Лесник

Во двор ввалился словно пьяный с первыми лучами солнца. Осмотрелся, безвольно опустив руки перед той разрухой, в которую превратили его ухоженный чистый дворик и порог. В углу, у покосившейся створки калитки, все еще лежал оставленный выродками, покореженный мотоцикл. Грунтовая часть двора превратилась в поле боевых действий и он просто устало опустился на корточки возле разбитой техники, выкручивая свечи. Так, на всякий случай. Из сарая едва ли не на брюхе выползли волкособы и закрутились вокруг хозяина, вымаливая пощаду за свою трусость. — Зассали, да? — Герман смерил их злым взглядом, но тут же махнул рукой. — Да хрен с вами. Хоть живые остались. Где Ренегат? Из скотника послышалось тихое ржание. Лесник с трудом поднялся и доплелся до сарая. Жеребец высунул длинную, курносую морду из окна и пощипал хозяина по грязным, слипшимся волосам, мягкими губами. Он был сухой, на спину наброшена попона. Герман хмыкнул. Молодец, девчонка, все сделала как надо. И вытерла, и укрыла. Главное, чтоб не напоила, пока конь не остынет. — Ты мой спаситель, — прошептал он, коснулся губами бархатистого конского носа, потерся грязным лицом о лоснящуюся черную морду, — спасибо тебе, мальчик. — Герман, — голос откуда-то со стороны бани заставил его обернуться и нахмуриться. Катя стояла по щиколотку в грязи, одетая в его старую куртку, доходившую ей до середины бедра, и смотрела на него полными слез глазами. Ее сбитые колени дрожали, а на правой стороне лица расплывался ярким цветом огромный синяк. Глаз покраснел, щека припухла, но все равно она смотрелась удивительно хорошенькой, в своем искреннем страхе, даже с такой травмой. Она пришлепала к нему по взрытой грязи и положила ладошки на грудь. Внимательно посмотрела в глаза и потерлась щекой о шею. Лесник вздохнул и отстранил ее от себя. Внимательно и хмуро посмотрел в глаза: — Ты зачем вышла? — голос его охрип от усталости. Катя встрепенулась на это и подняла на него удивленные и слегка обиженные глаза. — Если бы я не взяла огонь на себя, тебя бы зашибли насмерть, — у нее снова выступили слезы. — Меня сложно убить, — тон лесника все равно был грубым. — Ну, могла бы и не выходить. Только они бы все равно зашли в дом. Тогда бы вряд ли меня кто-то спас. — Ладно, забей. Сильно больно? — Переживу, пошли в баню, тебя надо обработать, чтоб заражения не было. — Ты как баню натопила-то? — Молча. Я тоже в деревне жила. Идем. В бане действительно было уже хорошо натоплено. Она кинула куртку на деревянный уголок, оставшись только в майке и трусиках, сбросила сапоги и с деловым видом зашла в парилку. — Я жду, скорее! — с авторитетным видом посмотрела на него и снова исчезла в парилке. И Герману вдруг стало стыдно. За то, что поругал, за то, что злился на нее из-за собственной боевой неудачи. Ведь девчонка фактически спасла ему жизнь своей безумной смелостью. Он вздохнул и начал стягивать берцы, изодранные, грязные джинсы, более похожие уже на тряпки. Швырнул их к печи, вместе с носками, чтоб сжечь позже. Осмотрелся. Все тело, то тут, то там было покрыто глубокими фиолетовыми синяками. Зашел в парилку и сел на полати. Устало прикрыл глаза. — Эй, трусы чего не снял-то? — Катя уперла руки в бока и он впервые заметил, что шины на ее руке уже нет. — Не хочу смущать. Мне туда слегка прилетело тоже. — А мне не плевать? А ну встань! Не дай Бог, еще на хвост свой надбитый какую дрянь поймаешь. И лесник понял, что краснеет. Словно нашкодивший мальчишка. Тот тон, с которым она указывала ему, что делать, лишал воли и заставлял подчиняться беспрекословно. И он поднялся. Катя подошла к нему вплотную и запустила большие пальцы под резинку боксерок. Потянула вниз и он смущенно опустил глаза. — Нихрена себе “Слегка прилетело”! Тебя туда явно намеренно пырнули. Какой синяк! — и она аккуратно коснулась кончиками пальцев его лобка, на котором чернел очередной след. — Бедный дружок, даже он пострадал! — Катя, я сейчас хоть и не в форме слегка, но не советую касаться именно так! Тем более, что мы вечер так и не закончили. — Господи, тебя совсем недавно едва не убили, а все туда же! — она недовольно повела плечами, когда лесник встал к ней слегка полубоком, прикрываясь. — А ты на майку свою посмотри, а потом возмущайся. Катя опустила взгляд и сама покраснела. Она вспотела, сильно. Майка взмокла и прилипла к телу. Особенно