Smooch (marks)

Юнги с неким замиранием сердца наблюдает, как Тэхён, заманивший его в свою комнату, теперь подобно хищному зверю высматривает его, никак не силясь заговорить. Стесняющийся хищник, надо же. Ему не то чтобы некомфортно в такой тишине, но, смотри Ким на Мина не так жадно, ему было бы куда проще. Поэтому старший быстро сдаётся: — Так в чём дело? — прочистив горло, спокойно спрашивает он, со всех сил делая вид, что ему ни капли не интересно. Не интересно и нисколько не волнительно, ведь Тэхён завёл его сюда под предлогом обсудить что-то серьёзное, и мозг его судорожно перебрал столько вариантов, что становилось дурно. Он больше предпочитал не думать. — Видишь ли, тут такое дело… — такие разговоры никогда не нравились Юнги. Всё, что начиналось с таких слов, всегда заканчивалось скверно, потому он только поджимает губы, готовясь к худшему. Но ничего не происходит. Не происходит минуту, а потом и с десяток. Возможно, если бы Мин посмотрел на Тэхёна, то увидел бы, что тот был всего-навсего смущён говорить открыто, но Юнги в свою очередь был смущён не меньше. Потому они молчат. Молчат, поочерёдно вздыхая и теребя собственные пальцы, и каждый почему-то считал себя виноватым в такой неловкости. Юнги, наверное, винит себя даже больше Тэхёнового, потому только сбивчиво бубнит: — Если… Если ты не хочешь говорить, я уйду. Напиши мне, если я понадоблюсь тебе или… — Нет, — Ким тут же перебивает его, и, не будь он так далеко, очевидно тут же схватил бы его за запястье, лишь бы старший не сбежал. — В общем, дело в фотографиях, — начинает он и, не давая мыслительным процессам Юнги закончить за него, быстро тарахтит: — Я хочу сделать фото, но мне не справиться без тебя. — Ты… Хочешь сделать интимки? — слишком прямолинейно и как-то даже глупо выдаёт Юнги, отчего Тэхён только давится собственной слюной. Возможно, Юнги задаёт такой глупый вопрос лишь потому, что сам желает этого. Он никогда не признается. Ведь это — первое, что пришло ему на ум, подумав о фото, сделанных вдвоём. — Чт… Нет же! То есть, конечно, да, почему нет, но сегодня я планировал кое-что другое, — выдаёт, всё так же заламывая пальцы, Тэхён. Юнги едва не бурчит на это краткое «жаль», но, благо, вовремя затыкается. Может, и зря. В любом случае, младший снова затихает, ожидая невесть чего, и Мин, томясь в мучительной тишине, только вздыхает: — Так что это? — Тэхён отчего-то не смотрит на него, и это уже наводит на некоторые подозрения, но Юнги старается не концентрироваться на этом. Только чешет от неловкости шею. — О, ну, может, ты видел в тик токе… — Не видел, — он тут же перебивает парня, ведь действительно не видел ничего. Он попросту не сидит там, и даже не уверен, есть ли у него приложение на телефоне, так что заранее предупреждает, что говорить с ним об этом будет напрасно. Тэхён на это реагирует неоднозначно. — Точно, — мямлит он и в который раз затихает. И тут же тянется к телефону, начиная там копаться, отчего Юнги немного раздражается: это то, ради чего парень позвал его? Он ожидал чего-то интереснее. Проходит некоторое время перед тем, как Тэхён, видимо, нашедший что-то утешительное для себя, радостно подпрыгивает, наконец подходя к хёну. Он протягивает свой телефон, и, возможно, чтобы посмотреть видео как следует, Юнги стоило просто взять телефон младшего, но, вместо этого, он просто держит Кимову руку с девайсом в своей, и эта, на его мнение, оставшаяся незамеченной шалость, зарождает внутри него небольшую радость. Он любит скрытое внимание. А Тэхён любит делать вид, что не замечает всех оставленных невзначай прикосновений, позволяя своему возлюбленному самодовольно мнить себя любовным ниндзя. Возвращаясь к предмету обсуждения: на видео не оказывается ничего криминального: только девушка, что наносит себе на лицо помаду. То есть, она красит себе губы, а затем отпечатывает их на какой-то плёнке, перенося себе на кожу. В итоге она выглядит так, будто её просто кто-то зацеловал, и Юнги не до конца понимает смысл Тэхёнового послания. — Ты хочешь, чтобы я зацеловал тебя? — Мин снова поднимает на него уж чересчур прямой взгляд, который не собирается даже отводить. Поэтому это приходится сделать Тэхёну. Возможно, он