Воскресенье обещало быть...

[Берлин, 05 Х 41, 12:30]. Решение Магды посвятить воскресный день внушительному списку покупок, было продиктовано, отнюдь, не острой необходимостью. В конце концов, времени до дня рождения Герды (пункт "подарок" стоял в списке первым) было ещё предостаточно. Нет, дело было в Йозефе. Точнее в его желчном характере. Нет, тоже не то. Дело было в желчном характере Йозефа, который сегодня накладывался на его отвратительное настроение, что делало пребывание в одном доме просто невыносимым. Поэтому наплевав на боль в сердце, фрау Геббельс, выбрав себе в компаньонки Хельгу и оставив остальных на попечение нянь, степенно направилась в сад — сообщить мужу о своих планах. — Сделай милость, не отвлекай меня этими женскими штучками, – процедил Геббельс, не отрываясь от созерцания фотографии какой-то старлетки. Качели, на которых он сидел, были полностью усыпаны ещё дюжиной подобных фотографий разных девушек. Под ними были разбросаны исчёрканные красным карандашом листы. ~ Магда задумчиво крутила в руках очередной шедевр шляпного мастерства. Покупать ничего не хотелось. Но, раз уж к Герде нельзя было заявиться без подарка, сбоило выбрать что-нибудь максимально уродливое и дорогое. Все равно носить она это не будет, а на ценник посмотрит в первую очередь. «Не отвлекай меня» — обидным шипением звучало в голове, мешая рационально мыслить. Он снова ее отталкивал. Как и всегда. Как в любой другой момент их жизни. Любовь ведь основана на доверии, да? Но о каком доверии может идти речь, если каждый из них занят своим делом и ненавидит, когда другой «отвлекает» его? — Магда? — окликнули её, и фрау Геббельс вернулась в реальность. Ирен Шелленберг смотрела на неё во все свои зелёные глаза, будто читая, как раскрытую книгу, видя насквозь. Это раздражало. — Вам что-то нужно, Ирен? — совершенно не вежливо отозвалась она, но Ирен, казалось, не обиделась. — Мне показалось, что вы колеблетесь с выбором. Она кивнула на руки Магды. В тех пестрели невозможными перьями и оборками две самые модные шляпы. — Хоть бы попалось что-нибудь с ядовитой жабой, — усмехнулась Магда, — Герде бы подошло. Ирен рассмеялась. — Вы говорите прямо как мой муж. «Муж». Магда нахмурилась. Ее-то муж никогда не говорит с ней ни о чем в унисон. — Вы чем-то расстроены? — забеспокоилась Ирен, — это связано с тем, о ком я думаю, верно? — Вы всегда такая прозорливая? — выплюнула Магда. Ей не хотелось разговора по душам. А, впрочем... — Вы сами напросились, — она сложила руки на груди, — теперь вам придётся услышать мою слезливую исповедь. — С превеликой радостью, — подыграла ей Ирен, и на душе у Магды почему-то стало спокойнее. Эта девочка, казалось, связывала ее жизнь и жизнь Йозефа невидимыми нитями, будто помогая им найти недостающие куски шёлкового полотна доверия. Того самого доверия, без которого не может быть любви. Ирен хотела было снова пошутить, но вдруг побледнела, покачнулась и наверняка упала бы, если бы не вовремя подставленный локоть фрау Геббельс. — Вам плохо? — Нет, все в порядке, — попыталась отшутиться Ирен, озираясь по сторонам. «Боится тревожить мужа» — усмехнулась про себя Магда, — «бедная трогательная крошка». Ирен, полностью совладав с собой, подождала, пока Магда расплатится за выбранную шляпку, и вдруг предложила то, от чего даже фрау Геббельс открыла рот от изумления. — А давайте пойдём в ресторан на соседней улице? Закажем картошки со шкварками из свиного жира и поговорим о ваших проблемах? От такого предложения не отказался бы человек и с самой мощной силой воли. Чего уж говорить о Магде Геббельс. Магда хотела было вежливо отказаться от странного предложения и уже почти сделала это, когда Хельга, крутившаяся по близости, дёрнула её за рукав: — Мам, а мы скоро домой? Я кушать хочу! Это разрешило сомнения женщины. — Два один в вашу пользу. Но все лишние сантиметры на вашей совести, Ирен! Девушка облегчённо рассмеялась. Видимо, до последнего не верила, что Магда согласится. — Справедливо. Тогда я коварно скину на Вальтера покупки и буду полностью в вашем распоряжении. Они заняли понравившийся юной фройляйн Геббельс столик у окна и стали говорить о всяких пустяках в ожидании заказа. Хельга, всегда по-особенному привязанная к матери, сидела, прижавшись к её плечу. — Милая, ты устала совсем? – Магда ласково погладила тёмные волосы дочери, – хочешь домой? Хельга отрицательно помотала головой, крепче прижимаясь к матери. Магда вздохнула. — Чувствительный ребёнок. Вечно за меня переживает... Хельга, мне кажется, или это Генрих? – прервав монолог, Магда обратила внимание дочери на молодую женщину, ведущую светловолосого мальчика по другой стороне