на выдающейся, снова торчащей острой груди. — Как ты думаешь, какие у меня сейчас мысли? — лесник снова сел, но это бледное приведение тут же оказалось рядом. — Слушай, ну там такая гематома большая, ее надо вскрыть, вычистить сгустки. — Я тебе вскрою! — Герман резко положил ногу на ногу и закрылся от нее окончательно. — Никого, никогда не подпускал к своим бубенцам, кроме сексуальных партнерш и уролога! Так что просто помоги мне отмыть волосы. А то не хочу ни стричься, ни бриться. Бритый я редкостный уродец. — Короче, нравится быть лешим. Зачем тогда мыться вообще, натыкай в волосы шишек и ходи радостный. — Чтоб на хвост точно ничего не намотать. Это как минимум. А еще, если я живу тут, то это еще не значит, что я совсем деградировал в лесу! — он начал распалять сам себя. — И не надо вот этих насмешек. Я сейчас не в том расположении духа. Первый раз проигрываю в драке. Еще и на глазах у женщины. И да, это тоже не надо напоминать. — Да я ж ничего не сказала. — Вот и не говори. Я просто ненавижу такие моменты. И еще я просто ненавижу быть грязным. До тошноты. — А что ж ты любишь? — попыталась сменить тему Катя, чувствуя, как уже голова идет кругом от его раздражения. — Баб люблю, красивых. И не только созерцать! Этого у меня не отнять! Так что, если не буду соблюдать гигиену, то хвост отвалится, вместе с кучей других частей тела. И не надо мне говорить, что я бабник! Если я здоровый мужик, то что могу поделать?! В монастырь идти не собираюсь. А еще, я очень не люблю, когда какие-то твари лезут ко мне во двор, издеваются над моей гостьей… — Остынь! — Кате надоело слушать излияния, настолько ее саму начинало штормить от потока принимаемых эмоций. Она взяла тазик и с ног до головы окатила Германа холодной водой. — Твою мать! Какого хера, Катя?! — лесник вскочил на ноги, но она тут же оказалась за его спиной, на полати и крепко обняла сзади за плечи. — Успокойся, — ласково зашептала она ему на ухо, — тебе и правда нужно было остыть. Неприятно, понимаю. Но иначе тебя было бы не угомонить. И она ласково куснула его за ухо. — Ну, не таким же способом. — Сядь. Катя слезла с полатей и стала набирать воду в тазик. Герман смерил ее оценивающе-недоверчивым взглядом, но все же сел. Она подошла ближе и теперь уже аккуратно начала лить воду ему на голову, пытаясь размочить уже подсохшие колтуны. Изгваздан лесник был капитально. Кате понадобилось очень много воды и геля для душа, чтоб хотя бы немного оттереть грязь с его тела. Она хмурилась, думая о чем-то своем. Молчала, вычесывая длинные темно-каштановые волосы от травы и прочей грязи. Смывала с них остатки пережитой ночи. Чистые пряди шли крупной волной. — Сильно больно? — едва слышно прошептала она, отирая его правый бок, на котором виднелся большой, иссиня-черный синяк круглой формы, под которым явственно проглядывал маленький участок с тонкой еще только зарастающей кожей. — Было… — уклончиво ответил тот и облокотился спиной о стену, закрыв бок от нее. — Гера, кто ты? — Катя села рядом и нервно скомкала в руках мочалку. — Лесник, — коротко бросил он и прикрыл глаза, пытаясь тем самым уйти от разговора, но она, видимо, не собиралась так просто отступать. Села рядом, продолжая отирать. Будто незаметно, касалась пальцами его груди, плеч, ключиц. По телу лесника шла невольная дрожь, тело реагировало, но он вдруг приглушенно зарычал и крепко схватил ее за руку. — Не трогай меня! Катя, не искушай судьбу, я же попросил! — Я же хотела просто побыть с тобой нежной, — она обиженно уставилась на него. — И распознать таким методом все тайны. Да-да-да, знаю. Не надо так со мной. Если захочешь секса, то я только за, вот только не надо манипулировать подобным способом. И в силах твоих не сомневаюсь, хотя ты их тоже стараешься скрывать, ведьма на минималках. Но вот только не спрашиваю о них и ты не спрашивай о моих. — Но в тебе тоже что-то есть что-то, чего нет у других. Я видела, что происходит с твоими глазами. Не представляю, как другие этого не замечают. — Видела, радуйся. А еще лучше, забудь, будто не было. — Сложно забыть подобное. Я видела твой бушлат, в тебе минимум одна пуля. Как раз в боку. Герман замолчал, закусив губу длинным клыком. Катя усмехнулась. — Ты сейчас похож на маленького монстрика. Да не бойся, я никому ничего не скажу. Ты же жизнь мне спас. — Ну, не такой уж и маленький. Но