снова задаёт столь глупый вопрос только потому, что действительно хочет сделать это. — И да, и нет… — он снова мямлит, нервно кусая губы. Его нога начинает покачиваться в бесконтрольном ритме, и Юнги ничего не остаётся, как успокоить волнение парня, поместив свою ладонь на чужое колено. Тэхён выдыхает. — В общем, я хочу такие же следы, как у неё. — И что ты будешь делать с ними? — Фото? — Ты собираешься выложить их куда-то? — Не знаю? — Тэхёну кажется, что он вот-вот сломается, потому только отводит глаза, неосознанно горбясь. — Может, и выложу. — Но тогда возникнет много вопросов. — Скажу, что для съёмок! Всё равно все потом забудут, — Ким близок к тому, чтобы глупо разныться, ведь к такому потоку осознанности готов не был. Почему Мин просто не может потакать его маленькой импульсивной прихоти? — Тебя забудешь, — хмыкает Юнги, сжимая колено Тэхёна чуть сильнее, ведёт крупную обжигающую ладонь выше. Он не оставляет его долго без ответа, потому, недолго думая, продолжает: — Так ты хочешь, чтобы я нанёс тебе эти метки? — Да. — Чем? — Губами? Их разговор становится до нелепого неловкий, но Киму ни разу не смешно, ведь Юнги на это озадаченно хмурится и что-то тщательно обдумывает. — То есть, ты всё-таки хочешь, чтобы я поцеловал тебя? — Ну конечно я хочу..! — Тэхён обрывает себя на полпути, только чтобы перестроить предложение. Чтобы не казаться перед Юнги нетерпеливым, коим он, несомненно, и является: — В общем, план в том, чтобы ты накрашенными губами нанёс мне такие же следы на лице, а дальше я разберусь. Мин, к Тэхёновому облегчению, не выглядит слишком шокированным наличием помады в его плане, но отчего-то решает подразниться, гаденько ухмыляясь: — То есть, мне нужно накраситься, — изрекает он, получая в подтверждение своих слов кивок от Кима. — И расцеловать тебя. Почему ты выбрал меня для этой миссии? Тэхён фыркает. — Потому что, во-первых, твои губы кажутся мне самой подходящей для этого формы, а во-вторых, ну, знаешь ли, между нами есть некоторая симпатия, так что, конечно, я хочу, чтобы меня целовал ты, а не кто-то ещё. — Даже не Чимин по пьяни? — Юнги снова гаденько хихикает, за что угрожает заработать хотя бы подзатыльник. — Ой! Подумаешь, один раз и тот был когда ты мялся со мной поговорить, а мне было грустно и хотелось, чтобы ты меня целовал. Как и сейчас! — быстро тараторит Тэхён в своё оправдание, и Юнги только звонко смеётся, явно забавляясь. Мин, видимо, хочет сказать что-то ещё, но не решается, только наблюдая за тем, как младший, не встречая особого сопротивления, принимается что-то искать по своей комнате, то и дело натыкаясь на какие-то странные находки. Не менее странной находкой оказывается и помада, которую Тэхён ловко выуживает из своих многочисленных шкафчиков: благо, запечатанная, она для Юнги выглядит довольно подозрительно, но он всё же сдерживается, понимая, что без неё не обойтись. Мин не сопротивляется даже, когда младший, осторожно подступаясь к нему, опасливыми движениями наносит ему ту самую помаду на губы. От такой его сосредоточенности Юнги хочется только хмыкнуть, довольно растянув губы в ухмылке, но, как только уголки его губ содрогаются, Ким тут же начинает дуться, ругаясь: — Айщ, ну хён! Это и так сложно, а тут ты ещё со своими… Ты можешь это как-то контролировать? — хоть это и звучит серьёзно, но Мин ничего не может поделать с тем, что всё же смеётся, глядя на столь сконцентрированного и слегка раздражённого младшего. Тэхён так ответственно подходит к такому неважному делу, хоть Юнги не будет в кадре вовсе. Но старший быстро сыпет извинения, пытаясь думать о чём-то грустном. Получается плохо, и он всё же получает несколько жалоб от Тэхёна до того, как они заканчивают, но оно того точно стоит. Как стоит и то, что Ким, заканчивая, бегло осматривает результат своих творений, неожиданно для Юнги задерживая на нём взгляд куда дольше, чем должен был. — Что?.. — бубнит Мин, под этим взглядом желая только закрыться и спрятаться, но он стоически переносит данное нападение. Играет только немного желваками, наблюдая, как Тэхён, всё ещё не произнеся ни слова, одной рукой тянется к телефону, а второй — за Миново запястье тянет его на себя. — У меня что, помада