"Любовь моя как смерть опасна..."

      В городе в тёмное время суток бывает совсем не по-ночному светло, однако здесь, на отшибе, у мрачноватой автобусной остановки было довольно стрёмно. И тусклый свет от одинокого дальнего фонаря больше пугал, чем разгонял мрак.       Я невольно поёжилась. Я только что поняла, сколь по-дурацки у меня нынче всё не задалось. Бывает же такое: проснулась среди ночи и подумала, что уже шесть утра и пора вставать. Поэтому вскочила, на автомате съела бутерброд, выпила чашку кофе, совершила беглый утренний туалет, причесалась, оделась и вышла на улицу.       Продолжая ни о чём не думать, добежала до автобусной остановки и… стала ждать.       Ждала долго, мёрзла, нетерпеливо переминалась с ноги на ногу в зябкой осенней промозглости. И в конце концов всё же додумалась поглядеть на часы. Три часа ночи! Самое то, чтоб пойти в библиотеку…       Стукнув себя по лбу и не удержавшись от смеха над собой, я собралась уже пойти обратно домой, как вдруг заметила на остановке у пустынной дороги мужчину.       Странно. Вроде как не было его ещё минуту назад…       Или я просто не заметила его по рассеянности? Впрочем, какая разница… Да вроде никакой, вот только мужчина сразу привлёк моё внимание. Мне почудилось, что я его знаю. И даже очень хорошо. Слишком хорошо! Я столько о нём всего передумала и перемечтала, столько пересмотрела кадров и снов, столько успела написать, а не успела — ещё больше…       Хм… Да чушь какая-то! Примерещится же такое со сна!       Я мотнула головой и уже собралась уходить, как вдруг мужчина повернул ко мне своё широкое, заросшее густыми бакенбардами лицо, шумно втянул носом стылый ночной воздух и… хищно так, довольно осклабился.       Я замерла. Жутковатая (особенно в ночной полутьме), но при этом гипнотическая маньячная ухмылка человека действительно была знакома. Очень знакома. Можно сказать, до боли!       В ней блеснули четыре длинных острых звериных клыка — сверкнули и тут же спрятались за сомкнутыми губами.       Я, не отрывая взгляда от немигающих глаз, запустила руку в сумочку, где всегда лежал верный острый керамбит — стальной коготь, который до сего дня ещё ни разу не пришлось пустить в дело. Я специально держала его в отдельном кармашке, более не занятом никакой мелочью, а шнурок от его ножен всегда свисал наружу, чтоб потянуть и достать при необходимости.       Теперь, конечно, руки нервно подрагивали, но извлечь из сумочки орудие самообороны всё же удалось. И вот в руке уже лежит изогнутый, прекрасный, идеальный по своей форме клинок — точь-в-точь небывалых размеров кошачий коготь!       Мужчина зашевелился на своей скамейке и неторопливо, вальяжно встал. Господи, рост если и ниже двух метров, то не намного. Видно, извлечь нож незаметно не вышло…       — Только попробуй!.. — выдохнула я и с приятным для слуха звуком обнажила клинок ножа.       Не отрывая от мужчины настороженного и в то же время восхищённого взгляда, я ловила себя на мысли, что он даже более офигенный, чем в воображении.       Офигенный! Все самые удавшиеся природе черты как нельзя лучше подчёркнуты сногсшибательными бакенбардами, черной длиннополой одеждой, которая почти сливается с ночной полутьмой, и… когтями. Прекрасными, изогнутыми, как мой нож, когтями, коими он, продолжая загадочно и недобро ухмыляться, как бы невзначай поигрывал, то вбирая, то выпуская.       — А с чего ты взяла, будто мне нужна тощая сонная дурёха на пустой остановке в три часа ночи? — низко и хрипловато-бархатно, нарочито пугающе проговорил он, демонстрируя полнейшее пренебрежение к моей персоне.       Меня это, честно сказать, задело, но подумалось, что сейчас, наверное, самое время смыться. Обидно, конечно, от таких слов, но раз этот грубиян других не знает, то и… чёрт с ним?       Да, вот именно — чёрт с ним!       Я резко развернулась и пошла прочь от остановки. Нож в негодовании даже спрятать забыла.       Офигенный мужлан! Пф-ф!       Но не успела я сделать и десятка шагов, как была повалена наземь и распластана по пыльному растрескавшемуся асфальту. Впрочем, за мгновение до того, как встретиться с дорожным покрытием, мне подумалось, что будет больнее, но мощная когтистая оглобля, заблаговременно обхватившая меня, спасла от хоть сколько-то серьёзных повреждений. Джентльмен, ёлы-палы! Позаботился!       Сверху на меня давила неимоверная тяжесть, а в плечо болезненно впивалось несколько крупных острых когтей.       — А я думала, что тощая сонная дурёха на остановке в три часа ночи тебе и даром не нужна… — прохрипела я в асфальт, едва способная дышать под весом килограммов эдак в сто двадцать — не меньше.       — А с чего ты взяла, что я не могу передумать? — выдохнули мне в затылок сиплым довольным шёпотом.       Вот ведь гад!       Я попыталась скинуть с себя этого считай что медведя, но не сумела даже приподняться. В какой-то момент мне даже почудилось, что тяжесть эта заводит меня, но выбраться из-под центнера с гаком всё же стоило. Как минимум, из соображений простой необходимости поглощать кислород.       «Керамбит!» — вспомнила я о своём немом холодном телохранителе, который продолжала сжимать в руке и каким-то чудом не потеряла при падении.       Изловчившись, я вывернула руку и, кажется, сумела кольнуть мужчину кончиком ножа.       — Вот с… тварь! — прорычал когтистый человек, а я не преминула воспользоваться его замешательством: дотянулась зубами до руки, всё ещё державшей меня, и от души прижала жилистое мужское запястье зубами.       — Да ты ж, твою мать!.. — волна ругательств обрушилась на мою несчастную голову, но я, не обратив на неё внимания, принялась изо всех сил вертеться и сумела-таки в конце концов выскользнуть из-под придавившего меня тела. А дальше было дело техники: вскочить на сутуловатый загривок и приставить к горлу коготь-керамбит. Когда припрёт, я очень даже могу постоять за себя. Уж точно не беспомощная жертва.       Однако двуногий хищник, с которым я неожиданно поменялась ролями, отреагировал на это совсем не так, как любой другой человек на его месте. Вместо того, чтоб замереть в беспомощном недоумении, он, не боясь, похоже, остроты лезвия, поднялся вместе со мной на кошлах и, резко наклонившись, заставил потерять равновесие.       Я инстинктивно взмахнула руками, отняв нож от горла соперника, а тот, не будь дураком, перехватил мои руки и ноги и, будто набитый чем-то мешок, потащил в неизвестном направлении.

