***
Антон долго петлял по светлым коридорам, скрипел подошвами Второй Кожи по полу и старательно избегал людных залов, пока не наткнулся на тяжёлую деревянную дверь с массивным металлическим замком. Она смотрелась странно на фоне всех этих современных полуреальных перегородок со встроенными панелями управления и сканерами, но и сама комната была не совсем обычной. Небольшое помещение было доверху заставлено полками шкафов, забитыми книгами. Книги — настоящие, бумажные, пахнущие пылью и краской — были редкостью для нынешнего времени, практически дикостью. Такой же дикостью Антон считал излишнюю любовь хозяина комнаты к классическому стилю двадцатого столетия. Разве имело смысл так рьяно и отчаянно поддерживать жизнь в старом, изъеденном молью диване, испещрённом норками термитов столе и расшатанных стульях? Для сентиментального Дмитрия — имело. Но, в конце концов, он мог себе позволить некоторые странности — его положение это более чем оправдывало. Антон свалил на вышеупомянутый диван бесчувственное тело и нахмурился, красноречиво уставившись на мужчину за столом. Тот приподнялся на месте и замер, бросая пораженный взгляд на раскинувшегося на подушках человека. — Ты сказал, что его убили. — Слушай, Антон… — Ты сказал, что он умер! — Вторая Кожа отозвалась импульсами целительного сияния, когда руку Антона свело судорогой от перенесённой нагрузки. Он раздражённо растёр белые полосы анатомического рисунка на запястье и с шипящим шёпотом подошёл к Дмитрию ближе, — Ты соврал мне! Тот устало снял очки (ещё одна раритетная дикость), проигнорировал гневный выпад в свою сторону и подошёл к лежащему на диване. Присел перед ним на колени, ощупал шишку на затылке и пятна синяков и царапин на руке. Лёгким движением пальцев стёр из-под его носа полоску крови. Ненадолго приложил сухую, жилистую ладонь ко лбу. Бледную кожу осветило синеватым сиянием, после чего нахмуренная мимика лица расслабилась, превращаясь в выражение глубокого сонного паралича. Дмитрий поднялся, отряхивая ладони и вновь нацепляя бесполезные очки. — Он упал? — Да, встретил меня на улице и тут же отключился, — раздражённо ответил Антон, нервно одёргивая бесчисленные стеклянные браслеты на руках. Звон на фоне помогал ему успокоиться, а холод украшений отрезвлял. — Не сильно пострадал, — отрапортовал тем временем друг, — Повезло. Его чип блокирует способности, но не справляется, когда Арсений подходит к нам близко. Удивительно, что он не умер на месте, когда тебя увидел. Честно говоря, не ожидал такого, — наткнувшись на недовольный прищур Антона, он нервно всплеснул руками: — Ну что? — Почему ты мне соврал? — Да ты бы сразу начал его искать! — вскипел Дмитрий, — Только посмотри: одной случайной встречи стало достаточно, чтобы ты притащил его на руках ко мне, привлекая кучу лишнего внимания. Ещё и костюм запачкал, — Антон оглядел себя, только сейчас замечая отвратительные чёрные пятна на белоснежной ткани шёлковых брюк и пиджака, накинутых поверх Второй Кожи, — Это и так верх великодушия, что ему позволили жить. — Жить? — зацепился он, отвлекаясь от узора пятен на дорогущей ткани, — Разве это жизнь? У него нет имени, нет прошлого, он таскается к этим… — неопределённо взмахнул рукой в воздухе, не находя подходящего слова, — Я даже не знаю, кто это! Они терзают его тело, меняют его сознание. Он начал убивать! — Все так живут, — осадил друга Дмитрий, буквально источая осуждение, — Разве не видишь? Или живёшь в каком-то другом мире? Антон замер. Конечно, он знал, что был далёк от всего того, что происходило «внизу», но очередное напоминание о собственной исключительности ощущалось звонкой пощёчиной. Возможно, он зря переживал об этом. Мало кто из его окружения хотя бы просто видел людей из Нижнего, тем паче не задумывался о том, каково им живётся. Антона временами мучила совесть — чувство тоже из разряда диких и забытых, — и он считал себя не-таким-как-все благодаря ему. Он и был другим. Только вот действительно приближенным к реальности был именно Дмитрий. Да, у него была странная одержимость старьём и обычаями прошлого, он старательно отвергал новые технологии и прятался в своём кабинете так долго, как ему позволяли приличия, но Антон списывал это на возраст. Что невозможно было как-либо объяснить, так это стремление друга спускаться в самые злачные районы и лечить страждущих. Ещё одна причуда старого поколения? — Он не такой как все, — упрямо продолжил давить Антон. — Он — ошибка, — взглянув на него, как на несмышлёного ребёнка, ответил Дмитрий, — Ему здесь не место. Ты должен вернуть его назад и забыть. У Антона болезненно сжалось сердце. Внутри поднялась кипящая волна обиды и разочарования, вырываясь несдержанным криком: — Совсем не понимаешь?! Я должен был его защищать! — Ты это и