График сердца твоего

~ʘﮦ~ѻ~ﮦ~ѻ~ﮦʘ~ «Ты хочешь узнать о родственных душах, мой юный друг? Ну конечно хочешь, иначе ты бы перелистнул эту страницу, не читая. Жаль, что мне придётся тебя немного разочаровать. Никто не знает, как это работает. Просто так было всегда. По крайней мере, никто не запомнил, когда это началось. Когда у людей на запястьях впервые появились странные движущиеся графики, ничуть не помогающие определить, кто из тысяч окружающих мужчин и женщин является друг для друга родственной душой. Бесполезные, не имеющие никакого значения метки — слишком похожие у многих, слишком непонятные… Пока что бесполезные — кто знает, может, именно ты будешь тем великим учёным, что раскроет их тайну? Бесспорно, она достойна твоего внимания. Но давай сначала поговорим об истории. Знаешь, до тебя уже очень многие задумывались о значении этих графиков. Поэты предполагали самые романтичные варианты и связывали пики и впадины линий с биением сердец. Врачи сперва хмурили брови, а потом неожиданно согласились с поэтами. (Если тебе интересно, в примечаниях к заметке я привожу список самых знаменитых произведений на эту тему. Не расстраивайся, если их язык покажется сложноватым — и поэтов, и докторов весьма трудно понять. Но у тебя обязательно получится). Однако дать точный ответ, как строятся графики — как найти человека, предназначенного тебе самой судьбой, никто так и не смог. И не может до сих пор. Впрочем, в последнее время в этом деле, кажется, наметились некоторые подвижки. По крайней мере, до меня долетали слухи, курсирующие по научному сообществу. Линиями родственных душ наконец-то заинтересовались по-настоящему влиятельные люди. Так что, вполне возможно, мой дорогой юный читатель, скоро мы узнаем разгадку главной тайны человечества! Однако для тебя это совсем не повод лениться — исследования, как ты наверняка знаешь, даже при поддержке Великих Герцогов могут длиться годами. А потому не расстраивайся, учись прилежно и упорно, и, даже если секрет наших сердечных графиков раскроет кто-то другой, ты всё равно станешь достойным человеком. С уважением и пожеланиями всевозможных успехов, твой А. Грен». Журнал для всестороннего развития юношества «От бездны до неба» номер пять (май). Королевское издательство Риверры. 41 год от с.т. ~ʘ~ѻ~ﮦ~ѻ~ʘ~ Руфусу восемь. Он стоит ни жив ни мёртв за портьерой в кабинете дедушки (да-да, в том самом кабинете, где строго-настрого запрещено прятаться во время игр) и старается практически не дышать. Конечно, он не виноват — просто чёртова (ах, Ру, нельзя так о даме) Шерил его постоянно находит! Вот и пришлось немного… схитрить. Нельзя же обвинять человека за рациональное и естественное желание победить, правда? В реальной жизни, как говорит отец, играть честно никто не будет. Однако запрет остаётся запретом, а в кабинете дедушки Артура — главы рода Барма — идёт маленькая медицинская конференция. Или, вернее, отчёт о продвижении исследований меток родственных душ. В любом случае — мероприятие, не предназначенное для ушей маленького наследника дома, и оттого безумно интересное. Впрочем, Руфусу безумно интересен и сам доклад. Может, некоторые слова он слышит впервые, но тема! Будоражащая умы, мистическая, сказочная связь, о которой он столько читал! Неужели эти доктора смогли расшифровать главную загадку человеческой природы? Чем дальше, тем больше Руфус в этом сомневается. — Если человек умрёт, то линия его сердца прекратит колебания и станет просто прямой, — неторопливо говорит господин Крат, авторитетнейший врач Риверры, — Пока это всё, что нам достоверно известно. — Возможно, будет уместно считать частоту ударов, — его помощник пожимает плечами, — Но тогда непонятно, откуда эти резкие снижения — чуть ли не до