по всему лицу? На зубах? Я внезапно стал цвета кислотной свеклы? Тэхён, всё ещё выглядящий так, будто увидел что-то действительно шокирующее, из транса выходит только когда вес Минового тела оказывается на нём. Тогда Ким лишь мотает головой, будто встряхивая наваждение, и ярко улыбается: — Всё отлично. Ты выглядишь… — он замолкает всего на секунду, вероятно, чтобы подобрать слово получше, чем Юнги гадко пользуется: — Наверняка нелепо, — хмыкает он, наконец отводя взгляд. Но Тэхён быстро исправляет это, цепляя парня за подбородок и заставляя посмотреть на себя вновь. — Эй! Ты, вообще-то, говоришь о моём любимом мужчине. Так что, будь уважителен, пожалуйста, — он всё так же держит старшего за подбородок, когда наспех наводит на него камеру, делая пару кадров. Он молчит ещё некоторое время, видимо, поджидая удобного времени для следующего фото, после чего выдаёт: — Твой румянец очень мило сочетается с этим цветом помады. Мин фыркает. Мило? Фото наверняка выглядят смехотворно: вот покрасневший Юнги, которого застали врасплох, потерянно смотрит в объектив, вот он, всё такой же раскрасневшийся, отводит взгляд в сторону, а вот рука Тэхёна ползёт по его лицу ещё дальше, располагаясь теперь на его щеке, и улыбка Мина от этого расплывается совсем уж глупая. И всё это — пока он сидит на Кимовых коленях, а на губах его — яркая глянцевая помада, и такой кадр вряд ли нельзя назвать нелепым. — Не смей использовать их как троллинг на мой день рождения, — всё так же смазано бурчит Юнги, рассматривая довольного Тэхёна, что раз за разом пролистывал получившиеся фотографии, то и дело рассматривая каждую. — Шутишь?! — тут же вскрикивает младший, прижимая телефон к груди так, словно это — огромное сокровище. — Эти снимки — золото, я буду беречь их как самую интимную вещь, которая у нас есть… После фотки твоей голой мокрой задницы, конечно. — О, боже, — под гадкие Тэхёновы смешки он закатывает глаза, — если ты ещё раз назовёшь эту ошибку вуайеризма нашим интимным достоянием, я, клянусь, вышвырну тебя отсюда быстрее, чем ты получишь хоть один поцелуй от меня. — Мы не будем учитывать, что это моя комната, — младший задорно, но ловко целует его в щеку, за талию прижимая ближе к себе. — А теперь давай, зацелуй меня своими прекрасными губами, — он легко похлопывает старшего по заднице, подгоняя, на что Мин не реагирует никак, только берёт чужое лицо в свои руки и осматривает его. — Так… мне нужно просто целовать тебя? Или придерживаться какого-то узора? — Тэхёново лицо всё ещё находится в его руках, когда младший, накрывая Минову ладонь своей, поворачивается, чтобы поцеловать тыльную её сторону. Юнги от этого сжимается изнутри, но то и делает, что сглатывает нервно и пытается не особо ёрзать на Кимовых коленях. Получается, откровенно говоря, не очень. — Желательно сделать что-то похожее на картинку из тик тока. Но если не получится — ничего страшного. Ставь их там, где тебе кажется нужным, — Тэхён ёрзает тоже, а взгляд его мечется по Миновому лицу так, будто они снова собираются поцеловаться впервые. — Но мне так хочется поцеловать тебя! — ноет Ким, как только Юнги приближается к его лицу. Старший на это только хмыкает, отмахиваясь: — Тебе придётся терпеть. Наверняка эта помада — какое-то дорогое дерьмо, которое можно смыть только кислотой, — одна из его рук легко проходится по завивающимся местами волосам. — В таком случае эти фотографии точно нельзя будет выложить. Тэхён на это фыркает и только: они впервые за длительное время так близко, собираются делиться (скорее дарить и получать) такими желанными поцелуями, а Юнги всё ещё мыслит так холодно и рационально. Конечно, это всегда было очень полезно, но не тогда, когда единственное, о чём может думать Ким сейчас — это как удержать себя в штанах. И как не закончить с рукой в чужих. В любом случае, теперь ему придётся терпеть эту пытку, ведь нет ни одного шанса, что Юнги не будет серьёзно относиться к выполнению его просьбы. Может, стоило в самом начале сказать ему, что это — только глупая отмазка для того, чтобы быть зацелованным и посмотреть заодно, как будет выглядеть Юнги с помадой, но тогда Мин, наверное, не согласился бы вовсе. А пока — Юнги осторожно, всё