Танец

      Трудно было сказать, сколько прошло времени с тех пор, как закончился кошмар 99-го: шли дни, недели, месяцы, но шрам, оставленный Кирой Йошикаге зарастал медленно и тяжко, по-прежнему отдавая острой болью где-то в районе груди, в самом сердце. Осень вскоре сменила лето, зима — осень, весна — зиму, и весь цикл был бесконечным, никогда не меняясь на протяжении долгих лет. Менялись лишь люди, которые существовали в нём: они появлялись, рождались, взрослели. И каждый цикл для них был новым, отличался новыми событиями, несмотря на то, что из года в год среда оставалась прежней. Но в какой-то момент время прекращало свой ход для кого-то, кто больше никогда не увидит летнего солнца или зимнего снега, не насладится радостями выходных и каникул, кто больше никогда не изменится, навеки застыв в одной точке. Эти люди были мертвы, и это то, с чем смириться было невероятно трудно, но просто необходимо.       Джоске никогда не забудет этот проклятый 99-й год: он потерял двух дорогих ему людей. Сперва это был дедушка, заменивший юному Хигашикате отца, воспитавший его на пару с матерью добрым и отзывчивым, убитый тем, от кого он так старательно защищал свой родной город, а затем и Окуясу, по иронии судьбы (или же её намеренной издевке) погибший от рук другого, но не менее паршивого ублюдка убийцы. Поверить в убийство последнего было почти невозможно. Несмотря на то, что юноша знал Ниджимуру не так уж и долго, этого было достаточно, чтобы считать его своим почти-что-братом. В этом парне не было ничего, что заслуживало бы смерти: Окуясу был придурковатым, но смелым и готовым заступиться за своих друзей, он умел располагать к себе своей простотой, и Джоске видел, как тянулся он к нему в ответ. За столь короткий промежуток времени старшеклассники стали ближе друг к другу, чем кто-либо ещё. И Хигашиката особенно винил себя за то, что позволил Окуясу умереть.       Конечно, Джотаро убеждал дядю в отсутствии его вины в произошедшем: не он толкнул Ниджимуру под удар, не он этот удар, в конце концов, совершил, — но всё-таки груз собственных мыслей отягощал душу юноши. «И что только понимает Джотаро-сан? Почему он такой равнодушный?» — иногда мелькало в голове Джоске, когда он в очередной раз видел этот холодный взгляд родственника, чувствовал на своём плече его ладонь, но тут же осекался, понимая, что говорит это от отчаяния. Куджо был как раз одним из немногих, кто мог действительно помочь юноше справиться с утратой: хоть морской биолог и был скупым на слова, но о своей поездке в Египет, во время которой он потерял своих товарищей, всё же вкратце объяснил, и старшеклассник даже так понял о тяжести тех событий для него. И всё-таки, даже несмотря на общее горе, Джотаро был чужд юноше своими холодностью и бесстрастностью, а вскоре он и вовсе вновь уехал в США, и Хигашиката, будучи, конечно, благодарным родственнику, всё же был безумно одинок и вымотан. Так, постепенно приблизилось начало школьных дней — дней без Окуясу.       Мать Джоске видела, как тяжелели его веки с каждой бессонной ночью. Томоко и сама долгое время отказывалась верить в то, что лучший друг её сына был убит, и всё также надеялась хоть когда-нибудь узнать, что же случилось в тот день, однако понимала, что ждать этого ей придётся долго. Чувствуя, как чахнет юноша на глазах, женщина пыталась, как могла, поддержать своего несчастного и одинокого ребёнка, но Джоске вскоре стал отдаляться и от неё. «Мама не поймёт» — этим руководствовался парень, осознавая, что Хигашиката-старшая была слишком простой для того, чтобы знать всё, что происходило с её сыном за этот год: и про приезжавшего старика Джостара, и про настоящие причины смерти дедушки и Окуясу, и про свои бесчисленные ранения. Джоске даже в таком состоянии прежде всего думал о других, и это невольно утомляло его ещё сильнее.       Через некоторое время после выписки из больницы Хигашиката всё чаще и чаще стал думать о произошедшем в июле, несмотря на то, что события уходили далеко назад.       Если бы он был расторопнее, то он бы вылечил Окуясу. Если бы он не стоял истуканом, то Окуясу бы не пришлось жертвовать собой. Если бы он бросился на Киру первым, то погиб бы он, а не Окуясу.       Если бы, если бы… всё это так долго крутилось в голове Хигашикаты, что он уже не мог избавиться от навязчивого желания изменить своё прошлое, в чём вдруг позавидовал Йошикаге, и жизнь Джоске превратилась в день сурка: дом, учёба, поход на кладбище, изредка прогулки с Коичи, дом. Со временем он, конечно, к такому распорядку привык и даже почувствовал какое-то облегчение от спокойствия, которого так не хватало долгое время. Но тем не менее нельзя было сказать, что такое спокойствие могло полностью спасти Хигашикату от невыносимого груза вины, и лишь после затишья появилась настоящая возможность спастись и вылезти из этой глубокой ямы одиночества и тоски.       