***
— Танума, не объяснишь мне вот эту формулу? — Таки, смущаясь, вытянула перед собой руки с тетрадью по математике. — Я последнее время практически ничего не понимаю из объяснений учителя. Всё так сложно. Извини, что надоедаю. — Да нет, что ты. Я с удовольствием помогу. — Танума взял протянутую тетрадь и перевернул несколько страниц, чтобы оценить, насколько много придётся объяснять. Тема была не из самых сложных, но Таки последнее время вела себя на уроках довольно рассеянно и всё время рисовала что-то в учебниках, вместо того чтобы слушать учителей. — Так, давай начнём отсюда. Первообразная — это… — …функция, производная от которой равна данной функции. Это я знаю. Я не понимаю, как это работает, — нетерпеливо перебила друга Таки. — Так я и пытаюсь объяснить, — нахмурился Танума, начиная писать на последней странице тетради какой-то пример. — Смотри сюда. Нацумэ оторвался от манги, которую читал, и с улыбкой посмотрел на этих двоих. Ему в очередной раз стало непонятно, почему Танума не признаётся Таки, что та ему нравится. А ведь они здорово подходили друг другу. Сам Нацумэ периодически отбрасывал свою извечную тактичность и пилил по этому поводу друга, пугая тем, что время будет упущено и Таки начнёт встречаться с кем-то ещё, — на неё ведь многие ребята поглядывали с интересом и честно ждали именно её шоколад в Валентинов день. Тот же Нишимура, у которого никогда не получалось толком поговорить ни с одной девчонкой, второй год не оставлял попыток добиться взаимности. Но Танума почему-то всё время медлил. Сначала хотел вручить ей шоколад в Белый день, но в итоге отговорился тем, что в это время дарят только ответ, а не делают первый шаг. Следующая попытка была намечена на летний фестиваль фейерверков, но как раз накануне его Танума уехал с отцом в Киото. Потом был школьный фестиваль, где класс Таки устраивал дом с привидениями, но сама Таки в это время болела и лежала с высокой температурой дома. А сейчас уже близилось Рождество — самое время для влюблённых парочек. Нацумэ думал, что если он не раскачает до этого момента Тануму на признание, то сам тот уж точно никогда не откроет Таки своё сердце, считая, что все неудавшиеся попытки — знаки. — Ну, теперь хоть что-нибудь понятно? — мягко спросил Танума после очередного примера, решённого под его чутким руководством. — Даже не знаю, — Таки рассеянно потёрла лоб и наморщила нос, словно вот-вот заплачет. — Дурацкие первообразные! И кто их только придумал. — Они не сложные, нужно просто запомнить формулы, — Танума дружески потрепал Таки по волосам. Он стоически держался, чтобы не придвинуться к ней вплотную, и сидел почти в проходе между столами. — Я пытаюсь их учить, но от этого только голова болеть начинает, — Таки тяжело вздохнула и встала, собирая тетради и ручки. — Наверное, я не такая смышлёная, как казалось раньше. В старших классах всё слишком сложно. Я столько учу и так устаю, что иногда не могу вспомнить, когда успела лечь в кровать. Только в голове что-то ничего не откладывается. Она вышла из класса, расстроено ссутулившись. Танума и Нацумэ проводили её недоумевающими взглядами. — Странно, — первым подал голос Танума. — Она не заболела? Как-то на неё непохоже — хандрить и уставать. — Не знаю. Может авитаминоз? — Нацумэ вспомнил, чем его обычно пугала Токо-сан, заставляя пить витамины и подкладывая побольше овощей в тарелку. — Но вообще, да — не узнаю Таки. Она ведь одна из лучших учениц на потоке. Они могли бы ещё долго строить гипотезы относительно странностей в поведении подруги, но прозвенел звонок, и ребята потянулись обратно на уроки. Правда, даже в классе мысли Нацумэ оставались с друзьями. Только теперь по совершенно другой причине — его ждала математика, контрольная и те самые злосчастные первообразные, которые недавно разжёвывал Таки Танума. Нацумэ даже пожалел, что не слушал объяснений, хотя стоило бы: сам он никогда не был на короткой ноге с математикой.***