нуля, видано ли такое? Плюс периодичность, и её нарушения. Тёмный лес… Нужно зарубежное оборудование, чтобы всё проверить точнее. Может быть, если бы было больше финансирования… Руфус едва сдерживает фырканье. Ну конечно же! Все хотят от его деда одного, и эти двое, к сожалению, не исключение. — Понятно, — Артур Барма усмехается в усы и распоряжается выдать господам медикам ещё денег. А когда они уходят, вытаскивает давно замеченного внука из-за портьеры и спрашивает: — Что-то понял? Руфус осторожно кивает. Впрочем, дедушка, кажется, не сердится. — Что же ты понял? — и в глазах у него не раздражение, а тёплое смешливое любопытство. — Я понял, что моя родственная душа жива, — важно говорит Руфус и улыбается, — Так что я её обязательно найду. И мы будем жить долго и счастливо, как в сказке. Артур смеётся и отпускает его играть дальше. — Хорошо бы, чтобы так и вышло, — замечает он, — Очень хорошо бы… ~ʘ~ѻ~ﮦ~ѻ~ʘ~ Руфусу четырнадцать. Официальной версией врачей на данный момент является доработанная идея того помощника из дедушкиного кабинета. Про график частот. Вроде как можно просто слушать и отмечать каждый удар пиком, и тогда примерно совпадёт. Это не точно, это огромный простор для всевозможных фальсификаций, да и просто совпадения никто не отменял, но… это официальная версия. И Руфус намерен её проверить. Хотя бы на тех, кто рядом. Каллум как обычно на его стороне, Шерил закатывает глаза, но соглашается помочь. А больше Барме никто и не нужен, в общем-то. Если родственная душа — не кто-то из его лучших друзей, то зачем она в принципе? Дальний класс на пятом этаже давно стоит без дела — раньше там был обычный кабинет, но однажды злые юные аристократы так довели несчастную новенькую учительницу, что она повесилась прямо в этом классе, и с тех пор легенды о нём ходят нехорошие. То призрак кому-нибудь покажется, то кто-то зайдёт, а выйти не может… Руфус в легенды не верит. А вот в их удобство для отпугивания ненужных наблюдателей — очень даже. Ещё удобнее то, что Шерил и Каллум как раз накануне позаимствовали (на время!) в медицинском крыле один из тех деревянных стетоскопов, которыми школьный доктор слушает сердца. По версии Бармы, это самая научно оправданная шалость за всю историю школы. (Правда, теперь они должны старосте Флоренс Синклер корзинку миндального печенья за укрывательство нарушителей, гуляющих по ночам, но это ничего). — Что там? — спрашивает Руфус каждый раз, когда перестаёт считать удары, сочтя нарисованный график достаточно длинным. — Это не леди Рейнсворт, — говорит Каллум, глядя на его запястье, — Видите, тут ваша линия пошла чаще. Словно леди в этот момент начала бегать. Или отжиматься. Или фехтовать… Ну, вы поняли. Можно проверить, кстати, изменится ли что-то от физических упражнений. — Отличная идея! — Барма с энтузиазмом кивает и умоляюще смотрит на подругу, — Пожалуйста? Та закатывает глаза, но, пусть и нехотя, соглашается попрыгать пару минут — бегать в небольшом классе довольно сложно. Впрочем, графики всё равно не совпадают. — Это никто из нас, Ру, — говорит Шерил с мягкой улыбкой, когда они заканчивают аналогичные измерения Луннетта, — Слишком оптимистично надеяться, что ты действительно сумеешь узнать свою половинку таким образом. И что ты сможешь с ней быть — тоже. И уж конечно — что это кто-то из нас. — Это несправедливо, — Руфус морщится, ощущая, как холодно становится на душе, — Мне не нужен никто кроме вас. — Посмотрим, что ты скажешь, когда найдёшь человека, которого полюбишь. Даже если он не будет твоим предназначенным, — Шерил смеётся. Каллум улыбается, глядя в пол. Ему приятно такое отношение, но он немного беспокоится за господина. За друга. Сейчас-то они в школе, но дальше… Дальше будет жизнь. И