улицы. Девчушка в один миг покраснела и потупила глаза. Женщины переглянулись. — Похоже, они идут в парк, – решила подыграть Ирен, – там же есть пруд с лебедями, верно? Хельга кивнула, смутившись ещё больше. — Малыш, если хочешь, иди к ним, – пришла на помощь Магда, – только пусть Ганс проводит тебя. — А можно? – девочка радостно улыбнулась, заглядывая в глаза матери. — Даже нужно, – легонько подтолкнула её женщина. — Генрих — сын Роберта Лея, друга нашей семьи – пояснила Магда, когда девочка ушла, – правда зная романтическую натуру Хельги, не удивлюсь, если эта дружба перерастёт в первую любовь... Рассуждения женщины прервало появление официанта. — Картошка со шкварками, – хмыкнула Магда, – давненько я себе такого не позволяла. Разговор продолжал крутиться вокруг всяких пустяков. Внешне всё было как обычно. Магда умело вела светскую беседу умудряясь сплетать в разговоре совершенно разные темы. — Похоже, мне вина уже хватит, – хихикнула Ирен, – иначе точно придётся вызывать Гектора, я сама с мерседесом не справлюсь! — О, вы за рулём? – удивилась Магда, – снова беря бокал в руку, – ох! Резкий звук упавшего ножа заставил женщину вздрогнуть. Вино тут же расползлось красным пятном по светлой ткани дорогого шёлкового платья. На глазах Магды появились слёзы. — Магда, ну что же вы? – испуганно залепетала Ирен, – это же всего лишь вино! Испуганная девушка протянула ей салфетку. — Магда... — Всё в порядке, – замахала рукой женщина, – не обращайте внимания, Ирен, это просто нервы, накопилось, – она прерывисто вздохнула, – всё хорошо... Магда продолжала тихо всхлипывать и, в конце концов, снова разрыдалась. На них стали оборачиваться. — Магда, – Ирен осторожно тронула фрау Геббельс за рукав, – может нам стоит пойти в парк? Боюсь, тут могут вас узнать, репутация вашего мужа... — О, – зло прервала её Магда, – репутации герра Геббельса ничего не грозит, не беспокойтесь! Впрочем, здесь слишком душно. Магда достала кошелёк, и, не глядя бросив несколько марок, чуть покачнувшись, вышла. Ирен поспешила за ней. Нагнать Магду оказалось не так просто. Подстёгиваемая внутренними переживаниями, она едва ли не бежала, всё больше углубляясь в парк. — Магда, подождите! – Ирен начала уже выбиваться из сил, – постойте, я хочу вам помочь! — Чем? – женщина наконец остановилась, позволяя себя догнать, – чем вы можете помочь? Ирен, вы хорошая, добрая девушка, но... Боже мой, почему вы вообще хотите мне помочь, Ирен? Вы ведь должны искренне ненавидеть меня за все мои выходки!.. Магду била крупная дрожь. — Магда, это в прошлом, – Ирен осторожно взяла женщину за руку, – я не сержусь на вас! Магда, казалось, её не слышала. — Ради чего всё только? – исступлённо шептала она, – чтобы слышать за спиной насмешки? Терпеть измены? – Магда замолчала, пытаясь отдышаться. Руки непроизвольно потянулись к броши на шее, – душно как... — Магда, Магда! Очнитесь! — Ирен аккуратно похлопывала подругу по щекам. Они сидели в беседке, скрытой от глаз остальных посетителей парка, но из неё прекрасно было, что происходило на основной аллее. Хельга не смотрела в их сторону: она была слишком увлечена тем, что отнимала кораблик у несчастного Генриха. Наконец, фрау Геббельс открыла глаза, но почти сразу заплакала — тихо и горько, как маленькая девочка, потерявшая любимую куклу. — Я очень устала, Ирен, — прошептала она, — я устала от того, что вокруг меня рушится вселенная, но я не могу кричать об этом и даже просить помощи. Это страшнее смерти... Ирен взяла в ладони лицо несчастной женщины и заставила посмотреть в свои глаза. — Магда, вы всегда можете рассказать мне обо всем, — уверенно сказала она, — ведь я ваш друг! — У меня нет друзей, — вздохнула Магда, — вы уйдёте, как все остальные. Я перестану быть вам интересна. Ирен грустно улыбнулась. — Очевидно, у вас никогда не было настоящего друга. А теперь есть. И, поверьте, я никому никогда не расскажу о том, что вы плакали. И никогда не буду осуждать вас за эти слёзы. Ясность постепенно возвращалась во взгляд Снежной Королевы. — Почему он делает это со мной? — прошептала Магда, рассматривая собственные ладони, — зачем постоянно делает мне больно? Ирен задумалась. — Думаю, потому что он не может поверить в то, что ваше сердце принадлежит ему. — В каком смысле? — не поняла Магда. — При всем уважении, Йозеф — далеко не красавец. Всю жизнь он доказывал миру и самому себе, что может добиться всего самого лучшего и без особых физических достоинств. Он добился своего поста, и может быть в этом уверен. Но в то, что он добился вас, он поверить не может до сих пор. Вот и пытается ранить ваши чувства, чтобы доказать самому себе, что вам не все равно. Магда