***

      Впрочем, направление я вскоре узнала. Он шёл как раз туда, куда не успели унести меня мои собственные ноги — к моему же дому.       — Виктор! — возмутилась я, так и не выпустив из пальцев керамбит, но не способная уже им воспользоваться, так как оба моих запястья были как в тисках намертво зажаты большой и сильной когтистой ладонью.       — Вспомнила имя! — насмешливо бросил мужчина через плечо. — А я уж начал думать, что так и будешь из себя актрису из погорелого театра корчить.       — Ты что творишь вообще? — возмутилась я, хотя смутные догадки уже начинали вырисовываться в моих спутанных мыслях. — Как ты сюда попал и что вообще происходит?!       — Ну как что? Ты ж сама вчера сказала, что если я срочно не придумаю чего-нибудь эдакого, горяченького, то ты уйдёшь от меня к какому-то там… Хрену болотному. К этому… ну, к геноциднику.       — К Эрену! — возмутилась я.       — Да без разницы! Всё равно он труп.       — А это ещё бабка надвое сказала! — руки у меня затекли, как в тугих путах, но я благодарила всех богов, светлых и тёмных, что на улице никого нет, и окна в соседних с моим домах не горят тоже. — Он обратится в титана и башку тебе оттяпает!       — Ну, это мы ещё поглядим, кто кому и что оттяпает, — почти что в голос рассмеялся главный герой моих многочисленных идиотских фантазий и, не сбавляя темпа, занёс меня прямой наводкой во двор моего же родного бревенчатого дома.       — А ты откуда мой адрес знаешь?.. — наконец-то пришло в садовую голову, но договорить я не успела, потому что Виктор Крид, накренившись всем своим внушительным корпусом и напугав меня едва ли не до икоты, ногой вышиб дверь в моё жилище…       — Ключ! Ключ же есть! — завопила я, как в гениальном старом советском фильме, но было, разумеется, поздно.       И не обращая ровным счётом никакого внимания на мой праведный гнев и отчаянные матюки (я умею, да, когда кто-то заслужит!), когтистый ввалился со мной на плечах в мою спальню.

