Ты — мой дом

Натаниэль сидит на кровати в своей комнате в нервном ожидании. Сегодня произошла ситуация, которая может испортить всё, что только можно.   -Натаниэль, ты уверен что тут нас никто не увидит? -Марк, дорогой, всё будет хорошо...люблю тебя. Натаниэль приближается своими губами к губам Марка, целует нежно, осторожно, почти что невесомо. Не углубляет поцелуй, но прикусывает нижнюю губу своего парня, дразня, выбивая из другого короткие вздохи. Писатель смотрит восхищённо и до боли влюблённо, сжимая волосы Натаниэля, пытаясь совладеть с сердцебиением.   —Всё понятно с вами, педики! — послышался звонкий голос школьного задиры, что так долго не отлипает от парней.   Оба испуганно оторвались друг от друга, немного потрясённые неожиданным визитом этого неприятного человека. Хотя целоваться в раздевалке изначально было не очень хорошей идеей, ведь зная, что кто то может зайти, они всё равно не выбрали другое место, но кому может понадобиться раздевался в это время?    Задира усмехается, смотря на испуганных и явно потрясённых влюблённых. Сегодня удача явно на его стороне. — Я так и знал, что вы занимаетесь этим в раздевалке. Я расскажу о вас двоих директору, и мне поверят даже без доказательств. Вся школа подтвердит мои слова, ведь никто не хочет быть оскарблённым самим сыночком директора. — он скрещивает руки на груди, его соперники выглядят полностью побеждёнными.   — Эй, пидорасы! У вас есть что сказать в своё оправдание? Я не хочу так долго дышать с вами одним воздухом, вдруг ещё заражусь. Марк вздрагивает от этого оскорбления, явно словив какое-то неприятное воспоминание. Ему очень хочется съязвить, или умолять этого идиота о том, чтобы тот молчал,  но станет только хуже из-за этого.     Этот парень месяцами искал на них компромат, только и желая поймать парней. — Ну, я пошёл. Сочувствую тебе и твоему будущему, Натти. Он знал о том, что будет с Натаниэлем после этого. Знал о том, что его родители ярые гомофобы. И поэтому просто наслаждался. Наслаждался тем, как быстро он смог сломать мальчика. Задира вышел из раздевалки, победно ухмыляясь и особенно громко стуча школьной обувью по плитке.    Натаниэль рухнул на ближайшую скамейку, закрывая лицо руками и мгновенно разражаясь тихими всхлипами. — Это всё из-за меня! Я сделал плохо нам обоим! Я т-такой...- голос художника дрожал от слёз, как и он сам от одного лишь представления о последствиях.    Марк осторожно садится рядом с ним, приобнимая его. Это меньшее, что сейчас может сделать парень, но хотя бы работает в какой-то степени.   Натаниэль снова всхлипывает, уже готовясь к новому потоку слёз. — Марк, я...такой...ужасный...да меня же на месте убьют... — продолжает парень, поворачиваясь и крепко обнимая парня в ответ.    Ансьель чуть сам не начинает плакать, смотря на такой вид возбленного. Весь раскраснелся, по щекам текут дорожки слёз, а с губ слетают причитания о том, какой он ужасный человек.   И он не может удержать себя от мысленных обвинений его родителей в гомофобии. Марк всегда сочувствовал своему парню из-за того, что он не может показать настоящего себя даже перед родителями, но сегодня эта злость достигла какой то конечной точки. — Нат, дыши ровно...мы что-нибудь придумаем...ты сможешь пожить у меня какое-то время, если всё будет настолько плохо. Ты не ужасный человек, Нат. Не вини себя, ты не сделал ничего плохого. — лихорадочно шепчет Марк, прижимая парня к себе и поглаживая его волосы. Он совсем не хочет, чтобы его парень так грустил, чтобы обвинял себя в том, в чём не виноват, чтобы так накручивал себя из-за какого-то самовлюбленного мудака, который только и добивается  чужих страданий.   Натаниэль страется следовать указаниям Марка, тяжело дыша через рот, судорожно вцепляясь в плечи своего парня. Все его слова сейчас были как никогда успокаивающими. Но страх был сильнее. Художник прячет лицо в изгибе шеи Ансьеля, чувствуя его горячее дыхание. — Ты чудесный человек, Натаниэль. Никакие идиоты не достойны твоих слёз. Я люблю тебя, Нат. Очень сильно люблю, — томно шепчет Марк, поглаживая парня по спине. — Я всегда поддержу тебя, что бы не случилось. Ты восхитительный.     Художник прикрывает глаза, отдаваясь ощущениям. В конце концов, пока рядом Марк, можно быть спокойнее. Хотя бы от чувства того, что тебя по-настоящему любят и ценят. — Хочешь я провожу тебя до дома чтобы ты не грустил по дороге? Натаниэль улыбается от заботливости своего парня, но легко качает головой и отвечает: — Не стоит, Марк, правда. Я обещаю, что не буду грустить по дороге. — Если что-то случится, напиши мне. Я готов поддержать тебя в любое время, — ласково говорит Ансьель, перебирая яркие пряди волос Ната.     