Корни в сердце

      Сынмин не может встать с кровати третий день. Внутри пустота. Он уже даже не плачет, слёзы закончились ещё вчера. Теперь остаётся только глубоко дышать, надеясь, что надрывные хрипы в итоге всё же сменятся чем-то нормальным.        Мозг Сынмина понимает, что ему надо быть нормальным, функционировать, работать, только вот тело сопротивляется. Сама его суть сопротивляется тому, чтобы шевелиться, но три дня бессмысленного лежания сделали своё дело. Ему нужно подняться.        Собственно говоря, единственное, что заставляет его это сделать - мерзкое ощущение во рту. Он не чистил зубы последние несколько дней. Он и не ел, конечно, но всё равно противно, будто кто-то нагадил, а потом протёр всё сухими полотенцами. И запах не ушёл и влага вся испарилась.        Сынмин тяжело садится на кровати. На тумбочке рядом стоит стакан с водой. Кажется, его принёс Минхо, чтобы Сынмин совсем не сдох от обезвоживания, только толку никакого, он всё равно к нему не притрагивался.        Сейчас Сынмин всё же осушает стакан мелкими глотками. Живот скручивает от этого, но он только жмурится, борясь с этим. Впереди ещё головокружение, которое неизбежно возникнет, как только Сынмин встанет.        С трудом, но он всё же добирается до двери. Передвигаться тихо сложно, но Сынмин не уверен в том, сколько времени, а тревожить соседей не хочется. Это так же одна из причин, почему он не идёт сразу в ванную, Минхо спит очень чутко, а ванная у них смежная, так что он скорее всего услышит. Другая же причина в том, что если у Сынмина закружится голова, в ванной куда больше мест, о которые можно раскроить голову. Второго несчастного случая (или не совсем несчастного, грустно думается Сынмину), мир не выдержит вот так сразу. Хотя, о нём едва ли вспомнят.        Сынмин отгоняет эти мысли и медленно двигается в сторону кухни. Подходя к ней, он слышит разговор.       — Я не могу больше выпрашивать время. Компания злиться на нас. Слишком многих людей заставляем ждать.        Неудивительно, что Чан здесь, у них, а не у себя в общежитии. Наверняка, он пришёл проведать Сынмина и поговорить. Только вот видеть его совсем не хочется.       — Я попытаюсь поговорить с ним утром, но ты же понимаешь. Если не удастся, то пойдём вместе к СЕО и попросим переноса камбэка.        И Минхо, конечно. Не хватает только Чанбина. Сынмин почти готов услышать его голос, но нет, его здесь нет. Только двое старших хёнов, которые всегда обсуждают по-настоящему беспокоящие их вещи только наедине. Сынмину почти стыдно. Почти, потому что у него есть только знание того, что он должен стыдиться, сил чувствовать — нет.       — Если мы так сделаем, то тогда ты можешь не успеть, — возражает Чан. — Мы же этот камбэк специально под твой уход планировали.       —Знаю-знаю, но это ничего. Вы ведь сможете справиться сами, правда?        Сынмин прислоняется спиной к стене и закрывает глаза. Камбэк без Минхо. Не совсем так, все песни ведь с ним уже записаны. И даже на следующие три камбэка, но всё же... Камбэк без Минхо чувствуется неправильно. Так же неправильно, как вся жизнь Сынмина теперь.       — Хо, это последний наш камбэк, когда мы можем вот так, все вместе, — Чан всё ещё пытается возражать. — Мы же... Мы же теперь отработанный товар. Вместо нас уже начали развивать малышей и если мы сейчас упустим это всё, то когда ты вернёшься, уже ничего не останется.        Никто из них не осмеливался говорить об этом, но они знали. И что компании нужны только до тех пор, пока приносят деньги, и что скоро их станет меньше, один за другим они уйдут, а, вернувшись, им придётся заново учиться, набирать аудиторию, становится собой. Им уже не стать мега звёздами, о которых говорят на каждом углу. Если только не удастся пробиться в высшую лигу с этим камбэком.       — Хо, время так быстро уходит, — вдруг изменившимся голосом говорит Чан. — Хо, ему было 32, понимаешь... Мне 30. Хо, он едва старше меня и его жизнь прервалась. А мы даже десятой доли их успехов не достигли.       — Что за экзистенциальный кризис, хён? — легко говорит Минхо, но затем куда серьёзнее напоминает: — Мы стартовали позже. Мы всё ещё на плаву, потому что все вместе. Потому что ты скрепляешь нас вместе. Вспомни, люди умирают каждый день. Айдолы тоже люди. Мы — люди. И мы пока живы.        