы глупо не ждать облавы со всех сторон. — Чуя! — раздался знакомый голос, и, когда мимо Чуи, как в замедленной съёмке, пронеслись люди в чёрных одеждах, к нему кто-то подбежал и встряхнул за плечи, рухнув на колени рядом. — Чуя, ты не ранен? С тобой всё в порядке? Чуя! Его лицо взяли в руки, несильно встряхнув и заставив посмотреть на себя. Перед ним сидел Осаму, и, как только Чуя сосредоточил на нём ошарашенный взгляд, лицо Дадзая изменилось: с испуганного оно вдруг стало совсем печальным, будто тот вот-вот заплачет. Его ладонь накрывала ладонь Чуи, прикрывавшей горящую щёку, но в свете лампы Осаму увидел красный отпечаток руки. Ничего не сказав, он скользнул руками по плечам Чуи и крепко обнял его, прижав к себе. — Чуя, я… это он из-за меня… сволочь!.. я так беспокоился… Чуя ничего не ответил. В голове его всё ещё звучали последние слова Поля. — Он сбежал! — раздавались голоса силовиков между собой, но Дадзай тоже поднял на них голову. — Предводитель Восстания убил всех и сбежал! Эти слова тоже пронеслись на подкорке сознания не более чем эхом. От Поля ничего другого было и не ожидать: наёмный убийца, его не застать врасплох. Чуя может представить лежащие тела с перерезанными глотками снаружи. Может, но не будет. Он молча поднял руки и коснулся ими плечей Осаму, по-прежнему глядя куда-то вниз, в пол, и обнимая Дадзая в ответ. Пальцы в чёрных перчатках сжались на чёрном пиджаке, и Осаму, вздрогнув, не рискнул двинуться. Чуя тяжело вздохнул и, зажмурившись, ткнулся лбом в его плечо. Вот кто о нём действительно беспокоился. Как бы странно это не звучало. С этого момента Накахара Чуя наизнанку вывернется, но Дадзай Осаму останется жив любой ценой.