***

      Там он со всей дури, будто я и впрямь была каким-то мешком, причём, с чем-то явно ненужным, швырнул меня с высоты своего почти двухметрового роста на кровать и, нависнув надо мной, нажал кнопку «ВКЛ» на музыкальном центре.       «МЕДВЕ-Е-ЕДЬ!» — взревела аппаратура чудовищно-прекрасным, мощным голосом незабвенного и вечно живого в фанатском сердце Горшка, и под грохот тяжёлой версии одноимённой песни Виктор эффектно продемонстрировал мне весь набор своих нечеловеческих зубов. Да так, что я то ли от испуга, то ли от восторга заорала, но в следующий миг, поглощённая любимой, взрывающей всё внутри музыкой, невольно залюбовалась Саблезубым. Как кролик — первым и последним в своей жизни удавом. Ну или как-то так.       Такой естественно-грозный, такой внушительно-страшный, такой непростительно милый…       Я сама не поняла, как начала восхищённо улыбаться, глядя на когтистой чудовище, готовое, может быть, сожрать меня живьём или ещё чего…       Однако пока я ловила обрывки мыслей своим в край смятённым сознанием, он вдруг зарычал, швырнул на пол свой любимый чёрный плащ и набросился на меня.

***

      Керамбит при падении на кровать я всё же выронила — в целях безопасности для самой себя, и он теперь, должно быть, сиротливо валялся где-то на полу, бессильно вопя о том, сколь сильна его безудержная ярость и решимость впиться в нахального обидчика своей хозяйки.       А меня, совершенно беззащитную, успели уже полоснуть когтями по плечу, вспоров одежду вместе с кожей. Боль обожгла, но в следующий миг утонула в страсти, во всепоглощающем любовании нечеловечески прекрасными чертами. Мелькнула даже глупая мысль о том, что утром, увидев на постельном белье бурые пятна, можно будет вообразить себя повторно потерявшей девственность, но в следующий миг пришло уже нечто куда более здравое.       Я — беззащитная? Я — буду просто так лежать и терпеть все эти доказательства дикой и неудержимой любви персонажа к автору? Да я сама его сейчас!       Рванув ворот Викторовой чёрной «многослойки», я столь же дико и неудержимо впилась в его шею, в самый кадык, и ощутила, как подействовала на него перспектива пережить не самые приятные ощущения. Да, у него всё заново отрастёт максимум через полминуты, но факт оставался фактом — я сумела если и не напугать его, то уж во всяком случае ввести в замешательство.       Однако в следующий миг не удержалась и стала страстно ласкать кадык губами. То ли съесть хотелось это «адамово яблочко», то ли занежить до судорог.       Напряглись в моих руках широченные плечи Виктора, напрягся низ моего живота. Сладко так и мучительно потянуло, засвербело, обожгло изнутри.       А я продолжала: поднялась губами к его подбородку, закопалась щекой в на удивление мягкую поросль и наконец припала к губам…       О-о-о-о-о! Вы думаете, это вот просто поцелуй и всё? Да вы ничего не знаете о губах Виктора Крида! Они же как лапы у кота — мягкие и тёплые, такие, что вряд ли на всей этой грешной земле найдётся хоть что-то более приятное для ошалевших кожных рецепторов. А за мягкостью этой прячется острота звериных клыков, и когда знаешь об этом, то от одной только мысли всё внутри замирает. Он вообще весь обманчив, как хитрый, непредсказуемый зверь, как многоликий древний тотемный бог: лицо широкое и мужественное, но не лишённое какой-то подкупающей, умиляющей плавности, взгляд обжигающий, несмотря на то, что цвет радужек — холодный, серый. И такие милые длинные ресницы — всё остальное уже по сто раз описывала. Но как перестать восхищаться?!       Он навалился плотнее, и я, под звуки агрессивной музыки и рвущейся бязи, вновь забарахталась под ним, потому что всё ещё хотела доминировать. Потом пусть поглавенствует вволю, но сейчас мне нужно было совсем иное.       Рука зашарила по постели в поисках опоры, но нашла…       Рукоять керамбита! Он не на пол свалился, оказывается, а на кровать! Схватив нож, я без всякого милосердия полоснула им Кридову шею, и тут же, пока он не опомнился и пока там всё не затянулось, будто и не было, под очередной раскат тяжёлого панк-рока, впилась в пораненное место. Будет знать, как царапаться!       Вязкая солоноватая капелька успела попасть мне на язык, и я долго посасывала то местечко над внушительной мужской ключицей, куда пришёлся удар стальным когтем.       Простыня затрещала ещё громче, и мне захотелось сообщить уже «зверю» о том, что постельное бельё нынче недёшево, однако вспомнив про выломанную дверь, предпочла мысленно махнуть на подобные мелочи рукой. Нет, ну в самом деле, сейчас меньше всего хотелось отвлекаться. Я стала торопливо снимать с могучих плеч один предмет одежды за другим и краем глаза видела в полутьме, как Виктор пытается расстегнуть штаны.       В голове у меня всё, полыхнув, окончательно разлетелось на части.       Подавив желание разрезать ремень и ширинку ножом и оставить своего любимого Витеньку без штанов, я всё же отложила керамбит и потянулась к застёжкам руками. Уколовшись, оттолкнула в сторону его неуклюжую когтистую ладонь и стала с упоением и нетерпением расстёгивать пряжку ремня, пуговицу и молнию. Это было, надо сказать, не так-то и просто — ткань натянулась, будто под ней вырос огромный каменный бугор, и почти не поддавалась моим манипуляциям. Предвкушая что-то совершенно невообразимое, я переместилась к этому «бугру» лицом, и <..данный отрывок, вопреки воле героя, подвергнут цензуре со стороны автора…> в следующий миг поняла, что уже потеряла всяческий контроль над ситуацией, потому что Виктор, буквально содрав с меня любимую вязаную юбку, колготки и нижнее бельё, остервенело ворвался в меня и дальше уже описывать было бы слишком сложно. Толчки были не иначе как баллов в двенадцать, кровать часто и жутковато скрипела в ночи, постель превратилась в гору рванья, а его хрип напополам с рычанием сливался с моими исступленными криками.