леди Рейнсворт чертовски права — метка соулмейта ничего не значит в кругах, где приняты договорные браки и вежливые дистанции. Не будешь же слушать сердце каждому? В случае Бармы именно это Каллума и беспокоит. Потому что он, Бездна подери, может. ~ʘ~ѻ~ﮦ~ѻ~ʘ~ Руфусу восемнадцать. Первый и единственный раз, когда он рискует заключить пари практически наобум, по наитию — на выпускном вечере, когда они все уже немножко с пузырьками в голове, несмотря на бдительно следящих наставников. Плохо следите, господа! — Эй, Ру, спорим на ваше герцогство, что ты женишься не на своём соулмейте, — выдаёт Бернард Найтрей и пакостно ухмыляется. — Спорим, — легко соглашается Руфус. Каллум охает, Шерил округляет глаза, но слов обратно уже не возьмёшь. Да Барме это, кажется, и не нужно. Он мирно спит на стуле, а на следующий день спокойно подтверждает пари. — Зачем вы это сделали? — Луннетт правда не понимает. — Я не хочу жениться без чувств, — Руфус безмятежно улыбается, — Спор перед всем цветом нашего общества — не самый плохой способ вывернуться из ситуации. Если я полюблю, то всегда смогу подделать результаты измерений и выставить мою невесту моей родственной душой. Или жениха… Мне неважно. А если не полюблю, то зачем связывать жизнь с тем, кого максимум уважаешь? О единственном брачном критерии молодого наследника Барма быстро становится известно. Дедушка Артур одобрительно хмыкает в усы, но, кажется, он единственный, кто видит в этой ситуации что-то положительное. Остальная семья в ужасе от «глупого спора безголовых юнцов». Ни одна девушка Руфусу не подходит. Ни знатная, ни менее родовитая. До совсем простушек мать и отец не опускаются — а вот до подкупов врачей очень даже. Здесь юного Барму спасает дед, сперва перекупивший чертовски довольных сложившейся ситуацией медиков, а потом завещавший внуку не жениться без любви и герцогского титула за плечами. На чтении его последней воли царит гробовая тишина, в которой облегчённый выдох слышится слишком хорошо. Родители, наконец, смиряются, взяв с сына твёрдое обещание не оставить род без главы. — Что будете делать, молодой господин? — как-то спрашивает Каллум спустя месяц благословенной тишины без скандалов и разборок в благородном семействе, — Наследник-то всё равно когда-то понадобится. — Передам герцогство твоему сыну или внуку, — Руфус машет рукой и беззаботно смеётся, — Я же не обещал, что мой преемник будет Бармой по крови. А пока что у меня в планах учёба и работа на Пандору. Это куда интереснее брака. Особенно не по любви. Каллум не знает, что ответить. В глубине души он согласен. ~ʘ~ѻ~ﮦ~ѻ~ʘ~ Руфусу двадцать два. И он не верит собственным глазам. — Она исчезла, Шерил… Как такое может быть? Я не понимаю. Даже если бы моя родственная душа умерла, график просто стал бы прямой! Что за чертовщина? В их распоряжении библиотеки двух родов, вот только ни в одной книге подобное не описано. За четырнадцать лет прогресс в исследованиях дошёл до многого — до факта, что родственная душа у человека всего одна, до почти доказанного предположения, что связь всегда направлена в обе стороны. (И никаких вам любовных многоугольников на почве предназначенности. Шах и мат, авторы бульварных романов!) Но такого случая не изучал ещё никто. — Я не знаю, Ру. Может, это коллективные галлюцинации? — безысходно предполагает Шерил, на десятый раз разглядывая его чистое запястье. — Надеюсь, — Руфус вздыхает. В Пандоре его за глаза зовут ледышкой. Лучшие друзья знают, что это неправда. Холодный, рассудительный и дотошный наследник Барма точно так же хочет любви и тепла, как и обычные смертные. Не его вина, что влюблённость предпочитает обходить слишком трезвый разум стороной. И… он правда надеялся на чёртову шутницу-судьбу. — Ру, — Шерил