ещё фиксируя лицо младшего в своих руках, приценивается, где бы оставить первый поцелуй. Где-то глубоко в душе, он хотел бы сделать всё хаотично, так, чтобы ни о каком фото не могло идти речи, так, чтобы на теле Тэхёна не осталось ни одного необласканного места. Так, чтобы его лицо напоминало полотно, на которое выплеснули все невысказанные эмоции. Всю ту любовь, что годами копилась в нём, и что порой не могла быть озвучена из-за собственной неловкости. Ким наверняка выглядел бы восхитительно в его любви. (Он выглядит). Но вместо этого Юнги только аккуратно целует его над глазом, и пушистые ресницы мягко щекочут ему губы, легко содрогаясь под ними. — Знаешь, ты ведь можешь дышать, — хмыкает Ким, как только первый поцелуй оседает на его лице. Юнги на это не реагирует, лишь сжимает руки вокруг его лица сильнее и тяжело вздыхает, заставляя парня рассмеяться. Второй поцелуй, — не менее осторожный, — накладывается недалеко от первого, снова задевая ресницы, только в этот раз Мин замирает около Тэхёнового лица на некоторое время и, недолго думая, звонко выдыхает, так, что младший, не ожидая такой атаки, тут же дёргается, сжимая свои руки вокруг Юнги сильнее. Открывая глаза, он тут же сталкивается с Миновыми лукавыми, что вот-вот превратятся в два прекрасных полумесяца, отчего его пакость забывается на месте, и Ким расплывается в улыбке вместе с хёном. Ему так нравится, когда Юнги, позабыв о возрасте и заботах, хотя бы на некоторое время становится тем игривым донсеном, которым был когда-то давно, тем, что зарылся под невзгодами и потрясениями. В такие моменты Тэхён понимает, что старший действительно чувствует себя комфортно рядом с ним, потому не может злиться на него. Может только улыбаться широко-широко, превозмогая жгущее желание всё-таки сцеловать эту улыбку с чужих губ. Украсть её, запечатать между ними, и он уже притягивает Юнги ближе, когда хён только охает удивлённо и накрывает чужие губы своей ладонью, отрицательно покачивая головой. — Вот блять, — ноет Тэхён в его ладонь, которую старший и не думает, кажется, убирать, — я уже жалею, что предложил тебе это. Мне стоило предусмотреть, что я не смогу зацеловать тебя до смерти. К своей досаде, Мин на его грустные глаза не ведётся: он, снова очаровательно хихикнув, приближается, чтобы нанести очередной след на Кимовом лице. — О, ну нет, это правда пытка, — снова пробует младший, с горечью ощущая, как ещё один поцелуй, до того мягкий, что сравнимый разве что с касанием пера, опускается на его лицо. — Разве мы не можем всего разок… — Держи себя в штанах, — тихо мурлычет старший около его губ, заставляя Тэхёна следовать за его сладкими речами, никак не дотягиваясь до столь желанного. От такой дерзости рот младшего лишь открывается в удивлении, его губы вытягиваются в идеальную «о», но, прежде, чем он может что-то сказать, Юнги лёгким движением проводит ладонью по его подбородку, заставляя этим самым подобрать свои ментальные слюни. Мин особо не был тем, кто любил дразниться: ему зачастую нравилось, забывая о собственных желаниях, любить Тэхёна до тех пор, пока тот не теряет дар речи, не становится набором из звуков и жестов, довольных лиц и открывшихся в предвкушении и немом крике губ. Юнги никогда не ждал, чтобы его умоляли. Этим типом обычно был Тэхён, но сейчас, чувствуя свои же колкости на себе, будучи взвинченным и, говоря откровенно, уже немного возбуждённым, он раздосадованно вкушает эту дерзкую горькость, что дарует ему старший. Поэтому ему остаётся только ныть, надеясь на Миново снисхождение. Но его не следует, ведь Юнги отвлекается только на то, чтобы снова и снова обновить тон своей помады в связи с тем, что Тэхён стал временно недоступен для взаимодействий. То ли затерявшись в ощущениях, то ли слишком сконцентрировавшись на том, чтобы не сожрать хёна на месте, он перестаёт хныкать и скулить каждый раз, когда губы Юнги оказываются слишком близко к его лицу. Так что, стоически перенеся все атаки нежности, что обухом свалились ему на голову, Тэхён едва не задыхается, когда Мин, помешкав, не объявил, что закончил. Это ощущается как глоток свежего воздуха, и Юнги, заметив это, лишь гаденько хихикает: — Знаешь, ты ведь мог дышать