Я люблю Арея

Была уже поздняя осень. Холод сковывал землю и промозглость, знакомая всем живым существам, вступала в свои полные права. Листья с деревьев давно опали и превратились в грязную жижу под ногами. Третий день шел дождь. Очередное пристанище – замызганный городишко, безликий и унылый, вымерший почти на треть. Одна черная точка вдали на разбитой дороге мерно приближалась и перерастала в две поменьше. Спустя жалкий кусок времени можно было различить силуэт мужчины и женщины. Они шли быстро, то и дело, озираясь по сторонам. Мужчина чуть придерживал женщину, направляя ее на дорогу. На руках у нее спал ребенок. Мечник мрака выглядел загнанным в угол зверем, который понимая, что скоро случится неотвратимое – из последних сил пытался сопротивляться. И это не было упрямством. Женщина же, уставшая от всего на свете, обессилевшая, была готова на все, лишь бы остановиться на минутку, передохнуть… Но где-то глубоко в сознании она понимала, что больше не продолжит путь. Безразличие цепко овладело ее душой и сдаваться было не намерено. Единственное, что заставляло ее переставлять ноги и идти в неизвестность – маленькая дочурка, которая беспокойно посапывала на плече, и иногда задевала своим маленьким кулачком щеку. Вдали грязным пятном показался город. Она уже сбилась со счета, все предыдущие были одинаково безликими, грязными и кроме беспокойства ничем не одаривали. На эту ночь их пристанищем стал чердак полуразвалившегося и полусгнившего дома, невесть когда оставленного хозяином на растерзание ветрам. Сквозь дыры в крыше ручейком стекала грязная дождевая вода. Ветер играл какую-то мелодию с подвываниями. Все здесь было сырым, дряхлым, чужим… Без сил она осела в углу, на горстку тряпья. Слезы сами собой покатились по щекам, холодные, пустые. Не было ни горя, ни отчаяния, сплошное безразличие и усталость от безызвестности. Все было понятно с самого начала, неизвестно лишь было место и время смерти… Арей неподвижно стоял посередине комнаты, смотрел в пол. Он был не здесь, где-то далеко. От него не исходило ничего, кроме сосущей ярости. Все, что раньше внушало страх, хоть какое-то ощущение силы – испарилось, он не мог ничего сделать, и это его убивало. Одновременно то, что он так желал защитить и отгородить ото всех, мешало ему это сделать. То, ради чего все было сделано, являлось платой за желаемое. Он ясно понимал, что один сможет спрятаться, исчезнуть, раствориться, что его не найдут, но не с ними. А зачем ему одному это? Хоть бы маленький шанс отвести «хвост» и знать, что с ними ничего не случиться! Именно сейчас, потому что дальше это не может продолжаться: она устала, дочь заболела. Почему мраку не оставить их в покое? Почему?! Тот, ради которого она бросила все, тот, кому она посвятила себя и свою жизнь, тот, кого она любила больше себя – стоял чуть поодаль, так близко и так далеко. Огромная трещина между ними, сейчас, превратилась в пропасть. Нет, он все также, а может и больше любил их, но непроизвольно удалялся, отстранялся, уходил в себя, редко выныривая на поверхность. Нет, он никогда не говорил красивых слов, никогда не признавался в любви, он был другой. Арей всем собой говорил ей о том, что они для него самые близкие, единственные, что все вокруг фальшь, да и он сам часть этой фальши – но дочь и любимая женщина, единственная часть мира, которая была истиной для него. И это его сжигало изнутри, он не был создан для истины… хотя… Хотя, как можно называть его безнадежным, если смертная полюбила его, если у них появилась дочь… Именно сейчас, ощутив острую необходимость просто побыть рядом, Катерина, покачива-ясь, встала. Ноги