посмотрела на подругу, как на потустороннее чудище. — Это звучит так же невероятно, как и логично, — хмыкнула она, — но я почему-то склонна вам верить. — Верить или нет — выбор за вами, — Ирен мягко пожала ее руку, — но могу сказать точно: в этом мире есть люди, которые готовы любить вас, не причиняя боли. На этих словах она кивнула в сторону центральной аллеи: Хельга бежала к ним, размахивая добытым в честном бою корабликом. Магда едва не прослезилась снова. Ирен действительно была ведьмой: иначе как можно было объяснить то, что ее словам, в отличие от слов всех других своих знакомых, она хотела верить безоговорочно? Когда запыхавшаяся Хельга наконец вбежала в беседку, уже ничто в облике Магды не выдавало недавнего обморока. — Мама, я хочу волшебную дудочку! – с ходу выпалила девочка. — Какую такую дудочку, солнце? – Магда притянула к себе дочь и стала педантично отряхивать платье, – Хельга, ну как можно было так извозиться в пыли. Что скажет папа? Ирен, до этого момента занятая надеванием шляпки под правильным углом, удивлённо покосилась на них. В представлении фрау Шелленберг (основанном на едких замечаниях Вальтера и Лины Гейдрих), Геббельса больше интересовала работа, чем воспитание детей. Наверное, Ирен слишком демонизировала министра. Должно же что-то хорошее в нём быть? — Папа скажет, что таких в актрисы не берут, – грустно констатировала девочка и тут же уточнила, – так дудочку можно? — И дядя Адольф скажет, что теперь его любимая крестница — Хольда, – довершила страшное наказание Магда, – откуда ты узнала про дудочку, милая? Услышав про «дядю Адольфа», Ирен вспомнила, что так и не нашла крёстного отца для Инго. Время ещё, конечно, было. Хотя и к пастору зайти не мешало; девушку давно беспокоили некоторые вопросы... — Мне Генрих рассказал, – охотно начала Хельга, в доказательство показав женщинам на кораблик, – он сказал, что папа научил его делать дудочку, которой можно изгонять крыс! Я тоже такую хочу! — О, мне папа в детстве читал такую легенду, – Ирен улыбнулась, – там ещё был старинный замок и дикие гуси. Хельга недоверчиво на неё посмотрела. — А вы откуда знаете? — Это старинная легенда, – Магда посмотрела на наручные часы, – это значит, что такая история на самом деле происходила, но давным-давно, а Генрих просто пересказал её тебе. Но раз Генрих сам сделал волшебную дудочку, то пусть и тебя научит. Хельга поддела носком туфельки камушек и снова посмотрела на деревянный кораблик в руке. — Генрих сказал, что не может. А тётя Инге сказала, что они завтра уезжают надолго. Поэтому Генрих мне кораблик и дал; сказал, что на память, – девочка низко наклонила голову, стараясь не заплакать, – а у меня ничего не было и я дала ему свой кулончик. Можно? — Ох, ну конечно! – Магда обняла расстроенную дочь, – не грусти, милая моя. Я уверена, что Генрих скоро вернётся... Знаешь, ты ведь можешь писать Генриху письма! Похоже, эта мысль воодушевила Хельгу. Она тут же отпросилась у матери ещё ненадолго, чтобы узнать у друга новый адрес. Магда помолчала, бездумно теребя ленты на шляпной коробке. — Знаете, Ирен, а ведь крысы первыми бегут с тонущего корабля, – Магда с отрешённой улыбкой смотрела, как дочь радостно обнимает Генриха и что-то увлечённо доказывает мальчику, – известный факт. — Вы же не хотите сказать, что... – Ирен потрясённо замолчала, не решаясь довершить крамольную мысль. — А? – Магда словно очнулась, – нет, нет конечно. Даже думать о таком не смейте! – она снова стала теребить брошь, – пытаясь собраться с мыслями, – так, о чём это я? Да, нам пора домой, Ирен. Мой муж в кои-то веки дома и... Ирен снова заметила в глазах Магды грусть. Щемящую тоску, которую могла понять лишь отчасти. — Конечно, я вас понимаю, – Ирен снова ласково сжала ладонь подруги, – только... я хотела задать ещё один вопрос. Последний. Почему Герда Борман позвала меня на свой приём? — Не занимайте этим вопросом свою хорошенькую головку, Ирен, – слегка снисходительным тоном ответила фрау Геббельс, – и нет, это не в обиду вам. С Гердой Борман у меня личные счёты. Которые мне стоит закрыть самой. Вернувшись домой во второй половине дня, Магда нашла Йозефа на том же месте. Мужчина полулежал всё на тех же садовых качелях в окружении всё тех же фотографий и бумаг. Правда половина из них была разорвана на кусочки, а сам министр крепко спал, уронив голову на плечо. — Похоже, папа совсем устал, – шёпотом заметила Хельга, – не будем будить его? — Не будем, – Магда села на плетёный стул, стоявший рядом, – солнце, мама тоже очень устала. Иди, поиграй пока сёстрами, с братом. Договорились? Магда откинулась на спинку стула, потихоньку погружаясь в дрёму. Почему-то опять