***
Когда Пикадиль пришел с работы позже обычного голодным и уставшим, а на кухне не оказалось даже тарелки, чтобы было куда накладывать еду, все в доме затихли в тяжелом ожидании скандала. Все прекрасно знали, что этого можно было избежать, но и Жак, и Полдрон до последнего надеялись на то, что посуда сама помоется, вещи постираются, уроки выучатся, а еда разогреется. Ужин проходил в неловком и мрачном молчании - никто не осмеливался смотреть на кушающего прямо из кастрюли Пикадиля и не предлагал ему помощь, когда он поднялся мыть за всеми посуду, чего обычно в нормальном расположении духа не делал. Оставлял на мужа. Сейчас муж понимал, что любое неверное движение и лишний вздох могут вызвать бурю, а потому позволил Пикадилю держать всю семью в глубоком чувстве вины. Буря обрушилась на Жака, когда тот ушел в свою комнату и случайно задел пустую бутылку, которых за несколько недель у него скопилось достаточно. Стеклянная тара завалилась на соседние, и с оглушающим звоном все это повалилось на пол. Полдрон видел, как супруг резко застыл в напряжении, став изваянием едва сдерживаемого гнева - вся его фигура заострилась и ощетинилась, как у дикого кота перед ветеринаром. Пикадиль только-только начал приходить в себя, попарившись в душе, как тут обухом по голове ему напомнили, что он живет с несносным подростком, который почти не помогает отцам по дому, не интересуется учебой, подворовывает и перед сном слишком много пьет. Это стало крайней точкой, и даже ласковый оклик мужа на него не подействовал.***
—...допустим, тебе не нравится учеба, но ты даже не пытаешься найти какое-то хобби, шарахаешься с какими-то сиротами и каждый раз ведешься на их провокации. Потом нам же тебя оправдывать перед всеми, что на самом деле ты не хотел разбивать окно и дразнить монашек оскорбительными кричалками. Пока ты не работаешь и не учишься, можно хотя бы не приносить проблем? За свои деньги и под свою ответственность - пожалуйста! Хоть все окна Зонтопии перебей! Но нам же потом расхлебывать, ты понимаешь? Нам краснеть, нам платить, нам носить подношения экзарху, лишь бы тебя не выкинули из воскресной школы. Честное слово, лучше бы ты с Арметом дружил! Он по крайней мере работал руками и знал ремесло, пока его не подцепили и не сделали из него звезду… — Но его реально исцелили магией, он ж полностью слепой был! — Ты- Губы Пикадиля сжались в тонкую бледную полоску, и он помрачнел сильнее, чем когда-либо. В его взгляде читалась конская усталость человека, который каждый день имел дело с трупами, тяжелобольными детьми и ранами до того запущенными, что лечить их не было никакого смысла. Каждый день несчастные глупые бедняки просили его помочь там, где никакая помощь уже не возымеет эффекта. Показывали больных настолько истерзанных судьбой, что ком вставал в горле даже у циничного и равнодушного Пикадиля. Молодая страна, в которой от кошмара жизни народ постарел раньше времени и был вынужден погибать в грехах их божка. Несмотря на реальные старания мужчины и других неравнодушных, каждый день батрачащих в гетто, народ и даже его собственный сын скорее поверят в приторную сказку. О, как ему хотелось выть и лезть на стену! Сегодня он два раза принимал роды, и смог уберечь только одну девушку. Сегодня он разлучил детей с отцом, потому что у того были все симптомы зонтовой кары . Сегодня он запер целый дом, потому что кроме мертвецов там никого не осталось. Сегодня был… плохой день. Он не хотел тащить все это в семью, честное слово, но иначе просто сошел бы с ума. Жак встревоженно наблюдал за пустеющим взглядом отца, давно поняв, что сморозил лишнего, но боясь вновь подать голос. О работе Пикадиля ему было известно мало, потому что родители считали его слишком юным для подробностей. Ну, ходит и ходит лечить бедняков, что такого-то? Видимо, "такое" все же было, раз папа так болезненно реагировал на выскочку-прозревшего. Большая теплая ладонь на плече вывела Пикадиля из раздумий, оживив застывшую посмертным памятником длинную фигуру. В момент его взгляд сделался затравленным и спрятался где-то в крупной надежной тени Полдрона. Жак быстро потерял его, осторожно ускользнувшего в спальню, из виду и остался наедине с неловко переминающимся вторым родителем. Обычно в их семье бытовые конфликты инициировал именно Полдрон, взрываясь по дурацким мелочам, поэтому сглаживать углы за другими ему было непривычно, хоть и отчасти приятно. Порой его муж брал на себя слишком много, и обезоруживать его заботой было тайным удовольствием Полдрона. Мужчина неторопливо сложил упавшие бутылки в мешок, подошел к кровати сына, потрепал по голове и снял с него очки. Те звякнули на прикроватной тумбочке. — Поговорим еще. Спи крепко, дурень, - бросил он, задул свечу и отправился за супругом. Оставшись ненадолго в