Врать – плохая черта характера

      Сигма хорош во всех обличьях.       Он отлично выглядит с румянцем на щеках, задумчивый, с мокрыми волосами, в рубашке и в домашнем теплом худи.       Сигма мил, когда молочные усы видны у него под носом, и убирать крошки от печенья с его щек – сплошное удовольствие для Гоголя. Этот мальчик прекрасен в его одежде, великолепен со слезами на глазах. Он хорош, извивающийся на простынях и стонущий имя Гоголя.       Сигма идеален во всём. Его минус только в упрямстве и лжи, которую этот человек может говорить бесконечно. Сигма умён и изворотлив, он умеет незаметно подстраиваться под ситуацию и в любом скандале находить ниточку, за которую нужно потянуть, чтобы размотать комок скандала. Сигма заврался, иногда сам забывая правду, но факт остаётся фактом – он не хочет возвращаться под крыло Гоголя, и находит любые, даже самые глупые отговорки, дабы остаться на стороне света. Кажется, даже стоя на краю, Сигма с огнём и несгибаемостью во взгляде скажет, что не хочет погружаться во тьму. Он создание книги, нескольких капель чернил. Сигма – фантазия Гоголя и выгодная карта Достоевского, но отказывается это принимать.       Показателем маленького бунта стал уход в Вооружённое Детективное Агенство вместе с Дадзаем Осаму. Сигма тогда был сильно зол, им воспользовались несколько раз подряд: Достоевский и вся организация, в следствии взорвали его драгоценное казино; потом Гоголь, шантажом заставивший помочь в своем плане, и как вишенка на торте – Дадзай, использовавший в тюрьме как средство достижения своей цели. Только вот Осаму оказался более выгодным и сумел подарить Сигме надежду на что-то большее, чем роль разменной монеты. Взгляд его в момент ухода – картина, стоящая больше, чем состояние: Сигма правда был верен Достоевскому, он любил Гоголя и был согласен на всё ради того, чтобы служить им, но все сорвалось в один миг. Тот взгляд – описание горького чувства свободы, тот случай, когда, кажется, должно стать легче потом, но в данный момент откровенно дерьмово и хочется убиться об стену. Гоголь смотрел за всем с лукавой улыбкой, а в глазах читалось, что он убьёт Дадзая без промедлений, если тот хоть пальцем тронет его мальчика.       «— Котенок, вернись ко мне, – настойчиво шепчет на ухо, удерживая ладонь Сигмы у стены и самого парня прижимая к ней.       — Мне хорошо здесь, – ответ сказан срывающимся голосом, который владелец не в силах контролировать, – хоть раз, Гоголь, хоть раз подумай обо мне, а не о себе. Мне хорошо здесь, и я чувствую себя на своём месте.       — Какой же ты милый врунишка, котик.»       Гоголь прекрасно знает: не чувствует Сигма себя в своей тарелке. Ведь тот создан, чтобы служить Фёдору, он козырь, а козырь не может жить полноценной жизнью и иметь какие-либо ценности. У Сигмы была роль в плане, и теперь, когда он ее отыграл, стал бесполезной и до безумия красивой безделушкой, которую Гоголь жаждет заполучить. До безумия, звёзд перед глазами и дрожи в руках. И сейчас, наблюдая за прогулкой Сигмы и Накаджимы Ацуши, он может сказать – его мальчик зажат и не чувствует комфорт. Даже улыбается нервно и кончики пальцев дрожат, когда Сигма тянется поправить волосы. Он так много лжёт. И себе, и всем вокруг. И Гоголь должен в кратчайшие сроки это исправить, ведь он даже толком не поблагодарил Сигму за помощь в убийстве Фёдора.       Взмах плаща, резкий звук, лёгкий ветерок и картинка перед глазами меняется. Гоголь стоит напротив ошарашенного Ацуши, держа хрупкого на вид парня за шею и видя в глазах того неподдельный страх. Гоголь уже виделся с ним, и прекрасно знает возможности этого парня. Ему прилетает сильный удар в бок, но Гоголь лишь смеётся, ведь в его руках – голова Накаджимы, отделенная от тела. Тигр теряется, неспособный сориентироваться в пространстве. Он может лишь смотреть – с не скрытой злобой смотреть на яркую улыбку Николая.       — Котёнок, выбор за тобой. Ты знаешь, что мне ничего не стоит убить его, – даже не глядя на Сигму, произносит.       У Сигмы дрожат руки, в разы сильнее, чем до этого. Его взгляд метается от обезглавленного тела Ацуши до Гоголя и головы в руках того. Дар речи пропадает, а в ушах барабанная дробь. Сигма сжимает руки в кулаки, смотрит в землю и по его щекам текут слезы. Он не расстроен. Сигма очень зол, ведь Гоголь не может просто оставить в покое и исчезнуть, но выразить агрессию как-то иначе не выходит. Он никакая боевая единица, без оружия уж точно. Когда Сигма поднимает голову, то видит, как Гоголь дразнящие водит револьвером по виску Накаджимы, явственно провоцируя.       — Сигма, чтобы он не требовал, не делай этого!...       — Отпусти его.       Губы Гоголя растягиваются в более безумной улыбке, и рука в красной бархатной перчатке тянется к Сигме, тем временем как револьвер пропадает в пространстве плаща. И он шагает к нему. Слезы чистой ярости блестят на щеках Сигмы, подобно дорогущей алмазной крошке.       За это Николай отдаст многое, даже, пожалуй, собственную жизнь. За последующую попытку спастись тоже. Сигма не успевает нанести удар до того момента, как Гоголь ударяет Ацуши головой о ближайший столб. Способность Николая оставляет того в покое, но тигр будет находиться в отключке некоторое время и не сможет помочь никоим образом. Гоголь удерживает за талию и прячет брыкающегося, рычащего ругательства и проклятья Сигму под плащем. Один миг, и они открывают глаза в уже знакомой комнате.       В квартире, которая стала Адом, Раем и клеткой для Сигмы.       — Я тебя ненавижу. Я, блять, ненавижу тебя всем сердцем, Гоголь. Я ненавижу тебя, я не хотел бы видеть тебя больше никогда, я жалею, что знаю тебя, почему... – он захлёбывается этими словами, беспорядочно ударяя Гоголя по плечам, торсу, груди, и тот никак Сигме не мешает. Лишь улыбается и от боли издает свистящие выдохи, не поднимает руки и даёт выпустить пар. Наверняка после на его теле расцветет синева – Сигма не так слаб, как кажется, удар силён, и в очередной раз кулак летит уже в челюсть Гоголя. От неожиданности тот прикусывает кончик языка, из уголка губ течет яркая струйка крови.       — Достаточно, – Гоголь хватает его за шею, останавливая и прижимая спиной к стене. Он смотрит точно в глаза. Серые зрачки блестят злостью, и кажется, Сигма бы зарычал, подобно загнанному в клетку зверю, если только умел, – ты слишком заигрался, мой мальчик. Тебе не было хорошо там. Ты – всего лишь карта, капля чернил, которая должна подчиняться своим хозяевам.       — Это неправда! – Сигма держится за его запястье, пытается убрать руку от своего горла, но бесполезно. Пальцы сжимаются лишь сильнее, забирая кислород и не давая возможности сделать вздох.       — Это правда. Ты создан, чтобы быть моим, – Гоголь щурится, сжимая руку сильнее и смотря за брыкающимся телом перед собой, – я создал твой образ, ты выглядишь и думаешь, как хотели мы с Дос-куном. Ты наше творение, такое, как хотели мы сами. Но я так обожаю тебя, Сигма. Кому же ещё кроме меня нужна будет пустая оболочка? – эти слова шипением раздаются на ухо, выбивая почву.       Сигма бесшумно сглатывает ком слёз, с болью смотря в глаза Гоголя. Хватка на шее ослабевает, и он может сделать вздох, только сил держаться на ногах нет. Чувство, словно Сигма потерял всё, чего мог только хотеть. Он так ненавидит это – быть чьей-то безмолвной марионеткой. Неужели он существует, только ради этого? В голове вихрем проносятся слова о ненависти, и Сигма оседает на пол, когда уже ничего не может помешать этого сделать. Гоголь нависает над ним, изучает и наблюдает, осторожно опускаясь на колени рядом.       — Видишь, Сигма. Даже сейчас ты плачешь, потому что так хочу я. Я смогу сделать тебя счастливым, если ты позволишь мне это сделать.       — Я тебя ненавижу, – Сигма прячет лицо за ладонями, по его щекам без звуков и всхлипов льются слезы. Никогда до этого никто не мог так глубоко ранить его, даже Достоевский не заходил настолько далеко в том, чтобы подчинить его себе, но это сделал Гоголь. Сигма ещё не чувствовал себя так жалко и разбито, – я такой же человек, как и вы... Я чувствую всё, я все понимаю, я делаю, что хочу, если вы мне не мешаете... Я могу быть кем хочу, почему ты делаешь это? Ты не сделаешь меня счастливым. Ты эгоистичное животное, Гоголь.       — Но ты любишь меня, даже если этого не хочешь. Потому что ты должен меня любить, – Гоголь пропускает пряди его волос между пальцами, перебирает и мягко улыбается, будто наблюдает за неразумным ребенком.       — Я ненавижу тебя.       — До любви один шаг, – припечатывает Гоголь, беря парня на руки. Сигма никак не реагирует. Опасный наркотик уже бежит по его венам, и имя этому веществу – бессилие. Оно убивает в нем желание бороться и заставляет просто тупо смотреть за тем, как жизнь рушится, будто карточный домик.       «Лучше бы я разбился, упав тогда с казино... Тогда я бы умер вместе со своим смыслом.»

~|•|~

      Дни идут тягуче-медленно. Сигма теряет себя в образах, становится тем, кем боялся стать и считает дни до момента, когда это закончится. Его взгляд совершенно пуст, а внутри завывает ледяной ветер. Гоголь замечает это, не понимая, как ситуация вышла из под его контроля, пытается приободрить любыми способами и получает лишь равнодушный взор, от которого сводит кончики пальцев и сердце останавливается на пару мгновений. Он нежно целует бледные и сухие губы, но не получает ответа, ощущая лишь обжигающий холод. Гоголь определено теряет связь с Сигмой, который в эти моменты так похож на умершего Достоевского. Без цели, без ценностей, без всего – вот теперь он понимает, что такое пустая оболочка, о которой говорил, и до этого Сигма ею не был. Он стал таковой лишь сейчас.       Сигма выполняет все его прихоти, спит с ним, и, кажется, что ещё для счастья нужно, но в один момент Гоголь разбивает вазу и кричит, чтобы Сигма стал немного человечнее.       В ответ бесчувственное: «ты сам говорил, что я всего лишь ваше творение». И разворачивается, надевая рубашку на плечи. Сигма плетется в ванную, чтобы смыть с себя руки, губы и поцелуи Гоголя, которые теперь искренне противны. Николай хватается за волосы, не понимая, недоумевая и потянув пряди до боли, чтобы понять хоть что-то. Сигма больше ему не врёт, Сигма, кажется, вообще безразличен к тому, что и как с ним делают. Это заставляет чувствовать себя отвратительно. Гоголь не знает, как поступить – впервые он ступил настолько криво, что упал в собственно выкопанную яму. Сигма, Сигма, Сигма. Маленький и теплый котенок канул в небытие, и сейчас, согнувшись в три погибели, Николай думает, как реабилитировать его, вернуть в жизни, заставить почувствовать что-либо... Но в квартире слишком тихо. Шума воды Гоголь не слышит, и кидая взгляд на часы, понимает – просидел так больше часа. Он поднимается на ноги, осматривает квартиру, но Сигмы нигде нет, а в ванной горит свет.       Нехорошее предчувствие опутывает лёгкие, когда Гоголь распахивает дверь и слышит аромат крови в воздухе. Сигма сидит на полу, под его руками расползаются багровые пятна. Глаза его с умиротворением прикрыты, лицо расслабленно, и Гоголь без сил падает на пол, разбивая колени о кафель. Парень перед ним бледен, как чистый лист, и он тянет руки вперёд, чтобы коснуться плеч, лица – еле теплого, и спустившись к шее, нащупывает слабый пульс. Рядом валяется лезвие из сломанной бритвы, коим Сигма, видимо, и воспользовался. Второй раз за короткий срок Гоголь чувствует дрожь внутри и заставляет себя приподнять его, положить на пол и встать, чтобы найти что-то для обработки ран. Перекись, бинты, медицинских ниток и иглы не находит, надеясь, что подойдут обычные. Вид множества глубоких царапин на запястьях Сигмы пугает, кровь из них лениво сочится, собирается в капли и стекает вниз. Значит, большая часть кровотечения уже прошла, и времени у Гоголя мало.       — Сигма, ты сумасшедший... – еле слышно шепчет. Его глаза бледнеют, когда он принимается за дело. Стежки крестиком, осторожные, без анестезии наверняка боль адская, но Сигма без сознания и мало что чувствует. По щекам Гоголя текут слезы, хоть само лицо и выглядит безразлично, а пальцы, измазанные в чужой крови, трясутся. Кое-как он накладывает бинты и поднимает парня на руки, унося в комнату. Гоголь пытается разобраться, что с ним. Почему он так боится потерять Сигму? По какой причине Сигма является его безумием? Смотря на фарфоровое, похолодевшее лицо, он понимает.       Сигма какими-то чертами похож на Достоевского. Гоголь прижимает колени к груди, кусает губы и смотрит будто сквозь него. Перед глазами картинки недавнего прошлого. Его целью была смерть Фёдора, но только потом Гоголь понял, что загнал себя в рамки лишь сильнее, и переключившись на Сигму, уничтожил его. Привязанность – безумие, клетка, и чувствовал себя все это время Николай потерянно. Без возможности отвязаться от объекта влюбленности он понимал, что тонет. Гоголь неправильно расставил приоритеты, поспешно решив, что гибель его друга решит все проблемы, ан нет, не решила, лишь усугубила и мимоходом зацепила Сигму, который всего лишь слепо хотел найти своё место. Николай знал, что тот влюблен в него – не раз сталкивались в казино, и не заметить этого в глазах Сигмы было сложно. Кто знал, что все закрутится таким образом, до крови, боли, и криках о ненависти? Все правда было хорошо до того, как Гоголь использовал его, это – точка невозврата, когда бывший владелец Небесного Казино потерял к нему всякое доверие.       Проходит неделя. Сигма открывает глаза, и Гоголь чувствует неподдельное облегчение, только аура пустоты и безнадёжности не рассеивается.       — Зачем? – голос Сигмы хриплый, уставший.       — Пожалуйста, главное не шевели руками, иначе разойдутся швы, – отвечает, убирая пряди волос с бледного лица. Сигма все ещё белый, как мел или мертвец, и это Николаю решительно не нравится.       — Зачем? – с огнём раздражения в глазах шепчет, ему невозможно отказать в ответе.       — Ты не должен был умереть по моей вине.       Сигма щурится, отводит взгляд и чувствует, как внутри что-то слабо трепыхнулось. Обида. Непонимание.       — Ты все такой же эгоист. Я хотел этого, но ты предпочел вернуть мне ненавистную жизнь и оставить подле себя. Ты мог дать мне умереть, чтобы я больше не чувствовал этого, ведь я по-любому останусь здесь. Я не хочу такой жизни... Хотя, нет, существования, – Сигма делает акцент на последнем слове и ощущает касания к щеке.       — Я отпущу тебя, когда царапины немного заживут.       Глаза Сигмы в шоке распахиваются, когда он слышит эти слова. Он не верит, но слабая надежда оседает пылью в глубине души. Гоголь кладёт голову на его живот, прикрывает глаза и бесконечно много думает о том, что отказаться от Сигмы равносильно потере себя. Да, Николай эгоист и пытался отдать всю свою любовь Сигме, проблема лишь в том, что любить правильно и без боли он банально не умеет, и эта любовь могла бы предназначаться Достоевскому. Он будет чувствовать вину в два раза сильнее, чем мог бы. Гоголь – убийца своей любви, он делает это неосознанно, но любой росток чувств в его руках вянет и теряет тягу к жизни.       Он отпустил его. Гоголь дал шанс на что-то хорошее, позволив Сигме вернуться в Вооружённое Детективное Агенство.