делаешь! — мужчина стукнул по столу кулаком, словно припечатывая свои слова, — Думаешь, сейчас его защищаешь? Это не так. Он был в полной безопасности, пока ты не привлёк к нему внимание. Я уж не говорю о том, что кто-то особо сознательный уже наверняка тебя заказал. Антон, оседая на скрипучий стул, потупил взгляд. Он всмотрелся в бледное, бесстрастное лицо, прикрыл глаза и несчастно вздохнул, запрокидывая голову. Шумно дыша в собственное запястье и пальцами стискивая ноющую тупой болью переносицу, тихо признался: — Наверное, ты был прав, когда решил мне соврать. Не представляю, как теперь жить с этим грузом. — Возвращайся домой, — пожал плечами Дмитрий, что-то быстро записывая на клочке бумаги. Закончив с запиской, он свернул её вокруг ручки и запихнул в карман куртки мужчины на диване, — Нет, не так. Сначала оттащи его домой, а потом уже возвращайся. Я попробую утрясти шумиху, но тебе нужно затаиться. Антон устало потёр лицо горячими от волнения ладонями. Кивнул, собираясь с силами. А ведь он надеялся на беззаботные выходные.***
Выныривать из холодного океана забытья оказалось неожиданно неприятно. В горле было сухо, как после долгого запоя. В голове шумело соответствующе. Поморщившись, Арс сел и попытался размять ноющие плечи. На сгибе локтя темнело пятно гематомы, на затылке прощупывалась шишка, и ещё где-то явно была пара надоедливых ссадин. Ему очень хотелось, чтобы это всё не было последствиями пьяной стычки, потому что если он действительно напился до потери памяти, есть шанс, что в окрестных барах его уже не ждут. Что ж, он хотя бы был окружен спасительной тишиной дома. Значит, ему либо хватило сил до него доползти, либо он был не настолько пьян, чтобы никто не помог ему до него добраться. Арс умел быть бесконечно обаятельным, пока мог связать хотя бы пару слов. Так что в целом всё было не так плохо. Пугало только то, что он помнил лишь путь в сторону Нижнего; обычно он всегда мог воспроизвести все события вечера вне зависимости от того, насколько дешёвым было пойло, и ему тяжело было представить, что такого он мог выпить, чтобы забыть и дорогу до бара тоже. Почему он вообще решил так нализаться? Может, ему что-то подмешали? Но зачем? Едва ли он выглядел как привлекательная цель для ограбления, и все его части явно были на месте, несмотря на пару царапин. Технологии, конечно, сильно продвинулись, но навряд ли у него смогли выкрасть почку так, чтобы это осталось незамеченным. Так в чём дело? Мне стало плохо, пронеслось в голове. Мне стало плохо, и я отрубился посреди улицы. Какой-то парень окликнул меня, и чип перегрузило. Воспоминания нахлынули волной, и к горлу подкатила тошнота. Почему у меня случился перегруз? Чип, конечно, был далеко не новый, но такие вещи не происходят случайно даже с самыми старыми моделями. Его чистили андердоги, и это могло вызвать непредсказуемые проблемы, но до этого ничего особенно не вылезало. Это как-то связано с его прошлым? Он встретил кого-то знакомого и система вылетела? Разве это вообще нормальное решение проблемы взаимодействий? Арс спрятал лицо в ладонях, глухо простонав. Какого чёрта вообще произошло? Может, тот прохожий попытался ломануть его. Были истории про грабителей, которые глушат чипы, чтобы обчищать бедолаг, пока те исходят пеной изо рта. Но на счету явно были деньги, и, напомнил он себе, все его органы явно всё ещё при нём. Что-то явно было не так. Ещё раз тяжело вздохнув, он потянулся за курткой, висевшей на стуле. Она до сих пор была слегка влажной, но привередничать сил не было. На автомате сунув руку в карман, Арс с удивлением обнаружил в нём размокший кусок бумаги с разводами от чернил. В очередной раз он поблагодарил себя из прошлого за решение носить только чёрное. С тех пор, как ручки утратили свою популярность, большая часть из них производилась с отвратительно некачественными чернилами, и сейчас это могло стоить ему чуть ли не единственной верхней одежды. Что, впрочем, всё равно не могло заставить его отказаться от ручек. Арс был безбожно сентиментален перед вещами из прошлого. И, в конце концов, ему всё ещё шёл чёрный. Стоило проветриться и обсудить всё произошедшее. Он мог быть бесконечно ворчливым и скрытным снобом, но ничего не расслабляло его так, как разговоры со случайными людьми. Ему хотелось надеяться, что если он будет умалчивать достаточно деталей, то никто не посчитает, что имеет право лезть ему в душу. Но сейчас полагаться на это не стоило, и он решил обратиться к самому надёжному варианту. Закрыть дверь, пройти пару домов, свернуть на более шумную улицу, увернуться от мчащихся даже здесь редких прохожих на мономодулях и открыть неприметную дверь под выцветшей вывеской. Запах химозного яблочного ароматизатора и затхлости, плотная пелена пара в узкой комнатушке. Заваленная