стало труднее дышать. Она очнулась со странным ощущением, что находится не там, где помнила себя в последний раз. Не было шелеста листьев, приятной прохлады шёлка, запаха последних садовых роз... Вместо этого она чувствовала давящую боль где-то в груди, сильную жажду и голоса, будто бы приглашённые ватой. Так что не понятно, близко собеседники или далеко. — У вашей жены... герр... Никаких нагрузок... Морфий при болях... — ... поправится?.. — Зависит от вас... Не тревожьте... Магда тихо застонала, привлекая внимание. Голоса смолкли. Послышались торопливые шаги. — Фрау, не разговаривайте, вам сейчас нельзя ничем утруждать себя. — Пить... – чуть слышно прошептала Магда. На большее её бы и не хватило. Во рту было сухо, словно от дорожной пыли. Звон стекла, звук воды, шаги. Но на этот раз знакомые. Его неровный шаг Магда ни с чем не спутает. — Давай потихоньку, маленькими глотками. Зрение ещё мутное, но Магда вполне отчётливо видела руки Йозефа; как он приподнимает её голову, как подносит стакан... Магда закашлялась. — Ну что ты... – Йозеф осторожно вытер струйку, стекающую по подбородку, встаёт, – я сейчас вернусь, не волнуйся. Магда по звукам слышит, что они с доктором вышли в коридор. Женщина напрягла зрение. То, что сначала показалось ей спальней, было больничной палатой. Дальше мысли путались. Думать, а тем более анализировать сил нет. Мысли ускользали, стоило сосредоточиться на них больше секунды. Магда вздрогнула от лёгкого прикосновения к ладони. Кажется, она успела задремать. Теперь в комнате они были вдвоём. — Доктор сказал, у тебя обширный инфаркт, – Йозеф мягко поглаживал её запястье, – на нервной почве. Магда промолчала. — Ты так упорно хочешь сделать меня вдовцом? – тихо продолжил Йозеф, – это не патриотично, дорогая. — У тебя рубашка помята, – парировала женщина, – это более чем не патриотично. Йозеф усмехнулся. — Туше, – он встал, чтобы приоткрыть окно, – так в чём причина твоих переживаний? Зашуршали простыни — Магда приподнялась повыше. — Это наша общая причина, Йозеф. Мы оба нигилисты. Ни я, ни тем более ты ни во что не верим; особенно — в возможность собственного счастья, – Магда глубоко задышала — на длинные монологи сил не хватало, – как видишь, мне нигилизм даётся тяжелее... Йозеф подсел ближе, мягко надавливая на плечи Магды, заставил её лечь обратно на подушки. — И всё-таки есть вещь, в которую я верю безоговорочно. Магда накрыла руки мужа сверху своими. Чтобы хоть немного согреть. — Помимо величия Рейха? — Помимо, – Йозеф целомудренно коснулся лба Магды, – характер у меня отвратительный, признаю. Но, если помнишь, тогда на вилле я сказал, что ты — властительница моей жизни. — Помню, – Магда усмехнулась, – тогда я тебе поверила. — Так вот, – проигнорировал иронию Йозеф, – тогда я тебе не солгал. ~ Йозеф уходил от Магды с тяжелым сердцем. Разумеется, он был виноват перед ней. Но что он мог с собой поделать? То сладострастие, которое разбивало Магде сердце, было не виной, а бедой, и справиться с ним было выше сил любого великого лидера, чего уж говорить о простом министре. «Даже Зевс изменял Гере, и ничего, Олимп выстоял» — попробовал оправдать себя в мыслях Йозеф, но аккурат в тот момент, когда он представлял себе сцену из Похищения Европы, мысли его заслонила абсолютно реальная картина, и картина эта была безобразна. По лестнице, перебирая ногами, как испуганный краб, нёсся Карл Ханке. Убогое создание. Любовник его жены. Бывший любовник. Йозеф уже хотел свернуть со своего пути и вышвырнуть мерзкого Ханке вон из больницы, но вдруг его будто остановили силы свыше — что-то сковало ноги, не давая двинуться с места. С каждой секундой гнев в его душе утихал, и в голове вместо красного «убить» зажигался другой фонарь — «подумай о последствиях». Йозеф вдруг отчётливо понял, как этот неприятный субъект нужен был теперь его жене — усталой и сломленной, которая, несмотря на улыбку, всё ещё его не простила. «Чёрт с ним» — шепнуло нечто напоминающее добрую волю с плеча министра пропаганды, — «пусть идёт. Сердце Магды все равно только твоё». Но даже в этом теперь Йозеф не был уверен. Как сказали врачи, Магда едва избежала разрыва сердца, а это значило, что не Йозеф был его хозяином, а случай — мерзкий и ненавистный, почти такой же мерзкий, как Карл Ханке, в руке которого теперь отчётливо виднелся букет белых роз. Решив, что лучший способ выместить раздражение на Ханке — написать очередную статью про плутократов евреев, Йозеф, отчитав заодно и задремавшего водителя, поехал домой. У него было ещё несколько часов, чтобы привести мысли в порядок, успокоить детей (при мысли о них гнев министра потихоньку улетучивался, как это бывало