почти не слушались, а голова отдавала двойную порцию пульсирующей боли на каждый шаг. Но сейчас это было не важно. Она беззвучно подошла к Арею и мягко взяла его грубую ручищу, поцеловала и начала нежно гладить. Постепенно непонимание в его глазах ушло, сменившись мягкостью. Только ее он мог понимать без слов, не как страж, как человек. Мечник переводил взгляд со своей ладони на заплаканное лицо и, чем дольше это продол-жалось, тем больнее становилось внутри. Эта была знакомая тупая боль, не так болели раны, не так ныли мышцы, нет, эта была боль-наслаждение, которая дает маленький просвет в кромешной тьме на лучшее, на будущее – так он чувствовал себя только рядом с этой беззащитной женщиной. Но все также как и раньше мечник сам себе не мог сказать – нужно ли ему это будущее… Катерина дарила ему свет, верила в него, не зная и половины из его жизни – слепо доверяла, как наивный ребенок. И не переубедили ее убитые на глазах стражи, разбитые дархи. Может потому что она не знала, сколько именно трупов было на пути ее мужа? Мечник не понимал, почему она все также видит в нем что-то хорошее, упорно и упрямо. Почему муж-убийца, в глазах которого бездна и тьма, для нее такой же, как и раньше. Разве все, что она увидела, не переубедило ее? Катерина же чахла и медленно умирала на его глазах, он сам выпивал ее. Да, он страж, и ничего не может с собой сделать, но она… Она могла сотню раз уйти, он бы не тронул ее… Повинуясь мгновенному порыву, он хотел попросить прощения за все, что сделал. За то, что обрек ее на гибель, медленную и мучительную, за то, что не отдал ничего взамен, да и вообще за то, что когда-то предложил ей стать его женой. - Прости… - хриплые звуки сорвались с губ. Никогда еще одно слово не стоило стольких сил, но она не дала ему продолжить. Ее белая миниатюрная ручка быстро взметнулась и коснулась губ. Усталая, но искренняя улыбка расчертила тоску и слезы. «Не говори ничего, не нужно слов. Они пустые звуки, главное, что ты чувствуешь, ты ведь чувствуешь это? … колючий…» - как бы улыбалась она, мягкими движениями касаясь бороды и усов. Арей не понимал, для него эта тишина была мучительной – легче сказать одно предложение, чем почувствовать одно слово. Он читал ее мысли, но сам не мог прочувствовать ни одно слово. Внутри что-то разрывалось и никак не могло разорваться – сердце… Разве оно есть у меня? Не знал, что этот пустой набор желудочков, покрытый глубокими трещинами, может чувствовать… Еще одна слезинка скатилась по щеке, ей разве больно? Зачем слезы? «Просто я плачу от радости, что ты у меня есть… Что ты подарил мне самое дорогое – дочурку, сам стал лучше» Бред, я таким и остался, убогим и жалким, и не способен ни на что хорошее, это против моей природы! «Любимый, верь мне! Без логики, без доказательств, без сомнений – просто верь! Ты не как они, ты другой. Нет, ты не добрый, не милый, не ласковый… Но ты и не можешь таким быть. Но ты умеешь любить, чувствовать – по-настоящему. Я знаю, и это говорит мне больше слов. Верь, ты такой для меня и всегда таким останешься» Верю, но… «А теперь запомни, я всегда с тобой, ты мое все. Меня без тебя и дочурки не существует. Помни это! Никто из духов, никто из стражей, даже Бог, в которого ты не веришь, не отнимет у меня любви к тебе. Я подарила себя тебе еще тогда, у фонтана в сквере – делай со мной все, что хочешь, главное не уходи! Умоляю, не отдаляйся. Твой холод убивает меня в сотни раз больнее, чем холод ночи. Я всегда буду рядом, чтобы каждый раз жалеть твою истерзанную душу в минуты злобы, ярости, безысходности. Когда меня не будет рядом, просто вспомни и боль пройдет, станет легче…» Ты