Что ты творишь, Милли Браун?

      Милли давно засматривалась на него.       Всегда засматривалась.       Обычно Вулфард выглядел болезненно. Он был худощавым, но очень высоким, темные волосы вились, а чёрные глаза смотрели, казалось, прямо в душу, завораживали и Браун всегда в них тонула с головой. Губы были ярко выражены на лице, они были пухлыми, алого цвета.       А ещё он обворожительно целовался. Дотрагивался до ее шеи, рук или талии — и Милли таяла, просто сходила с ума.       Эл определенно повезло с парнем, пускай Майк туповат, он был невероятным, у Милли точно не хватило бы слов, чтобы его описать.       Но Браун никогда бы не решилась на такой шаг, если бы знала, что ничего не выйдет. А она знала, что нравится ему.       Конечно, это не могло быть ложью, Сэди — его лучшая подруга подтвердила это. Не похоже на то, что он сам признал это, но Синк всегда была либо права, либо однозначно права.       Поэтому Милли Браун, хотя точно и не знала, что именно она творит, понимала, что сводит его с ума.       Сегодня они договорились поиграть в его номере в отеле, в котором находился младший каст после окончания съёмок четвёртого сезона.       Во что именно, почему-то, никто из них не уточнил.       Но что по поводу отеля… Это уже традиция. И вообще не важно, зачем (чтобы провести вместе побольше времени) и где (в Лос-Анджелесе, конечно). Это происходит уже четвёртый раз из всех четырёх.       Сейчас Милли уже сидела на его кровати, чуть раздвинув и согнув в коленях ноги. И возможно даже не зря она выпила, может быть для обычного ее жизненного образа Браун немного перебрала, но чувствовала себя хорошо и раскованно.       Сам Вулфард зачем-то отправился на балкон, но вскоре все-таки вернулся и сел напротив. Может быть покурить? Милли бы тоже не отказалась. — И что мы будем делать? — все-таки удосужился уточнить, прожигая взглядом.       Как-будто бы Милли имела понятие, да? Нет, если кто ещё не понял.       Вообще-то, она подумала о бутылочке. Но их же только двое.       Хотя лично она не находила в этом ничего такого. Скорее даже наоборот… Его губы обычно были сладкими, как карамельный сироп, который обычно добавляют в мороженное или кофе — ей до жути нравился этот вкус и Браун не упустила возможности опустить глаза вниз, прямо на чужие влажные губы, не имея пока возможности сказать что-то кроме: «Поцелуй меня, чего блять ждёшь ты?»       Поэтому она молчала, упорно изображая раздумья.       Нет, вообще плевать.       Даже если они сейчас начнут в ладушки играть — абсолютно похуй. Ей просто нужно было немного времени, чтобы кое-что провернуть, совсем немного. Только придумать, потому что о том, что делать она как-то не сильно задумывалась, увлечённая бутылкой соблазняющего уже давно виски.       Кто вообще додумался подарить ей такой алкоголь?       Видимо тот же, кто недавно подарил дорогую текилу, которая не то, чтобы стояла нетронутой (хотя до сегодняшнего дня все так и было). Впрочем то, что не все было в порядке с ясностью ее сознания — ебучий факт.       Но он же не выпроводит ее за дверь со словами: «Протрезвей детка, и только потом удосужься посетить мои покои». На него больше похоже: «Подожди пару минут, я накурюсь до того же состояния» — типичные козероги с асцендентом… кажется в деве? И серединой неба в близнецах, и Луной во льве.       Милли понятия не имела что это значит. — Правда или действие? — Так банально? — Вулфард поднял бровь вверх. — Ладно — он улыбнулся. — Может быть. — Милли пожала плечами. — Только не больше двух правд за все время.       Финн нахмурился, но все же кивнул. — Ты начинаешь. — девушка пьяно ухмыльнулась и откинулась к спинке кровати. — Правда. — И так. Милли Браун уже использовала одну правду. — рассудил парень, усмехаясь. — Это правда, что я хорошо целуюсь?       Она довольно улыбнулась. — Правда. — Вулфард хмыкнул. — Правда или Действие. — Действие.       Ну ещё бы. — Скажи вслух твою последнюю мысль обо мне. — Мне нравится, как ты целуешься.       Милли приподнялась и посмотрела Вулфарду в глаза, который так же смотрел на неё, без малейшего намёка на зазрение совести или стеснение, как и сама Браун. Может он тоже уже был пьяный? Тогда дела обстояли в сотню раз проще, однако.       