***

      Он развалился на истерзанной постели, заняв её всю, и мне ничего не оставалось, как примоститься прямо на нём, вдыхая запах взаимной страсти. Я и сама балдела от этого густого, терпковато-сладкого аромата, а уж как дурел он, с его-то чудесным обонянием, и вообразить сложно.       Будто подтверждая мои догадки, крылья его крупного, но очень красивого носа то и дело подрагивали, и я иногда терлась о них своим носом, в неодолимом желании приобщиться к этой его необычной способности и тоже ощутить всё происходящее с нами так же, как ощущал он. Впрочем, я же литературный двойник автора, и даже больше — практически сам автор, и я прекрасно знаю, как там у него и что, ведь столько раз с упоением и полным погружением думала и чувствовала от его имени.       — А ты круто нынче завернула, ничего не скажешь, — усмехнулся он в свои густые бакенбарды, будто сказочный кот в усы. Так я до сих пор и не решила, на кого он больше похож — на кота или на медведя: фигурой вроде бы косолапый, а выражением лица — котяра котярой! — Всех шалав, каких я знал, переплюнула. А я-то их знал немало.       — Мастер изысканных комплиментов! — Мне от его слов стало одновременно и неловко, и лестно, и смешно. — Лучше на моё плечо и на спину посмотри! А вдруг шрамы останутся?       Царапины — самая первая и более поздние — ощутимо саднили, и хотелось, чтобы этот дикарь по меньшей мере поцеловал их.       — Да ничего, — легкомысленно махнул он когтистой пятернёй, хотя, надо отдать ему должное, по болезненным распухшим бороздкам прошёлся и языком, и губами, отчего те и впрямь тут же почти перестали причинять неудобства. — Меня они не смущают — это же мои отметины! А других мужиков у тебя всё равно не будет. Кстати, завтра принесу тебе в постель голову этого… Хрена.       — Только попробуй! — вскинулась я и в подтверждение своих угроз защекотала ему бока. Однако он ловко поймал мои руки в свои и с силой, почти что до боли сжал, поэтому мне ничего не оставалось, как только обратить внимание на его пальцы. Облизывать когти — жуть, наверное, как негигиенично, но они так и влекли меня своими невозможными, изящно-смертоносными изгибами, своей опасной силой, своей необычностью и давней желанностью для меня.       — Принесу всё равно, — прошептал он, притянув моё лицо к своему и начав покусывать мои и без того набухшие губы. — Проявлю благородство и спасу его девку от сей суровой необходимости, — продолжил он, после каждой пары-тройки слов толкаясь языком в мой рот и получая страстные ответы. — Ознакомился намедни с их заварухой. Ничего так, живенько. Очень даже. Но Хрен — труп, запомни это.       — О-ой-й, — протянула я, — ты бы лучше дверь починил и бельё мне купил новое. Дуболом!       Виктор захохотал, сотрясаясь подо мной всем своим прекрасным, до последней клеточки любимым мною телом и вновь завладел моим.       — Всё возмещу моей бедной овечке, всё! — издевался он, грубыми ласками круша все, какие были, мои мысли. — Вот прямо сейчас начну возмещать!       Он перевернул меня, поднялся сам, навис надо мной и, удерживая как добычу, накинулся на меня с поцелуями.