Дыхание

      – Я люблю вас, Петр Юрич!       Вляпался ты, Петр Юрьевич. Глубоко и по полной программе. Надо было в МВД идти, как хотел отец. Но нет же. Бать, мне твоя ментовка нахуй не упала, я историю изучать буду, просвещать новые поколения, ограждать общество от совершения ошибок прошлого. Только история нас учит тому, что она нас ничему, блять, не учит. Вот и Петя на своих ошибках не учился ничерта, с радостью прыгая на любимые грабли, спотыкаясь и разбивая лоб о черенок.       По началу с просвещением молодых умов Петя справлялся и вполне удачно. Поступил в приличный столичный ВУЗ, доучился до аспирантуры, собирался писать кандидатскую диссертацию, преподавал, студенты его если не любили, то точно уважали. До определенного момента. Петя знал, что выглядел ахуенно. Студентки частенько толпились у его стола во время перерывов, задавали вопросы, уточняли некоторые моменты для курсовых, смущенно опуская накрашенные глазки в стол или озорно щурясь, смотря в упор. Петя лишь снисходительно улыбался и отмахивался. Только студенток в его послужном списке не хватало. А потом появился Макс.       Петя вообще не должен был ничего вести у журналистов. Их препод то ли заболел, то ли уволился, а Петю просто поставили перед фактом. Макс никаких выдающихся успехов не показывал, домашки сдавал вовремя, в ответы на парах лил столько воды, сколько Петя не видел ни в одной курсовой – язык как помело. В общем, обычный. Но смотрел слишком пристально, наклонялся слишком близко, приходил слишком рано, все делал слишком слишком. А еще его невозможно было игнорировать. Петя правда старался, держался почти два месяца, но как-то в новогодней пердсессионной суете проебал момент, когда Макс уже зажимал его на заднем сидении Петиной же тачки, а Петя и не возражал, пустив все на самотек.       – Какой вы ахуенный, Петр Юрич, – Кольцов возбужденно нашептывал Пете на ухо, сжимая его задницу, – вам бы в вебкам, в разделе со строгими училками сразу в топ влетите. Вы так сексуально сегодня на Новикова орали, у меня прямо там чуть не встал – пришлось вспоминать мертвых котят.       – Кольцов, ротик оффни, – Макса начало нести, и Петя спешил прервать поток его сознания, – а то мертвых котят придется вспоминать на отработке, на которую прямо сейчас и пойдешь.       – Понял, принял, отрабатываю.       С Максом было, вопреки Петиным ожиданиям, легко. Ну, на сколько может быть легко с бешеным незатыкающимся спермотоксикозником. Но с этим вполне можно было ужиться. Главной сложностью оставалось то, что Макс все еще являлся петиным студентом. И ладно, если б Петю застукали с какой-нибудь милой студенткой, поговорили бы и успокоились. Но его застукали с Максом. Застукали – это, конечно, сильно сказано. Если б они ебались в аудитории, было б не так обидно. Петя просто подвозил Кольцова до универа, и тот неосмотрительно чмокнул его в щеку и сразу же вылетел из машины. Да и сам Хазин не придал этому особого значения. Ровно до следующего рабочего дня, когда его не очень вежливо попросили написать заявление по собственному, иначе новость о преподе-гомике, совращающем своих студентов, долетит до каких-нибудь СМИ и важных верхушек, и путь в науку Петру Юрьевичу будет заказан. Петя спорить не стал, но слухи никто не отменял. Оказывается, их даже сфоткали. В каком-то из универских «Подслушано» Петя наткнулся на аж серию из нескольких фоток, где лицо Макса либо смазалось, либо было предусмотрительно заблюрено, но знакомые вполне могли опознать его по шмоткам. Сам Макс тогда испарился, как будто и не было. Ограничился лаконичным «бля прости» в Телеге в идеально чистом диалоге.       Ну, что было, то было. На Петю это почти никак не повлияло. Ему ж не пятнадцать, чтоб страдать. Он всего то лишился любимого дела, пару (или не пару) раз сходил к психологу, собрал в своей уютной квартирке коллекцию разномастных опустошенных бутылок и проблемы с доверием в довесок. А еще под давлением отца пришлось вернуться на малую родину, чтоб не позорил и глаза не мозолил.       В Самару Петя приехал перед началом учебного года. С ВУЗами иметь что-то общее не было ни единого желания, а в первой же попавшейся, самой ближайшей к старой бабушкиной однушке, школе его приняли с распростертыми объятиями. Почти. Директор то был от него в полном восторге – молодой специалист из столицы сам просится в их скромную обитель знаний, и совсем не важно, по каким причинам его турнули с преподавательского кресла в одном небезызвестном универе. А вот завуч напряглась, устроила Пете допрос с пристрастием, смотрела в упор по верх безвкусных бордовых очков с цветочками на дужках.       – Ой, да что вы в самом деле, Роза Борисовна. Где мы еще найдем преподавателя с таким послужным списком? Таких же с руками отрывают, а тут сам пришел! – директор ее прервал как раз на выяснении причин увольнения с предыдущего места работы и обратился уже к Пете. – Петр Юрьевич, если вас все условия устраивают, то быстренько оформим вас и с первого сентября можете приступать! Начнем с десятых одиннадцатых классов, а там дальше посмотрим.       Петя даже обрадовался, что ему дали не каких-нибудь мелких спиногрызов, которых хрен успокоишь. Детей он, не сказать, что обожал. Старшеклассники и выпускники уже другое дело – уже практически студенты, а со студентами Петя дело уже имел. В общем, ничего не предвещало проблем. Ровно до первого урока у 10 «Б» класса.       