дешёвой электроникой заляпанная витрина. Шипящая колонка с незнакомыми ритмами. — Арс, — приветливо тянет хозяин с характерным присвистом втянутого пара, — что, наконец-то дошел до нормального курева? Если опять просто языками почесать, то иди куда шёл, у меня и без тебя проблем по горло, — беззлобно ворчит, тем не менее пожимая протянутую руку. — Да ладно тебе, Серый, — гость автоматически улыбается, — как будто к тебе тут очередь стоит. Отсыпь мне лучше две полоски синих вместо этой фигни и расскажи, что вчера было. За полумаской выражение лица никогда точно не угадаешь, но по глазам видно, что Серый опять пренебрежительно морщится, бросая на стойку два блистера с таблетками. Арс никогда не мог понять его странную тягу к инхейлерам. Особенно учитывая, что купленные с рук и из-под полы ни разу ни лицензированные модели ломались чуть ли не через день и заправлялись такой же невнятной бурдой. Серого, впрочем, не смущала даже его протекающая маска, из которой беспрестанно струился пар. И как он не боялся, что эта дрянь подорвется у него прямо на лице? Хотя Арс не был уверен, есть ли у него лицо. Он ни разу не удостоился увидеть его улыбку вживую за эти годы. Была ли она у него вообще? — А что было-то? — переспрашивает мужчина, снова с присвистом втягивая пар, — здесь всё тихо который день, а другие места тебя особо не волнуют. Или я чего-то не знаю? — прищуривается, наблюдая, как гость расплачивается, сгребая другой рукой таблетки в карман. — Да так, просто спрашиваю, — тут же максимально невинно пожимает плечами тот, — может, упустил что-то. Отсыпался второй день, мало ли. — Темнишь, — хмыкает тот, — как обычно. Кстати. Вдова всё ещё при тебе? Вопрос был явно не праздный. Арс напрягся. Вдову он ставил себе сам у проверенных людей, сообразив, что андердоговский прицел не должен пропадать зря. Это была редкая и очень опасная вещица, чрезвычайно точная и бесшумная. Встроенная в имплант на руке, она почти никогда не привлекала внимания и тем самым не раз спасала его. Но, опять же, не то что бы он зарабатывал ей себе на жизнь. Или проблемы на задницу. Это было не в его принципах. Так что ему было нужно? — Предположим, — осторожно смотрит, лопая рукой в кармане таблетку из блистера. — Дело есть, — Серый начинает шариться где-то под стойкой и вскоре достает фотографию, — смотри, даже фотку тебе обналичил, знаю, что ты такое любишь. Заказали одному парню, а тот ни в какую его достать не может. Приходил ко мне сегодня, весь изнылся, готов почти всё отдать, только бы работу за него сделали. И все циферки слил, с твоей Вдовой ты его с любой вышки снимешь, готовый банк, считай. Берешь? — Я почти уверен, что для фотографий используется другое слово, — почти без язвительности поправляет его Арс, — и почему ты мне-то это предлагаешь? Я таким не занимаюсь особо, если ты не в курсе. Не то что бы это как-то сильно ему претило, но проблем с законом он всегда опасался. Краем глаза он увидел на распечатке смутно знакомый образ, но не стал всматриваться, отвлекшись на таблетки. В ушах знакомо зазвенело, и он отвел взгляд на друга. Его прическа могла отвлечь от чего угодно. Странно, что он до сих пор про это не пошутил. День явно проходил зря. — Ой, да иди ты, — присвистывает он недовольно, — я для него старался, а он ещё и придирается. А дело так вообще клад считай! Я тебе чисто по-дружески предлагаю, сам знаешь. Сам бы взял, но, уж извини, у меня с такой дальностью под рукой ничего нет, дольше устанавливать буду. Вообще-то Серый был придирчиво честным человеком, когда дело доходило до денег. Так что, возможно, это действительно был лёгкий нал. Что бы это ни значило. — Спасибо, — прячет фотографию в задний карман, — я сделаю, если смогу. Где, говоришь, будет? Возможно, ему не стоило так легко соглашаться на подобные вещи. Но, в конце концов, никто его ни к чему не обязывает. Глаза у Серого дружелюбно улыбаются. Он явно доволен собой. Наверное, это должно успокаивать. — Вот, смотри… Точкой оказывается какой-то достаточно пафосный ресторан с открытой верандой, неподалеку от которого располагается очередная заброшенная офисная высотка. Сочетание не из редких, но Арс доволен, что друг его и в этот раз не обманул: ничего особенно сложного в этой работе быть не должно. Подняться, залечь, снять, смыться через не слишком просматриваемый путь обратно в Нижний. Как правило, вызванная суматоха отвлекала и полицию, и окружающих достаточно сильно, чтобы у тебя было не менее получаса на отступление. Свеженький скрипт-глушитель давал ему ещё пару запасных путей, а пара проглоченных полчаса назад колеса синих давали ему достаточно фокуса, чтобы он смог уйти по ним без проблем. Иногда Арс искренне удивлялся, насколько мало человеческая жизнь стоила в нынешнее время. Его собственный