и раньше) и наконец-то поесть. Хотя бы раз за день. ~ Магда не успела даже удивиться, когда дверь палаты снова распахнулась — мало ли, Йозеф что-то забыл сказать. Вряд ли оправдаться или попросить прощения — этого он делать никогда не умел, но хоть сказать, что любит; всё равно ведь Магда поверит, всё равно простит. Даже нигилисты во что-то верят, правда? Но на пороге оказался не Йозеф. Карл. Она и забыла, что обещала бедному Ханке встречу. Но он так просил Магду, что она уступила. Бедный Карл, он всё ещё на что-то надеялся. — Карл, прошу вас прекратите! Если кто-нибудь нас увидит... – испуганно зашептала женщина, когда Ханке с тихим стоном упал перед ней на колени. Поймав её руку, Карл трепетно поцеловал пальцы, ладонь, запястье, – как вы вообще нашли меня? — Кхм, – Ханке неловко поднялся, оправляя форму. Похоже, он и сам был смущён своим порывом, поэтому, не решаясь поднять глаза на Магду, он увлечённо занялся букетом, пытаясь пристроить цветы в графине с водой, – когда вы не пришли в условленное место, я забеспокоился. Навести справки труда не составило, ну и... Он замолчал, наконец справившись с букетом; не зная, куда дать себя дальше, Карл отошёл к окну. Магда молчала. — Карл, я... – начала женщина, – впрочем, не важно. У вас есть сигареты? — Магда, ты... – замялся Ханке, – вы. Что случилось? Щёлкнула зажигалка. Женщина затянулась. — Приступ. Сердечный приступ на нервной почве. Интересно, многих бы обрадовала моя смерть, а Карл? – Магда тихо рассмеялась, – как думаете? Ханке передёрнул плечами, отгоняя жуткую картину. — И думать не смей об этом, – он присел на корточки возле кровати, опять взял Магду за руку, – ты должна жить. Ради... Не ради меня, конечно; не ради него (ах, зачем ты к нему вернулась, любовь моя?). Ради детей. У тебя же такие замечательные дети, Магда. Магда вздохнула. Карл, милый Карл. Такой наивный, такой преданный. Если бы всё было так просто, если бы ей было всё равно... — Раньше мне было всё равно. Я закрывала глаза, на все однодневные увлечения Йозефа, оправдывала это тяжёлой работой. Если бы не история с Бааровой... Что-то случилось? Ты побледнел, – Магда встревоженно всматривалась в сидящего перед ней Карла — он успел пересесть на кресло, – ты что-то про неё знаешь? — Как сказать... – Карл Ханке помолчал, – это только слухи пока, не более. Я случайно услышал разговор Инге Гильдебранд и Фрицше. Инге рассказывала ему, что якобы слышала от знакомого режиссёра, будто тот хочет устроить кинопоказ старых фильмов с Бааровой и собирается по этому поводу пригласить её в Берлин. Фрицше тогда сказал, что если это правда, то новость скверная; у многих могут быть проблемы. Магда со свистом выдохнула. Ей показалось, словно в сердце опять кольнули иглой. Но уже не острой, как раньше, а тупой. Не смертельно, но всё так же больно. Лида. Селена. Стоит о ней забыть, как девчонка опять и опять напоминает о себе. — Карл, – Магда горячо схватила мужчину за руку, – я знаю, вы меня любите, вы не откажете мне в просьбе... — Не могу отказать, – Ханке усмехнулся, – даже если бы очень хотел. Клянусь честью, что сделаю всё возможное. Он последний раз поцеловал руку фрау Геббельс и молча вышел. [Берлин, 06 X 41, 07:16] На утро Йозеф чувствовал себя так, словно и не спал совсем. Он впервые за много лет просыпался совсем один. Да, они с Магдой иногда ночевали в разных комнатах, особенно после крупных ссор, но даже тогда Йозеф чувствовал, что Магда рядом, пусть и через две стены от него. В доме было непривычно тихо. То есть не так, как обычно, когда тишина «живая», когда она нарушается то жужжанием телефона, то тихими голосами прислуги, детей. Шелестом платья Магды, в конце концов... «Боишься», – ехидно хмыкнул внутренний голос, – «боишься потерять её. А значит она тебе нужна». — Заткнись, – сам себе буркнул Йозеф, – я ничего не боюсь. ~ — Каким образом? – Макс непонимающе уставился на Гейдриха, – ты же говорил, что то покушение было хорошо спланированной операцией. А на нас с Маргалой напала кучка пьяных матросов близ доков... Это же чистой воды случайность! Не пойди я тогда на набережную, они бы напали на кого-то другого. Райнхард устало потёр переносицу. Наивный, ничего не смыслящий в политических играх Макс. — Есть одна организация. Называется... Впрочем, не суть важно. Это касается только нашего управления. Могу только сказать, что с утра у меня с докладом был Мюллер, он как раз-таки и нащупал эту ниточку. А ведёт она прямиком к русским, Макс. Понимаешь, что это значит? Раабе неуверенно кивнул. — Это значит, – продолжил Гейдрих, – что в нынешних условиях убрать кого-нибудь из нас — приоритетная задача для этой организации. — А я тут