Почему я раньше не ис-спольс-совал людей как временное вмес-стилище? Непоправимая ошибка… С-столько времени потрачено впус-стую, когда можно было нас-слаждатьс-ся жис-снью и трапес-сой. Нас-сколько проще получить желаемое в теле этой девчонки, чем раньше — когда я с-сахватывал тела кабанов или волков. Хотя я с-скучаю по времени, когда меня боялис-сь с-с первой минуты, едва с-савидев ис-сдали. Чуять аромат с-страха жертвы и идти по этому с-следу — выс-сшее наслаждение. Но с-сейчас-с я пос-снал новое: ис-сумление в глас-сах жертвы, когда твои клыки и когти уже рас-сдирают её нежную кожу или перекус-сывают хрупкие с-сапяс-стья, а она ещё не верит, что проис-сходит на с-самом деле. Или с-сапос-сдалая реакция, с-сас-ставляющая будущий ужин метаться в панике, когда отрес-саны вс-се пути к бегс-ству, а с-саодно и оторваны ноги. Пожалуй, человечес-ское с-сердс-се еще вкус-снее, если оно не ус-спело ис-спытать ужас-са. Как у этой женщины. Такое большое и теплое… С-слегка приправленное тонким налетом жирка и так аппетитно пос-скрипывающее на с-субах трубками вен и артерий. Мы ведь её не обманули — нам дейс-ствительно нужна была помощь. Я так долго не ел! Жаль с-съес-сть её вс-сю не удас-стс-ся: недос-статок этого тела, в котором я с-сейчас-с нахожус-сь, — с-совершенно невмес-стительное. Надо выбрать с-самые лакомые кус-сочки…***
Таки проснулась от холода. Угли в старинной жаровне, оставшейся от дедушки, погасли, и комната успела снова вобрать в себя холод. Сама Таки спала на своей кровати, но лежала поверх одеяла и уже успела озябнуть и покрыться гусиной кожей. Странно, она снова не помнила, когда успела перебраться от напольного столика, за которым делала уроки, сюда. Неужели заучилась до того, что стала делать что-то в полусне? Таки спустила ноги на пол и чуть не закричала. Её ступни до самых щиколоток были покрыты чёрно-бурой грязью, словно она всю ночь ходила по раскисшей от дождя дороге. Это было уже действительно страшно — неужели она стала лунатиком? Таки много слышала историй о людях, которые ходят и делают что-то во сне, а потом ничего подобного не помнят и считают, что провели всю ночь в своей кровати, мирно посапывая и видя сны. Она ещё знала, что среди них был большой процент смертей по неосторожности, когда они забредали в своих хождениях на крыши или шли по перилам и срывались вниз. Таки в испуганном жесте прикрыла рот лдонью. Губ коснулось что-то неприятно шероховатое, словно на пальцы что-то было надето. Таки отняла руку от лица и посмотрела на неё, затем подняла к глазам вторую. На этот раз крик сдержать не удалось: кожа на пальцах и ладонях была вся в потёках какой-то бурой жидкости, засохшей местами корочкой, а под ногтями чернели кусочки чего-то непонятного или просто грязь — словно ими рыли землю. Таки не хотела даже представлять, что она могла делать ночью, чтобы так выпачкаться. Что бы ни происходило, это было не в доме, так как и постель, и её пижама были чистые. Таки набрала офуро, согрела воду и, прежде чем погрузиться в неё, вымылась под душем едва не до скрипа. Честно говоря, в голову лезли совсем нехорошие мысли, навеянные кучей пересмотренных ужастиков. Таки передумала всё: от психических расстройств до одержимости демонами. Но, как горячая вода расслабила напряжённые мышцы, так и паника в голове улеглась. Таки решила не говорить пока никому: вдруг это всего лишь переутомление от учебы? В конце концов, даже если в неё кто-то вселился, то рядом есть Нацумэ и Танума — они почувствуют, если что-то не так. А если дело в её психике, то тем более не стоит никого пугать, а сначала надо сходить к врачу.***