страх перед законом начинал казаться атавизмом. А ведь и он сам — такая же навеки потерянная для Системы жизнь… Ищет ли его хоть кто-то? Может, ему просто хотелось верить, что Система всё ещё работает. Что для него ещё есть путь назад. Отсыревший бетон неприятно холодил, и Арс почувствовал облегчение, когда одно из лиц на балконе пометилось как искомое. К счастью, Серый не просто дал ему эту сентиментальную распечатку, но и подгрузил все данные на нейронный накопитель, так что всё должно было пройти гладко. Фотография покоилась где-то в мусоре стола вместе с другими случайными бумагами навроде той чернильной бумажки. И что он вообще записывал тогда посреди ночи? В ресторане, видимо, происходило какое-то собрание корпорантов. Временами Арс чертовски завидовал белым воротничкам. Он сам был выброшен на обочину жизни, и хотя ему не особенно претило подпольное сущетсвование, он не ощущал это как добровольный выбор. Он сам из прошлого – бесконечно далекая, бесконечно жестокая фигура – обрек его на эту свободу, которую он не мог поглотить. Её было слишком много, слишком дорого ему обошелся этот океан беззакония, и он легко променял бы его на те смутные воспоминания о театре. Устаревшая и оттого дорогая игрушка для избалованных богатеев… Какая-то необъяснимая теплота была связана с ней. Там было много людей, и, конечно, все их лица были для него стерты, но общее чувство — волнение, гордость, восторг – до сих пор переполняли его грудь от мысли о театре. Эти крохи были всем, что у него осталось от безвозвратно утраченного счастья, дела жизни, как ему казалось; сейчас ему, безымянному, путь в такие места был заказан. Но, может, если он получит эти деньги, он сможет найти человека, который сможет вписать его имя обратно. Может, не за эти деньги, но если подождать ещё, накопить ещё… Это было сложно, дорого, но не невозможно. Закона не существовало по-настоящему ни с одной стороны, это он знал точно. Если найти достаточную сумму, он найдет себе имя. Хотя бы новое, пусть даже без прошлого, но он сможет вернуться к этому мягкому свету софитов, шелесту кулис, аплодисментам… Сотням лиц, которые он никогда не запоминал. Было ли это на самом деле? Или это всё просто сон, просто имплантированные воспоминания, заглушка, которую ему вживили андердоги, чтобы он думал, что у него было хоть что-то? Тем временем вечеринка слегка оживилась, и люди начали заходить внутрь; на балконе осталась только пара кутающихся в пиджаки корпорантов, и Арс с облегчением понял, что среди них остался нужный ему парень. Ему не хотелось привлекать к себе слишком много внимания, поэтому чем меньше стояло людей на балконе, тем лучше. Возможно, имело смысл снять обоих — просто чтобы добавить сумятицы в расследование. Не то что бы это было близко его принципам… Но мечты об утерянном прошлом добавили ему жадности. Если у него будут проблемы, вернуться точно не получиться. Пожалуй, жизни очередного безымянного богатея ему было для этого не слишком жаль. С такого расстояния лиц не было видно — свою цель Арс отличал только по метке – но когда он устроился у окна, стараясь не отвлекаться на снова появившийся шум в ушах, и позволил Вдове раскрыться, пришло время переключиться на прицел. На секунду в глазах потемнело, и резко он увидел балкон во всех деталях: вот официант разносит бокалы с нелепо яркими коктейлями, вот на столе покачиваются голограммы цветов… Вдова была продолжением его руки во всех смыслах — тёмный металл растекался до плеча, собираясь в сложную и точную систему. Она была редкостью в первую очередь из-за дальности; снайперки требовали устойчивости, и поэтому имплантировали обычно что-то вроде пулеметов, мощное, но хаотичное оружие. Во-вторую очередь она была редкостью потому, что требовала хорошего прицела, который было очень тяжело установить на проприетарный чип. Системе не нужны были разгуливающие по улицам снайперы. Поэтому такие вещи были прерогативой отбросов из Нижнего, и именно поэтому там человеческая жизнь стоила ещё дешевле обычного. В конце концов, как ещё им выживать? Облокотившись на пододвинутый к окну заранее стол, Арс начал прицеливаться. Стоило начать с цели и затем пристрелить второго, если он не сбежит сразу… Прицел зафиксировался на лице парня. Один выстрел между глаз, и деньги у него в кармане. Спустя вечность длиною в десять секунд Арс понял, что картинка не двигается. Каким-то чудом он наскребает в себе сознания отключить прицел и в холодном поту отползает к дальней стене, сворачиваясь в клубок за одним из перевернутых столов. На шее горит огнем струйка теплой крови из уха. Господи, если бы не те синие, он, наверное, отрубился бы прямо здесь с винтовкой наперевес. Арса трясло. Он свернул Вдову и дрожащей рукой вытер пену с губ. В ушах перестало шуметь, и ему было бесконечно страшно, что у него просто больше нет барабанных перепонок. Слишком часто перегруженный чип мог отрубить ему нейронный накопитель. Мог оставить его инвалидом. Его ноги. Его глаза. Его правая рука. Всё из этого могло коротнуть и отключиться в любой момент из-за этого бреда. Он бежал по лезвию ножа, и под ним была только смерть и боль. Кто этот тип такой, черт побери?***