всё это время, — он снова балуется, пока младший, закатав глаза, потянулся к телефону. Там Тэхён увидел картину довольно спорную: запыхавшийся, невесть отчего вспушенный он сам, увенчанный прекрасными следами поцелуев от Юнги. Но выглядит это красиво, и от осознания, как сильно старался хён для того, чтобы это выглядело действительно органично, становится куда приятней. Приятно, наверное, даже чересчур, ведь, воодушевлённый, Тэхён записывает коротенькое видео, где, покрасовавшись всеми поцелуями на своём лице, поспешно переводит камеру на всё так же сидящего на нём Юнги. Причём, поймать его удалось именно в тот момент, когда старший восторженно рассматривал Кима, глупо улыбаясь, отчего был искренне удивлён тем, что попал в кадр. — Ты опять ловишь меня, когда я выгляжу, как идиот! — теперь приходит очередь Мина ныть по мелочам, но он почему-то выглядит куда убедительнее Тэхёна. По крайней мере, Киму так кажется. — Ты выглядишь великолепно. Как человек в любви, смею предположить, — младший ловко пунькает его в нос перед тем, как притянуть ближе к себе, планируя обманом получить его поцелуй. Но, увы, его атака быстро отвергается, ведь между ними Юнги кладёт Тэхёнов телефон, надавливая ему на грудь: — Ты всё ещё не сделал фото, — он снова мурчит едва не в самые губы, заставляя младшего снова переживать тёмные времена. Потому он отчаянно взвывает, откидываясь спиной на кровать позади. Телефон его, кажется, летит ещё дальше его самого, теряясь в складках постельного белья, а Юнги, точно не ожидав такого исхода событий, неловко обрушивается на него сверху, больно упиваясь локтями о его грудь. Такой поворот, в общем-то, не смущает Мина, ведь он, очевидно, никуда не собираясь, только удобнее устраивается поверх тела младшего, подбирая ноги выше и переводя вес на них. Тэхён на это не реагирует никак (он надеется, что может контролировать своё лицо и нижнюю часть тела), только опускает руки на чужую спину, ощущая, как близко к нему оказывается старший. И как он едва заметно притирается, делая вид, что всего-то устраивается поудобней. Все его намерения раскрываются, когда старший, очевидно, не заботясь о дальнейшем виде Кима, звучно чмокает его в нос, продолжая свой путь по щеке, медленно переходя через подбородок к шее. Искусно игнорируя чужие губы, что то и дело тянулись к собственным, Юнги начинает мелко зацеловывать медовую кожу на шее младшего, отчего руки на нём смыкались сильнее, прижимая к чужому телу ближе. Мин пытается игнорировать это тоже. Как пытается игнорировать и то, как неловко начинает ёрзать под ним младший, тихо фыркая и шумно выдыхая. — Непослушный, — мурчит ему в подбородок Юнги, прикусывая колючую кожу, — думал обмануть меня? — он откровенно насмехается, но Тэхёну от этого не стыдно ни капли, и в ответ он лишь смещает руки ниже, к чужому заду, сталкивая их тела вместе. Юнги это не смущает тоже: легко ухмыльнувшись, он, подразнившись ещё немного, наконец опускает собственные губы на Кимовы, целуя неспешно, но оттого не менее неаккуратно, так, чтобы оставить куда больше следов на теле, совсем не заботясь, как они оба будут выглядеть. Минова помада мажется по коже обоих, и, отстранившись, Юнги наблюдает картину для себя довольно лестную. Что-то тяжелое ползёт по его телу, падая куда-то далеко вниз, ухаясь так сильно, что отбивается клокочущим желанием заклеймить всю Кимову кожу, пробуждая что-то тёмное в нём. Что-то собственническое, то, что он никак не мог удовлетворить, зная, что не может оставить ни одного следа на теле Тэхёна. Но это — другое, это — стирается, даже если они оба не знают, как от этого избавиться. Тэхён под ним выглядит зардевшимся, оттого не менее залюбленным, с метками от его губ по всему лицу и шее. Наконец выглядящий окунувшимся в его любовь. Юнги о таком смел только мечтать, потому, впопыхах обновив тон своей помады, он с новой силой принимается красить чужую кожу, что так дурманяще терпко пахнет Тэхёном. Таким родным, тёплым и таким сладким, что, будь у Юнги хоть немного меньше совести, он сожрал бы его на месте. Но пока — только яркие красные следы по карамельной коже, что смотрятся столь неправильно и верно одновременно, что от одного его вида Мину