В день, когда выпал первый снег, Нацумэ с друзьями не спеша шли домой из школы. Воздух был прозрачным и немного влажным, рыхлые шапки, налипшие на ветви деревьев, уже соскальзывали с них и встречали землю с глухим хлопком. Нишимура ещё пытался поначалу затеять снежную баталию, но намочил рукава быстрее, чем успел слепить пристойный снежок. Какое-то время все шли молча и только улыбались, наблюдая, как впереди младшеклассники катаются на портфелях по склону насыпи рисового поля, пока всё не растаяло. — Нацумэ, — осторожно начала Таки, когда они остались втроём с Танумой, — а ты всегда чувствуешь, если рядом с тобой ёкай? — Не всегда, — ничуть не удивившись, ответил тот. Он уже привык, что Таки вдруг задавала вопросы невпопад, когда ей на ум приходило что-то из дедушкиных книжек. — Если ёкай слабый или не хочет, чтобы его видели, то я его не почувствую, пока он сам не даст о себе знать. — А я думала, что ты их всегда видишь, — разочарованно протянула Таки. — Спасибо Ками-сама, нет, — облегчённо рассмеялся Нацумэ. — Я бы ещё в детстве с ума сошёл, если бы знал, что они всё время рядом. Они ведь тоже могут маскироваться и боятся нас не меньше, чем мы их. Я иногда не замечаю, что рядом что-то есть, пока Сэнсэй мне не скажет. — А-а… А когда Танума был одержим, ты сразу понял? — Таки задала вопрос, который явно интересовал её гораздо больше предыдущих. Нацумэ задумался, стараясь вспомнить ту ситуацию, состояние друга и свою реакцию — пауза затягивалась. Первым подал голос сам Танума: — Мне трудно судить, я тогда местами выключался из реальности, когда аякаси брала верх. Но мне кажется, что Нацумэ понял всё не сразу. — Так и есть, — покивал Нацумэ. — Я сначала искренне удивился поведению Танумы, а только потом заподозрил неладное. — А может быть так, что вообще нельзя определить, что внутри человека… или предмета — ёкай? — Таки, казалось, затаила дыхание. — Даже не представляю. Скорее всего, такое возможно. Но лучше о таких вещах спрашивать у сэнсэя, — пожал плечами Нацумэ, не зная, обрадует или огорчит её такой расплывчатый ответ. Он отвлёкся на пересекающую небо птицу в блестящем оперении и восхищённо проследил за ней. Не было никаких сомнений, что это ёкай, Нацумэ хотел бы показать его друзьям, но те бы ничего не увидели. Его кольнуло осознанием этого вперемешку со стыдом, и, по привычке, оставшейся с детства, он спохватился, стараясь смотреть только на пушистые облака, подкрашенные по краям закатным солнцем. Нацумэ опустил взгляд на друзей и понял, что даже если бы решил привлечь их внимание к сверкающему ёкаю, он не добился бы успеха: Таки шла, понурив голову, и погрузившись в явно невесёлые мысли, а Танума, переживая, неотрывно наблюдал за сменой эмоций на её лице. Не нужно было видеть его глаз, чтобы понимать, что они оба смутно чувствовали, что с нею что-то происходит, но не представляли, что с этим делать или как помочь.***
Иди с-са мной, человечес-ский детёныш, иди же… Нежный… Вкус-сный… Ты ведь хочешь ус-снать с-секрет, который дос-ступен только онеи-чан? Мы покажем тебе такое, что ты никогда не видел. Ты не с-сабудешь этого до конс-са с-своей никчёмной жис-сни. Правда, она будет очень короткой, но с-са пос-священие в таинс-ство надо платить… Да, глупый детёныш, идем с-со мной… В лес-су нам никто не помешает. С-сначала я с-съем твои большие голубые глас-са — никогда таких не видел и не пробовал. А ты будешь ус-слаждать мой с-слух во время трапес-сы с-своими криками. Никогда не с-слышал ничего крас-сивее с-стонов и воплей боли. Потом я вырву твой яс-сык и буду медленно пережёвывать его, и с-смаковать каждый кус-сочек, пока ты будешь с-сахлебыватьс-ся с-собс-ственной кровью. Но ещё до того как в тебе погас-снет пос-следняя ис-скра жис-сни, я выпью эту алую с-соленую жидкос-сть до пос-следней капли. Это с-самое вкус-сное в человечес-ских детёнышах.***
Утренние новости, которые всегда слушали в доме Фудзивара за завтраком, сегодня были ошеломляющими: в окрестностях Яцухары был найден уже третий труп, зверски изуродованный непонятным зверем. И это за какие-то две недели. Нацумэ, привыкший к странностям и происшествиям потустороннего мира, был удивлён, что в их всегда спокойной — в остальных отношениях — деревеньке может случиться что-то вполне реальное, но подходящее больше для сценария фильма, чем для повседневной жизни. Первое тело — если его вообще можно было так назвать, потому что найдена была только бесформенная куча, состоявщая из окровавленных лохмотьев одежды, фрагментов костей, кожи и мышц, — нашли работники «Нанацудзи» едва ли не на пороге магазина, который после этого закрыли. Полиция говорила — на пару дней. На деле же вторую неделю шторы магазина