Когда официальная часть с пропитанными лестью благодарностями была завершена, приглашённые гости разбрелись по ресторану. Антон долго задумчиво бродил возле панорамы города, всматриваясь в ослепительные огни высоток и автострад. Небо на фоне густой сети света внизу казалось абсолютно чёрным, и разглядеть на его фоне перья облаков было невозможно: или потому что их больше просто не существовало, или потому что даже их жалкие подобия были темнее любой ночи. — Не от меня прячешься? Антон вздрогнул, испуганно оглядываясь, но успокоился, натыкаясь взглядом на Дмитрия. Поджал губы, сжимая свой бокал пальцами чуть сильнее. — Мне просто не слишком нравится тусоваться рядом с «ними», — хмуро сообщил он, залпом допивая кислое нечто и с тонким звоном развоплощая стекло, — Сколько здесь живу, до сих пор не могу привыкнуть. — Мало кто может, — понимающе кивнул друг, — Но теперь мир такой, и нам с этим ничего не поделать. Остаётся только смириться и жить так, как позволяют. — Ну да, ты-то уж смирился, — ехидно заметил Антон, на что Дмитрий притворно-возмущённо пихнул его локтем в бок. После они на долгие мгновения замолкли, вновь оборачиваясь к холодному стеклу окна. Какое-то хрупкое равновесие повисло в воздухе отзвуком сотен дребезжащих бокалов. Мороз коснулся не покрытых Второй Кожей пальцев, стоило Антону прижать покрасневшие подушечки к изображению лика луны, и он замер в восхищении перед стихией, которой были чужды люди с их прогрессом и проблемами. Что-то оставалось незыблемым на земле, где каждая истина подвергалась сомнению. Кожу всё ещё покалывало, когда он поднёс пальцы к губам и в наслаждении от контраста температур прикрыл глаза. Да, ему могли не нравится законы, порядки и верхи, но он всё равно любил этот мир. Любил чувства, любил мысли, любил образы, любил людей. Он любил жить, и от осознания того, что совсем скоро ему придётся вернуться домой и надолго покинуть шумный, ветреный город с его беспокойными и несчастными жителями, Антону становилось невыносимо тоскливо. Открыв глаза, он наткнулся на бледные зеленоватые диски собственной радужки в отражении. Взгляд был полон печали. Он перевёл его на пейзаж за стеклом — на тёмное небо, тусклую луну и полупрозрачные дымки облаков. — А правда, что мы когда-то были могущественнее всех? — словно бы не своим голосом прошептал Антон. — Когда-то да. А сейчас миром правят они, — меланхолично заметил Дмитрий, тоже не отрывая взгляда от переливов лунного сияния на стекле, — Но есть один важный момент: нас не свергали. Мы уже были рождены рабами. Антон опустил голову, согласно кивая. Он нервно потёр полосы на ладони, ощущая исходящее от них тепло, а затем рваным нервным движением поправил браслеты. Звон разноцветного стекла напомнил о недавнем разговоре в кабинете, и Антон нахмурился. Прошептал сквозь зубы: — Он всё может изменить. — Нет, не может, — устало ответил Дмитрий, даже не поворачивая голову в его сторону, — Ты ещё молод, вот и веришь в нелепые сказки. — Что плохого в вере? — Антон, — твёрдо прервал не успевшую начаться тираду мужчина, — Он такой же человек, как и все, — постучал пальцами по стеклу, обращая внимание на блики шумного города, — Не удивляющий, не способный на перемены. Обыкновенный. Просто позволь ему оставаться таким. Антон долгие мгновения задумчиво жевал губу, стараясь подобрать слова, а затем выпрямился, невесомым движением пальцев собирая осколки в воздухе в снова целый бокал. Внимательно вглядевшись в безучастное лицо Дмитрия, проговорил: — Уверен, он ещё сможет вас удивить. — Вряд ли он сможет даже просто вспомнить о тебе, — выгнув бровь, надменно выдал тот, — А если сможет и не помрёт в процессе — это будет настоящим чудом. — Тогда пообещай мне, что, если это чудо произойдёт, ты позволишь мне его забрать, — серьёзно нахмурившись и сжав в пальцах вновь полный бокал, попросил Антон. — Ладно, — устало согласился Дмитрий, — Но зачем тебе это? — Называй меня наивным, но я всё ещё верю в человечество. Обезоруживающе улыбнувшись на прощание, Антон развернулся на месте и ушёл, не проронив больше ни слова. Дмитрий провожал его нелепые детские кудряшки и мелькающий в черноте толпы белый костюм взглядом до самого лифта и не мог понять, почему сердце так беспокойно стучало в горле.***