Не один Джоске скорбел, не один он глубоко переживал о произошедшем инциденте с Кирой. Кишибе Рохан, ещё давно стремившийся оказаться в гуще событий ради новых эмоций и опыта, который ему был жизненно необходим, попал в ловушку человеческой привязанности. Художник был одиночкой, всю жизнь сторонился близких знакомств и интересовался людьми в качестве материала, однако эта странная девица стала чем-то иным для него. Почти сразу же Кишибе отмёл вариант с влюбленностью — он ведь не был дураком настолько, чтобы наступать на те же грабли во второй раз, — но эта непонятная привязанность к Сугимото Рейми вдруг породила в его подсознании страшные картины. Детство в Морио было позабыто Роханом ещё давно, и лишь появление призрака вернуло его в те времена, когда он ещё был мальчишкой. Будущий мангака помнил её размытый силуэт, звонкий смех и приятный голос. От няни исходило то самое материнское тепло, которого ему не хватало. Интересно, кем бы стал тогда мужчина, не будь девушка убита Йошикаге? Может, её забота сделала бы из него человека более приятного и приземленного? Быстро, однако же, Кишибе разгонял все эти мысли в сторону. Уж в ком, а в себе Рохан не собирался сомневаться: он прекрасно знал себе цену и знал, чего стоили его путь к успеху, его слава и творчество. Но всё же странное состояние преследовало художника всякий раз, когда он вновь и вновь приносил на могилу Рейми белые хризантемы, глядя на надгробие с несвойственными ему прежде эмоциями: Кишибе действительно тосковал по призраку, которого, казалось, знал всю жизнь.       Совсем скоро художник отвлёкся от своих переживаний, обращая внимание на ещё одного посетителя кладбища, особенно зачастившего с визитами; Хигашиката же и сам замечал где-то вдалеке знакомую фигуру художника, но ни он, ни Рохан не решались подойти ближе и хотя бы попробовать заговорить друг с другом. Сказались на этом и прежние распри, и обиды мангаки на старшеклассника, и тяжесть тоски последнего, так и не сумевшего прийти в своё обычное состояние в первые месяцы и, помимо того, не видевшего смысла в том, чтобы тревожить не терпевшего его Кишибе. Но судьба решила прекратить их споры раз и навсегда — два одиноких человека, намеренно избегавших компании друг друга, столкнулись лицом к лицу, и Рохан смог увидеть всё то, что беспокоило Джоске вблизи: с потрохами выдали Хигашикату его глаза, в которых отражались все муки, терзавшие юношу беспрерывно и беспощадно. От усталого и печального вида школьника, который, однако же, всеми силами пытался показать, что всё хорошо, в груди Кишибе что-то больно кольнуло, и ему стало жаль. Жаль этого идиота, готового пожертвовать собой ради других людей, ради родных и близких, ради своего города. Жаль Окуясу, чья смерть была особенно неожиданной для художника, всегда считающего, что дуракам везёт. Жаль всех, кому пришлось лично столкнуться со зверствами Киры, кто стал жертвой его тихой жизни.       Хигашиката не знал почему, но от вида мангаки ему стало чуть спокойнее — быть может он почувствовал эту атмосферу одиночества, которой неприступный художник был пропитан с головы до пят? — и это пробило сквозь пелену его тяжкого груза маленький, но уверенный росток надежды, тянувшийся к Кишибе. Видя это стремление, последний не сопротивлялся: хотя в первые дни их завязавшейся дружбы их разговоры были странными, вязались с большим трудом, Рохан и Джоске решили забыть прежние распри, узнавая друг о друге куда больше. Со временем, после воспоминаний и рассказов о произошедшем в недалёком прошлом, они стали обсуждать настоящее и будущее: планы юноши ещё совсем недавно казались чем-то недостижимым, однако тот отчаянный, отдалённо напоминающий, что некогда представлял из себя юноша, проблеск энтузиазма заставил художника пропитаться к нему негласным уважением и восхищением. Поверить в такой исход летних событий мангака поверить просто не мог — старшеклассник, которого прежде тот считал врагом номер один, вдруг стал ему близким другом, с которым можно было обсуждать всё то, что терзало душу.       Не стоило говорить и о том, как сильно удивились подобному дуэту окружающие: Коичи долгое время ещё приглядывался к Кишибе с Хигашикатой по очереди, но был рад и спокоен, когда понял, что его близкому другу стало лучше, а Юкако, в какой-то момент, стала с интересом спрашивать ровесника о том, что тот чувствовал по отношению к Рохану, ведь такая близость напоминала ей их с Хиросе отношения, пускай и отдалённо. Отмахиваясь от слов Ямагиши, Джоске тем не менее осознал для себя, что местами девушка оказалась права: уж слишком тёплые и нежные чувства поселились в душе парня при одной лишь мысли о художнике, и эти чувства трудно было сопоставить с дружбой с Окуясу. Тогда-то старшеклассник и испугался. Неужели он влюбился — влюбился в парня, в настоящую знаменитость, человека, которого терпеть не мог ещё совсем недавно? Нет, это всё было очевидной глупостью, Джоске был просто слишком привязан к Кишибе, ведь он смог облегчить его гнетущую скорбь. И ничего больше.       Ведь так?