всегда будешь рядом! Я клянусь! «Не нужно клятв, я верю» Арей неумело сгреб ее в объятия, не рассчитав силы, на что получил щелчок в грудь. Слезы высохли, она ожила, даже мечнику передалась капелька счастья, которое волнами исходило от нее. В углу что-то зашевелилось и тут же разразилось гневным плачем. Пришлось отпустить одно дорогое к другому. Улыбка, вымученная и резиновая, но все же искренняя, слетела с изрубленного лица Арея. Он ушел. Одна смертная за несколько жалких мгновений подарила ему столько сил, сколько не давал ни один эйдос, ни один десяток эйдосов. Он не понимал, что это свет… Проснувшись ранним утром, она обнаружила рядом с собой несколько пирожков, остыв-ших, но свежих, и молоко. Легкая улыбка коснулась ее губ. Арея не было, но она знала, что он где-то поблизости. И вот, грузно поднимаясь по шатающейся лестнице, он вошел на чердак. Это не прошло не замеченным - дочка тут же залилась в звонком плаче. - Я знаю что делать. Есть один… кхм… человек, которому можно довериться – негромко сказал Арей, читая в глазах жены легкое сомнение. – Он не предаст… Яраат. Все же она не поверила до конца. Горький опыт говорил об обратном. Сколько раз она видела предательство, злобу, ненависть и смерть, видела разочарование в глазах мужа – мимолетное, почти незаметное, но разочарование. Он никогда никому не верил. Неужели все-таки во всем мире есть такой человек? Мечник чертил на полу черномагическую руну тайного вызова, как всегда горячный и уверенный в правильности своего решения. Яраат появился довольно быстро, как только была проведена завершающая линия. Как же долго они не видели лёгкости и радости. Он был как огонек в Сибири, тут же прорвал мерзлоту – был мил, весел, романтичен, шутил. В грязной лачуге, с крыши которой текла грязная вода, а во все щели дуло, он казался ангелом. Первоначальная настороженность Арея, колебания, правильно ли он сделал, улетучились, когда Яраат укутал дочь в свой плащ и та перестала плакать. Он шепнул что-то ободряющее жене и в ее глазах мелькнул огонек надежды. Тогда мечник поверил ему, попросил остаться с его женой и дочкой. И он согласился… Наверно, впервые в жизни, Арей поверил… И он ушел, почти спокойный в душе, оставил самое дорогое в надежных руках предателя. Барон мрака, тяжело ступая, шел по главной улице этого замызганного городишка. И только на самой окраине ему подвернулся комиссионер, точнее их было несколько, рыщущих и ненавистных. Одного, самого нахального, мечник зарубил, остальные мигом слиняли и позвали стражей. Их было около двадцати, коллеги, как собачонки на привязи Горбунка. А потом пошли болота, непролазные чащи. Самые ретивые потеряли головы и дархи в первые дни, но погоня продолжалась. Лигул не желал сам становиться под меч и посылал шавок, первые мнили себя святошами, борцами за чистоту рядов, иные вовсе зарились на дарх Арея, но участь их была одинакова. Победного конца Лигул так и не получил и, грозя припомнить все позже, оставили мечника в покое. Эта была победа, победа Арея. Дальше он выждал еще пару дней, они длились на удивление скомкано. Часть часа проле-тала как секунда, а вторая минута длилась словно год. Проводив Арея затуманенным взглядом, Яраат еще минут десять оставался все так же мил, что-то шутил, приободрял, но… Когда муж ушел, ей стало не по себе, навязчивое чувство липкого страха не давало покоя, но ведь все было хорошо. Как только оборотень почувствовал всплеск телепортации что-то в нем изменилось. Нет, он оставался вежлив и доброжелателен, глаза потухли. - У меня хорошая идея! Давай сделаем папочке приятное? Давай? – сюсюкаясь, обратился он к маленькой