Особенности размножения со своей породой

Свадьбу Дуняши отложили до того момента, когда Артур окончательно поправится, и даже чуть дальше. Все-таки надо было многое подготовить, выбить жилплощадь с учетом скорого прибавления в семействе. Никто и не сомневался – это будет и впрямь скоро, это же естественно. Мишка с Катюшей вон уже второго ждут, мать помогать приехала, да тут и узнала, что дочка тоже замуж собралась.  Нельзя сказать, что от жениха мама была в большом восторге – тридцать три года и явно ломаный-переломаный жизнью, да и характер не сахар. А с другой стороны, разве можно ожидать другого от того, кто выжил в гражданскую? Зато несгибаемый коммунист и настоящий мужчина. Такой же, какими были ее муж и ее старший сын. И не менее важно, что товарищ Риварес любит Дуняшу, а она его. А вот то, откуда он… Так кто ж в стране советской на это смотрит!  Так что оставалось только порадоваться за дочку. Конечно, жаль, что она выбрала не Ю-ю, но ведь он все равно так и останется для нее, для всех – семьей. И однажды тоже будет счастлив. А пока… Испокон веков на их земле никто не смотрел на более чем свободное общение жениха и невесты, все знали – ну валяются рядом на постели, ну ласкаются, бывает, что и ночь напролет, совсем до греха редко кто доходит. А если и дойдет, то не было случая, чтоб потом не поженились.  Они-то, правда, не дошли. И дело было даже не в том, что – больница и кругом ходят люди. Просто это казалось неправильным, даже пугало – последствиями в первую очередь. Да и… Когда люди любят друг друга, можно и радовать друг друга по-всякому. Почти незаметно даже для посторонних глаз, даже если бы они были.  Они и радовали. И познавали друг друга понемногу, и разговаривая, и касаясь все смелее. Конечно, Дуняша понимала, что опыта в сравнении с Феличе у нее маловато, но разве что мешает спросить? Нет, не ревнивое «сколько и кого у тебя было?», понятно же, что дамы вокруг него вились, про одну вот четко было в книге написано. Тут скорее вопрос был в «как тебе хорошо сделать?».  – Не думай об этом, – Артур обходился без обиняков. – Ты и так сделала б-больше, чем можешь представить. Только с тобой я понял, что это вообще такое – отдавать…  – Ну добре ж, аж не верится, но я ведь тоже хочу! И правда, она попросту была слишком горячей, чтобы просто лежать и наслаждаться. Ей все время хотелось возиться, тискаться… И положение выздоравливающего, признаться, располагало. Конечно, наваливаться надо было с большой осторожностью, но обтереть разгоряченное тело, пересчитать поцелуями шрамы… Да мало ли других возможностей! И Артур великодушно позволял Дуняше делать с ним все, что она хочет. Совсем далеко она не заходила. Если касалась ниже пояса – то никогда взглядом. И хорошо, что неопытные руки быстро перепархивали выше и не могли дать девушке понять… всего. Ведь, говоря по правде, тело Ривареса только возвращалось к тому, чтобы нормально что-то чувствовать. Дикая боль после побега, столь же дикие дозы обезболивающих здесь, в больнице, да еще в комплекте с успокоительными – все это никак не могло способствовать настоящему телесному желанию. Тем более на фоне былых травм, домогательств от всяких личностей обоих полов… и так далее. Сейчас Артур стал понимать многое, не только то самое пресловутое «отдавать», но еще и любовь, ту, что, по мнению романтиков, опережает желание. Его душа откликалась на новые чувства – и благодаря этому возрождалось