Лесник

— Ты чего сияешь, как самовар начищенный? — Михаил разлил травяной чай по чашкам, насыпал в вазочку какого-то печенья, но лесник не притронулся к угощениям. С каким-то мечтательным выражением он смотрел в окно на пылающую осень, не замечая ничего вокруг. — Да что ты в облаках летаешь? Обдолбался что ли на гулянке своей? — священник занес ладонь для дежурного леща, но ладонь зависла в воздухе, удерживаемая двумя пальцами. Герман мечтательно закатил глаза и скосил желтый глаз в сторону друга. — Не порть момент! У меня на душе весна. До сих пор все тело ломит. — У тебя в доме ночью гость шарахался. Я хотел броситься с ружьем наперевес, да подумал, что жене моей еще рано вдовий платок надевать и не рискнул. — Молодец, что не полез. Неоправданный риск. Дела потерпят пол часа. Дай мне побыть счастливым еще чуть-чуть. Потом даже думать об этом не удастся, не только смаковать послевкусие. — Ты что, влюбился что ли? — Можно и так сказать. Влюблен я уже давно. Все эти месяцы обдумывал ситуацию. А сегодня ночью я признался в этом. — Ооо, и что она? — Сказала, что подумает. — Так чему же ты радуешься? — Она не сказала нет. — Гер, ты это, давай выключай то, чем думаешь сейчас , включай голову. Тут со дня на день в село кабздец придет. Причем может самыми партизанскими методами прийти, навести страшной беды и никто не поймет, откуда прилетело. — Ты думаешь, я дам им это сделать? Двоедушница, которая лазила сегодня ночью у меня дома, уже совершила одну из самых больших ошибок в своей жизни. Я оставил ей в избе небольшой подарок. Поэтому теперь никуда не спешу. Запах никуда не денется. И след она, когда скакала в лес, оставила не только феромонный. Да и красочный тоже. Волчица шерсть вряд ли отмоет, интересно, как разойдется краска у женщины по лицу, — он снова хихикнул, — мне приятель из полиции прислал красочную бомбу. Отличная краска, оранжевая. Я туда еще кое-чего засунул для верности. Теперь точно долго не отмоется. — А вдруг все же сумеет! — Миша не был так радостно настроен. — Баргест со своей стаей отследили ее след, и уже патрулируют окрестности. Правда, сучка немного подзаживиться сумела. Косулю задавила в заповеднике. Правда, волки ей нормально поесть не дали. — Ах ты ж кислая жопа муравья! Все сделал, все продумал. Почему же мне не сказал? — Ну, сейчас сказал же, — Герман снова мечтательно уставился в сторону окна. — Не отъезжай. — Да отстань, я слежу глазами своих волков за схроном старого хрена. Не поверишь, у него руки оранжевого цвета. Пытался отмыть сучку. Ты, кстати, никого из селянок не видел с изменившимся имиджем? — Да так, вроде никого. Да и сам понимаешь, если у нее в пасти такая радость взорвалась, то думаешь, она на людях сейчас покажется? — Тоже верно. А что же ты ей вместо манка поставил? — Длаку их недоделанную. Свернул ее хорошенько, перевязал, дырок в ней наколол ножом, да в чулан спрятал. Она вынесла ее за периметр чипа, та и разорвалась. А дыры в шкуре дали той треснуть. Вот и все. — Как ей челюсти-то не разворотило от такого взрыва? — Если она по силе хоть немного близка ко мне, то не разорвет, но контузия будет знатная. Скорее всего даже подоглохла на несколько дней, а может и с глазами проблемы будут от краски. Она едкая. — Садюга. А с чего ты решил, что она заберет длаку? — Решил, что она старому пердуну как раз и была нужна. Сам он в село не придет. Ведьма соли насыпала по периметру моей хаты. А ему, как любому черному колдуну, соляное кольцо не пройти. Начнет смывать — время потеряет. Вот сучку и послал свою. А она по запаху нашла, а разбираться не стала. Волчицей обернулась. схватила в пасть, а ровно через сто метров от моего дома ее ждал небольшой сюрприз. Баргест видел всю ситуацию, сказал, что выглядело страшно и смешно. Короче, — Герман сел удобнее и сложил пальцы в замок, — сегодня ночью я ухожу в лес. Один. Но у меня к тебе большая просьба, как к единственному человеку, которому могу доверять. Когда завоют собаки ночью, сообщая, что она пошла в сторону леса, набери меня. Я услышу. просто один звонок, три-четыре гудка. Больше не нужно, поверь, мне этого хватит с лихвой, чтоб услышать и принять меры. — Понял. А вдруг она в лесу где отлеживается? — Не уверен. Ее бы искали уже скорее всего, даже более-менее скрытно. А в лес из села сегодня никто не ходил. Волки проверяли. Да и настолько приближенных к колдуну, кто потакает в открытую проделкам своей жены или дочери. — И все же. — Она здесь. Запах, может и смыла, да только волки ее почти до рассвета гоняли, когда домой плелась после встречи со стариком, а потом она затерялась на подходе к селу. — Так, может тебе помочь, подстрелить ее хотя бы в зад серебром, как выйдет? — Отследить вздумал. Не надо. Тут расклад такой, что и сам можешь добычей стать. Сука на редкость бешеная. Ты семье нужен. И мне. Просто сообщи. И еще, — Герман с задумчивым видом отпил травяного чая из чашки и серьезно посмотрел на друга, глядящего в ответ с немым вопросом в глазах, — если в этом бою удача встанет не на мою сторону, забирай семью и вали из села. Ничего не жалей, вали! Так, чтоб и духу твоего тут не осталось. Лучше всего, в другой район. Старый хрен тогда новой длакой обзаведется, омолодится и вернется назад. А уж тебе тогда житья не будет. Паству он наберет быстро, а жертва из божьего человека для него станет самой сладкой. Понял? — Как я пойму, что ты не пережил? — К тебе придет Баргест и принесет вот это, — лесник вытащил из-под горловины гольфа кулон в виде волчьей головы, — тогда и уезжай. А еще, передашь его Кате. Адрес ее я тебе скину. Пусть забудет сюда дорогу, а еще лучше, пусть тоже едет прочь. — Я все сделаю. Но только не нужно думать о плохом, мы прорвемся, не в первый раз, — Миша положил руку другу на плече и тот сжал ее своей. Посидели молча, попили чай. — Ой, ребята, а что это у вас так тихо, лица постные? — матушка Маргарита зашла в дом, вместе с сыновьями и занесла полное ведро отборнейших яблок. — А я сейчас такое видела. Жена Юрина, Таня, в аптеку бегала, странная, платком по самые глаза замотанная. А вокруг глаз... Мы с бабами даже испугались. Рыжая вся какая-то. Брови опаленные. Сказала, что избу топила, пирогов напечь, а та пыхнула, вот лицо и опалила, но мы не поверили, не бывает ожогов такого рыжего цвета, уж я-то знаю. А еще там, в конце улицы пятно на заборе рыжее-рыжее, будто плеснули и ошметки шерсти. Мужчина невольно переглянулись. Михаил прокашлялся в кулак. — Так вот почему у них детей до сих пор нет, — едва слышно прошептал он. — Теперь понимаешь, почему я могу доверять только тебе? — Герман залпом допил чай и резко встал. — Ни слова Юре. Сидите дома. Я пойду, посплю пару часов и надо собираться. — Храни тебя Бог. — Хорошо бы…