были плотно задёрнуты, а территория рядом с ним так и осталась размечена полосатой лентой. Второй труп был гораздо больше похож на нормальный, если бы не вырванные сердце, лёгкие и печень. Причём по Яцухаре сразу разнеслись слухи, что криминалисты сделали вывод по следам на месте преступления, будто бы все травмы были нанесены несчастной женщине, возвращавшейся последней электричкой из города, ещё при жизни — в маленьком поселении даже секретная информация сразу становится достоянием общественности. Тело, как и кровавые брызги, были найдены недалеко от железнодорожной платформы начальником станции. И вот теперь туристы наткнулись на совершенно чудовищную находку — тело второклассника. Его до этого пару дней искала вся деревня, родители и учителя надеялись, что ребёнок просто заплутал где-то в лесах вокруг Яцухары, как случалось порой. И тут такой удар — мальчик мёртв, а журналисты намекают на связь этого трупа с первыми двумя. Токо-сан выронила посуду, которую вытирала, тоненько пискнув, прижала руки ко рту и заплакала. У её ног переливались лаком осколки одной из пиал, которые заказывал её муж, а Нацумэ привёз год назад. — Токо-сан! Токо-чан! — подскочили к ней оба. — Он же совсем малыш ещё, — только и смогла выдавить она между всхлипами. А потом повернулась к Нацумэ и погладила его по волосам. — Не вздумай ходить в лес, пожалуйста. И поздно тоже не гуляй. — Токо-чан, он же не маленький — всё понимает, — погладил жену по плечам Шигеру-сан. — Всё равно! Ты, если хочешь погулять с друзьями, лучше приводи их домой. Они не помешают, — умом Токо-сан понимала, что от всего Нацумэ не оградить, особенно на пороге взрослой жизни. Но сердцем ей хотелось как можно лучше защитить своего родного неродного сына. — Я обещаю не задерживаться — сразу после школы домой. Тем более, столько задают учить перед каникулами. — Нацумэ всё ещё смущала такая откровенная приязнь со стороны Фудзивара, но от неё каждый раз было так тепло, что он готов был выполнять любые просьбы приёмных родителей. Когда он пришёл в школу, оказалось, что страх за своих чад накрыл сегодня не только его дом. Большая половина младших и средних классов не пришли на занятия, да и в старшей параллели тоже нашлись свободные парты. И этим дело не закончилось: по школе пополз слух, что ребёнка нашли не просто мертвым. Одни говорили, что его изуродовали: глаза выклевали птицы, а бродячие собаки отгрызли уши и пальцы. Другие твердили, что из него выкачали всю кровь, словно на того напал вампир. Третьи вообще расписывали в красках, как маленького мальчика насиловали и убивали под покровом ночи. Когда все эти толки дошли до учителей и родителей, то посещаемость занятий стала ещё хуже. В классе Нацумэ постоянно присутствовало десять человек. У Танумы — и того меньше. Таки не ходила в школу дня три, друзья уже начали беспокоиться, но она вдруг пришла посреди недели. Бледная, с тёмными кругами под глазами и платочком, который всё время прижимала ко рту. — Что случилось, Таки? — спросила Сасада, едва та подошла к шкафчикам с обувью. — Всё хорошо, — виновато поклонилась Таки. — Просто отравилась чем-то. Два дня вообще встать не могла — ползком по дому передвигалась, так болело всё и рвало постоянно. — Ты почему не позвонила, у меня же мама врач, — сразу же перешла в режим опеки Сасада. — Да нет, не надо беспокоиться. Всё уже почти прошло, — Таки снова поклонилась, и у неё слегка порозовели бледные щёки. — Это простое отравление. Главное, чтобы всё вышло, а потом организм сам себя долечит. — Ну смотри сама. Танума и Нацумэ стояли рядом, но даже не знали, что сказать. Всё-таки в такого рода ситуациях они терялись, как истинные мужчины. А вот Нишимура наоборот — не сидел сложа руки. Он как-то сразу взял заботу о болезненно истончившейся Таки в свои руки: таскал портфель, приносил второй бэнто с лёгкой для усвоения едой, встречал перед школой и провожал домой. Глядя на такую доблестную опеку, Танума как-то совсем понурил голову.***