Потому что вёл он себя совсем уж спокойно, будто они сейчас обсуждали сегодняшнюю погоду, а не то, что он хорошо целуется (но это ебучий факт, все внизу живота приятно тянуло, как только он прикасался своими губами к ее и Милли не думала это скрывать).       А вот погода не херовенькая для Калифорнии, кстати. В комнате довольно жарко, но Милли сомневалась, что дело только в погоде. Может в том, что она пьяна, а может и в том, что он сидит совсем рядом. — Действие. — сказала девушка, проводя пальцами по своей шее.       Он проследил за ней взглядом. —Ладно. — и уголки ее губ тут же приподнялись. — Ты сказала, у тебя есть семь тату. Две я уже видел. — он сощурился, на секунду переводя взгляд на ключицы Милли. — Покажи ещё пять. — Вулфард склонил голову вбок.       Она даже не стала говорить что-то по типу: «Тогда отвернись» или «О боги, нет, придумай что-нибудь другое!». В чем тогда вообще был смысл плана? — или это градус на голову так подействовал?       Хотя конкрентного плана даже и не было…       Милли приподнялась на постели и стянула футболку, левой рукой отодвинув грудь, громко и глубоко выдыхая. — Три. — и Браун развернулась спиной, отводя лямку бюстгальтера чуть вниз. — Четыре. — парень заострил внимание на выбивающихся из хвоста прядках и девушка повернувшись обратно поспешила распустить волосы, приспуская шорты с бельём и привставая на коленях, зачем-то прогибаясь, оперевшись на обе руки, что заставило парня сначала озадачится ее положением. — Пять. — он особенно заострил внимание на непонятной надписи с завитушками, изображённой на выпирающем загорелом бедре. — А это что? — он докоснулся до татуировки пальцем, а потом провёл по нежной коже ещё раз, примерно повторяя рисунок той самой завитушки; отчего все внутри вздрогнуло, но снаружи Милли только вздохнула.       Холодные пальцы левой руки, намозоленные от гитары по сравнению с ее горячей кожей были как снег в июле.       Было прохладно, но все ещё обжигало. И ничуть не хуже чем кипятком. Его ладони были как сухой лёд для ее кожи. Но это ещё не значило, что намеренно обжигаться его пальцами она не хотела.        Большее нежелание охватило тогда, когда пальцы оказались не так близко к собственному телу, как то было раньше.       Возможно у Милли были какие-то странные садомазохистические замашки, потому что боль нередко приносила жуткое удовольствие.       Браун сама посмотрела, хмурясь, а потом сказала. — «Винни» на французском. — и надпись с завитушкой скрылась за одеждой.       Милли повернула ногу и на выпирающей косточке снова было что-то написано. Финн не стал спрашивать. — Шесть. — только и сказал он, наблюдая за тем, как девушка обратно поправляет лямку у бюстгальтера, ещё не надевая футболки. — А где седьмая? — На пояснице. — Милли опять немного задрала футболку, повернувшись задом. — Семь. Засчитано, Милли Браун. — Финн облизнулся, смотря на девушку.       И она развернулась, осознавая, что температура точно возросла на несколько градусов.       Винить в этом только лишь жаркую Калифорнию было ошибкой — глупой. — Хорошо. — ответила Милли, покусывая губы. — Правда или действие? — Действие. — Я видела все твои татуировки, так что лучше поцелуй меня. — уверенно ответила ему Браун, смотря в темные глаза, почти чёрные.       Она готова была поклясться, что его зрачки расширились (хотя понять визуально это было трудно), и по всему телу заранее пробежались мурашки.       Не выжидая лишних мгновений, он прикоснулся своими губами к её в секунды доведя расстояние до нуля, а потом ещё раз и ещё, затем наконец проникая внутрь. Ладонями он сжимал плечи Милли и дальше границ не переходил. Ебучие границы!       Но она довольствовалась тем, что есть. Его губы, как и думалось, были сладкими, с неясным ей привкусом, но целоваться было определенно приятно, до бабочек внизу живота, медленно разлетающихся по всему телу.       Браун охотно ему отвечала, прикрыв глаза, запустив одну руку в кудри.       Ещё бы она отвечала без желания, это же все она и придумала.       