мутная

Саша её всем сердцем ненавидит, до мозга костей и преследующей терпко-алой агрессии. Сашу она раздражает. Своим внешним видом, поведением и манерой общения. У Трусовой внутри где-то под рёбрами всё сводит, когда она видит её в поле зрения: наблюдает за тем, как чужие губы растягиваются в улыбке, тёмно-ореховые глаза светятся, а до шоколадных волос, напоминающих самый мягкий шёлк, до жжения на кончиках пальцев дотронуться хочется; она сладко улыбается, но не ей — и от этого Саше хочется стереть эту ухмылочку с её лица; до испепеляющего взгляда и сжимающихся ладоней в кулак. Всё это так по-пидорски выглядит: её объятья с какими-то левыми девушками, лёгкие поцелуи и влюбленно-томный взгляд, направленный на многих, но не на неё. Её стиль, голос, дыхание, имя — всё раздражает. До скрежета. До желания приложить кулак об стенку над чужой тёмной макушкой. — Опять эта зануда, — шипит Алёна, видя в поле зрения знакомый силуэт, после — наносит очередной слой туши на ресницы, посматривая в миниатюрное пыльно-розовое зеркальце. — Спорим на тысячу, что она снова будет душнить на всех уроках? Стоит у приоткрытой двери в туалете, поправляя короткую юбку и белоснежные чулки, доходящие до середины тонких бедёр: следит, чтобы никто не зашёл, пока Трусова выкуривает вторую сигарету за последний час. Саша чертыхается, когда слышит о ней, и обжигает пеплом пальцы. — Да похуй на неё, Алёнк, — прокурено-хрипло доносится из кабинки, открыто ненавистно, презирающе. — Эта долбанутая только и может, что на занятиях выебываться, — и сплевывает. У Саши поистине хреновая жизнь, чего греха таить: семья еле сводит концы с концами, оценки в табеле говорят о том, что она может быть не допущена к экзаменам и вылететь из прекрасно-ущербного учебного заведения с тошнотворной справкой, а люди, которыми она себя окружила: гребаные торчки, которые каждый вечер шароёбятся по впискам, пригубляя достаточное количество палёного алкоголя и наслаждаются словленным кайфом до расширенных зрачков и вертолётов, словленных прямо на полу в левой квартире. Трусова, выпив несколько банок пива и пригубляя это всё сигаретами, с улыбкой играет в «Правду или Действие», где незнакомый ей парень решается на абсолютную дурость: говорит, чтобы та изменила цвет волос. Тем же вечером от русых нежных волос не остается и следа: Саша красит свои локоны в ярко-рыжий; апельсиновый; и только потом отмечает, как же красиво этот цвет оттеняет её зелёные глаза. У неё же жизнь хорошая: прекрасная, атмосферная, с хорошим детством, уютными семейными вечерами; с перманентной идеальностью в каждом её движении; она такая глянцевая, приторно-сладкая, что непроизвольно кривишься, будто кислую конфету раскусываешь, которая ещё на языке шипит, неприятно покалывая. Трусова думает только о том, как она её раздражает: эта отстраненность, псевдопедантичность, загадочность, и жгучее чувство, которое всегда при ней: то, что она лучше всех; задирает нос и никогда не может промолчать, а Сашу от этого потряхивает, хочется к стене пару раз прижать, чтобы не выебывалась лишний раз. — Ты на тусу пойдешь на выходных? — спрашивает Косторная, блеском вишневым губы подчёркивая; интересуется, но прекрасно знает её ответ: естественно, положительный. Ментоловый фильтр приятно горчит на языке. В кабинке пахнет её терпкими цитрусовыми духами, мускатом и крепкими сигаретами. Саша выдыхает. — Алён, что за тупые вопросы? — выкидывает окурок в туалет, нажимая на смыв. — Без меня проходила хоть одна туса? Слышит, как та хмыкает. Выходит, поправляет чёрные чулки, кидая быстрый взгляд на своё отражение в миниатюрном зеркале у входа: рыжие волосы растрепались, а юбка задралась, оголяя бедро; будто не курила, а совокуплялась. И, кажется, Косторная прочитала её мысли, ухмыляясь. — Ты там точно курила? — хихикнула, тонкими пальцами рыжие локоны расправляя, будто расчесывая. — Не дрочила? Трусова глаза закатила, одаривая ту взглядом уничтожающим. Тупые шутки. Плоские. Как и её любимая одноклассница и её вкус в выборе окружения. Она знает, что сейчас в класс зайдет, на взгляд тёмный наткнется, искры высекающий, с крапинками ореховыми; как та глаза свои блядски-красивые закатит, да к подружке своей отвернется, будто своими действиями доносит до терпко-апельсиновой одну суть: «я на таких мерзких не смотрю дольше двух секунд». Правильно, та ведь пропитая, сломленная и агрессивная. На неё смотреть не надо. С ней и разговаривать не надо. Блядское всё. Блядская Аня Щербакова. Заходит как всегда с опозданием, рюкзак бросая на последнюю парту под неодобрительный взгляд преподавательницы: а Саше насрать, она телефон достаёт, без желания анализировать информацию, которую доносит пожилая женщина у доски. Алёнка, как всегда, рядом садится: улыбается нежно-сладостно Валиевой с первой парты, которая от такого невинного действия залилась краской и отвернулась, носом в тетрадку утыкаясь; Трусова вопросительно косится на Косторную, а та в ответ лишь отмахивается. Неважно. Ну, Сашка не тупая, поняла. — Ответ: А, — доносится нежный голос с парты, которой Косторная уделяла особое внимания; и он принадлежит не Камиле; у Саши дыхание перехватывает, вместе с желанием сделать так, чтобы глаза выкатились, и больше не было возможности слышать её. Преподавательница ласково смотрит на неё, губы в улыбке растягивая. — Да, правильно. Умница, Анют, — кивает, обратно к доске отворачиваясь. У Саши руки чешутся. Сжимает ладонь в кулак, выдыхая. Бесит. Раздражает. И голос её небесно-нежный; и локоны шоколадные; и кожа фарфоровая. Сама она — напоминающая статуэтку; красивая, стройная, пахнущая ванилью и лепестками роз. Алёнка следит за всеми её движениями, ухмыляясь. Губы облизывая, устремляет взгляд туда, куда неотрывно смотрит Трусова: глаза ярко-апельсиновой Саши терпкие, ненавистью пропитанные, с крапинками скрытого томного желания. Косторная улыбается. Совершенно по-лисьи. В её стиле. — Сашок, не хочешь поспорить на деньги? — белокурая говорит тихо, на тонкий пальчик с идеальным маникюром локон накручивая; Саша смотрит недоверчиво: деньги у Косторной есть всегда, а вот у Трусовой — как раз наоборот. — Ты о чем? — также тихо; прокурено-грубовато. — Как о чем? — улыбается сладко. — Спор. Штучка такая, когда ты следуешь чему-то, чтобы в конце желаемое получить. — Косторная, не беси, — Трусова чувствует, как её накаляет ситуация. — Или говори прямо, чего ты до меня доебалась, или молчи. Алёнка стрельнула в неё своими ярко-зелёными глазами, губы кусая. — Прямо хочешь? Да запросто. Хочу, чтобы ты влюбила Щербакову в себя.