С-самое приятное — наблюдать с-са агонией. Когда людишки, ещё живые, с-слышат хрус-ст с-своих рёбер, с-собс-ственные придушенные хрипы, с-с ужас-сом с-следят с-са когтями, впивающимис-ся в их податливые тела, за лентами кишок, тянущимис-ся ис-с их рас-споротых животов… Этот нас-сойливый мальчишка дос-ставил мне удовольс-ствие с-своей агонией. Правда, вс-сё проис-сошло с-слишком быс-стро — уж больно шумный и прис-ставучий он был. Хотя его можно понять. Ис-с ус-ст этой девочки любая с-скас-ска с-свучит как правда. Или это глупые людишки с-слишком доверчивы? Или похоть вс-сегда берёт верх над ос-стальными инс-стинктами? В этом ёкаи и люди с-схожи, как ни печально в этом прис-снаватьс-ся. С-стоит вос-спылать желанием к другому с-сущес-ству, и ты уже не помнишь с-себя, не думаешь об ос-сторожнос-сти, не видишь ничего вокруг… Так я и окас-салс-ся с-сапечатан в былые времена. Ар-ргх! Жаль, что эта куча ис-скорёженной плоти у ног девчонки была прос-стым с-смертным. Как бы я хотел отведать печень оммедс-си!***
— Нянко-сэнсэй, ты где пропадал? — Нацумэ недовольно смотрел на полупьяного толстого кота, который, как обычно, ввалился в окно с грацией слона в посудной лавке и разлёгся на тестах по математике. — Ты забыл, с кем разговариваешь? — обволакивая перегаром и ароматом тухлых червей всё вокруг в радиусе двух метров, Мадара как бы невзначай теребил когтистой лапкой листы, испещрённые клетками с заданиями и вариантами ответов. — Ты забыл, что меня охраняешь? — Нацумэ даже закашлялся от столь сильного амбре, которым благоухал Мадара. — Ками-сама, ты что — в помойке жил эти дни? — Ну так помой меня, если… Ха-ха, «помойка» — «помой»! Оцени игру слов, — несмотря на кошачью морду, Мадара явно довольно улыбался. Нацумэ тяжело вздохнул и потащил несносного ёкая в ванную. Устроив возмущённо фыркающему Мадаре контрастный душ, он успел и выкупать того и выветрить из его головы винные пары. Часом позже чистый и высушенный кот недоверчиво трогал лапкой креветки в темпуре, высунувшие свои хвосты из голубой пиалы, поставленной специально перед ним. — А где та посудина, что ты коряво разрисовал в том году? Ты мне в ней еду всё время носишь. Знаешь ли, я консерватор — не люблю изменять привычкам, — оскорблённости в интонациях Мадары не было предела. Что правда не помешало ему, ловко подцепляя когтем креветку, умять их одну за другой. — Разбилась утром. Сидел бы дома — знал бы всё, а не спрашивал, — Нацумэ готовился к переводному тесту и не собирался отвлекаться на постоянные недовольства кота, которые тот забудет через полчаса. — Хм! И где мои булочки из «Нанацудзи»? — теперь голос Мадары больше походил на капризные вопли младенца. — Хочу, хочу, хочу! — Обойдёшься без булочек: магазин закрыт, пока идёт следствие. Если вообще после такого откроют — веру в несчастливые приметы не отбросишь, даже если преступник найден. — А что там расследовать? — недоумевающее зевнул Мадара. — Люди ничего не найдут — это работа ёкая. Кто-то давеча сломал печать. Я тебе уже говорил, что осторожнее по лесу ходить надо — у вас в Яцухаре такого поназапечатано, что диву даёшься. — И что же — так и будет он теперь людей жрать? — возмущению Нацумэ не было предела. Он посмотрел на кота, устраивающегося спать, и требовательно его позвал. — Сэнсэ-эй? Не притворяйся, я знаю, что ты не спишь! В подтверждение своих слов Нацумэ запустил в Мадару дзабутоном. — Ты что творишь? Жить надоело? — Шерсть на его загривке встала дыбом, и он теперь напоминал увесистый пушистый мяч. — Надо что-то предпринять! Раз люди тут бессильны, то надо чтобы ёкаи что-то сделали. — Ты столько лет якшаешься с нами, а так и не понял — нам всё равно. Ни один ёкай не поднимет руку на другого, если тот не будет угрожать лично ему. — Мадара фыркнул и снова начал устраиваться для сна, но теперь на том самом дзабутоне, которым в него запустил Нацумэ. — Популярно объясняю для недоходчивых: всем только на руку, если людей вокруг станет меньше. Мы вас не любим, либо боимся, либо считаем за надоедливых мух. Ёкай, питающийся человечиной, для нас словно ваши службы, борющиеся с паразитами. — А если съедят меня? — Нацумэ прибегнул к постоянному аргументу в спорах с