обнимает его гораздо теплее, чем принято по этикету — чувствует, что другу сейчас жизненно необходимо ощущать хоть кого-то рядом, — Это ни о чём не говорит, правда. Взгляни на меня — разве мы с Эдвардом родственные души? Тебе просто нужно встретить нужного человека. Она уже целый год счастлива в браке. — Ты права, — Руфус бледно улыбается. Ему всё равно до тошноты одиноко. И… он совершенно не верит в собственную способность любить. ~ʘ~ѻ~ﮦ~ѻ~ʘ~ Руфусу пятьдесят два — зеркальное отражение двадцати пяти, на которые он выглядит и будет выглядеть до самой смерти. Он много лет уже герцог Барма — единственный и на данный момент последний. Больше некому его осуждать, но он не чувствует особого счастья по этому поводу. Как и счастья в принципе. Вся его жизнь — спокойствие на грани скуки. Одинокое и размеренное. Руфус давно не надеется что-то изменить. Вот только в эту ночь он просыпается от того, что у него чешется рука, и не верит своим глазам. Сердце его соулмейта снова бьётся. — О… — говорит Шерил утром и смотрит на него очень задумчиво, — Так вот значит, что это было. Интересно. Она явно что-то знает. И это что-то, кажется, не слишком приятное — иначе Барма бы уже был поставлен в известность. — Что интересно? — нет, он всё равно хочет знать, даже если там нечто ужасное. Шерил натянуто смеётся. — Ну, скажем так, — говорит она, — Как бы ты отреагировал, если бы твоя родственная душа была… ммм, чисто гипотетически… попавшим в Бездну тридцать лет назад и выбравшимся из неё сегодня ночью нелегальным контрактором, мужчиной и ребёнком несчастья в одном флаконе? Руфус переваривает новость около двух месяцев. А потом решает — почему бы и нет? В конце концов, ему было плевать на пол соулмейта ещё в юности, а два остальных пункта вызывают в основном любопытство. Выбраться из Бездны до сих пор не удавалось никому. Так что его родственная душа — человек неординарный. И это действительно интересно. — Я хочу его увидеть, — говорит Руфус за их традиционной пятничной чашкой дружеского чая. — Нет ничего проще, — Шерил только пожимает плечами. Так он знакомится с Кевином Регнардом. — С Зарксисом Брейком, герцог, — поправляет его хмурый одноглазый альбинос, — Кевин умер. — Конечно, — Руфус безмятежно улыбается, глядя, как его родственная душа фальшиво зеркалит эту улыбку в попытке скрыть истинные эмоции. Линия на запястье герцога взрывается несколькими тонкими пиками подряд и затухает до ровного пульса. Барма практически до дрожи хочет ощутить чужое сердцебиение ближе, прикоснуться кончиками пальцев к груди под фиолетовым шёлком. Но рано. В таком деле спешить нельзя. Вопреки всему — Зарксис ему действительно нравится. И хмурость, и фальшь, и постепенно нарастающая броня ядовито-сладких колючек. И совершенно трогательная, нежная растерянность при общении с малышкой Шерон. Брейк похож на матёрого белого волка, наконец попавшего в чьи-то ласковые руки вместо грубых ладоней охотников. Его очень хочется приручить. ~ʘ~ѻ~ﮦ~ѻ~ʘ~ Руфусу пятьдесят шесть. Он слегка раздосадован, уязвлён, удивлён и практически влюблён. Белый волк с алым глазом дрессировке не поддаётся. Расцветает сахарным оскалом, шипит что-то на грани субординации и исчезает с траектории взгляда быстрее, чем Барма успеет сказать хоть слово. — Это провал, — вздыхает Руфус на очередном чаепитии с Шерил, — Неужели Кевин уже кого-то полюбил? Порой складывается ощущение, будто он ревнует. Причём не меня, а ко мне. — Вполне вероятно, мою дочь, — Шерил пожимает плечами и смотрит непривычно остро. Руфус понимает невысказанный намёк и честно отступается. Зарксис не пара для Шелли, но если она так желает… Герцог Барма не встанет на пути малышки, которую когда-то качал на руках. Болезненной, слабой