Это становилось делом чести. Арс просто не мог жить на одной планете с кем-то, кто одним видом мог довести его до приступа. Они могли пересечься где угодно. Он мог заметить его. Начать искать его. В конце концов, его голова стоила большой суммы денег, а деньги были билетом в счастливую жизнь. Нет, нет, нет. Чего бы этого ни стоило, он просто не мог позволить ему жить. Арс потихоньку сходил с ума. Ему отчаянно не хотелось думать, что это его вина, его западня, что это он сам когда-то поставил себя на костыли нелегальных имплантов из-за причины, которой он даже не помнил. В конце концов, он даже никогда не убивал за деньги. Как он вообще в это ввязался? Ему было страшно, бесконечно страшно. Выходить за пределы Нижнего, за пределы дома казалось ему хуже смерти, и заполненное старыми вещами жилище начало быть для него тюрьмой. Он больше не мог пить; разок он попробовал затянуться бурдой, которую ему принес Серый, но предсказуемо чуть не задохнулся и продолжил потреблять таблетки в угрожающих количествах. Не то что бы это сказывалось на нем хорошо. Но однажды они спасли ему жизнь, и теперь он цеплялся за них, как мог. Арс постарался вытянуть из Серого всё, что тот знал про заказ, но предсказуемо у того не было почти никаких данных не по делу; дальше идентификационной метки они не продвинулись. Но Серый вел дела с Доктором, а Доктор знал всех. Им удалось выведать, где тот парень будет на этой неделе, не обозначая своих намерений. Это было большой удачей. Арс был уверен, что сам Бог благоволит ему покончить с этой угрозой. Друг, впрочем, уверял его, что дело в паранойе от таблеток. Но они были его спасением. Снова пытаться стрелять издалека было слишком рискованно — прицел требовал слишком много фокуса, и он мог слишком легко отрубиться даже с таблетками – и поэтому нужно было подойти вплотную. Место располагалось не так далеко от Нижнего, и если сработать чисто, то сбежать будет задачей сложной, но выполнимой. Обновленный глушитель был всё ещё на месте, и он, безымянный, мог ускользнуть от всевидящего ока даже будучи по уши в крови. Раз он не мог пользоваться Вдовой, нужно было найти новое оружие. Серый был готов одолжить ему что-то из своей коллекции, но Арс был убежден, что неимплантированное оружие привлечет слишком много внимания. И поэтому он взял с собой Иглу. Наверное, она даже не заслуживала названия. Это была древняя вещица, которую он выменял у какого-то антиквара в баре за пинту пойла покрепче, и он хранил её на дальней полке, даже не надеясь, что она ему пригодится. Это была действительно игла, узкое лезвие, начиненное ядом; воспользоваться ей можно было только один раз, и, видимо, это был её день. Отследить такое оружие по базе было нельзя, яд был надежным, а острие — достаточно тонким, чтобы всё прошло быстро. Это был его шанс. Арса снова трясло. Он выпил почти блистер синих, и это было его единственным гарантом того, что он не умрет сегодня вечером. Но зато его фокус был остер, как лезвие, по которому он бежал все эти дни. Под лезвием были только смерть и боль. Он надеялся, что в эту пропасть упадет сегодня не он. Это снова был какой-то бессмысленный корпоратив в лабиринте офисов; ему удалось подойти за несколько минут до начала, и большая часть работников уже зашла внутрь. Метка маячила в углу глаза, и, осмотревшись, он понял, что нужный ему парень стоял у входа и разговаривал с Доктором. Совпадение не из приятных. Доктор точно не обрадуется, если Арс прирежет одного из его знакомых. Это могло стать чертовски большой проблемой, но ему было плевать. Это было дело чести. Это был вопрос выживания. Когда он окликнул Доктора, у того странным образом вытянулось лицо. Арс усиленно старался не смотреть на его собеседника, но в ушах всё равно начало надоедливо гудеть. Только бы кровь не пошла из ушей слишком рано. Боже мой. Неужели он меня вспомнил? Мы ведь даже не пересекались. Серый что-то сказал ему? Арс натянул на себя вежливую улыбку и начал импровизировать. Это у него всегда получалось хорошо. — Тут всё скоро начнётся, да? Так боялся опоздать! Приятно встретить знакомые лица! Кстати, — хватает свою цель под локоть, смотря Доку в глаза, — не против, если мы отойдем поговорить на минуту? Ему так сильно не хочется думать, какое выражение лица у этого парня, потому что глаза Доктора точно сильно больше, чем они должны были быть. Он явно привлек к себе слишком много внимания. Черт. Всё шло не по плану. Арс чувствовал тяжелое дыхание у себя над ухом, недоумение, повисшее в воздухе; звон браслетов, тепло кожи через одежду. В ушах продолжала шуметь кровь. Игла жгла ему бедро, и когда он затащил парня за угол, ему оставалось только молиться. Осталось совсем немного. Совсем немного. Док меня видел, но он не сможет меня сдать, у меня нет имени, меня нет, меня не существует. Я вне Системы. Один удар, он осядет, и я уйду. Я успею убежать. Они не найдут меня, у меня нет