дочке Арея, которая тут же коряво ответила «дявай». Яраат достал обычный с виду фотоаппарат. - Мы сделаем семейную фотографию, чтоб папа всегда видел, какие у него красивые жена и дочка. Давайте сфотографируемся на память? – идея была, в общем, не плохая, но вот вызвала отторжение и жена Арея все никак не могла согласиться, но оборотень был учтиво-настойчив. Она наскоро поправила прическу и платье, приобняла дочку и затвор фотоаппарата щелкнул, мигом выдавая фотографию. На снимке они получились какими-то испуганными или запуганными, но чего ожидать после месяца бесконечных скитаний по болотам и убогим лачугам. Яраат, добившись своего, тут же бросил все сюсюканья занялся изготовлением медальона. Фотография была бережно вставлена в резной овал металлического кулона. На лице просту-пило что-то хищное. Он вновь натянул улыбку и позвал девочку: - Правда, красиво? Папе понравится, – проворковал он, отдавая кулон девочке. Она тут же побежала показывать его маме. Когда отвлекшаяся мать, подняла глаза на вспышку, перед ней стоял зло-ухмыляющийся Арей. Яраат исчез. Она не узнала мужа, сердце не защемило приятной грустью как прежде. Мечник резко достал кинжал с зазубринами и вырвал девочку из рук матери. Приставив нож к горлу, он страшно просипел: - Отдай эйдос или она сдохнет! - Нет, отпусти ее, умоляю – прокричала она, не в силах смотреть, как дочь задыхается, дергая ногами в воздухе. Как ее муж, отец, мог сейчас держать их дочь и требовать какой-то эйдос! Все, что у нее было, она уже отдала… Нет, это не может быть Арей, не может. Сознание говорило, что это не он, но глаза скользили по знакомому лицу, шрамам, ручище и с красной припухлостью, и говорили обратное – это Арей. - Повтори: я отдаю свой эйдос Яраату и отказываюсь от всех прав на него! Ну же! А то я прирежу ее, если она не задохнется! – рявкнул он, сильнее прижимая горло дочери рукой. Его глаза алчно высматривали каждый шорох, каждую искру в глазах жены и, чем больше горя он ей причинял, тем довольнее становилось его лицо. - Я отдаю свой эйдос Яраату и отказываюсь от всех прав на него, – быстро проговорила женщина, глотая беззвучные слезы. Он получил, что хотел. Самодовольно ухмыльнувшись, она не узнала мужа, Арей ослабил хватку, и тут же сильно швырнул в дочь дальний угол и она, проехав с метр, не вставая с пола начала кашлять и дико плакать. Ей было дольно и обидно, так как никогда! Арей, совсем не теряясь, хладнокровно, сгреб жену, пытавшуюся прорваться к дочери, и сделал не глубокий надрез на шее, кровь потекла, окрашивая алым своим цветом серый воротничок платья. Она сейчас не могла ничего сказать, просто хрипела, и слезы градом лились из ее глаз. Было до того больно, что сил сопротивляться не было. Все тем же незнако-мым, хриплым криком Арей приказал дочери подняться. Та, без сил, обмякшая, ревела, побивая кулачком доски, и ни на что не реагировала. - Позови ее! – рявкнул Арей, чуть ослабляя хватку. - Доченька, встань, солнышко. И бе… - последнее слово перешло в хрип, так и не закон-чившись. Муж резко сдавил горло и яростным шепотом сказал: - Я еще могу ее прибить, не вздумай шутить со мной, любимая – он так грязно произнес это, что она окончательно убедилась – это просто не может быть ее мужем! Нет! Это не он! Отныне она не верила своим глазам. Варвара, дико всхлипывая, ей не хватало дыхания, привстала на мамин голос. Ее лицо, в царапинах и все мокрое, с таким непониманием и обидой смотрело на папу, что слова были излишне. - Повтори: я отдаю свой эйдос Яраату и отказываюсь от всех прав на него! Давай, доча, ты же не хочешь, чтобы папа убил маму, правда? – сюсюкая, пробасил