малышки, жизнь которой шаг за шагом подходит всё ближе и ближе к своему слишком раннему, слишком печальному концу. Если она выбрала Брейка, значит так тому и быть. Шелли умирает через полгода. Зарксис приходит к Руфусу сам. Не за любовью — за дракой. Словесной, хотя у герцога есть ощущение, будто он не отказался бы и от обычной. Линии на запястьях у обоих частят рельефом подушечки для иголок. — Ты его любишь, Ру? — как-то спрашивает Шерил, — Если нет, то и не нужно. Если да, то… Не мне вмешиваться. Только не делай ему больно, юноша и так настрадался. Я объяснила, что на мою дочь ты никогда не претендовал, так что теперь он к тебе ходит просто по привычке. Упражняется в остроумии. В любом случае, это твой шанс. Руфус кивает и думает, что они с Зарксисом, кажется, оба немножко мазохисты. — Брейк в курсе, что связан именно со мной? — уточняет он в ответ. — Не знаю, спроси, — Шерил усмехается. Руфус спрашивает через год. Он уже давно убедился, что они либо убьют друг друга, либо займутся любовью, не дойдя до спальни, и хорошо если не на его письменном столе в Пандоре. Потому что Зарксис Брейк — это огонь. Алый, как его глаз. Поток расплавленного сахара, сталь катаны, отчаянно-бешеный сердечный ритм. Вечно взведённый курок, вечно натянутая струна… Человек-фейерверк. Руфус однажды ловит себя на рассматривании собственного запястья с облегчённой мыслью — линия движется, с Брейком, ушедшим на миссию, всё хорошо. В этот момент он и решает уточнить, осведомлён ли Зарксис, кто его родственная душа. Решает уточнить, а в ответ получает ошалелый взгляд и перекошенную физиономию. — Это шутка такая? — спрашивает Брейк. Герцог качает головой, и Шляпник позорно сбегает через шкаф. Барма смеётся в тишине кабинета и думает, что вот это, чёрт возьми, было обидно. ~ʘ~ѻ~ﮦ~ѻ~ʘ~ Руфусу пятьдесят восемь. Он уже почти смиряется с тем, что им всё-таки суждено друг друга убить, когда Зарксис возвращается с очередной миссии — потрёпанный, уставший, пахнущий кровью и пылью. Возвращается и заваливается отчего-то сразу к главе Пандоры. Без отчёта. Как обычно. Герцог успевает поднять бровь, но не успевает ничего сказать — ровно посередине интервала между этими двумя действиями Брейк неожиданно обнимает его за плечи и целует. — Извините, что без предупреждения, — шепчет он, отстранившись, — Извините, что так долго думал. — Тебе не за что извиняться. В конце концов, я ждал, — Барма тянет Шляпника обратно к себе, ближе, и завороженно наблюдает, как стремительно разгорается пламя в чужом зрачке. Им же и разожжённое пламя. Голос Шерил в голове говорит, что было оптимистично надеяться на «не на столе». Но сейчас Руфус, в общем-то, и не против. Ему, откровенно говоря, всё нравится. До самого конца. Зарксис тяжело дышит, выходя из него, и ошеломлённо плюхается в кресло. Герцог лежит спиной на собственной столешнице и меланхолично вспоминает, были ли где-то там, под ним, какие-то важные документы. Ему очень хорошо. Он надеется, что Брейку тоже. — Можно теперь без субординации? — спрашивает Зарксис. Почему-то снова шёпотом. Руфус смеётся. — Можно, — говорит он, — Можно даже «на ты». Я начну и скажу, что ты был хорош. Мне бы хотелось повторить как-нибудь. Вместо ответа Брейк усмехается и берёт его за руку. Прикладывает запястье к запястью, щекотно прослеживает подушечками пальцев график собственного постепенно успокаивающегося сердцебиения. — Я всегда думал, что линии должны просто совпадать, — тянет он задумчиво, — У моих прежних господ они как-то в унисон шли всегда, представляете… представляешь? Герцог представляет. — У нас тоже могут пойти, наверное, — добавляет Зарксис, — Не знаю. Может, для этого надо полюбить друг друга? — Может быть, — отвечает ему Руфус и улыбается, — Если