После всего произошедшего Натаниэль не позволял себе снова заплакать, ведь дал Марку обещание о том, что будет верить в лучшее.     Но как верить в лучшее, когда ты в полной жопе? Отец Натаниэля, так же как и его мать, презирают геев и лесбиянок, изо дня в день твердя о том, как это ужасно, что всё это против природы, о том, настолько "извращённое молодое поколение". У них всегда были довольно строгие методы воспитания, и парня не обошли даже физические наказания с их стороны.    Так что сейчас придётся лишь ждать, когда отец вернётся из школы. Всё же задира сдержал своё слово, тварюга, рассказал обо всём...    Нат не хочет даже брать в руки карандаш или кисти, хотя обычно рисование было единственным способом успокоиться и взять себя в руки, сейчас не было желания сделать даже самые обычные вещи — хотя бы поесть после школьного дня.    Парень лишь в ужасе представляет, что же сделает его отец когда вернётся домой, поджав колени к себе и смотря куда-то в пустоту.   Вдруг послышался этот звон ключей, а после и тяжёлые шаги отца Ната.   Всё плохо. Очень плохо. Натаниэль чувствует себя на грани панической атаки, снова начиная тяжело дышать, будто задохнётся в ту же минуту.   Еле справившись со своим состоянием, он дрожащим голосом, что, несомненно, выдаёт его, бормочет тихое: "Привет, пап..." Высокий мужчина средних лет сохраняет холодное выражение лица, слыша это нелепое привествие. Это послужило некой "проверкой на честность" Натаниэлю, что явно не смог пройти её.     Отец стягивает куртку неспеша, обувь также аккуратно снимает обувь. Все свои действия он уже продумал. В таком случае он точно знает, что нужно делать. И дрожащий от страха сын — правильная реакция.     Мужчина проходит через прихожую, уже находясь рядом с небольшим диванчиком. — Я не собираюсь устаивать долгие разборки. Просто сознайся мне во всём сейчас, без всех этих показушных действий. Тебе нихера не жалко. Ты просто боишься, — совершенно спокойно говорит он, не удосужовшись бросить и взгляда на Натаниэля.   В ясных голубых глазах ярко выраженное беспокойство, страх, страх того, что сейчас случится. Отец художника — строгий человек, который не ведётся на жалость, человек своего слова, которого уж точно ничем нельзя подкупить. Вопросом остаётся лишь то, настолько жестокие меры в этот раз будут использоваться.   — Ты сосался со своим глупым дружком. Даже не думай придумывать оправдания, будто ты упал на него. Я не ведусь на такое, — хлодно и кратко говорил отец. — Да, пап, я делал это, — честно сознаётся Натаниэль, не силах выдержать этого взгляда. Лгать сейчас не было смысла, могло бы стать только хуже. — Ладно хоть не налгал, — самодовольно подмечает мужчина. — Сын. Ты гей? — то самое невозмутимое выражение снова показалось на лице. — Пап, я...— Нат дрожит, как осиновый лист, стараясь всё же произнести это слово, но лишь открывает и разочарованно закрывает рот, хватая воздух ртом, стараясь не показать слабость хотя бы перед отцом. — Ты? Давай, говори. Я внимательно слушаю, — сказал мужчина, на несколько секунд ухмыльнувшись, что совсем не предвещало ничего хорошего. — Да, пап, я гей. И встречаюсь с тем мальчиком, — пробормотал Нат, опустив голову. Руки сами по себе сжимали жёсткую диванную подушку.    Отец сжимает кулак, думает, что же сделать, смотит в окно. — Я хотел избить тебя, — наконец говорит он, и Нат даже не удивился. Он этого и ожидал.   Подождите-ка. Хотел? — Но это будет слишком мягко для тебя. Раны заживут меньше чем через неделю, — пренебрежительно говорит мужчина, будто его лишили его лучшей идеи. — Но знаешь что ты запомнишь на всю свою жизнь?      Натаниэль поднимает на него глаза, что уже лихорадочно блестят, какбы спрашивает о том, что же будет.    Отец думает о том, что можно было бы подразнить его чтобы он, ну...научился нормально спрашивать, но Нат уже и так настрадался (лишь от собственных переживаний). — Раз ты встречаешься с тем мальчишкой, — начинает он, довольно рассудительно, чем удивляет своего сына, заставляя его ещё больше насторожиться и почти что пустить первую слезу.   — ТО И ВАЛИ К СВОЕМУ ИДИОТСКОМУ МАЛЬЧИКУ! ЕСЛИ ТЫ ВЫБРАЛ НЕ СЕМЬЮ, А ЕГО! — резко закричал отец, заставляя Ната испуганно вжаться в диван. — Давай, что же ты время теряешь? Поднимайся и иди собирай вещи. Не соберёшься и не выйдешь  за следующие, хм...десять минут, я сам тебя вышвырну. Поверь, я могу. Свободен. — Х-хорошо, — выдавливает из себя Натаниэль, голос предательски дрожит, с головой выдавая его. Он на таких же дрожащих ногах медленно поднимается с дивана стараясь не упасть прямо на месте.    Направляется в комнату, но уже чуть быстрее, не желая чувствовать этот взгляд, прожигающий спину.