Живы ли? Сынмин вот ощущает, что в груди будто дыру пробили, а это так-то травма с жизнью не совместимая. Айдолы тоже люди, а люди умирают каждый день. Три дня назад вот не повезло Тэхёну.        При мысли об этом, на глазах снова наворачиваются слёзы. Как же так, думает Сынмин, только вода попала в организм и тут же стремится его покинуть. Он тихо всхлипывает, случайно привлекая к себе внимание.        Чан и Минхо оказываются рядом как-то очень быстро. А может просто Сынмин теряет эти несколько мгновений, пока оседает на пол.       — Как ты? Давно тут? — тихо спрашивает Чан, присаживаясь рядом на корточки.        Минхо мягко гладит Сынмина по голове, даря немного своего знакомого тепла, что обычно очень успокаивает, только не сегодня. Отвечать Чану сил нет. Сынмин молча наклоняется вперёд и тыкается ему лбом в плечо.       — Постель, кухня, ванная? — спрашивает Минхо.        Сынмину требуются некоторые усилия, чтобы выбрать направление. Изначально он собирался в ванную, так что именно туда и просится. Чан и Минхо отводят его туда, поддерживая под руки.        Один из них остаётся вместе с Сынмином в ванной комнате на протяжении всех процедур, просто чтобы удостовериться, что с ним всё будет нормально. Сынмина это не беспокоит, ведь чтобы чувствовать смущение, нужно хотя бы начать чувствовать. Минхо подаёт ему зубную щётку и Сынмин ощущает проблеск благодарности. Верно, за этим он и шёл сюда.        После этого Чан относит его назад в комнату. Относит, потому что силы на исходе, а Минхо, как для человека ночью, слишком внимательный. Впрочем, он выскальзывает из комнаты почти сразу, оставляя Сынмина наедине с Чаном.       — Нам надо завтра быть на съёмках? — сипло спрашивает Сынмин у Чана.       — Надо, — нехотя отвечает тот. — К вечеру.       — Не надо, если ты не можешь, — возражает вернувшийся Минхо.        В руках у него стакан с водой, который он ставит на тумбочку заместо пустого, и упаковка детского питания виде пюре, которую он вручает Сынмину.       — Поешь.        Это короткая почти команда, но Сынмин знает, что так Минхо заботится. Он не хочет есть, но доводить своё тело — идея отвратительная, поэтому он только молча скручивает крышечку и начинает потихоньку глотать.        Хотелось бы, конечно, чтобы и Чан, и Минхо ушли прямо сейчас и оставили его одного, предаваться хандре дальше, но Сынмин понимает, что его время на скорбь закончилось. Он в первую очередь артист, а только потом личность. Надо начать работать, иначе он потеряет дело всей своей жизни и будет страдать ещё и от этого.       — Я смогу завтра работать, — заявляет Сынмин.       — Ты не в порядке, — возражает Минхо, глядя на него неодобрительно. Сынмин только закатывает глаза. Да, не в порядке, ну и что. Минхо тоже был долгое время не в порядке, но работал. Каждый из их группы хоть раз работал в состоянии не в порядке. Это просто значит, что надо притворяться чуть больше, чем обычно. В этом нет ничего нового.       — Не знаю, какую часть нашего разговора ты слышал, но так или иначе, нам бы не хотелось давить на тебя. Это непросто для тебя, мы понимаем, — медленно начинает Чан.        Сынмин пропускает остальное между ушей. Понимает он всё прекрасно. И что никто не давит, и что камбэк можно отложить, и что Сынмин даже может взять перерыв, если ему очень тяжело. Сынмин не хочет. Одна из его частей жизни только что была уничтожена навсегда и от реальности всего и осталось, что работа, да его группа — его семья.       — Я готов, хён.        И следующие несколько недель Сынмин живёт исключительно на собственном упрямстве и восторженных комментариях фанатов. Он успешно избегает любые упоминания того, что может причинить боль и, в принципе, ничего почти не меняется, кроме того, что чувствовать он не может, потому что та часть, что отвечала за эмоции и чувства, умерла вместе с самым дорогим ему человеком в ночь его дня рождения.        Камбэк и промоушен проходят отлично. Они привлекают больше внимания, чем рассчитывали. Чан выглядит счастливым, все выглядят счастливыми, и Сынмин из-за этого чувствует себя хорошо.        