Арей, встряхивая жену. Дочка долго молчала и неподвижно сверлила взглядом папу. Он уже был готов прирезать обоих, терпение на исходе, но Варя заговорила: - Я адаю свой эйтас Ялаатю и отказываюсь от всех плав на ниго! – картавя, исковеркивая слова, повторила она, не отводя страшного взгляда и роняя каждое слово как бусину на полировку. Сейчас она была так похожа на отца, то же упрямство во взоре, те же интонации. Арей фальшиво умильнулся, между делом, и запустил руку в грудь жене и вытащил первую песчинку, яркую, пульсирующую. Затем он отшвырнул жену и она, наконец, не чувствуя ничего кроме пустоты и горя, подползла к дочери и наконец смогла прижать ее к себе, но это длилось не долго. Арей подошел почти сразу. Он с силой толкнул сапогом в лицо женщину и сгреб ребенка за шиворот. Красная ручища прошла сквозь грудную клетку ребенка и вытащила вторую песчинку, яркую, пульсирующую голубоватым светом. Ребенок, по щекам которого градом стекали крупные капли, лишь зажмурился на мгновение, а потом сильно закричал, пытаясь вырваться, но мужчина был гораздо сильнее. Он с силой тряхнул ее – столько злобы в глазах… - Пошли, дорогая! – расхохотавшись, приказал он жене, которая ползком, пыталась схватить его и остановить. Кровь хлестала из носа и разбитого виска. Когда она упала, то сильно ударилась лицом о доску, но сейчас боли не было – главное спасти дочь от отца… «Нет! Это кто угодно, но не Арей!» Сопротивление внутри было таким мизерным, но было. Она не воспринимала то чудовище, которое сейчас спускалось вниз по шаткой лестнице, как мужа. Когда она, почти упала с лестницы, то дочери не обнаружила. Ее встретила мощная ручища, которая заставила встать. Шатаясь, собрав все волю и оставшиеся крохи силы в кулак, она сипло, срывающимся голосом произнесла: - Куда ты дел мою дочь, шакал? – Арей ухмыльнулся, явно довольный чем-то. - Как же… Почему шакал? Я же твой муж, любимый и верный, не признала, драгоценная? – вкрадчиво прошипел мечник. - Ты не Арей и я это знаю. Чудовище, проклинаю тебя! - Молчать, шельма! – взревел он, хватая ее за волосы. – Знай, что я приручил тебя, я тебя и забью, как паршивую собаку, как животное! Ты никогда не была для меня больше, чем игрушка – мимолетная интрижка, чтоб жизнь стала вкуснее. Неужели, ты – ничтожество, посчитала себя равной бессмертному стражу, мечнику мрака? – яростно, брызжа слюной, проорал Арей ей в лицо. Шатнулось ли что-нибудь внутри у этой женщины? А что там могло пошатнуться? Душу она отдала за дочь, а Арей… «А теперь запомни, я всегда с тобой, ты мое все» - вспомнила она свои беззвучные слова, и лицо мужа медленно всплыло в памяти, мягкое, не такое как прежде… а теперь оно сменилось уродливой гримасой ярости, которая что-то громко внушала. Неужели это он? В следующее мгновение она почувствовала толчок и земля ушла из-под ног. Она лежала на земле, лицом вверх и чувствовала на губах холодные капли дождя. Небо, свинцовое и темное, нависало над ней. Она уже смирилась с неизбежным – он убьет ее. Ну и пускай, он ее владелец, хозяин – пускай сам решит судьбу вещи! А она так и останется верной, упрямо верящей в любовь! Он останется в памяти любящим, а сегодняшнего дня не будет. Спустя секунду вверху появилось лицо Арея с мокрыми волосами: - Ты любишь меня? - Я люблю Арея… - совсем тихо, без голоса, который был сорван, прошептала она и тут же получила сильный удар в живот. Дикий смех, доносившийся откуда-то сверху, а потом темнота, удар, чей-то голос. В глазах медленно проступили дочкины черты лица, она последним движением накрыла ее от занесенной плиты и все… Над черным жерлом колодца стоял Арей с задумчиво-довольным