***

— В последнее время ты выглядишь нервным. Что-то случилось?       Джоске нехотя оторвал взгляд от салфетки на столе и посмотрел на Рохана. Художник выглядел сосредоточенно и следил за малейшим изменением на лице юноши, и его вид несколько смутил Хигашикату. Он тихо вздохнул, потёр переносицу и расправил плечи. Старшекласснику нужно было повести этот диалог, в конце концов это он попросил Кишибе освободить для него час или два. Однако слова не вязались в предложения, и юноша не мог зацепиться ни за одну мысль, что была у него на уме. — Нет, ничего не случилось… — сдавшись под напором мангаки, парень помотал головой и постучал пальцами по столу. — Я просто, э-э, проведать вас захотел, вы в последнее время работаете много и всё такое…       Художник насупился и сделал глоток кофе, чтобы самому настроиться на необходимый лад. Он видел, что Джоске нагло врёт ему в лицо: не нужно быть телепатом, чтобы читать его намерения. Явно простым «проведать» не был звонок в десять вечера с просьбой о срочном разговоре. — Ага, я в порядке, спасибо за беспокойство, но… — с толикой сарказма ответил Рохан, и тут же его голос стал строже, когда он продолжил. — Не смей увиливать от темы. Говори, что хотел.       Хигашиката невольно вздрогнул, но ничего не произнёс. Весь его решительный настрой, какой у него только вообще был, испарился, и он свесил голову, словно провинившийся щенок, на что Кишибе тяжко вздохнул. Встав из-за стола, мангака вновь окинул взглядом гостя и решительно сверкнул глазами: состояние Джоске вызывало у него неподдельный интерес и, может совсем немного, беспокойство. В конце концов, они оба были обязаны друг другу появлением в нужный для них обоих момент, а свои обязательства перед другими Рохан всегда ответственно исполнял. Особенно перед теми, кому хотел доказать своё превосходство. — Иди в гостиную, я принесу тебе что-нибудь перекусить, тогда и поговорим.       Почти что пулей старшеклассник вылетел из-за стола, будучи благодарным хозяину дома за то, что он дал ему шанс обдумать всё, но тут же почувствовал напряжение, повисшее в воздухе. Может, Джоске выбрал не самый подходящий момент? Или подходящего момента вовсе быть не могло? Да и что вообще Хигашиката собирался сказать? «Извините, вам, случаем, парни не нравятся? Просто мне кажется, что я вас люблю. Я знаю, что я не девушка, но с вами чувствую себя, как неуклюжая старшеклассница…»       Юноша сел на диван, прижал к груди подушку и зарылся в ней носом, прикрывая глаза. Ему вообще не стоило приходить сюда: ещё выставит себя дураком перед Роханом, который только-только перестал относиться к нему, как к последнему мерзавцу. Джоске пришла на ум мысль о побеге, пока мангака был на кухне, однако он тут же отмахнулся от этого. Сбегать теперь было глупо, да и… Как бы отреагировал Окуясу, узнав, что его друг так струсил перед Кишибе? Наверное, Ниджимура бы посмеялся и назвал его придурком. Или же они вместе подумали бы над тем, чтобы разрешить сердечные терзания юноши раз и навсегда.       От воспоминаний о погибшем друге Хигашикате стало тоскливее: прямо сейчас его пинка под зад Джоске просто не хватало. Но развить эту грусть старшекласснику не удалось — из кухни вышел Рохан с тарелкой печенья и двумя дымившимися кружками. Мужчина поставил поднос на столик, а сам сел рядом с гостем, не проронив ни слова, терпеливо ожидая готовности со стороны юноши. Тот же, не понимая намёка, стал маленькими глотками пить горячий чай под строгим взглядом художника. — Итак… — начиная раздражаться нерасторопности Джоске, прошипел Кишибе, и младший, понимая, что молчать больше нельзя, с тяжким вздохом отставил кружку. — Да, итак… Что вы хотите знать? — Хигашиката всё ещё не решался вести этот разговор самостоятельно, надеясь, что его возьмёт в свои руки Рохан, хоть и понимал, насколько глупой и беспричинной была его надежда. — Ты позвонил мне на ночь глядя, потому что хотел со мной поговорить. Прошло полчаса с твоего прихода, а я всё ещё не знаю, что произошло. Не тяни, Хигашиката, рассказывай. — Я… Нет, правда, я просто забеспокоился за вас, вот и решил… Лично проведать… — Джоске, — Рохан обратился к юноше по имени, что заставило его насторожиться, и он постарался сделать как можно более спокойный и уверенный вид. — Если ты только об этом собирался со мной поговорить, тогда ответь мне на один вопрос: у тебя точно всё в порядке?       Юноша кивнул, но это не устроило художника, и он подсел ближе к нему. — Посмотри мне в глаза, — Хигашиката поднял взгляд, давая мангаке возможность сосредоточиться на его голубых глазах, сиявших не так ярко, как прежде, но сохранявших глубину своего уникального цвета, которую подметил он уже довольно давно, хотя и мысль о красоте юноши, порой, казалась ему не только профессиональной. — И теперь отвечай: ты в порядке? — Да, всё в порядке, Рохан-сенсей, — парень постарался улыбнуться естественно, но Кишибе легко уличил фальшь. — Я в полном порядке.       