Мадарой. — А мне что за горе? Я только быстрее получу тетрадь, — ощерился тот, но в глазах полыхнуло недоброе, словно кто-то нарушил границы его территории. — Так что сам осмотрительней будь, да не лезь на рожон. Спал Нацумэ в ту ночь плохо, всё время ворочался и обдумывал слова Мадары. Как же так вышло, что в окрестностях Яцухары появилась какая-то враждебная сущность, а никто ни сном, ни духом? Он сам не чувствовал никаких изменений, но что говорить про человека. А как же другие ёкаи? Обычно Хиноэ или Мисудзу приходили и предупреждали о новой нечисти, если та вела себя агрессивно. Хотя, когда он последний раз видел хоть кого-то из местных ёкаев? Из-за всей этой истории с цепочкой преступлений в деревушке сложилось нечто похожее на комендантский час — взрослые несли подобие добровольного караула и следили за тем, где и когда гуляют дети, не давая тем самостоятельно ходить в лес и вообще за пределы пары соседних улиц. Большинство ребят сидели безвылазно дома, даже Танума. Он появлялся на уроках только в те дни, когда отец мог проводить его утром на занятия и забрать после. Токо-сан и Шигеру-сан, услышав об этом, предложили Тануме пожить у них, но тот отказался оставлять отца в лесном доме одного. А последний вежливо отмёл гостеприимное предложение Фудзивара, высказанное и в его адрес, решив, что в такое время непростительно закрывать святилище. В общем, всё было сложнее некуда. И ещё эти странные вопросы Таки накануне убийства второклассника не давали покоя. В свете всего произошедшего они казались, как минимум, подозрительными. Она что-то знала или видела — в этом сомнений не оставалось. Нацумэ решил поговорить с Таки завтра на перемене. Она не будет скрывать от друзей правду — только не после всего, что им довелось уже пережить вместе. Но задуманное осуществить не удалось. Первое, что увидел Нацумэ, стоило утром перешагнуть порог класса, — заплаканного классного руководителя, идущего с белой лилией в мерном стаканчике из химического кабинета. Сердце ёкнуло: учитывая количество отсутствующих на занятиях, на чьё же место поставит? Нацумэ ожидал чего угодно, но не этого. Изящный цветок с тяжёлым ароматом поселился на соседней с ним парте, где всегда сидел весельчак Нишимура. Всех в классе придавило гнетущей тишиной. Никто не хотел смотреть туда, где цвело свидетельство кошмарных событий, окруживших Яцухару. Никому не верилось, что эти смерти коснулись теперь каждого из них. — Танума, Танума! — Нацумэ бежал к другу через всю площадку. Он уже думал, что того, как и Таки, вообще не будет сегодня, и несказанно обрадовался, когда увидел две фигуры у школьных ворот. — Привет, Нацумэ, — по болезненному выражению на лице Танумы ясно читалось, что он уже слышал о Нишимуре. — Не знаешь подробностей? Говорят, что он проводил вчера Таки и потом пошёл домой, но почему-то решил сделать круг через плотину. И вроде его до сих пор по всей реке собирают… Нацумэ передёрнуло: от картины, представшей перед глазами, и от тона, каким это было произнесено. — Тебе что, всё равно? — не удержался он от изумлённого вопроса. И тут же понял, как промахнулся, когда увидел растерянность и неверие в глазах Танумы. — Прости, пожалуйста. Прости. Я тоже не могу поверить. — Не знаю, как на уроках сидеть сегодня… — Погоди, давай прогуляем! Очень нужно! — Нацумэ вкратце обрисовал ситуацию с пожирающим людей ёкаем и напомнил о недавних вопросах Таки. — Мне кажется, что это всё как-то связано… — Я бы предложил поговорить с Таки, но ей сейчас, наверное, хуже, чем кому бы то ни было, — Танума замялся, явно мучаясь двоякостью ситуации: с одной стороны, у него погиб друг, а с другой, исчез соперник — душевного комфорта это, конечно, не прибавляло. Нацумэ же отмёл свои вечные сдержанность и стремление не причинять никому неудобств. Сейчас положение вещей было настолько серьёзным, что не осталось времени думать о скромности. Возможно, от нужных слов и действий в эту минуту зависело гораздо большее, чем просто спокойствие Таки. И не только её, а всей Яцухары. — Таки нет на уроках. Но поговорить нам с ней необходимо, как