при чём? – Макс непонимающе помотал головой и как-то беспомощно посмотрел на любовника, – какое к этому отношение имею я? Райнхард придвинул кресло чуть ближе и взял Макса за руку, сжав бледную ладонь в успокаивающем жесте. — Похоже, что эти сволочи как-то разнюхали, что мы знакомы, они пытались таким образом подобраться ко мне. Я подозреваю, что они следили за твоей квартирой, в ожидании меня. Скорее всего, нападение на тебя вышло случайным, они действовали по ситуации... Дверь приоткрылась и в проёме показалась женская фигурка. И хотя голова девушки скрывалась за внушительной башенкой из коробок, не узнать в ней Ирен Шелленберг было невозможно. — Макс, не помешаю? Я принесла тебе целую... – на этой фразе Ирен неловко ударилась плечом о косяк и коробки градом посыпались из её рук, –гору пирожных, – уже не так жизнерадостно закончила девушка. Гейдрих закатил глаза и ядовито прокомментировал: — Там, откуда вы родом, все настолько безруки, Ирен? Макс, который при всём желании не мог совершать движений сложнее, чем неторопливые прогулки по больничному коридору, сердито покосился на Райнхарда. — А что вы не в управлении, Райнхард? – не осталась в долгу Ирен, – неужели уже всех своих врагов пересажали? — Ирен, Райнхард, пожалуйста... – взмолился Макс. — О, не беспокойся, – зло сверкнула глазами девушка, – думаю, мне стоит зайти позже... — Отчего же? – не менее зло прервал её Гейдрих, резко поднимаясь из кресла, – я сейчас уйду, воркуйте. И даже не взглянув в сторону Макса, Гейдрих широким шагом вышел из палаты, едва не споткнувшись о разбросанные на полу коробки. Макс и Ирен неспешно шли по дорожке сквера, прилегающего к Шарите. Ирен держала коробку с берлинерами, осторожно цепляясь за локоть Макса. Оба, не сговариваясь, решили сделать вид, что никакого конфликта с Райнхардом не было. С каждым из них Гейдрих был совершенно разным человеком и ни Макс, ни Ирен никогда бы друг друга не поняли. Так зачем портить дружбу? Они прошли уже почти весь скверик в поисках уединённой лавочки, когда Макс неожиданно предложил: — А не хочешь устроить пикник? — Разве мы не за этим и вышли? – Ирен поддела носком валявшийся перед ней кленовый листок и чуть не упала, – боже, я до сих пор удивляюсь, как смогла выносить первого ребёнка с моей-то неуклюжестью... Макс, вовремя успевший поймать опасно накренившуюся коробку с пирожными усмехнулся. — Вообще, я имел в виду пикник на траве... Постой-ка, ты не хочешь сказать, что снова беременна?! — Да, я снова в положении, – девушка смущённо улыбнулась, – даже не верится, честно говоря... Врач совсем не был уверен, что это возможно. Ну, после всего того, что было... И вот я снова в положении. Чудо какое-то! Они наконец дошли до последней лавочки и в нерешительности замерли. — А что если перелезть через живую изгородь и сесть прямо на газон? – лукаво прищурившись предложил певец, – как тебе такой пикник? — А почему бы и нет, – рассмеялась девушка, – пока мне ничего не мешает. — Ага, а потом у тебя снова вырастет большой живот, – тоже рассмеявшись подколол её Макс. Шутливо обидевшись, Ирен несильно толкнула друга в плечо от чего тот не удержался и, ойкнув сел на лавочку, чем ещё больше рассмешил Ирен. — Издеваешься над больным, – Макс сделал трагический взмах рукой, но тут же прижал руку к груди, чуть поморщившись, – ладно, давай уже есть эти чёртовы берлинеры, пока я не отправился в долго и счастливо раньше времени! Они сидели и болтали о пустяках, уплетая берлинеры, совсем как раньше. В детстве. В детстве, когда Ирен была нескладной девчонкой, а Макс главным красавцем их школы, за которым бегали все девчонки, а он почему-то дружил только с ней, «звёздочкой Ирен», и всегда защищал от мальчишек. Один раз даже подрался из-за неё, а потом Ирен мазала ссадины друга йодом и обещала, что в следующий раз сама всех отлупит. Макс тогда смеялся и говорил, что оно того не стоит... Ах, боже, как давно это было! — Да, давно, – певец меланхолично улыбнулся, – а помнишь, ты мечтала стать певицей? — Помню. Я ещё тогда пробовала выступать в школьных постановках. — Между прочим, неплохо получалось, – Макс стёр с кончика носа подруги остатки джема, – зря ты не попробовала тогда поступить. Ирен махнула рукой. — Об этом сейчас нет смысла говорить. Отец был против, вот я и не пошла... Ой, мне кажется, или я слышу голоса? Друзья притихли. К их тайному месту, точнее к лавочке рядом кто-то приближался. Раздался шорох и высокий женский голос спросил. — Вы уверены, что нас здесь никто не услышит, Карл? Мне бы не хотелось попасть в неловкую ситуацию. Ирен, дёрнула Макса за рукав и одними губами прошептала: — Магда! Невидимый собеседник Магды