Рохан недоверчиво фыркнул, всем своим видом показывая, насколько противной была ложь Джоске для него. Этот юноша не учился на собственных ошибках, даже не старался изменить своим привычкам — врать и думать о других, когда ему самому была необходима помощь. — Ты лжец, — заключил старший, понижая тон голоса. — А я ненавижу лжецов, Хигашиката, и ты это прекрасно знаешь. Думаешь, я закрою на это глаза?       Мангака обхватил ладонями щёки парня, и этот жест напряг Джоске ещё сильнее. Тонкие пальцы Рохана были холодными на контрасте с тёплой, почти горячей кожей парня, его взгляд был направлен на него, зелёные глаза метали искры, которые заставляли его юношеское сердце гореть — всё положение казалось таким смущающим и странным, что Хигашиката вот-вот был готов съёжиться от неловкости и нелепости происходящего. «Беги» — вспыхнуло в мыслях парня, но он застыл на месте, даже если всё его тело порывалось отодвинуться куда подальше. — Р-Рохан-сенсей!.. — пробормотал юноша, но очевидное смущение не отталкивало мангаку, упорно дожидавшегося ответа. — Почему вы так на этом зациклились? Разве вам так интересно…? — Знаешь, что меня раздражает? Твоё безразличие к самому себе, — перебил юношу Кишибе. — Сам ведь чувствуешь, что делаешь им хуже только себе. Хоть раз побудь эгоистом — нагрузи меня своими проблемами.       Джоске шумно сглотнул, отводя взгляд, и всё-таки решил сдаться. Он понял, что дальше тянуть этот разговор не имеет никакой пользы и смысла. Кишибе Рохан всё равно добьётся — и добивается — своего. — Ладно, хорошо. Я хочу с вами кое-что обсудить. Это очень важно для меня, но… — огорчённо вздохнул юноша, опуская плечи, — если честно, я не знаю, с чего начать… На уме так много мыслей… — В таком случае начни издалека, так будет проще. Расскажи о том, с какого момента ты стал ощущать беспокойство, например.       Почувствовав, что допрос сдвинулся с мёртвой точки, Кишибе расслабился и, взяв в руки кружку, всем своим видом показал готовность выслушать его. Такая фигура вызвала у Джоске тихую усмешку, и он вздохнул, собирая рассудок воедино, а затем решительно кивнул, отводя взгляд куда-то в сторону окна, и заметил, как первые капли дождя аккуратно скатывались по стеклу. Кажется, до ливня оставались считанные минуты.

***

— Спасибо, что согласились встретиться со мной, — старшеклассник мягко улыбнулся, на что Кишибе тихо фыркнул — он терпеть не мог наигранное счастье, особенно зная детали произошедшего в чужой жизни. — Должен будешь, — покачав головой, мужчина поманил пальцем Джоске. — Садись уже.       В ответ тот лишь кратко кивнул, быстро усаживаясь на пассажирское сидение, рядом с Роханом, и потупил взор. Решение позвонить художнику было спонтанным и необдуманным — Хигашиката до последнего думал, что художник откажется и пошлёт его к чёрту с подобной просьбой, — однако уже через пятнадцать минут у здания старшей школы был уже припаркован безумно дорогой автомобиль, на который с завистью заглядывались все прохожие, и его владелец с, пускай, несколько хмурым выражением лица терпеливо ждал Джоске. Довольно быстро парень пожалел о своём поступке, оттого не смел заговорить с водителем, который хоть и был прикован взглядом к дороге, не упускал возможности осмотреть школьника: вялый, уставший, зажатый и тоскливый юноша, не отрываясь, наблюдал за стиснутыми пальцами, и на его лице было ясно написано всё, что петляло в его истерзанном уме. — Как прошёл твой день в школе? — прерывая молчание, поинтересовался Рохан, останавливаясь у пешеходного перехода, чтобы заглянуть в глаза подростка. — А-э-э… — уловив на себе внимательный взгляд, Джоске неловко промямлил, лишь после, чтобы окончательно удовлетворить интерес собеседника, отвечая. — Лучше, чем может показаться. — Поподробнее. — Ну, от меня целый день Коичи не отходил, так что я в одиночестве не был. На уроках вроде бы тоже себя не проявил особенно…       Тихо усмехнувшись, Хигашиката умолк. По правде говоря, сегодняшнее состояние было ничем не лучше вчерашнего или позавчерашнего. Прошло уже почти около двух месяцев, а юноша так и не сумел смириться с утратой лучшего друга, каждый день прокручивая в своей голове тот июльский день, поделивший его лето на до и после. Должно быть Джоске, как считал он сам, сходит с ума, и его звонок Кишибе лишь в очередной раз продемонстрировал степень его отчаяния. И художник понимал это без слов. Именно поэтому сейчас он собирался сделать что-то, что могло бы встряхнуть поникшую душу