хочешь, попробуем. ~ʘ~ѻ~ﮦ~ѻ~ʘ~ Брейк хочет. Ему тридцать три, он разбит и склеен, и снова разбит, и сейчас находится где-то в середине процесса покрытия трещин золотом и спаивания их в единое целое. Ему сладко и страшно — ни одна его влюблённость не заходила так далеко, как с герцогом — Руфусом, Ру… Он ловит губами чужие губы, сцеловывает стоны, слова, вздохи в попытке понять, как так выходит. Как так получается, что под рёбрами бьётся настолько сильно, что ощущать это почти мучительно больно. Герцог худой — тонкая светлая кожа, сетка сосудов, острые скулы, плечи, ключицы. Герцог худой и сильный. Не только физически — ещё в каком-то другом плане, в котором сам Зарксис терпит поражение за поражением. Поражение, когда старается не надеяться на слишком многое. Поражение, когда пытается не привязываться слишком сильно. Поражение, когда усмиряет фантазию, включающуюся слишком не вовремя. — Бездна, — смеётся Руфус, — Ты вроде и скрыт за этим своим сахаром, но весь как на ладони. — Только на твоей, — уязвлённо бормочет Зарксис. — Я бы ревновал, будь это не только моя ладонь, — согласно кивает ему герцог. Сердце Брейка ухает куда-то в пятки. Каждый раз, когда Барма так говорит, в мире умирает один Зарксис. — Люблю тебя, — шепчет он и машинально опускает взгляд на собственное запястье. Руфус поднимает его голову обратно, гладит пальцами по щеке, по затылку, по подбородку. Не даёт рассмотреть сердечную линию. Неужели чего-то боится? Неужели там ровный пульс без единого признака ответного волнения? — Я тоже тебя люблю, — герцог качает головой и прикладывает пальцы Брейка к своей груди, — Можешь так послушать, не нужно надумывать дурное. Мне просто резко захотелось увидеть твоё лицо. Обожаю рассматривать красивое. — Ты бы выпустил птичку из грудной клетки… А то она скоро расшибётся, если продолжит так биться, — Зарксис думает, что шутка вышла странной и несмешной. Зарксис старательно не думает, что его назвал красивым самый прекрасный человек в этом чёртовом мире. — Пускай расшибётся, — Руфус вздыхает, кладёт ладони ему на щёки и прижимается губами к губам, — Мне она дорога, как память, что я ещё не совсем бессердечная тварь. А то знаешь, слухи ходят… Брейк сжимает его в объятиях и предлагает разобраться со слухами раз и навсегда. Он понятия не имеет, как это сделать, но чувствует, что способен на всё. Герцог качает головой и мягко отказывается. Личный состав Пандоры нужен ему живым. ~ʘ~ѻ~ﮦ~ѻ~ʘ~ Руфусу шестьдесят шесть. Он просыпается посреди ночи от кошмара — первого за много лет и действительно страшного. Зарксис, уже привычно оставшийся на ночь, подслеповато щурится, когда герцог лихорадочно зажигает свечу. — Что тебе снилось? — спрашивает он. Голос у него хриплый со сна и абсолютно точно живой. — Прямая линия, — Руфус выдавливает кривую улыбку и кладёт ладонь ему на грудь, — Мне снилось, что твоё сердце остановилось, и на моей руке теперь просто ровная полоса. Извини, если давлю, мне нужно было убедиться, что всё всё ещё хорошо. — Не давишь. То есть то, что я разговариваю, тебя не убедило… — Зарксис закрывает глаз пальцами и облегчённо выдыхает от ощущения вернувшейся темноты. — Ты и после смерти будешь болтать, — герцог хмыкает, постепенно успокаиваясь, — Так что я должен был проверить точнее. Брейк закатывает глаз и берёт его за руку. — Спи, пожалуйста, — просит он, — Я рядом, я живой, я ещё даже не слишком ослеп. И, возможно, не ослепну, если ты уберёшь этот чёртов свет. — Извини, — повторяет Руфус и задувает свечу, — Спокойной ночи? — Добрых снов, — сонно отзывается Зарксис. У него есть ещё целых четыре часа до нового пробуждения — на этот раз от собственного кашля. У них есть ещё целый год, прежде чем кошмар Руфуса воплотится в жизнь.