становится дурно. Дурно так, что, всё же опускаясь ниже по Кимовой груди, Юнги позволяет себе лёгкую слабость в виде слишком сильно сжавшихся на поджарой груди зубов, отчего длинные пальцы в его волосах смыкаются сильнее прежнего, оттягивая назад. Мин рад смотреть на Тэхёново растерянное и недовольное лицо, ни разу не жалея. — Что ж, придётся не щеголять голой грудью перед камерами, — хихикает бездумно он, зная, что Тэхён слишком слаб, чтобы обижаться на него. И ведь взаправду: только увидев лукавую улыбку на любимом лице, младший тушуется тут же, сдувается, словно напоровшись на его острые шипы, поддаваясь. Никаких острых шипов на деле нет: есть только мягкие, до одури мягкие Миновы губы, его шершавые, жёсткие, но ласковые руки, которыми он касается его столь аккуратно, будто боясь, что Тэхён от его единственного неверного движения исчезнет. Но младший здесь: он, оставаясь незамеченным, всё прижимает их ближе друг к другу, будто пытаясь раствориться в парне, получая всё тепло и любовь, что только есть в хеновом некрупном теле. Он ощущает его повсюду: в нежных поцелуях, что, опускаясь на кожу, оставляют палящие ожоги смазанной помады; в горячем дыхании, преследующем его везде, где только приземляются столь желанные поцелуи; в больших, обычно холодных руках, которые, ныне раскаляясь от их тепла, исследовали Тэхеново тело, словно впервые. И это всегда ощущалось, словно впервые: своими поцелуями Юнги всегда сводит его с ума, и всё Тэхёново тело наверняка почти полностью состоит из красного теперь, и ощущается как оголённый нерв. Потому как губы старшего проделывают свою дорогу вниз, опускаясь всё ближе к содрогающемуся животу, всё больше веса прикладывая к его паху. Это тяжело, особенно, когда с тобой твой любимый мужчина, пахнущий так дурманяще, касающийся столь правильно, выглядящий так… Невероятно. Самым прекрасным образом в мире, он выглядит, как его самая недостижимая мечта, но мечта эта сдаётся тут же, стоит протянуть к нему дрожащую уже слегка руку, прижимая к чужой горячей щеке. Тогда Юнги останавливается, жмётся к ней робко и заглядывает ему в глаза столь интимно, как ни одно занятие любовью не заставляло его себя так чувствовать. Что-то глубже секса, сильнее простой привязанности, и от этого сердце Тэхёна могло бы болезненно сжаться, но вместо этого он только смеётся довольно. Смех этот оседает в воздухе тихим звоном, что побуждает Юнги к действию снова, и он тянется к Кимовым губам словно впервые, создавая хаос ещё больший, чем был до этого. Внешний вид Тэхёна теперь испорчен полностью, и Юнги, явно очарованный таким действом, даже не замечает, как оказывается окружённым и сжатым его бёдрами, что крепко удерживают старшего на месте. Не то чтобы он собирался куда-то убегать, ведь здесь, перед ним, настоящее полотно, имеющее ещё столько незакрашенных участков кожи. Что он тут же собирается исправить: снова бегло обновляя тон губ, что теперь красятся, небрежно выходя за контур, Юнги принимается за дрожащую кожу едва проглядывающегося пресса, что напрягается так трогательно, стоит Мину только прикоснуться к голой коже губами. Явно будучи не готовым к таким ласкам, Тэхён под ним не менее трогательно не находит покоя, то и дело дёргая старшего за волосы и пережимая его бёдрами. С каждым движением, так уверенно ложащимся на его тело, Тэхён становился всё громче, дёргал Юнги сильнее, всё крепче прижимал к себе. Это невозможно было толковать иначе, но старшему хотелось дразниться. Ему нравилось то, каким нуждающимся становился Ким, если долго игнорировать его недвусмысленно выдающееся возбуждение. Нравилось, каким шумным и нетерпеливым становился, забывая о всяком приличии, готовый то ли материться, то ли умолять, и его реакции не должны так сильно радовать Юнги. Но они радуют, особенно тогда, когда Тэхён, находящийся на грани истерики пытается угрожать, игнорируя дрожащие бёдра, а затем стыдливо прячет лицо, по которому начинают стекать первые слёзы. Каждая его реакция была столь драгоценной, столь любимой Юнги, и он с нетерпением ждал их, ждал, когда его непоколебимый принц наконец терял лицо, превращаясь в ноющий беспорядок. Такой большой и широкий, он трогательно сжимается до