тело. Хотя, конечно, об этом он Дуняше рассказывать не собирался – зачем смущать невинную девочку? Главное, успеть до конца возродиться к брачной ночи, а то что. Если уж они оба хотят, чтобы их свадьба была не профанацией и не формальностью, а действительно новой страницей в жизни – то надо, чтобы все прошло на высшем уровне. Только вот даже врачам не шепнешь про такое. Впрочем, конечно же, он всегда может сделать Дуняше приятно, а заодно и продлить то время, когда можно пожить друг для друга, не связывая себя ребенком. Лишь бы она поняла это и не восприняла, как обиду. Но как же сложно о таком говорить. Невозможно почти. Хорошо, что пока-то не надо. Пока можно и правда со всем удовольствием обжиматься.  И раз уж нельзя наваливаться – удобнее просто лежать на боку, обняв друг друга. И не просто лежать, а ласкать, гладить всюду, где дотянешься, в том числе и пониже спины. Дуняша дотягивалась легко, и ее прикосновения там отчего-то особо сводили Артура с ума. Аж молнии перед закрытыми глазами мелькали, аж стоны с губ срывались – не сдержишь, аж просил как-то – еще, пожалуйста! Нет, никаких чужих лиц не вспоминалось, чужих имен на язык не просилось, нет, нет, это позади, просто пусть маленькие сильные руки не перестают сжимать и ласкают сильнее…  Само собой, Дуняша это замечала. – А я ведь просила тебя говорить мне о том, что ты любишь, – заметила она однажды. – Хорошо, хоть теперь я это увидела. И, пока он подбирал слова для ответа, вдруг спросила: – Ты… жалеешь, что я не парень?   Он уставился на нее глазами еще более огромными, чем обычно.  – Евдокия… Моя д-девочка… Ты – это ты, вот такая. Та жизнь навсегда закончилась, и это не первая из моих жизней, с которой произошло так. Но я бы очень хотел, чтобы последняя. Б-буду честен, от меня многие и многого хотели, и все же это не отменяет того, что я сам хотел бы… некоторых вещей, но только с тем человеком, которого люблю. – Так меня, значит, любишь? Так вот прямо отсюда и до китайской границы, да?  – Ну, если ты хочешь это слышать в таком виде, то да. И даже дальше!  Она на миг смутилась, поняв, почему выпалила эту глупость: – Не ревнуй…  – Да я знаю, что не к кому. Есть только м-мы с тобой.  Она выдохнула, рассмеялась: – У нас в личной жизни должно быть не как у каких-то буржуев. Все открыто и по-честному. Но так странно, знаешь, осознавать, что любишь человека настолько, что готова сделать для него все, и даже… – она запнулась.   – Что? Исполнять самые странные его желания? – кажется, такого взгляда Дуняша у него еще не видела. Глаза разом и смеялись, и туманились.  – Да, и желать, чтобы он делал странное с тобой. Желать принадлежать, отдаваться… Ну, в мою-то сторону это не странно, но ты… ты в моей власти… Как бы, я никогда не могла бы и подумать… В том мире, в котором живу я, – она тоже засмеялась, отчаянно краснея, – как-то легендарных героев не лапают за задницы!  Он рассмеялся. Так, что уже за одно это Дуняша готова была не то что ласкать его, как угодно, но даже кровь свою отдать до последней капли… Хотя, это вряд ли бы его повеселило. По крайней мере так, как сейчас, когда он еле выговорил сквозь смех: – Ну какой уж я герой? Уж тебе-то меня лапать определенно можно! П-посильнее и… если одежда м-мешает – не церемонься! – Ой, ну держись тогда!  …Он-то делал это много раз – запускал руки за пояс ее штанов. Она – никогда, хоть бы и сзади. Конечно, смущалась, но не замирала, только больше спешила.  