парня, хотя по-прежнему в его голове возникали сомнения — была ли чужая печаль его делом? — Вы уж извините, что я… так внезапно… — неловко потирая затылок, продолжил подросток, чем вызвал у мангаки раздражённый вздох. — К тому времени я уже закончил работать. Был бы занят — трубку бы не взял, — пожав плечами, он вновь тронулся и продолжил путь, отворачиваясь от напрягшегося Хигашикаты. Несмотря на навязчивое желание юноши отвертеться от помощи, Рохан понимал, что впихнуть необходимость этого в его бестолковую голову ему всё же придётся, и делал это художник из принципов, вредности и, где-то в глубине души, способности разделить горе. — Оу, вот оно что… Ну, в таком случае, спасибо…       Очередная пауза повисла между собеседниками, и Джоске получил возможность отвести взгляд от настырного мангаки. Рохан ехал на приличной скорости, всё дальше и дальше отдаляясь от города. Дождь тарабанил по стеклу, и, подперев ладонью подбородок, юноша лениво разглядывал капли, собиравшиеся в большие кучки и медленно стекающиеся вниз. Хигашиката терпеть не мог такую тоскливую погоду, да и наступившая осень радости ему и прежде не приносила, так что желание вновь вернуться к тем тёплым летним солнечным денькам росло неуклонно.       И вот мыслями Джоске снова вернулся к лету… Этому лету, этому дню, этому ублюдку, этому… — Куда мы едем, Рохан-сенсей? Разве вы не домой меня отвезти собирались? — избегая очередной скорбной мысли, с взволнованным тоном вдруг поинтересовался парень. — Собирался, но я подумал, что сперва мне от тебя кое-что нужно. И, можно сказать, мы уже на месте, — чуть притормозив, Кишибе свернул на обочину. — Любуйся.       Старшеклассник осмотрелся. Вокруг не было ни души — сплошь простиралось поле, слегка пожелтевшее и ставшее по-осеннему унылым, а эту картину дополняли лишь одинокие столбы линий электропередач, которые служили единственным напоминанием о существовании рядом города. Ливень лишь громче отстукивал свою унылую песнь, и художник, казалось, мог подхватить её темп, выглядев так, словно бы он был готов к подобной вылазке с самого рождения. — Чего застыл? — окончательно остановившись и заглушив мотор, цокнул Рохан, на что подросток взглянул с удивлением. — Давай, выходи. — Зачем? Там же, вроде как, дождь и… — Джоске бубнил под нос, но мужчина поспешил его перебить. — Дождь или не дождь — какая разница? Выходи, тогда и поймёшь, зачем я тебя сюда привёз.       Сдавшись, старшеклассник выбрался из автомобиля и столкнулся с прохладой сентябрьского ветра и капель воды, от которых по его коже пробежал ворох мурашек. На мгновение в голове парня закралась мысль, что Кишибе прямо сейчас помчится вперёд, оставив его здесь в одиночестве, правда от этой догадки он захотел отмахнуться: на такую подлость, каким бы грубым и противным не казался Рохан, он просто не был способен. — Напомни, Хигашиката, ты ведь Принса любишь? — после некоторого молчания раздался вопрос из салона. Подростка он, конечно, несколько удивил, но тот решил ответить честно. — Ну, да…       Через ещё мгновение мангака захлопнул выпорхнул из автомобиля и столкнулся лицом к лицу с Хигашикатой, пока на фоне, после короткой паузы, вдруг захрипело радио. В первых же нотах парень различил именно свою любимую песню. Пока Джоске предвкушал первую строчку, Рохан подошёл ближе к нему и с невозмутимым лицом протянул ему свою ладонь. — Дай мне руку. — Что вы хотите, Рохан-сенсей? — Без лишних слов, просто дай мне свою руку. — Хорошо… — стоило юноше принять немое приглашение, как его закружили на месте, отчего непослушные ноги подкосились. — Какого-? — Боль хочет, чтобы ты её чувствовал, — игнорируя удивление Джоске, Кишибе заявил с уверенностью и строгостью и потянул на себя фигуру парня. — А я хочу, чтобы ты танцевал.       Очередной поворот, и Кишибе отстраняется от Хигашикаты, с вызовом поглядывая на него, пока музыка набирала обороты. Удивленный и смущённый, старшеклассник лишь сильнее напрягся, видя оттенок улыбки на чужом лице, которое прежде, казалось, никогда не сияло так ярко, как сейчас. — Это как-то странно, Рохан-сенсей… — произнёс юноша и отвёл взгляд. — С вашей-то стороны это особенно неожиданно и неловко. — И это ты говоришь мне о том, что я делаю что-то неожиданное? — мангака посмеялся и наклонил голову, чтобы взглянуть на парня исподлобья. — Ты, кажется, забыл, на что сам был способен, Хигашиката. Просто танцуй, позволь своему сердцу управлять конечностями.       