Парень (конечно, не желая, ещё бы) разорвал поцелуй и отстранился от Милли, проводя рукой по ключицам. — Защитано. — Браун пьяно улыбнулась и утёрла рот рукой. — Твоя очередь. — Правда или действие, Милли Браун? — Правда. — Замечательно. Милли Браун выбрала правду и теперь в запасе у неё только действия. — парень ухмыльнулся. — Что ж, ну теперь это только твои проблемы. — Вулфард покачал головой. — Давай уже быстрее. — оборвала его Милли, наконец надевая футболку. — Что ты творишь, а Милли Браун? — парень нахмурился и его ладонь легла рядом с ней. — Что это значит?       И на что она только что просрала вторую правду?       Милли запрокинула голову назад, размышляя что бы такого ответить. — Она не знала, что именно творит, только точно видела, что это однозначно сводит с ума.       Браун опустила голову, смотря на Вулфарда, едва заметно улыбаясь. — Что «это»? — Это не ответ, Милли Браун. — А это не вопрос.       Парень только пожал плечами. — И что ты хочешь? — спросила Милли, смотря на то, как Финн наклонил голову в бок, раздумывая. — Действие?       Он медленно кивнул. — Я хочу, чтобы ты танцевала. Но ты можешь воспринимать это как действие. Учти, что это штрафной счёт для тебя. Наказание. — И что мне танцевать?       Парень усмехнулся, но все-таки пожал плечами.       Звучало как вызов.       Милли поднялась с постели и оказалась напротив Вулфарда.       Он смотрел в ожидании.       Хорошей идеей было бы станцевать кое-что, от чего и без того бледные костяшки пальцев побелеют от напряжения в собвстенных пальцах, а красивые пухлые губы из ухмылки плавно перейдут в нечто другое.       В какой-то (точнее в самой прямой) степени ей хотелось это основа увидеть. Наблюдать за тем, как он покусывает свои губы было чем-то гораздо более интересным, чем все ее остальные занятия.       Впрочем, смотреть за ним было излюбленным занятием, в любом случае. За тем как он смущается и отводит взгляд в сторону (чего сейчас не происходило, но с другой стороны и слава богу, наверное, нахуй его прелюдия — сейчас Милли Браун желала покончить с этим и как можно скорее снова его поцеловать).       Поэтому то, что именно она будет танцевать даже не обсуждалось особо.       Тем более, он сам не имел ввиду какой-нибудь там балет.       Ясно, чего он хотел, Финн хотел смотреть, как она двигается.       И Милли не стала возражать его желаниям, потому что они совпадали с планом, конкретного отсутсвие которого девушку совсем не волновало.       Браун только пожалела, что недодумалась надеть какого-нибудь платья, чтобы стягивать его было легче, чем гребанные шорты, например, которые впрочем, все равно уже валялись на полу как и та футболка.       Девушка не претендовала на слишком уж невероятную грациозность или сексуальность, но старалась извиваться так, как могла, и могла наверняка сказать (ведь занималась излюбленным делом — наблюдала за Вулфардом), судя по его затуманенному, устремлённому к ней взгляду.       Он словно заворожённый следил и пришёл в себя лишь тогда, когда застёжка от бюстгальтера щелкнула, и заявил, обрывая стоящую совсем уже рядом Браун, протягивая к ней руки, но скорее чтобы остановить, нежели ещё чего-нибудь сделать (хотя он вполне мог протянуть руки, чтобы закрыть от себя вид ее груди или наоборот помочь). — Засчитано, Милли Браун. — он ухмыльнулся, все-таки прикоснувшись к ее горячему бедру рукой, оставляя после себя обжигающий след. Она стояла слишком близко к нему. Настолько, что прикасаться друг к другу можно было даже вовсе не специально. — Теперь уже моя очередь. — Вулфард облизнул сухие губы, ещё не отрывая взгляда.       Милли кивнула, не двигаясь с места.       Она не предпочла ни поднять вещи и одеться, ни хотя бы застегнуть лифчик, стоя перед ним полуголой, все ещё без малейшей тени стыда. — Правда или действие? — спросила девушка, скользя ладонью по животу. — Правда, Милли Браун. — чёрные глаза прожигали, смотрели прямо в душу и казалось, что могли рассмотреть не только то, что у тебя в внутри, но и заглянуть в твой персональный, самый что ни на есть кромешный ад, чтобы точно читать тебя как открытую книгу. Точно без всякого стеснения, нет, Финн просто пожирал ее взглядом.       Хотя может он ее целовал или раздевал дальше.       Откуда ей об этом знать, у Милли же не было таких карих глаз. — Я тебе нравлюсь. Правда? — Правда. — и они оказались ещё ближе, кажется ещё это было невозможно, только если бы Браун сидела у него на коленях или что-то типа такой херни. — И я тебе нравлюсь. — Правда. — девушка игриво отвела взгляд в сторону, заложив руки за спину.       