крошечных размеров и только то и может, что чувственно скулить где-то сверху, к Миновой усладе, совсем не стесняясь. Раскрываясь всё больше и сжимая сильнее, и только растерянно протягивая руки к чужому лицу, когда Юнги, запыхавшийся, с помадой, размазанной по губам, подбородку и щекам местами, прижимается горящим лицом чуть ниже Кимового пупка, своей тяжелой ладонью накрывая его пах. — Блять, — всё, что может выдать из себя его прекрасный невинный принц, даже не пытаясь поправить свою корону волос, разметавшихся под ним. Не пытаясь больше скрыть покрасневшее лицо и унять лёгкую дрожь в пальцах, лишь бесстыдно глядя старшему в глаза. Ощущая, как под его широкой ладонью растёт собственное возбуждение, и лишь довольно ухмыляясь, выглядя всё так же взбудоражено. Лишь румянец продолжал ползти по его лицу, когда Тэхён осознавал, как нагло с ним дразнится Юнги, продолжая томиться в терпком, липком ожидании. Он будто выжидал, наблюдал за моментом, когда младший наконец сломается и, прикрыв пылающее лицо дрожащими руками, не стал умолять о чём-то, чего и сам не ведает. В такие моменты Ким ощущал себя наиболее нелепо: когда, накалившись до вопящего предела, он, руководствуясь лишь своими желаниями, начинал грязно выпрашивать и умолять Юнги сделать хоть что-то, не ведая, чего на самом деле хочет сам. Юнги в такие моменты улыбался, явно ощущая своё превосходство, заставляя младшего краснеть ещё сильнее и точно проговаривать свои просьбы, что всегда отрезвляло Тэхёна, заставляя осознать собственную жалость. Но в этот раз старший лишь прижимается ко всё ещё дрожащему бедру, ощущая, как под карамельной кожей бьётся чужой пульс, едва своим дыханием дразня чужое возбуждение. Громкий медовый стон слетает с Тэхёновых губ, когда, предвкушая всё то внимание, что он, как послушный мальчик, заслужит и дождётся, он подтягивает своё бельё слишком высоко, поджимая пах и обнажая его очертания. От того короткие тёмные волосы легко оголились на месте стыка бедра и паха, когда он в нетерпении раздвигает ноги шире. Это не может не вызвать очередную улыбку на Миновом лице: такой жест для него служит доказательством Тэхёнового чистого доверия, что побуждает в Юнги снова желание расцеловать своего милого парня. — Выглядишь великолепно, выглядишь как всё, чего я могу желать в жизни, — сыпет он, смещая широкие ладони и надавливая на чужие подрагивающие бёдра, раскрывая младшего всё больше. Новые, уже слегка опьяневшие от похоти поцелуи приходятся на задравшуюся кромку белья, на короткий волос, отчего младший не может не дрогнуть, пытаясь свести ноги вместе. — Пахнешь очень вкусно, — его руки, настаивая на прежнем положении, начинают легко давить на медовые бёдра, пока едва слышимый стон вырывается из обкусанных губ младшего. Юнги ведёт носом выше, прокладывая себе путь обратно к пупку, где, оставив ещё немного влажных, выжигающих поцелуев, он всё же возвращается вниз, наконец стягивая порядка вымокшее бельё младшего и вскидывая медовые бёдра выше. — Посмотри на себя, — кончики горячих пальцев осторожно ведут по очертаниям Тэхёнового паха, пока нежные губы обжигают поцелуями прямо над ними. Тэхёну кажется, что он сейчас умрёт от сенсорной перегрузки. — Такой красивый, весь облюбленный, и такой мокрый для меня, — он ухмыляется, наконец глядя младшему в глаза, и что-то в сказанном, в этом тоне заставляет Тэхёна вспыхнуть новой волной возбуждения. Он скулит, ощущая, как его член напряжённо дёргается от такого обращения, и это вновь не утаивается от любопытных глаз старшего, что снова расплывается в довольной улыбке. Блять, какой же он горячий. И Юнги оказывается прав, ведь его рука, ловко касающаяся его мошонки, оказывается полностью вымокшей в Тэхёне, что заставляет его обречённо прикусывать губу от томного ожидания. Пожалуйста. Ему кажется, что он взорвётся, если Мин не коснется его сейчас. Но, фактически, он касается его каждое мгновение, каждую секунду, что дышит, чего оказывается недостаточно для младшего. Недостаточно едва ощутимых кончиков пальцев на пахе и сладких губ на бёдрах. Недостаточно взгляда, что устремлён на него, всегда только на него, недостаточно мягких волос, что щекочут кожу его живота, стоит старшему