Мужчина изогнулся в ритм песни, а в его глазах забегал яркий, очень манящий огонёк, и Джоске, стоявший истуканом, вдруг пошатнулся и прикрыл глаза. Мысли суетливо забегали в его уме, удивление и смущение сменились некой толикой любопытства и игривости, которую, кажется, испытывал целую вечность назад, позабыл за время своей скорби и тоски. Вздохнув, Хигашиката решил поддаться тому, что ждал от него Кишибе, уставившись на него по-глупому, но искренне заинтересованно. С первых строк художник полностью отдался музыке, доносившейся из машины, и даже дождь не мог испортить его настроя — движения были изящными, пластичными, словно бы всё это время призванием Рохана было не рисование, а танцы. Умело двигая корпусом и глядя на партнёра кокетливым (хотя, может, это всё привиделось юноше, до сих пор сбитому с толку подобной выходкой) взглядом, мангака испытывал ни капли стеснения, ни тени сомнения — этот танец будто бы был смыслом всей его жизни, тем, что он ждал на протяжении долгих лет.       Невольно для себя Джоске восхитился этой картиной, восхитился самим мужчиной, как центральной фигурой сего полотна. Его ноги, не слушая хозяина, как-то сами понесли его в пляс, и хотя движения парня получались неуклюжими и хаотичными, а на его лице застыла неловкая улыбка с глупым прищуром, он всё равно вдруг почувствовал себя удачливым хореографом. Под нос Хигашиката стал подпевать, хотя английский не понимал и смысл этих строк чувствовал как-то на подсознательном уровне, и он прикрыл глаза, не замечая, как стал приближаться к Кишибе, который, уловив это, охотно качнулся в его сторону. — How can you just leave me standing, — акцент и отсутствие вокальных данных выдавали парня с потрохами, но он не смотрел вперёд, избегая смущения и стыда, которое могло его больно укольнуть, если бы он смотрел партнёру в глаза. — Alone in a world that's so cold?       Фальшивые ноты, которые проскальзывали в тихом пении старшеклассника, вызвали улыбку у Рохана, однако в ней не было злой усмешки. Наоборот, лишь такая фальшь была единственной, которую он мог принять и назвать естественной, в духе самого Хигашикаты, в последнее время особенно лживого и одинокого придурка. — Maybe I’m just too demanding, — мангака тихо подпевал, но голос его звучал увереннее, чем у Джоске. — Maybe I’m just like my father too bold. — Maybe you’re just like my mother. She’s never satisfied, — услышав инициативу, продолжал младший, прежде чем запеть уже в унисон вместе с Роханом. — Why do we scream at each other? This is what it sounds like, when doves cry.       Решительно приблизившись, Кишибе хитро глядел на Хигашикату и взял его за запястье, положив чужую ладонь на своё бедро, — подобное движение заставило юношу уставиться на художника по-глупому невинно. Именно такой реакции ждал мужчина: перед ним стоял тот самый Джоске — легко смущаемый, раздражающий то своей удивительной хитростью и гениальностью, то беспросветной глупостью и безрассудством. Но останавливаться на достигнутом Рохан не собирался, и он смело наклонился назад, вынуждая парня потянуться за ним следом и обнять его за талию. Тогда-то взгляды двух танцоров столкнулись напрямую: теперь старшеклассник имел возможность вблизи разглядеть изумрудный блеск глаз напротив, который, казалось, был удивительно противоречивым в портрете художника. Хотя сравнение с изумрудом было банальным для такой неординарной личности, как Кишибе Рохан — ему больше подходил ядовитый по своей природе малахит. Для пущей радости, вдруг проскользнуло в мысли Хигашикаты, не хватало потянуться за поцелуем, дополняющим каждую дешёвую драму, и его лицо налилось краской, которую юноша поспешил скрыть за улыбкой. Однако мангака всё прекрасно уловил и победоносно улыбнулся. Наконец-то он вывел этого паршивца на иные, не негативные, эмоции. — Всё в порядке? — с еле уловимой издёвкой поинтересовался Кишибе, уже не слушая продолжавшуюся где-то позади песню. — А-ага, всё в порядке! — поняв неловкость контекста происходящего, Джоске поспешил отстраниться и посмеялся. — Не думал, что вы такой… э-э, такой… — А? Какой? — художник удивлённо похлопал ресницами, чем заставил и без того смущённого Хигашикату стыдливо отвести взгляд в очередной раз. — Да так, танцор хороший!       Положив ладони на затылок, старшеклассник вздохнул и задрал голову. За танцем с Роханом он совершенно не обратил внимание на то, что дождь стал слабее, однако, даже так, он всё равно успел промокнуть, так что отдалённо мог представить во что превратилась его причёска. Но холодно ему определённо точно не было — скорее напротив, парню было жарко, его щёки пылали и сердце ускорило свой ритм почти в два раза, судя по ощущениям. Джоске так и не решился после своих мыслей взглянуть в глаза Кишибе, боясь различить в них что-то ещё более глупое и неловкое. Должно быть он совсем размяк не только от влаги, но и от такой доброты со стороны мужчины по отношению к нему, привыкнуть к которой было всё ещё очень и очень трудно.