Однако сейчас спешить было некуда, можно было сполна все ощутить – и ощущения были странными, даже забавными, но приятными. – А тебе точно так никогда не делали? – Точно не те, кому я хотел бы это п-позволить. Так что ты – первая. – Здорово! Ну что ж… Кажется, вот как поженимся мы, как наедине останемся, – шептала она почти в самые губы Феличе, – это я тебя раздевать буду сама первая! И руки совать во всякие места!  И говоря эти слова, она вдруг поняла, ощутила со всей остротой – именно сейчас он отчаянно, со всем жаром ее желает. Впервые. Без всяких сомнений.  Кажется, от этого он и сам был в шоке. Тоже шептал сбивчиво: – Кажется, п-пора остановиться…  – Та чо уж, все одно мы скоро поженимся! Даже если и…  – Но мы же оба знаем, что это неправильно! Нам надо успокоиться или… – Или помочь друг другу. Я попробую так, как ты всегда помогаешь мне, ладно? Было видно, как у него перехватило дыхание. Но лишь на миг.  – Ну что ж, девочка моя отчаянная, дотянись до п-полотенца, пусть под рукой будет!  Она не смотрела, лишь трогала, пытаясь ласкать, но одновременно явно опасалась причинить боль, и ей самой ее прикосновения казались очень неловкими. А он этого будто не замечал: – Не молчи. Я хочу слышать, что ты со мной д-делаешь. И что сделаешь еще… В будущем…  – Счастье мое Феличе, я просто ушам не верю, ты значит правда любишь вот так?  – У меня все сны с юности такие были, это п-правда.  Это было так упоительно – чувствовать власть над ним, и ощущать так остро, так явно, что он уже на грани… – А ты… сделаешь явью мои сны? Ты поможешь мне, Феличе? – Да… Конечно… Даже прямо сейчас… Не останавливайся только! И вторую руку не убирай ни за что!  И она сжала сильнее, стиснула… и спереди и сзади. И если бы он сам не выбрал целовать ее в самый острый момент – его стон страсти было бы слышно на всю больницу.  Потом они немного полежали, так и не размыкая губ, Дуняша промокала полотенцем и тело Артура, и собственные пальцы, чувствуя сквозь ткань остывающий жар того, что смогла вызвать к жизни.  – Скажи, – прошептал он, переведя дыхание, – ты в своих снах заходила хоть однажды д-дальше этого? Дуняша никак не могла собраться с мыслями – секунду назад казалось, что Артуру не нужно уже ничего, но, оказывается, у него вполне хватало сил и желания на то, чтобы ласкать ее. Как он делал и всегда, с той первой ночи в этой же палате. Может, из-за того, что это случалось не впервые, Дуняша еще могла не терять головы окончательно. И она ответила: – Нет. А почему спрашиваешь?  – В каком-то роде на всякий случай. Знаешь… Близость с п-проникновением – это вообще-то б-больно.  – Один раз. А ты что, из собственного опыта? – и тут же осеклась, ругая себя. Это ж надо было такое брякнуть! – Прости. Это было грубо, ужасно, я… – Да не переживай. Я же много раз говорил, что многие п-пытались, но никто не преуспел. Так, чтобы серьезно. Это я просто к тому… Если вдруг не получится п-по полной… То я же всегда сделаю тебе хорошо. Вот если только ты хочешь как можно скорее забеременеть…  – А ты нет? Тьфу, я не то хотела сказать!  – Да Овод Овода не ужалит. Ну, я люблю детей, это п-правда, но, может, это слишком – вот так сразу, у тебя учеба и армия…  – Вот я прямо даже не знаю – мне обидеться или умилиться? Думаю, пусть идет как пойдет, ну и… Ты попробуешь взять меня, по-настоящему, по полной, а я… Я не парень и совсем уж больно не сделаю, но ты у меня держись! 