На одном из хайтачей, что они проводят, одна из Стэй вдруг рушит его стену отсранённости.       — Оппа, ты был таким грустным всё промо. У тебя что-то случилось? — ласково спрашивает она.        И Сынмин сначала не знает, что ответить. Для него время будто застывает на несколько мгновений. Он так долго от этого бегал, чтобы теперь всё было так?       — Оппа, ты плачешь..? — обеспокоенно спрашивает другая Стэй, что стоит рядом и вообще должна разговаривать с Чанбином, но...        Но обращает внимание на Сынмина, по щекам которого бегут неконтролируемые слёзы. Слева от него Чанбин тихо вздыхает и берёт за руку, в жесте поддержки, а справа Минхо подзывает менеджера и просит его увести Сынмина, чтобы дать ему успокоиться. Это правильно. Сынмин понимает, поэтому послушно встаёт, но перед этим пытается как можно теплее улыбнуться Стэй:       — Извини, что так вышло, надеюсь, что мы ещё встретимся. Обещаю в следующий раз быть в лучшей форме.        За кулисами его прорывает. Он старается рыдать тихо, зажимая рот рукой, но ведь наверняка слышно. Менеджер сидит рядом и крепко обнимает его, так же как в первую ночь обнимал Минхо, пока Сынмин не мог успокоиться и плакал от страшной новости. Ощущения как от вскрывшейся раны, что старательно зашивали, бинтовали, но стоило чуть напрячься и прогресс скатился в ноль.        Ему так и не удаётся успокоиться до самого конца мероприятия. Сынмину безумно стыдно перед остальными, что он их подводит, но никто из мемберов не упрекает его, напротив, каждый из них крепко обнимает Сынмина, а Феликс и вовсе прилипает к нему и не выпускает из объятий до самой общаги. Обитатели второго общежития и менеджер идут с ними и Сынмин чувствует, как на плечи наваливается тяжёлый груз.       — Мне очень жаль, что я устроил такую отвратительную сцену, — сдавленно говорит он, когда они все проходят на их кухню.        Вообще-то, она довольно просторная, но когда здесь столпились 9 взрослых мужчин, пространства ощутимо не хватает. Менеджер тяжело вздыхает и качает головой. Слово берёт Чан.       — Сынмин-а, мы все знаем, что тебе очень непросто пришлось за эти несколько месяцев и никто не осуждает тебя.       — Тогда зачем все здесь? — Сынмин чуть непонимающе хмурится.       — Мы хотели побыть с тобой. В последнее время ты очень сильно отстранился и мы чувствуем вину за то, что позволяли тебе просто запереть в себе все чувства, — объясняет Хёнджин.        Это трогает просто невероятно сильно. Сынмин чувствует, как слёзы снова начинают стекает по щекам и быстро закрывает лицо руками, но конечно все всё видят, поэтому его со всех сторон обнимают крепко-крепко, позволяя быть с ними, быть слабым.        Чуть позже вечером менеджер и Чан предлагают ему взять небольшой отпуск, чтобы отдохнуть от всего и побыть дома с родными, но Сынмин решает отложить это. Он пока хочет остаться здесь.        Они устраивают вечер кино и сидя в объятиях Чанбина этим вечером Сынмин понимает, что наконец начинает снова чувствовать. У этого есть и побочный эффект, конечно. Вместе с эмоциями приходит тоска и боль, но Сынмин чувствует, что может с этим жить.        По крайней мере, он пытается. Ночами ему снятся кошмары об автомобильных авариях, из-за которых он, конечно же, плохо высыпается. Минхо приходит спать с ним дважды и когда во второй раз Сынмин с просонья снова путает его с Тэхёном, облегчённо смеётся и плачет, потому что думает, что сном было всё, а потом больно разочаровывается, он просит его перестать.        Спустя неделю Сынмин видит в их общежитии Хосока. Не трудно догадаться, что он пришёл попрощаться с Минхо, но это заставляет сердце в груди очень сильно сжаться. Сынмин не уверен, что готов к этой встрече, но по крайней мере, Хосок один.       — Привет, — неловко говорит он.       — Здравствуй, сонбэ, — Сынмин чуть склоняет голову в знак уважения. — Рад тебя видеть.        Хосок улыбается как-то криво, но зато по-настоящему. Немного горько, не скрывая настоящих чувств.        Сынмин решает, что разговор исчерпан и идёт налить себе воды. С аппетитом как-то не очень, но водный баланс он старается поддерживать.       — Прости, что никто из нас не навестил тебя раньше, — внезапно говорит Хосок, заставляя поперхнуться водой. — Прости, что этого не сделал я. Мне так нравилось злиться на тебя за то, что случилось, что я почему-то не задумался о том, как тяжело тебе переживать это. Чимин... Чимин-и всё ещё злится. Прости нас.        Что-то внутри неприятно дёргает. Давно надо было сложить два и два, конечно же, авария случилась потому, что Тэхён спешил к нему, чтобы успеть до полуночи. Успеть встретить с Сынмином его день рождения.       — Это и правда моя вина, — выходит как-то совсем жалобно.        Слёзы должны бы хлынуть, но в горле оседает противный ком, а глаза печёт, но заплакать не выходит. Вздохнуть выходит с трудом.       — Это не твоя вина, — возражает Хосок.        Он делает несколько медленных шагов, протягивает руки и заключает Сынмина в аккуратные объятия. Хочется вырваться, хочется орать, кожа в местах соприкосновений горит, но Сынмин подаётся ему навстречу.        Он буквально терпит до тех пор, пока его не выпускают из объятий, чтобы сбежать к себе в комнату. Впервые с момента аварии Сынмин залезает в шкаф и достаёт толстовку Тэхёна. Запах за долгие недели выветрился, но Сынмин всё равно вжимается в неё носом, стараясь вспомнить это ощущение, когда он прижимался к широкой груди. Он натягивает толстовку на себя и кутается в неё и в одеяло, пытаясь вспомнить какого это - объятия Тэхёна. Он всегда обнимал по особому тепло, так, что никто и ничто не могло этого заменить. Сынмин с ужасом понимает, что последние недели просто пытался забыть всё это, будто ему никогда не были нужны эти крепкие объятия.        Заплакать, почему-то, всё ещё не выходит. Это давит так сильно, потому что эмоций очень много, что деваться от них некуда. Сынмин чувствует, что ещё немного и он задохнётся от этого. Он тянется к телефону, чтобы включить родной голос. Сынмин хочет услышать Тэхёна. Он больше не может прятаться от этого, не хочет жить без самого драгоценного голоса.        Тэхён исполнил так много песен о любви, ведь его бархатный баритон как нельзя лучше подходил для этого, Сынмин знает каждую из них. Но когда он набирает имя в ютубе, то чувствует, что сердце останавливается ненадолго. Первой вылезает песня, которую он никогда не слышал прежде. Песня, которой всего лишь два месяца.        Пальцы дрожат, когда Сынмин нажимает на видео. Он не готов увидеть и услышать Тэхёна и всё же чувствует — ещё мгновение без него не протянет.        Песня начинается очень мягко, нежное фортепиано тихонько играет знакомую Сынмину мелодию — Тэхён часто напевал её, когда был в хорошем настроении. Когда к музыке присоединяется голос, Сынмин уже знает, что он услышит. Это их песня, Тэхён написал её для них на прошлую годовщину отношений.        Это песня не совсем о любви, она о том, какой путь им пришлось пройти, чтобы стать людьми, которые нашли свой дом друг в друге. Сынмин срывается на плачь, когда голос Тэхёна пропевает "Было бы лучше, если бы я просто исчез из твоей жизни? Мы оба знаем, что я не смог бы уйти, не оставив и следа. Слишком глубоко пустили мы корни в сердцах друг друга. Но даже если меня вдруг не станет, я бы всем сердцем желал, чтобы ты двигался дальше".        Сынмин проводит бесконечно долгое время, слушая родной голос на повторе и кутаясь в остатки тепла, что дарит толстовка. Этого безумно мало, но в какой-то момент Сынмин просто... Успокаивается и засыпает.        Утро вечера мудренее, но для Сынмина утро наступает только спустя два месяца. Он открывает глаза и будто впервые с того дня видит солнечный свет и может дышать. В этом мире больше нет Тэхёна, но в этом мире Сынмину нужно жить.       — Доброе утро, — говорит он Минхо, заходя на кухню и тот смотрит как-то очень понимающе, шутит так, как не шутил давно и они даже смеются.        Они вдвоём берут отпуск на несколько дней и катаются по достопримечательностям, снимая влоги. Они вместе пишут в путешествии песню и отсылают Чану топ лайн и слова, так что к их возвращению песня почти готова. Они записывают её и теперь Сынмин точно знает, что боль его больше не смертельна.        В груди всё так же болезненно тянет, но Сынмин не глушит это. Он принимает боль и учится жить с ней.