ответил: — Ты же знаешь, я бы не сделал ничего того что могло бы затронуть твою честь. — Но ты снова попросил встречи, – возразила Магда, – зная, что Йозеф может об этом узнать. Снова раздался шорох и шелест листьев. Ирен и Макс испуганно сжались. Сейчас они снова чувствовали себя подростками, которых в любой момент могут застукать за чем-то неприличным. Так, в общем, и было, но теперь они были далеко не подростками и случайно подслушанный разговор был куда серьёзнее, чем сплетни их матушек на кухне. — Только из-за тебя, – уверил женщину Карл, – только из-за твоей просьбы. — Ну? – в голосе Магды послышалось нетерпение. — Они встречались. Судорожный вдох. — Ничего такого, – поспешно уточнил неведомый Карл, – я следил за ними всю встречу. Они только разговаривали. А сегодня в половину четвёртого Лида Баарова должна навсегда покинуть Германию. Так мне передали из управления. — Что же, – несмотря на явное волнение Магда старалась говорить спокойно, – наконец-то эта... навсегда исчезнет из нашей жизни. — Магда, я знаю, это пустой разговор, но всё же... – в голосе Карла послышалась надежда, – ты же знаешь, я на всё готов. Ирен передвинулась так, чтобы смотреть в небольшой просвет между веток изгороди. Обзор был небольшой — только руки, но Ирен казалось, что это очень важно — видеть, считывать движения. — Вы знаете, что это невозможно, Карл, – тихо, но жёстко отозвалась женщина, – это было невозможно даже тогда. Мои слова... Блажь и наивность. Я бы никогда не сбежала. Магда, словно невзначай, поправила обручальное кольцо, ясно давая понять, что тема давно исчерпана. — Никогда не поверю, что ты была тогда неискренна со мной, – сбивчиво прошептал Карл, ловя руку с кольцом, – ладно, хорошо, пусть так... Пусть ты снова называешь меня на «Вы», пусть говоришь, что всё это блажь... Но неужели, Магда, неужели ты правда любишь этого человека? Женщина промолчала, мягко отнимая руку. Короткий жест, вместо сотен слов. И, наверное, спроси сейчас Ирен то же самое у Макса, она получила бы такой же короткий и однозначный ответ: «да, я его люблю». ~ Войдя в министерство, Геббельс наконец пришёл в себя. Вот оно, его детище! Гудит день и ночь, как потревоженный улей, печатая, снимая и записывая. — Герр Министр, – тут же подлетела к Геббельсу миловидная рыженькая девушка, – вам письмо от герра Риббентропа! Адъютант сказал, что очень срочное! — Опять этот кретин от пропаганды, – зло покосился на жёлтый конверт Геббельс, – отнесите в кабинет, Инге. Думаю, герр Риббентроп вполне может подождать с ответом. Девушка кивнула и вскоре растворилась среди других служащих. А Йозеф растворился в своих мыслях. В столе лежал сценарий с его правками, два листа новой статьи, недописанные директивы для гестапо (которые Мюллер дьявольским образом умел обходить. Иначе почему кабаре, эти рассадники критиканства, до сих пор не закрыты? Может шеф гестапо и сам часто бывает там?); одним словом — его ждали очень важные дела, на время вытеснившие все другие заботы. Когда последняя бумага была подписана, а последний эфир записан, была глубокая ночь. Йозеф задумчиво смотрел на Вильгельмштрассе, потихоньку засыпающую внизу. Даже свет в ресторанах стал приглушённее, музыка тише. По-хорошему, следовало отпустить Инге, пойти домой, но что-то не пускало министра. Он продолжал смотреть на редких прохожих внизу, пока взгляд не зацепился за одного из них. Или одну. Йозефу показалось, что тонкая фигурка, одиноко стоящая почти напротив его окна, смутно ему знакома. Йозеф уже почти смирился с тем, что обознайся, но фигурка повернулась к нему лицом, и сомнений уже не оставалось. Это была она. Его роковая страсть. Забыв и о бумагах, и о том, что на улице накрапывал дождь, он выбежал, как был, в одном пиджаке, на парадную лестницу министерства и схватил нежданную гостью за локоть — грубо, чтобы удостоверить, что она правда стояла перед ним. Лида посмотрела на него своими невозможно голубыми глазами и произнесла чуть слышно: «Поехали». И они уехали. Мчались очень долго на ее маленьком двухместном Мерседесе, пока Берлин не кончился, и огни города остались позади. Внезапно Лида остановила машину — резко, не съезжая на обочину, посреди дороги. — И зачем? — спросил Йозеф, не смотря на неё, — тебе что-то нужно? Лида сжала руль сильнее. — Мне кажется, я скоро умру. Йозеф вздрогнул. Нет, никогда это не могло случиться. Не с ней! — Ты пришла за помощью? Хочешь кого-то упечь за решетку? Не выйдет. — Йозеф, — произнесла она тихо, так, как обращалась к нему раньше, — я просто хотела сказать это лично тебе. Потому что я знаю, что тебе не всё равно. Йозефу хотелось тотчас же заключить хрупкую женщину в объятия, поцеловать