бы плохо она себя не чувствовала. Предлагаю не откладывать и найти её как можно скорее. Нам нужно отвлечь учителей и свалить с занятий. — Я скорее против, чем за, — это что касается Таки. Но в остальном ты абсолютно прав. Танума и Нацумэ задумались, но их размышления прервал звонок, возвещавший начало следующего урока. На скорую руку они решили, что оба разойдутся по классам, как ни в чём не бывало, но минут через двадцать отпросятся. Танума сделает что-нибудь с краном в туалете и позовёт дежурного учителя разобраться с проблемой. В это время Нацумэ, пользуясь отсутствием наблюдателя за входом, выскользнет из школы. Когда все будут заняты устранением протечки, Танума сделает вид, что возвращается на урок, и сам тоже покинет здание. Если всё пройдёт удачно, то он догонит Нацумэ через два квартала. Если же провозится слишком долго — побежит прямиком к дому Таки.***
Этот с-светловолос-сый мальчишка пахнет вкус-снее ос-стальных. Что он такое? Он не прос-стой человечишко, он не только утолит голод, но и подпитает мои духовные с-силы. Неужели он оммедс-си? Я так долго ждал мес-сти… Но то ли времена другие, то ли вс-сех пос-следователей оммёдо ис-стребили прочие ёкаи. А тут он — друг этой девчонки, чьё тело теперь мое вмес-стилище. Вот уж я покуражус-сь! С-сначала переломать вс-се кос-сти. Каждую по очереди. Вот одна хрус-стнула, ещё одна. О, выс-сшие с-силы, это ис-стинное блаженс-ство! Но почему он не с-сопротивляетс-ся? Где его инс-стинкты и с-саклинания? Хватит с-свать девчонку по имени! С-сейчас с-сдес-сь я, и она не ус-слышит! Не порть мою трапес-су — с-сопротивляйс-ся, борис-сь с-са жис-снь! Какое же у него нежное мяс-со. Ещё, хочу ещё! Вгрыс-сатьс-ся, рас-срывать! Вкус-сный… С-сладкий… Пожру тебя вс-сего…***
Нацумэ не успел ничего понять: только что ему открыла дверь бледная и заплаканная Таки, почему-то не хотела пускать в дом, неловко пряча босые ноги под полами одеяла, в которое она куталась, как в халат или пальто, а в следующую секунду что-то в ней неуловимо переменилось и она абсолютно сухими глазами посмотрела на гостя, виновато улыбнулась и потянула его за руку внутрь. — Таки, ты как себя чувствуешь? — с волнением вглядывался ей в лицо Нацумэ. Может Танума был прав — не стоило её сейчас дергать? Она никак от отравления не оправится: кожа зеленая, глаза запавшие, похудела-то как — никто никогда её такой не видел. — Тебе чем-то помочь? Таки смотрела на Нацумэ странно, как-то уж очень по-взрослому. У него даже мурашки по коже побежали. Вдруг она резко помотала головой, и из-под слипшихся ресниц на Нацумэ взглянула прежняя Таки. — Таки, я… — Уходи отсюда, — горячо зашептала она, с трудом сдерживая всхлипы. — Уходи, пожалуйста. Я это не я. Я не понимаю, что происходит. Но точно ничего хорошего… Таки ещё сильнее закуталась в одеяло и зарыдала в голос. Нацумэ не сдержался, сделал те два шага, что их разделяли, и обнял хрупкую фигурку, трясущуюся от колотившего тело озноба. — Всё хорошо, ш-ш, — он принялся успокаивать её так, как обычно убаюкивают маленьких детей. Нацумэ решил, что скорее всего она откуда-то узнала про смерть Нишимуры, поэтому так переживает. Вскоре Таки в его объятиях затихла, приподнялась на цыпочки, уткнулась носом в складки шарфа и принялась глубоко и шумно дышать. Словно пыталась успокоиться. Глубокий вдох — замерла. И так снова и снова. Нацумэ почувствовал, как сползает с плеч Таки одеяло, и попытался его поймать, чуть присев на корточки. В этот момент она мотнула головой, и ее макушка встретилась с его лицом. Перед глазами потемнело, а по губам заструилась кровь — Нацумэ зажал сломанный нос и отшатнулся от Таки. — Рас-с… Это был какой-то незнакомый голос с враждебными интонациями. Но исходил он точно с того места, где стояла Таки. Нацумэ попытался проморгаться, чтобы понять, что происходит, но не успел он сфокусировать взгляд на фигурке перед ним, как та сделала какое-то почти неуловимое движение и оказалась у него за спиной, а потом и вовсе запрыгнула ему на плечи. Таки, если это всё ещё можно было назвать её именем, дёрнула шарф, затягивая