* * *

Он вспомнил эти слова в брачную ночь. Когда не было никаких преград, недомолвок, никакой замены. Все – по настоящему. Он – в ней, наслаждающийся сполна взятой невинностью. И одновременно старающийся сам расслабиться, раскрыться для ее тонких, но удивительно настойчивых пальцев. Сначала, конечно, не так все было и гладко, но было бы желание… А оно у них было, и не просто, как и раньше, насладиться – а получить друг от друга все, и отдать друг другу тоже все. Приложить немного усилий, не забыть кое-что сказать и словами.  Дуняша не стала ни искать чем смазать пальцы, ни даже их слюнить. Пока они теперь уже с мужем ласкались, готовились к мигу полного слияния, она просто исходила соками – там.  Выход был простым и, кажется, самым удачным. Боли Артур явно не испытал, а вот удовольствие… Оно оказалось таким бурным, что Дуняша поздравила себя с тем, что живут они практически вдвоем, без уймы родственников, а то точно было бы неловко. Конечно, свекра-кардинала со счетов сбрасывать не стоило. Но уж как там Феличе об этом думает, Дуняша не спрашивала, а сама была уверена: Монтанелли рад за них, молится по старинке Богу и не слушает, что там у них происходит. Как там это – промеж мужем и женой один Бог судия, вот.  Но вот что просто замечательно – что мама не тут, под боком. И так чуть не каждый день засыпает вопросами одного и того же содержания: не в тягости ли еще дочка? Нет, в легкости, неизменно отвечала Дуняша. В полной и абсолютной. Все просто отлично. Так на самом деле и было. Хотя они оба даже не думали о какой-то там осторожности. Зачем? Только вот Артур почему-то начал как будто прихварывать. Побледнел, похудел еще больше, будто его после крепости борщом с мясом и не откармливали… Ел то плохо, то, наоборот, хотелось странного. И при его худобе быстро стали бросаться в глаза… изменения в фигуре. Не только Дуняше, которая каждую ночь видела его обнаженным, пусть и в полумраке.  Пока никто ничего вроде бы не замечал, благо, Артур в основном сидел дома, читая прессу и строча собственные статьи. Однако от отца утаиться было трудновато. Тот заметил перемены сразу, и чуткому отцовскому сердцу явно помогла долгая работа в больнице. – Carino, с тобой что-то не так, я же вижу… Такие тени под глазами, и я сказал бы, что ты чем-то отравился, только вот не проходит никак, или ты получаешь яд регулярно, или… Есть же еще кое-что странное.  И правда, если бы только это! Странные перемены сказались и на фигуре, и были особенно заметны в домашней одежде, а в ней Артур сейчас в основном и ходил. – Это похоже на… – На что? – по голосу сына Лоренцо понял, что его мысль прозвучала вслух. – На то, как люди порой не отличают веру от безумия, и безумие это так сильно, что на теле сами собой появляются отметины. Стигматы или ожоги… – И во что же такое я должен был п-поверить до безумия, чтобы…  – В то, что ты… Как если бы ты был женщиной, Артур. И мог бы понести дитя во чреве своем.  – Что?! Никогда даже не задумывался о том, чтобы у мужчин вообще и у меня в частности б-была такая возможность. Я женат, в конце концов! И все прекрасно, правда, я говорил Евдокии, что с детьми пока лучше п-подождать, а вокруг все поют прямо противоположное! – О… А ты почему ей так говорил? Потому что именно ей ребенок подрезал бы крылья?  – Как всегда, проницательны, падре, она учиться хочет, она не готова п-пока отказаться от скачек, от патрулей, она, в конце концов еще сама почти ребенок!  – Но род продлевать надо, и потому твое тело ведет себя так, словно готово принять эту ношу на себя? – Можно я буду ужасно ругаться по-испански?  – Можно я тебя перекрещу, дитя мое?  – Лучше обнимите, ладно?  И Монтанелли обнял. Неслышно, одними губами, зашептал молитвы. Артур с усилием сглотнул комок в горле, чувствуя, как глаза щиплет от навернувшихся слез… – О, семейные объятия? – оба даже не заметили, как Дуняша вошла в комнату. – А можно и мне поучаствовать? – Конечно, дитя! – бывший уже кардинал с готовностью раскрыл объятия и невестке. И та обхватила обоих.  – А вы просто так или что-то случилось?  – Да ничего нового, – голос у Ривареса был странный, будто вот-вот заплачет. – Мой отец считает, что я сошел с ума.  – Я этого не говорил, что ты… – П-похоже, – продолжал Артур все тем же странным голосом, – я внушил себе, что смогу выносить ребенка вместо тебя! – Да ты що?! Ты столько об этом думал, что… И от этого все твои странности в последнее время? Такие… воплощенные? – Ошеломленная Дуняша даже протянула руку, довольно бесцеремонно ощупав живот своего благоверного. – Так… И что же теперь делать? – Что делать? – Артур вздохнул. – Все равно скоро идти к врачу… – Я с тобой. Я тебя с таким наедине не оставлю.  Монтанелли отошел от них, всего на шаг, конечно, незаметно и мелко их крестя. Он бы тоже с ними напросился, но это было как-то уж… Раньше надо было своего мальчика за руку водить, вот. 