и пообещать, что все обязательно будет хорошо, но он не мог этого сделать по двум причинам: во-первых, Магда, женщина на первом месте в его сердце, была не здорова и нуждалась в нем, он не мог ее предать снова. Во-вторых, ничего не могло быть хорошо. Он сам подписал указ по запрету фильмов с Лидой, пускай этот приказ ещё не вступил в силу. Но он все ещё был уверен, что поступил правильно. — Поедем обратно, — предложил он, зная, что любуется профилем своей Селены на фоне звёзд в последний раз. [Пригород Берлина, 07 Х 41, 02:34] — Ты выглядишь таким усталым, – Лида несмело, самыми кончиками пальцев, будто боясь, что это наваждение погладила Йозефа по щеке, – давай ещё немного побудем здесь? Тебе это ничего не будет стоить. А я... Девушка замолчала. Повинуясь порыву, Йозеф осторожно взял хрупкую ладошку бывшей возлюбленной в свои руки, осторожно коснулся лёгким поцелуем сухих и горячих губ девушки, словно прощаясь... — Почему я ничего не знал о твоём приезде? – наконец нарушил молчание Йозеф, – ты приехала в Берлин ради меня? Ты не боишься, что... Лида горько усмехнулась. — Боюсь ли я? О, нет. В 38-м было страшно, а теперь... Подожди, – девушка нахмурилась, – меня пригласили на показ старых фильмов с моим участием. Мартин Фрич пригласил. Я и подумать не могла, что ты не знал, – Лида неосознанно переплела их пальцы, как это бывало раньше, – я была уверена, что это твоя идея. — Обойти запрет фюрера? – Йозеф усмехнулся, – это не в моей власти, фройляйн Баарова. Лида вздрогнула. У Йозефа сжалось сердце. Зачем он это делал, зачем делал ей больно? Чтобы потом было легче. — Фройляйн Баарова, надо же... Неожиданно Лида закашлялась. На платье упало несколько капель крови. — Боже... – Йозеф тут же позабыл про свою холодность, – вот платок, сейчас-сейчас, милая моя, как же ты так... Лида молча плакала, ловя его руки, целуя их, оставляя разводы из крови и слёз. — Ничего, ничего страшного, – продолжал исступлённо шептать Йозеф, – ты поправишься, всё будет хорошо. Тебя положат в лучшую больницу, слышишь? Лида покачала головой. — Это невозможно, Йозеф и ты сам это знаешь. Утром на моё имя пришло письмо из рейхсканцелярии. Я ещё не смотрела его. Я думала, раз ты знаешь о моём приезде, значит всё хорошо. Теперь я понимаю, что это, скорее всего, приказ покинуть Берлин. — В обход меня? – изумился Геббельс, – но это невозможно! — Я не знаю, Йозеф, я ничего не знаю, – Лида снова закашлялась, – боже, как плохо, словно что-то разрывает лёгкие изнутри... Продолжал тихо накрапывать дождь. Он бился о крышу, о стёкла машины, сливаясь с резкими порывами ветра, усиливая ощущение неправильности происходящего. Разве правильно, что Лида, такая светлая и чистая, никогда никому не причинившая зла, должна так мучительно умирать? — Ты должна уехать, Лида, – Йозеф осторожно стирал следы крови с бледного, осунувшегося лица девушки, – я завтра же распоряжусь, чтобы тебе взяли билеты до Чехословакии. Оттуда ты поедешь в Италию. С тобой будет верный мне человек. Ты поправишься, я тебе обещаю. [Вокзал, 08 Х 41, 15:30] До отправления поезда пять минут. На перроне людей столько, что не протолкнуться. Лиде начинает казаться, что это море. Море, которое сейчас поглотит её, а она так и не дождётся спасения. — Я непременно напишу вам, фрау Шольц, – ласково увещевает Лида старую служанку. Бедная старушка единственная, кто согласился приютить её в Берлине. Остальные отвернулись от Лиды. — Непременно пиши, дочка, – фрау Шольц по-матерински целует девушку в лоб и мелко крестит, – ты же ещё вернёшься, милая? Лида улыбается. Расстраивать наивную старушку не хочется. — Конечно вернусь, фрау Шольц! Совсем скоро! Лида отворачивается, чтобы служанка не видела, как она взволнованно оглядывает перрон. Ну где же он? Две минуты до отправления. — Фройляйн Баарова? – к ним подходит мужчина в штатском. На вид ему около тридцати, – меня зовут Оскар Ритшель. Я поеду с вами. — Кто это, Лида? – удивлённо спрашивает фрау Шольц. — Друг, фрау, – Лида улыбается, – всё будет хорошо. Девушка последний раз целует старушку. Они с Ритшелем заходят в вагон. — А... – спрашивает Лида и замолкает под предостерегающим взглядом попутчика. Оскар качает головой. Всё становится понятно. Йозеф не придёт. — Герр просил передать письмо, – Оскар полез в нагрудный карман, – сказал, чтобы вы прочитали его уже в пути. Письмо не длинное. Всего двести шестнадцать слов. Лида подсчитала. Ничего такого. Нет даже пресловутого «я тебя люблю» или чего-то в этом роде. Но в конце P.S. и короткая строчка «обещай сохранить то кольцо». То кольцо. То кольцо, которое Лида никогда не снимала. Что бы это значило? Возможно, обещание встречи.