коснуться его слишком близко к паху. Но в то же мгновение ему так хорошо, что, кажется, он готов кончить прямо сейчас, стоит лишь Юнги приложить немного больше усилий. Его разум уже обволакивается туманом неведения, и лишь терпкий запах Юнги — его мужчины, его любовника и партнёра на всю сознательную жизнь оставляет его на плаву. — Не закрывай глаза, — голос старшего набатом раздаётся вокруг него, отбиваясь от безразличных стен и обволакивает, словно холодный шёлк; он столь неожиданно грубый и хриплый, будто они снова курили полуголыми на балконе после полуночного секса. Он делает это специально? Говорит так, что хочется скулить, подчиняться, умоляя о чём-то, о чём лишь дьявол ведает. — Смотри лишь на меня. Смотри, что я делаю с тобой, когда твое великолепное тело рассыпается на кусочки от моих простых рук. — Пожалуйста, — он плачет, — пожалуйста, Юнги… — Пожалуйста что? Скажи, не стесняйся, чего ты хочешь, дай хёну знать, и он позаботится о тебе. Скажи чётко и громко, так, как ты выговариваешь моё имя, когда кончаешь, когда твоё личико заливается прекрасным румянцем, а миловидные губы растягиваются в греховном звуке. Давай, скажи, хороший мальчик, чего тебе хочется? Блять. Ох, блять. Он не знает. Не ведает ничего, даже собственного имени, он знает лишь одно: имя того, за кем столь восторжённо наблюдает сейчас, кто прикладывает его член к своим губам, словно самую вкусную сладость в мире, никак не давая самого желанного. Кто руками тянется к груди, исследуя кожу лишь по ему известному маршруту, чей язык дразняще касается уздечки, поднимаясь выше, выбивая громкие стоны, бессвязные просьбы и лишь одно слово, одно имя, что он помнит сейчас: Юнги. Его имя, что он произносит, словно мантру, ведь не знает ничего лучше, как звать его, ломаться над простынями, цепляясь мокрыми руками в белую кожу, в тёмную ткань. Ощущая лишь, как крупные руки сжимают его член так крепко, что перед глазами рассыпаются настоящие звёзды, как тело начинает дрожать от шершавой ладони, что ловко трётся о распухшую головку, доводя его до черты, до той, где его нахождение здесь перестаёт казаться реальным, и лишь длинные тёмные волосы, взмокшие так же, как и собственные, служат ориентиром здесь. Восхитительный. Бесстыжий, мокрый, горячий. Заботящийся, бессовестный, безжалостный, любящий. Это всё он. Его тоскливая жизнь и его красивая погибель, его начало и его конец, что улыбается так, будто знает, насколько Тэхён зависим от него. Нет. Он знает даже больше, знает, что делает с ним, потому ухмыляется, ведь видит, как рассыпается перед ним маска непоколебимого принца, холодного для всех непостижимого величия. Как сам принц падает ниц перед ним. — Хён, — он плачет снова, но теперь так, что заливает свои подушки слезами, за которые никогда не будет жалеть, — пожалуйста, — его голос теряется там, где начинается очередной стон — вымученный крик, задушенный всхлип. Такой красивый, с румянцем, что прячется под следами Миновой помады, с помадой, что начинает течь под глазами от слез, с горячим телом, буквально раскалённым до точки кипения, через которую он никак не может переступить. Не без Юнги. — Что, прелесть? Что тебе дать? — он снова улыбается, не перестаёт на деле, но никогда не смеётся: лишь наблюдает, поглощает, запоминает, и любит, любит, любит. Смещает свою руку с уздечки на щеку, не принимая отвращения, ведь знает, что его не последует, и только прижимается крепче. Смахивает некоторые слёзы, смазывая помаду сильнее, терпко целует, гладит, и, бога ради, сжимает его пах всем своим телом. Его прекрасная, нежная гибель. — Дай мне себя, — он выдыхает в чужие губы, — дай почувствовать себя ещё лучше. Помоги перешагнуть через эту черту. И, глотая слёзы, наблюдает, как любимое лицо, украшенное неблагородным возбуждением, опускается обратно, возвращаясь туда, куда всегда возвращается. Как раскрывает свои милые губы, растягивая их совсем не для милых речей, окуная его в собственный жар. До конца. Обволакивая собой до самого основания, утробно мыча, лаская бёдра, грудь руками, исследуя кожу везде, куда дотягиваются мраморные руки. Перетягивая за черту. Заставляя забыть всё снова. Заново родиться. Лишь с одним словом на устах.