имени, они меня не най… Сердце колотится в безумном ритме, и Арс продолжает молиться, чтобы его руки перестали трястись. Таблетки должны были помочь с фокусом, но сейчас их мощности хватает только на то, чтобы он не перегрузился в ту же секунду. Господи, он ведь должен был уже быть мертв. Парень говорит что-то, и его голос перекрывается шумом в ушах. Арс на автомате поднимает взгляд и тут же понимает свою ошибку. Мгновение снова застывает, но он чувствует, что в этот раз всё иначе; одной рукой он нащупывает иглу и вслепую пытается ударить ей в живот. Глаза застилает пелена, и лицо, которое он так и не может осознать, застывает у него перед глазами вечностью. Он не может понять, его щеки влажные от слез или от крови. Позвоночник прошибает током, и на краю сознания Арс ощущает, как стекает на колени перед собственной Смертью. Ему снится, что он падает, и он умирает, и между любовью и спасением мира он выбирает любовь.***
Антон не мог пошевелиться от шока. Мужчина лежал у его ног, захлёбываясь пеной и корчась в судорогах. Вокруг толпились зеваки, перешёптываясь между собой и брезгливо оглядываясь. А из живота Антона торчала рукоять иглы. Дмитрий сориентировался самым первым: подскочил к умирающему на полу, дрожащими руками провёл над его вытянутым в струнку телом, коснулся лба и надавил на какую-то, одному ему известную точку. Тот тут же расслабился, задышал медленно, размеренно, но тяжело и глубоко, будто пытаясь надышаться впрок. Ссадины, пятна крови и синяки исчезли, и о произошедшем теперь намекало только нахмуренное выражение лица, словно даже сквозь бессознательную дымку мужчина понимал, в какой опасности находился. Дмитрий ещё раз окинул его обеспокоенным взглядом, убедился, что он был относительно здоров, и поднялся, осторожно обращаясь к всё ещё застывшем в испуге другу: — Антон, — тот перевёл на него дрожащий взгляд и рвано вздохнул, второй раз за долгие минуты обращая внимание на иглу в теле и только теперь собираясь отдаться панике, — Стой. Антон, спокойно, — вмешался Дима, укладывая успокаивающе тяжёлую ладонь на плечо и припечатывая содрогающееся тело к стене. — Он пырнул меня, — испугано просипел Антон, бледнея на глазах и дёргаясь в крепкой хватке, — Пырнул. Он убил меня! — Не убил, — настойчиво надавил Дмитрий, уверенно хватаясь за рукоять оружия и вынимая его из плоти. Антон вскрикнул от неожиданности, тут же прижимая взмокшие ладони к месту удара и натыкаясь на оголённый через дыру Второй Кожи бок. Удивлённо поднял наполненный непониманием взгляд на мужчину, а тот лишь ехидно напомнил: — Он не смог бы тебе навредить, дурак. Ты же его Хранитель. Осознание пробилось через пелену страха в зелёных глазах, и Антон расслабленно улыбнулся самыми уголками губ. Нервно взлохматил взмокшие кудри, восстанавливая дыхание, и, задумчиво посмотрев себе под ноги, решительно кивнул. Мгновение спустя опустился за Арсом вниз и подхватил его на руки настолько легко и быстро, будто тот и не весил ничего. — А что тут, собственно, происходит? — вырвался из толпы долговязый мужчина в тёмном костюме. Люди вокруг него загудели одобрением в предвкушении шоу. Его глаза, быстро окинув представшую картину, на доли секунды покраснели в приступе ненависти, — Господа. Отдайте Арсения нам, и никто не пострадает. Его голос сквозил едва сдерживаемой злобой, и Антон, крепче перехватив простонавшего от боли мужчину на руках, решительно сделал шаг назад. Кинул быстрый, твёрдый взгляд на Дмитрия и безмолвно обратился к его обещанию. Дмитрий недолго колебался — кивнул, сжимая зубы. Напряжённая струна в воздухе лопнула, и Антон, ошалев от счастья, улыбнулся. Слишком солнечно для того, кто был окружён врагами, но его это явно больше не волновало. Он наклонился, любовно заглянул в нахмуренное лицо Арсения, что-то тихо ему шепча, а затем ещё сильнее сжал в своих объятиях и раскинул крылья. Мощные, жилистые мышцы в них загудели едва уловимой вибрацией, а белоснежные длинные перья заняли почти всё пространство зала, излучая ослепительное сияние. Антон гордо вздёрнул голову, демонстрируя публике яркий свет изумруда глаз, но уже через секунду с шелестом пера о перо исчез, оставив после себя только оглушительную тишину неодобрения. — Дмитрий, — спустя долгие мгновения напряженённого молчания снова подал голос мужчина. Толпа тут же вновь загудела, брызгаясь ядом в каждом слове, но он смотрел только на своего собеседника, грозно нахмурившись, — Вы объявляете нам войну? — Павел, — твёрдо ответил тот, расправляя плечи, демонстрируя и свои крылья. Серые, напряжённо замершие, готовые в любой момент подбросить хозяина до небес, до дома, — Это вы объявили нам войну, когда чуть не загубили последнего пророка. Не дожидаясь ответа и напоследок вежливо попрощавшись лёгким кивком головы, Дмитрий исчез, оставив свору бурлящих гневом демонов внизу. Павел ещё долго смотрел ему вслед, ощущая осевший на одежде озон и всё тяжелее дыша. Наконец, с трудом успокоившись, он залпом допил омерзительно тёплый коктейль и направился к выходу, беззлобно хмыкая: — Кто же знал, что вам так легко вернуть веру?***