* * *

Врач, психиатр, как говорила Дуняша, старой закалки, всегда напоминал Артуру доктора Маршана. В профессионализме его сомневаться не приходилось, но все, что он знал о товарище Риваресе, было до сего момента полуправдой, а большая часть «странностей» списывалась на контузию и посттравматический синдром. Однако сейчас Артур понимал – придется быть чуть более правдивым. И призадуматься в ответ на вопрос доктора: – Скажите, вы в детстве или в юности никогда не жалели, что не другого пола? Или не хотели нарядиться девушкой, лицо раскрасить, еще что-то?  Дуняша не выдержала, выскочила вперед мужа: – Не надо, пожалуйста, ему про краску на лице, его враги заставляли! А мысли такие из нас двоих скорее у меня, я ведь всю гражданскую войну парнем пробегала. И разве эти мысли могут так сильно влиять на тело? – Такие случаи известны, – задумчиво протянул доктор, разглядывая Артура, – разной степени тяжести. Товарищ Риварес, вы бы сдали первичные анализы, чтобы я точно знал, какие лекарства вам можно добавлять.  – Разумеется. И должен заметить, хоть, может, сейчас по мне такого не скажешь, но в ранней юности меня п-порой даже принимали за переодетую девушку. Не то чтобы это как-то мешало жить, честно говоря, я об этом вообще не задумывался. Доктор покивал, даже что-то записал, вот так начиналось лечение, вроде ничего особенного. …Но на следующем приеме, когда пришли все анализы, он выглядел ошеломленным. Что еще усилилось, стоило окинуть взглядом еще пополневшую фигуру пациента.  Артур и Дуняша в тревоге переглянулись, а доктор наконец выдавил: – Вспоминая наш прошлый разговор – да, видимо, подобные мысли весьма сильно влияют на организм. Если бы я не знал, чьи анализы держу в руках, ни на секунду не усомнился бы, что передо мной женщина, причем беременная! – И что теперь делать?  – Я подобрал вам кое-какие новейшие лекарства. Позвольте только провести первичный осмотр, так сказать, для порядка…  Спорить не приходилось. За осмотр доктор взялся со всей тщательностью. Послушав сердцебиение, приставил стетоскоп к животу, вслушался… Потом еще и еще раз. И изменился в лице. – Что такое? – разом вскинулись и Дуняша, и сам Артур.  – Два сердца. Я точно слышу два сердца. 