Парень сощурился, смотря на Милли. Сейчас даже его взгляд до глубины души обжигал, что говорить о прикосновениях или о том поцелуе, который последовал после.        Как он взял ее запястье, мазнув по бедру и притянув к себе, как она снова обожглась от нежного прикосновения холодных пальцев и коротко простонала, не имея возможности закусить губу (хотя она вряд ли бы это сделала, даже будь у неё такая возможность).       Он целовался так, что сносило крышу ещё сильнее чем на съемках, потому что тогда они были только милой картинкой — им нельзя было переходить границ и за все четыре сезона это и правда были только детские поцелуи, которые казались младенческими, по сравнению с этим.       И Браун правильно отметила, что пока они — это Эл и Майк были границы. Как минимум потому, что герои были детьми. Как максимум потому, что они бы вряд ли остановились и рейтинги с тэгами у сериала не те.       И никогда скромный придурок Майк не притянет к себе раздетую Эл и не будут они трахаться в следующем сезоне и даже в спец-эпизодах не будут, потому что это сериал про Изнанку и всякую потустороннюю херню.        Это Очень Странные Дела, а не Эйфория.       Милли не знала, почему она об этом думала.       Впрочем, все же должно иметь конец, даже один из таких поцелуев, который был совсем другим. И на вряд ли Браун смогла бы это правильно описать — скорее всего даже близко к истине не получится.       Милли могла описать то, что сама она закладывала в этот поцелуй — что хочет его.       Разве иной смысл имел значения? Зачем тогда все это?       Думать о том, что она бесконечно любит его, как человека, что ей нравятся его ямочки, когда он смеётся или улыбается; что ей нравятся его кудряшки, его голос, глаза; что она без ума от чувства юмора, коим он однозначно владел прекрасно и миллионы других причин — совсем не имели бы веса, потому что Милли не имела такой привычки, как Эдди Мансон из тех же самых Странных Дел; — выговаривать все, о чем она думает сразу же, как только мысль в голове появилась.       И никогда, никогда в жизни бы Милли Браун не сказала бы всего того, о чем и правда думает.       Может быть это не правильно, но он и сам должен все понять, раз он сейчас целует ее и м-м-м, он правда слишком хорошо это делает.       Не то, чтобы Браун так уж сильно ему в этом уступала — конечно нет. Просто он сводил с ума так же, как и сама девушка.       Да буквально несколько минут назад.       Вулфард отстранился и своими тёмными-тёмными глазами снизу-вверх посмотрел на Милли, подняв брови. Она облизнулась, находя, что парень похож на кота.       Мило, особенно учитывая то, что от этих глаз у неё происходило внутри.       Он заговорил. — Можешь считать это своим действием и в таком случае, ты победила. — он улыбнулся и пальцы проскользнули по ладони, пока он не отобрал руку, отодвигаясь на другой край постели, как бы приглашая девушку сесть.       Милли с удовольствием согласилась, потому что мир уходил из-под ее ног стремительно и быстро, так, что она однозначно за ним не поспевала. — Ты же не собираешься мне ничего объяснять, я понимаю верно? — холодные пальцы легли на ее плечо, снова обжигая горячую кожу. Парень неспешно нащупал спавшую лямку и с усердием ее поправил, ещё улыбаясь и смотря в ее светлые глаза. — Впрочем, правильно, молчи… — Вулфард добавил тихо и опять поцеловал, заставляя крупные мурашки пробегать по коже за своими прикосновениями к спине, почти полностью обнаженной, не считая крошечных полосочек ткани.       И ужасно хорошо, что объяснять ему ничего так и не пришлось, потому что то, что она творила — было вещью мало того, не объяснимой — он все и без слов понимал, хотя признание — лучше чем гробовое молчание и покусывание пухлых губ, под звуки шумящего океана, пока чьи-то пальцы снова обжигают нежную кожу, словно сухой лёд, а глаза настороженно следят за всем, что ты делаешь.       Тем более это вообще не требовало объяснений.       Простого «ты мне нравишься» после поцелуев было вполне достаточно, чтобы понять: «почему?».       А что именно это значит — вполне необязательно знать.