одиночестве, Пикадиль снова погрузился в тяжелые раздумья и нервно осел на самый край кровати, будто бы готовый вот-вот вскочить и продолжить смену. Его длинные костлявые пальцы сжимали подбородок, а лоб был прочерчен мимической морщиной. Полдрон застал его таким и тут же подсел вплотную, лишь бы отвлечь. Крепкие тесные объятья не встретили ответных брыканий, как порой бывало при умеренно-плохом настроении мужа, а значит, все действительно было ужасно. — Что у тебя на работе? Голос мужчины просел от долгого молчания в этот тяжелый вечер, грубовато хрипя над ухом медика. Тот любил в супруге эти остатки первобытности, которой Карточный мир не знал, но подсознательно чувствовал глубоко в искусственном человеческом нутре. Воцарилась длинная статичная пауза, в которой никто ничего не решался делать. Пикадиль медленно обвил руками Полдрона, весь подобрался к нему, затащил на кровать ноги и заплакал. Почти беззвучно, но сильно, содрогаясь всем телом и капая большими слезами на супруга и на себя. Это был второй край за вечер, когда он целиком упустил контроль и больше не хотел ничего решать и за кого-то думать, в том числе за себя. Полдрон легко укачивал его, уткнувшись своим шумным влажным дыханием в макушку, и бесконечно гладил, почти массировал застывшие мышцы, лишь бы его партнер снова не утонул в сегодняшнем дне. Плакал он настолько редко, что это был всего третий раз за несколько лет их отношений. Впервые Полдрон застал его за слабостью, когда их выпустили из тюрьмы. Тогда он чуть не лишился головы всего лишь за мнение, и осознание этого пришло к самому спокойному и рассудительному члену их странной компашки прямо в разгар гуляний. На тот момент еще просто друг обнаружил его осунувшуюся фигуру за таверной, где они праздновали. Пикадиль гордо шипел на него, кидал враждебные холодные взгляды и так и не поддался неумелой заботе. Вытащил Жака из компании каких-то бывалых зэков и повел его к бабушке, которая к ночи истерзалась от переживаний за внука. Второй раз Диль не выдержал, когда она умерла. Произошло это спустя полгода после их освобождения. С Полдроном они встречались уже пару месяцев как, а Жака с бабушкой по возможности навещали раз в неделю - по старому знакомству. Ближе к холодам женщина занемогла и слегла в постель, и больше из нее подняться не смогла. Ту неделю Пикадиль носился между работой, Жаком и его бабушкой как сумасшедший, мало спал и на всех срывался. Тогда эмоциональная сторона Полдрона победила, и вдобавок ко всему они рассорились после очередной нервной претензии. Жак же, оставшись без присмотра окончательно, будучи не очень понимающим всей проблемы ребенком, пуще прежнего стал прогуливать и хулиганить. Долго его бабушка не продержалась, все тяжелее кряхтя от безрассудств внука. Сколько бы Пикадиль не таскал ей микстур, как бы ни пытался сбить температуру, он не уберег ее. Может, подобрал неверное лечение, не то диагностировал или же изначально не имел никакой власти над ее состоянием, но она умерла и повисла тяжелой виной у него на плечах. Сообщать Жаку тоже пришлось ему, отрывая ребенка от дворовых игр. Тогда они все очень сильно повзрослели, и вернувшийся с извинениями спустя пару дней Полдрон - особенно. Кажется, даже в тюрьме, за несколько часов до казни, его будущий супруг не выглядел настолько убито, как при том примирении. Тюрьма по сравнению с этим вообще казалась забавным приключением, которое никак не могло окончиться плохо. Они долго обнимали Жака, без особых раздумий обещая его забрать, а когда тот совсем смутился и ушел собирать вещи, - обнимались вдвоем. Пикадиль тогда выплакал последние силы и вырубился почти на сутки, когда они пришли на общую квартиру вместе с Жаком. Сильные и теплые объятия забирали из головы кошмары о зонтопийских гетто, оставляя в голове приятную пустоту. Рядом с Полдроном можно было сдаться и позволить себя защищать, даже если бить было некого. Мужчина поднял лицо к супругу и медленно затянул его в поцелуй. Контакт кожа к коже, разношенная домашняя одежда, родные и чистые запахи тел, голодных до тепла. Они еще долго не могли оторваться друг от друга, сладко и неспешно чмокаясь и обмениваясь лаской. Последний раз такое происходило, когда они были двумя по уши влюбленными дураками, едва осознавшими свои чувства. Потом их затянула тяжелая зонтопийская бытовуха, и было уже не до нежностей. Довольный, кажется, впервые за день, Пикадиль сыто улыбнулся и упал на подушки. Пусть они не были взбиты любимым мужем, а постельное белье стоило бы уже отправить в стирку - все это было неважно сейчас. Он обязательно поругается завтра, чтобы его семья наконец отошла от молчаливого шока, но единственное, чего ему хотелось сейчас - это поспать. И тогда он уснул мертвым сном, приложившись щекой к огромной груди мужа.