Антон был совсем молодым ангелом — ему не так давно перевалило за семьдесят лет. Его появление было самым загадочным событием последних тысячелетий, поскольку мало кто даже среди первых из первых понимал, откуда и зачем появлялось новое поколение — а он был пока единственным из их числа. Антон считал, что возник не просто так, считал себя предвестником перемен, но, что трагично, никто больше в это не верил. Вскоре его предназначение стало кристально очевидным, но от этого никому легче не стало. Дмитрий был на сотни тысяч лет старше и считал неправильным и несправедливым, что Антону в таком практически младенческом возрасте достался подопечный человек, да ещё и пророк! Мир внизу сильно изменился, ожесточился в конец; ангелы предпочитали как можно реже его посещать, передавая бразды правления властителям ада — или просто не желая замечать их доминирования. Никому не нужен был глас небес. Никому не нужны были лишние заботы с восстановлением людского благочестия. Человечество уже давно отдали на растерзание демонам. Пророка считали такой же ошибкой мироздания, как и нового белокрылого ангела. Антон всеобщего скорбного настроения, возможно, в силу возраста, не разделял. Он считал это достаточно символичным: последний пророк последнему ангелу. Так вот Дмитрий почему-то сразу проникся симпатией к самому молодому брату, деловито намекая, что сбросить едва оперившегося Антона в бурлящий тьмой город одного — жестоко. Антон мало понимал в анатомии и физиологии людей, ещё меньше знал про особенности существования в людском мире и, что самое ужасное, совсем не разбирался в чувствах. Скорбь, ненависть, счастье, печаль, тоска, восхищение — всё это было для него лишь набором слов, которые он едва ли правильно понимал. Но одно из этих слов, ему казалось, он знал отлично: любовь. Он любил колокольный звон воздуха над облаками, любил оглушительный свист ветра в ушах, любил аромат звёзд на коже, любил блеск солнечного диска перед глазами. Он любил дом. Любил братьев и сестёр. И любил людей. Арсений на перине громко простонал, ворочаясь и наконец приходя в себя. Сначала он долго пытался разлепить глаза, не понимая, откуда взялось столько света. Антон к нему не подходил, чтобы не волновать ещё больше, и даже крылья сложил ради приличия. Тем не менее, старания его не оправдались — Арс подскочил на месте, ошарашено оглядываясь вокруг и не находя ничего, кроме бескрайнего, слегка голубоватого пустого пространства. Спустя секунды тихой паники он наткнулся прозрачным взглядом на Антона и рывком ринулся вперёд, разом опрокидывая парня в каком-то жёстком захвате. Тот захрипел, ощущая холодные грубые пальцы на горле, но улыбнулся успокаивающе, демонстрируя открытые ладони в знак капитуляции. — Всё хорошо, Арс, — просипел он, — Ты в порядке. Ты в безопасности. — Где я? — прорычал сквозь зубы мужчина, прожигая глубокую зелень глаз напротив злобным прищуром. На пару мгновений чуть ослабил хватку, наконец осознав, что пялился на жертву уже почти несколько минут, и до сих пор не отрубился от перегруза, — Кто ты? Что ты со мной..? — Всё хорошо, — Антон мягко перехватил его руки своими и выпрямился, продолжая легко улыбаться. Ведомый неизвестными чувствами, невесомо прикоснулся к щетинистой щеке кончиками пальцев, хихикая, когда человек непонятливо увернулся от касания, недовольно нахмурившись. Арсений теперь не пытался его убить, видимо, больше озабоченный местом, в котором оказался, чем странным кучерявым парнишкой. Антон не стал больше его испытывать — сел удобнее, расправил плечи и продемонстрировал как сверкающие молодостью крылья, так и сияющие любовной зеленью глаза. Человек замер, восхищённо задерживая дыхание, вцепившись в запястье неживой руки нервной хваткой. — Всё хорошо, — в который раз повторил сквозь улыбку Антон, ощущая непривычный жар на лице и в районе затылка, — Я тебе всё объясню, но сначала ты должен поверить. Ты сможешь поверить мне? В меня? Арсения окатило волной теплоты откуда-то из самой глубины груди. Он задумчиво приложил взмокшую ладонь к быстро колотящемуся за рёбрами сердцу. Затем осторожно протянул эту же ладонь к светлым вьющимся локонам парнишки, словно ощупывая реальность происходящего, и, почувствовав волнительное покалывание на кончиках пальцев, кивнул. Щёки его озарились бледным румянцем, и Антон счастливо рассмеялся, изо всех сил стараясь не прижаться к человеку тут же как можно ближе. Да, он определённо верно трактовал слово «любовь».