* * *

Вот так товарищ Риварес в одночасье оказался медицинской сенсацией. Никто, а ведь собрался целый консилиум, не понимал причин. А сами молодые супруги всего рассказывать так и не могли, так что Дуняша высказала предположение: – Его враги ведь зверски пытали, могли и опыты какие на нем ставить, вшить что-нибудь…  – Принимающее чужой генетический материал для слияния со своим? Но ведь вы… Товарищ Недоля, вы женщина, и вроде бы совершенно обычная, а это началось только тогда, когда и ваша супружеская жизнь, не так ли?  – Ну, насчет моей обычности я бы поспорила. Может быть, мне тоже обследоваться на всякий случай? Вдруг мы сошлись не просто так, и это – новый шаг для всего человечества? В этот момент Артур словно очнулся: – Враги… А почему обязательно враги? Конечно, я многое не помню из своего прошлого, но может быть, это сделали и свои, а я вполне сознательно согласился? Ради того, чтобы положить начало новому, истинному равноправию полов? Эта версия через какое-то время и прогремела на весь Союз и даже дальше. Только вот совершенно не представлялось возможным найти тех таинственных ученых и их лабораторию – ну а как можно найти то, чего нет? Единственный, кому эту легенду явно не стоило слышать, был Монтанелли. Конечно, ему лучше было знать правду, но вот как ее подать? Что бы там ни было, Дуняша считала – бывший кардинал пожилой человек и волноваться для него небезопасно, тем более из-за таких вот известий. Артур же, как выяснилось, мыслил проще. – Что ж, падре, – заявил он однажды вечером, едва войдя домой, – п-позвольте вас поздравить, вы породили нечто поистине удивительное и странное в моем лице! – Что ты хочешь этим сказать, дитя мое? – А то, что я не просто внушил себе б-беременность. Я и в самом деле ношу ребенка. Нашего с Евдокией. Я сказал вам с п-полгода назад, что внуков не будет – и, как оказалось, был неправ. Опасения Дуняши оправдались – глаза Монтанелли закатились, и он стал медленно съезжать по стене. – Ну сделай ты что-нибудь! – зашептала она супругу, сама бросаясь к свекру. – Хотя проку от тебя сейчас… но все равно, у тебя сколько отцов, ну не гадюка же ты семибатюшная! Вдвоем они кое-как хотя бы усадили старика Лоренцо на пол и стали обмахивать медицинскими справками. Кажется, помогло – Монтанелли приоткрыл глаза и произнес: – Чудны дела твои, Господи… Или же… Ты думаешь иначе, дитя мое? – Ну… Я не знаю, какие силы я п-прогневил, если они есть… Научно это никак не обоснуешь, кроме как – ну вот таким вот я родился. И не только я, но и Дуняша.  Хотя прогневить я едва ли мог, – в глазах Артура блеснуло ехидство. – Может, за родительские грехи? Но считать ли это п-проклятием? – С чего это? – возмутилась Дуняша. – Ведь я-то тоже… Так что просто мы должны были найтись через времена и расстояния, потому что только друг с другом у нас все может быть полноценно и по-настоящему. Пусть и вот так необычно. Правда, врачи считают, что у нас все могло бы быть и совершенно по-обычному, но, видимо, природа позаботилась, чтобы мы не забеременели оба сразу – кто первый успеет, тому и нести. И Артур успел первым, потому что он действительно благородный человек, пусть даже и язык у него временами ядовитый. Не обращайте внимания. И кстати, я ведь еще не благодарила вас за то, что вы дали ему жизнь? Так вот, я исправляюсь! Отец Лоренцо растрогался и обнял сначала невестку. Понимал, конечно – она к нему прикипает только потому что ее собственный отец погиб, и все-таки на душе становилось легче. – Он не нарочно, – Артур снова не смолчал. – У него явно не было такой цели. Первым порывом Дуняши было одернуть, но спохватилась: кто знает, как он в нынешнем положении себя поведет, вдруг еще разревется, этого только не хватало! Так что пришлось обойтись весьма выразительным взглядом, который понимали мужчины всех времен и народов и который обычно предвещал чугунную сковородку в опасной близости от и так-то не особо умной головы. Вслух товарищ Овод-младшая сказала только: – Да ну не прикидывайся, что тоже не хочешь обниматься! Тебе еще как надо!