лицом. Мокрые волосы облепили щеки. Он ухмылялся. Только что последняя из трех плит прочертила линию в бетонном колодце и накрыла собой, как надгробием, две жизни. Медленно фигура Арея стала уменьшаться, сморщиваться, и на глазах из высокого и приземистого истукана, она превратилась в небольшого, сгорбленного человечка, рыжеватого, с зарождающейся проплешиной на макушке и маниакальным блеском в глазах. Яраат выпил не только всю жизнь из этих смертных, но и обеспечил себе каждодневный заряд гнева. А ему это и нужно! Он-то знал, что мечник мрака Арей теперь не оставит его и кто-то из них двоих умрет обязательно… и это будет он! Когда он придет у него не будет выбора! Пройдя метров десять, воровато оглядываясь, рыжий оборотень исчез, оставив после себя секундное красное свечение… и трупы в колодце. Он пришел. По той же дороге, что и до этого, только один. Он шел быстро, иногда переходя на бег. Что-то внутри дергало и терзало и стойкое ощущение – «опоздал» - не покидало его с момента, как он вышел на дорогу. Даже раньше… Но Арей верил, что сейчас его с диким воплем встретит веселая Варечка и обязательно спросит: «Сосулку принесь?» Она любила играться с пустыми и прирученными дархами, которые смешно ползали и извивались. А она тихо обнимет и скажет, чтобы он никогда больше не уходил. Вот и он, третий дом по правой стороне. Арей рывком поднялся по шаткой лестнице и… никого! КАК? Где они? Глаза барона вспых-нули так, как в Тартаре взрывается вулкан. - Где? – рявкнул он в пустоту и хлипкую крышу сразу же не то, что сорвало, она выпала в пепел. Дом качнуло, но он устоял. Мечник оглянулся – и снова ничего. Он все еще не мог поверить, что их нет… что их нет здесь. Казалось бы, Яраат увел их в безопасное место, сохраняя их жизни – всего-то поискать следы. Но что-то внутри подсказывало ему, что их вообще нет… Он даже не чувствовал эйдос дочери… Со страшным видом Арей повернулся и его затуманенный взор зацепился за отбитый край колодца во дворе. Он лишь медленно провел головой в разные стороны… не может быть… НЕТ! Барон рванулся с места, как будто от этого зависела его жизнь, вмиг оказавшись у колодца. Арей спрыгнул туда и с яростью стал вырывать застрявшие плиты. В голове пульсирующей болью чеканилась фраза «Только не это, их там нет! Только не это!» Нет, он не пытался себя успокоить, это происходило бессознательно. Вторая плита поддалась с трудом, он почти выломал ее. «Нет! Они не могут умереть, не могут! Они мои…» Третья плита. Под ногами захлюпала вода и… Красные от ярости и бессилия глаза увидели детскую ручку. Совсем бледную, белую, она качалась вместе с водой. Под этой плитой лежала его мертвая дочь. Нельзя описать то, что почувствовал сейчас отец. Все, что было внутри, даже не разбилось в дребезги, – стерлось в пыль. Все рухнуло, развалилось, разорвалось, стерлось с лица вселенной, умерло… осталась лишь мертвая детская ручка, покачивающаяся в затхлой воде. Нет ни ярости, ни горя, ни мира – черная пустота и полупрозрачный контур… Арей дрожащей рукой протянулся к ней и как ошпаренный отдернул обратно. Не сберег! Не сумел! Потерял самое дорогое в жизни, саму жизнь… Рука отца сама приподняла над водой ручку дочери… и бездна. Но… она двигается!!! Мечник дернулся как в конвульсии, уставился на детскую ручку. Нет… это всего лишь медальон, кусок заговоренного метала. Что-то неведомое заставило его открыть кулон. Дохнуло полевыми цветами, которые так любила его женщина. А внутри фотография дочки и жены, они двигаются, как живые… Отдал бы всю свою сущность, жизнь, да дарх, если хотите, лишь бы не видеть их глаза!!! ...и не знать всего! Конец. 2010