его вокруг шеи, словно удавку, а потом кувыркнулась назад. Нацумэ только осознал, как его ноги отрываются от земли, — и откуда только силы взялись у истощённой девчонки! — а в следующую секунду он уже врезался в лестницу боком, тут же кубарем скатываясь вниз. Он не только чувствовал, но и слышал, как ломаются рёбра. — Два, три… — Таки, что с тобой? Никто не дал ему и секундной передышки. Стоило только попытаться подняться на ноги, как Таки с шипением накинулась на Нацумэ, пытаясь укусить и, в конце концов, добилась этого. Он застонал сквозь зубы от боли, чувствуя, как из плеча вырывают кусок мяса, и только тут смог как следует рассмотреть то, во что превратилась его подруга. Перед Нацумэ стояло нечто: руки были по локоть в крови — засохшей и свежей, — ногти, отросшие и местами обломанные, являли собой подобие когтей, лицо изменилось и превратилось в ощеренную маску, длинная свободная майка, заляпанная кровью и чем-то похожим на блевотину, порвалась с одной стороны и открывала небольшую девичью грудь, тоже запятнанную бурым. Первый ступор от голого женского тела не успел пройти, как это шипящее и осатаневшее существо снова кинулось на него. Нацумэ попытался отклониться, но нога подвернулась; он не удержал равновесия, неловко падая и чувствуя новую порцию боли. — Четыре, пять… С каждой цифрой в голосе Таки чувствовалось всё больше азарта. Нацумэ попытался сесть и осмотреть ногу — она была сломана, вывернута под неестественным углом, а в брючину изнутри упиралось что-то острое, и в этом месте по ткани расплывалось алое пятно. Бешеный вихрь снова швырнул Нацумэ на спину, но теперь Таки уселась у него на груди, наклонилась к самому лицу и, являя жуткий оскал, прошипела: — С-светлые глас-са… Вкус-сные глас-са, — с этими словами она принялась давить под глазное яблоко пальцами. Нацумэ попытался скинуть с себя одержимую, но не тут-то было. Попытка ухватить Таки за руку окончилась тем, что ему переломали пальцы. Нацумэ начинал теряться в реальности, захлёстываемый волнами боли. А острые пальцы давили всё сильнее, грозя лишить его глаза. Нацумэ не выдержал и заорал: — Не знаю, как… А-а! Как зовут тебя… А-а-а! Отпусти Таки. С жутким хлюпаньем и звуком лопающейся струны от левой глазницы разлилось онемение, мгновением позже сменившись адской болью. В сознании Нацумэ помутилось, он только успел подумать, что теперь будет как Матоба — с повязкой, и провалился в забытьё.***
Танума сидел у больничной койки, слушая мерно пикающие медицинские приборы, и смотрел в окно. Потому что смотреть на Нацумэ, лежащего уже который день без движения и каких-то позитивных изменений, было жутко. Слишком ярко в голове засела картинка, которую Танума увидел, войдя в дом Таки: распростёртое в неестественной позе тело, сидящий на нём сверху монстр, раздирающий кожу на груди и животе голыми руками. Уже потом он понял, что нечто, пытающееся докопаться до внутренностей Нацумэ, — это не ёкай и не чудовище. Этим грязным и растрёпанным, полуголым существом была сама Таки Ещё позже Танума заметил, что она пытается жевать что-то, на поверку оказавшееся глазом. И только когда прошёл первый ступор, в сознание пробилась мысль, что Нацумэ ещё жив, и с обоими — жертвой и нападавшей — надо что-то делать. Мгновение Танума колебался, ведь любил Таки, но в данный момент перед ним всё же был монстр, а не она. Как удалось оглушить и скрутить нечеловечески сильное тело, он не понимал до сих пор. Следующее, что помнил: с улицы приближались звуки сирены, сам он сидел и баюкал на своих коленях головы еле живого Нацумэ и мирно спящей Таки, а в открытое окно выскакивал толстый белый кот с проплешинами рыжего и серого на спине. С того момента прошло две недели, жизнь в Яцухаре возвращалась в свою колею. Только не для него, Нишимуры, Нацумэ и Таки. Один теперь жил в ином мире, второй лежал здесь, пока ему латали тело, а последнюю увезли в клинику для душевнобольных — никому не интересно было слушать про ёкаев и одержимость. Танума навещал каждого по очереди, но никак не мог заставить себя посмотреть на то, что от них осталось.