то, что чудовище, в этом ты права. — Доброе чудовище, — она встала на колени, подползая ближе к нему и положила ладошки на щеки, подтягивая его лицо ближе к своему, — с сердцем, которое больше, чем у большинства людей. — Прекращай манипулировать! — лесник нахмурился, но она на это улыбнулась, положила руки ему на шею, скрестив ладони за затылком. Он не стал сопротивляться, даже сел удобнее, а она тут же воспользовалась моментом и умостилась на его бедре. Голова ее немного кружилась, перед глазами плыли картинки, стоило только прикрыть их, но огонь внутри горел невероятный. — Катена, и что ты снова удумала, а? — Герман поглядел на нее с еще большим интересом. — Мне тоже не понравилось, что нас вчера прервали. — Катенок, а потом не будет так, что снова не получится даже начать? — А я постараюсь не думать о плохом и не нервничать. — Ах ты ж белая полярная лисичка! Лесник улыбнулся, обнимая ее за талию и подтягивая к себе. Катя хихикнула и встала на колени между его ног, опустила голову и приникла губами к его шее. — Хорошо, пусть каждый из нас останется при своих тайнах, — прошептала она торжественно, когда он с трудом поймал ртом воздух. — Блин, что-то я погорячился, все тело огнем горит. — Ты хочешь повременить до полного заживления ран? — Катя отстранилась от него. — Да блин, — лесник задумался и вдруг ухмыльнулся, — я лучше потерплю. Когда ж еще успею сделать приятно своей таинственной даме. — Вот и молодец, — шепнула Катя и коротко лизнула его в щеку. Она приподняла руки и он понял этот жест. Стянул с нее майку и, приподняв, усадил к себе на колени, крепко прижавшись грудью к обнаженной груди. — Ты запачкалась, когда мыла меня, — Герман коснулся пальцами ее ключицы. — Ну, что делать, я всегда слегка грязная. Катя приподнялась, снова целуя его в скулу и лесник сдвинул на ней в сторону трусики. Стал поигрывать пальцами с ее губками. Сел удобнее и медленно, но достаточно настойчиво переместил, держа под ягодицы так, чтобы его будто раскаленная плоть скользнула именно туда, куда нужно. В этот раз у них не было даже предварительных ласк, настолько сильным и без них было моральное возбуждение, возросшее на фоне пережитого стресса. Все случилось само собой. Катино тело было на редкость податливым и почти не сопротивлялось вторженцу. Только в начале попыталось запереться, снова отказываясь пропускать, но ушлый лесник на тот момент уже понял, что и как нужно делать. Он схватил ее за подбородок и страстно прижался губами к губам. Катю ошеломленная такой страстностью, все же ответила, очень охотно, настолько ей нравились подобные поцелуи. Спазм спал, открывая ее тело, чем любовничек и воспользовался. Вошел мягко, неспешно, но до конца. На что она как-то странно всхлипнула, удивленная, замерла на мгновение, но Герман продолжал нежно целовать ее губы, пальцами поглаживал округлые ягодицы, помогая при этом двигаться. Вскоре Катя поймала ритм этих движений, поняв, чего он от нее хочет. Уперлась руками в стену за его головой и начала неспешно покачиваться, словно танцуя на его бедрах. Страсть застилала глаза обоим. Будто оба горели в огне. Катя тихонько, то стонала, то закусывала губы от страсти. Закрыла глаза. И вдруг умолкла. Стала странно сосредоточенной. — Молодец, девочка! — лесник приник губами к ее уху. — Расслабься. У тебя очень сексуальный голос. — Предчувствие, — выдохнула она, закрыла глаза, сделала пару порывистых резких движений и вдруг подскочила, жестко прервав соитие. Отступила назад. От неожиданности Герман стукнулся затылком о стену. — Ты че… — Ты его убил, — выдохнула она, заворачиваясь в полотенце. Взгляд ее стал слегка безумным, испуганным, — его отец едет к тебе и он скорбит, страшно скорбит. Мне больно. Голова. И она прижала руку к виску. — Удивительно, сына ты не почувствовала, а отца с легкостью, — Герман недовольный прикрылся от нее полотенцем. — Да он же, практически у твоего дома. Вот и чую. С каждой минутой сильнее. Неплохо было бы одеться. — Подъедут, оденусь, — лесник встал и подошел к ней, — и да, я его убил, и не жалею. И если ты все равно включила упертую барашку и выдрала из меня потаенное, хоть и обещала, то я тоже спрошу. Катя, где твой ребенок? И вышел прочь из парилки. Катя отступила на несколько шагов и практически наощупь уселась на полати. Ее затрясло, словно от сильного жара, слезы потекли из глаз…