***

      Закончив свой короткий пересказ произошедшего, Джоске лишь сейчас заметил, как полил ливень за окном, иногда сопровождаемый громкой и протяжной вспышкой грома, и терпеливо наблюдал за реакцией Кишибе, которая, впрочем, не была такой бурной, какой следовало её ожидать — юноша пока не знал, хорошо это или плохо. — Значит, вот эти наши танцы — назовём это так — причина твоих переживаний, — вслух рассуждал Рохан, отставив уже пустую кружку кофе на столик, пока Хигашиката бодро кивал. — Да, что-то вроде того… — потёр переносицу старшеклассник, пытаясь скрыть смущение от уже почти что явных, но пока не прямых вопросов. — Честно, я не думаю, что с именно с этого началось всё, но, думаю, в качестве повода посчитать это можно… — Хмф, вот оно что… — тихо фыркнул мангака. — Тогда, конечно, я рассчитывал на то, что тебе это поможет, но, видимо, ошибся… Теперь ты можешь объяснить, что было не так? Что тебя смутило? И что тебя, в конце концов, беспокоит сейчас?       Заметно вздрогнув, Джоске опешил. Нет, смелостью и поводом для гордости уже было то, что он хотя бы в таком тоне о своих чувствах рассказывает, до последнего опасаясь, что просто неправильно воспринимает свою дружескую привязанность к приветливому с ним Рохану, но чтобы признать этот факт напрямую наглости и уверенности у Хигашикаты не нашлось. Однако Кишибе особенно настойчиво требовал своим взглядом ответа, всё его существо ожидало следующих слов собеседника, даже его зелёные глаза как-то по-особенному горели, так что невольно для себя школьник всё же понял, что, продолжая ходить вокруг да около, он лишь подливал масла в огонь. — Ну? — Ладно-ладно! — парень стиснул ладони в кулаки и решительно сверкнул взглядом, собирая остатки уверенности воедино. — В тот день, Рохан-сенсей, я понял, что вы мне нравитесь, и не как друг или приятель! — художник вскинул бровь, ожидая продолжения монолога Джоске. — Знаю, это звучит так странно, но всё, что я к вам испытываю больше похоже на какую-то влюблённость… Я понимаю, если вы прямо сейчас разозлитесь на меня или просто разочаруетесь, я правда не удивлюсь и спокойно приму это… В конце концов, парень и парень — это даже звучит абсурдно!       Джоске замолк на минуту, эмоции в его душе смешались в бурю, которая требовала выплеска, однако он терпеливо ждал реакции Рохана, чьи глаза заметно округлились после признания. По правде говоря, художник догадывался где-то в глубине души, что их окрепшая связь с юношей перерастёт во что-то иное, однако до последнего пытался отвернуться от этой мысли. Это было неправильно, и дело не было в том, что они оба были парнями — Кишибе откровенно не беспокоился об этом, — скорее другое отталкивало его: почему сейчас? Почему сейчас эта общая трагедия вдруг породила ещё большую и совершенно странную — любовную, сравнимую с той, о которой обычно пишут в дешёвой беллетристике? До того, как познакомиться с Хигашикатой заново, узнать его иную сторону, отношениям он значения особого не придавал. Точнее сказать, требования его к потенциальному партнёру были слишком высоким, так что почти сразу же Рохан понял, что надеяться на спасение в романтике — пустая трата времени, — и полагался лишь на себя. Однако чем чаще появлялся Джоске в жизни мангаки, тем сильнее он сомневался в собственном безразличии к другим и потребности в одиночестве. В нём появилось что-то помимо этого: желание слышать и быть услышанным, помогать, опекать, попрекать, когда нужно, и хвалить, если заслуженно, — словом, привязанность к старшекласснику, воспитанная из ненависти к нему, вдруг воскресила душу Кишибе, подарила ей новые чувства, вдохновила спящего внутри художника творца…       …но мангака по-прежнему отказывался от этого. Не зная, как нужно было отвечать на это признание, он вздохнул и отвёл взгляд в сторону, ведь не хотел делать и без того отчаявшемуся парню ещё больнее своими неосторожными словами, продолжал злиться внутри себя за то, что позволил себе такую слабость, которая могла бы сломить его изнутри, и что стал беспокоиться о чужих чувствах вообще. Было страшно бросаться в новый, неизведанный омут с головой, но и отказ значил бы потерю Хигашикаты, которого так не хотелось отпускать. Этот год действительно стал годом тяжёлых и удивительных открытий. — Но, знаете… — ожидание сильно томило Джоске, молчание для которого растянулось на часы, а чужой взгляд — стал негласным сигналом того, что он выбрал не лучший момент, — скорее всего, я просто ошибся. Или, может, выдумал всё это. Ну, знаете, накрутил себе чего на уме, ха-ха. Гормоны шалят, организм требует любви и приключений… — Хигашиката, — попытался осадить юношу Рохан, однако тот не повернулся в его сторону. — Нет, правда, я сам не понимаю, что на меня нашло. Главное, решился ведь, рассказал… — старшеклассник поднялся с места, откладывая истерзанную его объятиями подушку на диван и, не оборачиваясь, как бы сильно ни хотелось сделать обратное, поплёлся прочь из комнаты под хмурый и испепеляющий взор Кишибе. — Хигашиката! — повторил он настойчивее и громче, а школьник лишь остановился и небрежно, несколько скомкано, добавил: — Ах, да, до свидания, Рохан-сенсей! Вы уж извините, я правда чувствую себя таким- — Джоске, ты можешь меня послушать, в самом-то деле?! — не выдержав напряжения, воскликнул мангака, и старшеклассник вздрогнул, заставив себя обернуться, — мужчина упорно смотрел ему в глаза, а расстояние между ними исчислялось сантиметрами. — Даже не думай, что сможешь сбежать сейчас, идиот.       