* * *

И вот так шли дни. Дома постоянно толклись доктора. Иногда жена и отец уже начинали их гонять, ну надо же дать живому феномену отоспаться и побыть одному! Когда же феномен задремывал – члены его семьи шепотом расспрашивали докторов, которые заявляли, что исход у этого невероятного случая один – тщательно рассчитанный срок и операция. Ну что ж. Значит, впереди опять больница, все та же, Артуру не привыкать, сам он на эту тему исключительно шутил. И все вместе они гадали, кто родится, придумывали имена… – Если мальчик – будет или Иваном, или Федором, – Дуняша даже не сомневалась. Или отца увековечить, или брата старшего, а у Мишки с Катей пока только две девочки. – А если дочка – то выбирай ты. – Хорошо, я п-подумаю, – кажется, он слегка растерялся, и Дуняша запоздало сообразила, что, наверное, собственных вариантов, кроме имени матери, у него не особенно много. Ладно, вот извлекут на свет Божий это чудо природы, их дитя, вот посмотрят они на него или на нее и поймут, как назвать.  Кстати, в основном родные, близкие и знакомые к феномену их семьи относились нормально, ну что, возможны ведь самые смелые эксперименты над человеческой природой, чтобы постепенно достигать сверхвозможностей…  Правда, считали так не все. Мама Дуняшина, к примеру, только раз увидев эту самую сверхвозможность, больше и носа к ним не казала. Не уставая повторять, что все это плохо кончится, либо опухоль какая, либо колдовство, и неизвестно еще, что хуже. – Мам, ну какое колдовство, когда Советская власть! Это наука, прогресс, это чтобы женское равноправие настоящее было, ну не каждый же год по ребенку, ну что это такое…  – Все равно, рожать – дело женское! Вон у Миши с Катей так и идет, по природе, а у вас? – Ты же сама внуков просила. И от меня тоже. Как будто я не знаю, что ты обо мне думаешь! Обе замерли, понимая – это уже заходит за черту. Дуняша притихла и все же закончила: – Отец меня обожал. От сыновей не отделял. Только поэтому ты закрывала глаза на то, что я как мальчишка. А вот не пришлось бы тебе свой человеческий, биологический ресурс тратить еще и на меня – мы бы были подругами.  Рука матери взметнулась – и застыла на полпути, не нанеся удара. Через секунду они с Дунящей уже всхлипывали в объятиях друг друга. Больше они никогда не ругались, но все-таки Артур тещу и не видел. Дуняша как-то советовала маме пообщаться с его отцом. Мол, если ты так еще не отцепилась от пережитков прошлого, так он тебе разобъяснит, где колдовство, а где сказочное чудо.  Но увидеться всем вместе им довелось лишь после того, как Феличе забрали из больницы – уже с ребенком. Само собой, сбежались все, кто мог. Конечно, плохо, когда много народу, много микробов… Но как тут устоять и не поглазеть на сенсацию! Спасибо, не пришлось Федору Феликсовичу появиться на свет при большом скоплении народа, как отпрыску королевской фамилии. То есть медиков, конечно, хватало, но посторонних не было – да и кому, кроме врачей, было бы интересно так глубоко изучать чей-то внутренний мир! Хотя, знатокам, конечно же, материала хватит на всю жизнь и десяток диссертаций. В научном сообществе долго еще не утихали споры, правда ли кто-то модифицировал организм товарища Ривареса или тот все же родился вот таким… Но молодую семью и их родных это уже мало волновало. Хватало и собственных забот. Особенно с новорожденным – даже кормить приходилось по очереди, причем Артур научился управляться с бутылочкой даже быстрее Дуняши. Неужели и такие инстинкты в нем скрывались? Правда, другие инстинкты тоже не затихали. Супружеская жизнь продолжалась даже во время беременности, а после операции приостановилась лишь на время, достаточное, чтобы знать, что не разойдутся швы. Может, это тоже часть их особенностей? А может, все-таки просто любовь?  Да, они отличаются от обычных людей. И им надо задумываться чаще, чем остальным, чтобы все-таки не плодиться безудержно. Даже если вынашивать по очереди. Они же не могут выяснять опытным путем, как именно все это работает без вмешательства. Значит, пути находить придется вместе. Как и делают все люди. Хотя, наверное, они-то могли сойтись только друг с другом, несмотря даже на то, что обоим приходилось заглядываться на представителей своего пола. Вот если говорить о противоположном – то, похоже, они были созданы друг для друга. Ну и что, что их разделяло время, расстояния и книжные страницы… И то, что даже после вполне обычной свадьбы они сумели удивить весь мир – это тоже не слишком важно. Пускай удивляются, это тоже двигатель прогресса!