Юноша промолчал в ответ и прикусил губу, стараясь избежать зрительного контакта, однако Рохан, чтобы вновь привлечь к себе внимание, неожиданно как для Хигашикаты, так и для самого себя, крепко обнял его, положив голову на его плечо так, что тихое и размеренное дыхание щекотало кожу парня. Этот жест серьёзно отвлёк Джоске, сбивая его с мысли, и он долго мешкался, не зная нужно ли ему отойти от Кишибе или же прижать его к себе в ответ, растворяясь в, возможно, последнем нежном мгновении рядом с художником. — Я же вижу, твоя трусость делает тебе больнее, — ненавязчиво намекнул старший, пока старшеклассник стоял в оцепенении, впрочем, недолгом — Хигашиката вскоре поддался, молча вздохнул и прикрыл глаза, позволяя себе хотя бы немного расслабиться в объятиях Кишибе, который самодовольно улыбнулся, не прекращая гладить парня по спине. — И ложь самому себе — тоже. — Рохан-сенсей… — тихо обратился парень к другу возлюбленному, — почему вы такой… как будто бы сам не свой? Я даже вас не узнаю…       В ответ Рохан тихо, совершенно беззлобно рассмеялся, и этот смех оставил у юноши больше вопросов, чем ответов. Уловив это непонимание, художник отстранился и погладил плечи Хигашикаты, заглядывая в его бездонные голубые глаза. Трудно было устоять перед этим странным соблазном, который вдруг расшевелился в нём, равно как и трудно было отказаться от возможности любоваться Джоске постоянно. Кишибе слишком долго придерживался своих принципов, заперевших его в собственном мирке, в который так нежданно и неожиданно ввалился этот несчастный одинокий парень. Но может именно появление наглого старшеклассника в его жизни оказалось необходимостью, которая помогла бы художнику преодолеть испытания судьбы, превзойти самого себя? — Джоске, — голос мангаки звучал снисходительно и мягко — непривычно для слуха Хигашикаты. — Порой ты ведёшь себя как глупый и наивный ребёнок. Но даже так ты всё же поступил по-взрослому — решил поделиться чувствами, переступить через себя. Признаюсь, именно это меня и восхищает: ты не ломаешься даже после самых тяжёлых событий, находишь в себе силы бороться и, в то же время, помогать другим. Хотя, конечно, это не отменяет того факта, что ты бываешь жутко раздражающим. — Что… вы пытаетесь мне сказать? — запнувшись от непонимания, юноша сжал губы, едва заметно прикусывая нижнюю.       Вмиг воздух в комнате стал разряжённым, и Джоске чувствовал, будто вот-вот задохнётся, если Рохан будет тянуть с ответом. Сердце стучало в висках, заставляя пульсировать всё его тело, собственный вес увеличился в стократ, так что ноги с трудом держали юношу, голова закружилась и в глазах темнело, но Хигашиката по-прежнему старался выглядеть уверенно, чтобы не пасть лицом в грязь окончательно. Но, видя такую реакцию старшеклассника, художник взял его мокрую ладонь, поглаживая её большим пальцем, и стиснул её крепче, прежде чем сказать: — Я тоже тебя люблю, Хигашиката Джоске.       Слеза невольно скатилась вниз по розовой щеке, заставив Джоске стыдливо отвернуться и прикрыть лицо ладонью, но сдержать эмоции теперь стало невозможно. Юноша солгал бы себе снова, если бы сказал себе, что сердце его не тронули эти несколько слов. Ком в горле не давал ему ответить, да и ответ сейчас был бы ни к месту — всё его существо вывернуло душу наизнанку. Уткнувшись в плечо мангаки, Хигашиката сдавлено всхлипывал, стыдливо сжимая руку Рохана, осторожно прижавшего к себе школьника. — Простите… Простите! — бормотал парень, а затем отстранился, наспех вытирая остатки скопившихся слёз. — Я-я очень рад это слышать! Просто…! — Не оправдывайся, — Кишибе погладил юношу по щеке, пальцем проводя по мокрой дорожке на тёплой коже. — Всё в порядке. Плакать — это нормально. Так ты максимально честен перед собой. — Спасибо… — неловкая улыбка озарила лицо Джоске, и Рохан вдруг узнал в нём того парня, который так раздражал его этим летом, но теперь испытывал к нему вовсе не неприязнь. — Я люблю вас, Рохан-сенсей.       На потемневшей улице вновь разразился гром, но теперь его не слышно было даже в абсолютной тишине дома художника. Гнетущая атмосфера прежде сменилась другой, умиротворяющей, и теперь уже Хигашиката не чувствовал утомительного страха и скорби. Этот 99-й год по-прежнему оставался ужасным — он ни за что не забудет Окуясу, оставшегося в прошлом, не заслужившего своей участи, — но Джоске вдруг осознал, что даже среди ужасных дней он расцвёл надеждой. И это надеждой была его невинная, но сильная и настоящая любовь к Кишибе Рохану.