В первый же день они довели его до трясучки, во второй он почти сорвался на ор, на третий – метко швырнул мел в одну из задних парт, попадая прямо в лоб истошно ржущему пиздюку, и рванул из класса, оглушительно хлопая дверью. Хорошо, что произошло это в конце урока, можно дождаться, пока исчадия ада перейдут в другой кабинет, и только тогда вернуться. Нет, не весь класс поголовно старался довести Петю до белого каления, только четыре отдельных индивида, половина остальных впитывала информацию, половина – не мешала впитывать. Хазин тогда аккуратно поинтересовался у некоторых учителей предметников, и даже у их классной руководительниц, у всех ли с ними проблемы. Оказалось, что те так приветствовали нового преподавателя, испытывали его нервы. Петя терпеливым и сдержанным никогда не был. Что попадется ему под руку и полетит в нарушителей порядка в следующий раз угадать сложно.       Петя завернул за очередной школьный угол и, прислонившись к стене, у которой уже накидали окурков, закурил. С этими бешеными надо было что-то делать, а то нервы и так ни к черту. Афобозольчика что ль попить, или с кофе на чай ромашковый переходить? Недалеко зашумел гравий и из-за угла, воровато озираясь, зажимая в губах незажженную сигарету, вырулил долговязый пацан – одиннадцатиклассник, Игорь Гром. Петя запомнил только из-за забавной фамилии, когда того на линейке первого сентября вызвали торжественно пронести первоклашку с большим колокольчиком на плече, и уже успел сводить их класс в какой-то музей в качестве сопровождающего. Заметив Петю, Игорь застыл с абсолютно глупым выражением лица, решая, драпать ему или остаться.       – Да не ссы, не сдам, – Петя отлепился от стены, выуживая из пачки еще одну сигарету. Игорь отмер, неловко двинулся вперед и ухмыльнулся:       – Я вас тоже.       Петя тупо уставился на него и заржал. И правда, на территории школы по-хорошему вообще всем курить нельзя, не только школьникам.       – Учителя обычной у запасного курят, а тут только мы. – Игорь прикурил, затянулся и протянул Пете зажигалку. – Ну, и Пал Сергеич иногда, но редко.       – Аа, ну сорри, – Петя тоже прикурил, – буду знать.       – Да не, можете сюда тоже приходить, – поспешно добавил Игорь, неуклюже переступая с ноги на ногу.       – Ну спасибо, – хохотнул Петя.       Игорь прислонился спиной к стене, напряженно свел брови, явно о чем-то размышляя, взгляд его сосредоточенно цеплялся за листья ближайшего куста. Он бы выглядел даже угрожающе, если б не слегка вьющиеся волосы.       – Петр Юрич, – Игорь оттолкнулся от стены, оперся на нее уже одним плечом и посмотрел на Петю так же, как до этого рассматривал зелень.       – Мм?       – Я хотел завтра, но раз уж встретил вас, можно спросить?       – Валяй.       – Мне ЕГЭ по истории сдавать нужно, хотел попросить вас, ну... позаниматься со мной.       – А как же эта, как ее, Лариса… – Петя даже в своем универе за столько лет учебы и работы всех по имени отчеству не помнил, максимум по фамилии, а тут за две недели тем более.       – Николаевна, – подсказал Игорь       – Лариса Николаевна. Она же, вроде, собиралась допы вести. Не устраивает?       – Да устраивает, – Игорь отвернулся, откинув окурок, и почесал затылок. – Просто говорят, вы в универе московском преподавали, а мне позарез в Питер поступить надо. Или в Москву, как пойдет. Вот я и подумал…       Петя задумчиво сделал последнюю затяжку. Репетиторствовать он не планировал, собирался мирно плыть по течению, сидеть тихо, в глаза не бросаться, рубать картоху. Ходить из дома в школу, из школы домой, может раз в недели две в местный бар выбираться, заприметил тут уже один. Хотя что он потеряет, если поможет одному пацану. Еще и посмотрит, как там сейчас с этим ЕГЭ. Если повезет (скорее, не повезет) и Петя задержится в этой школе на какое-то время, ему придется готовить к экзамену уже своих учеников.       – И куда поступать собираешься?       – В академию МВД.       – А че именно в Питер?       Игорь, казалось, нахмурился еще сильнее.       – Отец там учился. И работал.       Уточнять подробности Петя желанием не горел, только понятливо кивнул, решая, что, в общем-то, почему бы и не помочь.       – Ладно, посмотрим, что с тобой можно сделать.       Игорь тут же просиял, улыбнулся так, что даже у Пети в груди потеплело. Следовало обратить на это внимание, но Петя же плывет по течению. Главное – не потонуть.       – Спасибо, Петр Юрич!       ***       – Бля, мужик, ты как?       Как может быть Петя, которого сбили на каком-то нелепом красном мопеде прямо на пешеходном переходе по среди дня? Ахуенно. Петя предпочел бы, чтоб его камазом насмерть переехало. Пиздюки все еще старательно выедают ему мозги чайными ложечками так, что мелом летающие по классу предметы не ограничатся. Спасибо, что сегодня у Хазина были уроки только до обеда и никакой внеучебной деятельности не планировалось. Зато на завтра назначена поездка в городской краеведческий музей, в котором все уже были и не по разу, даже сам Петя еще в свои школьные годы. Наверняка с тех времен там ничего не изменилось. Тесты еще надо проверить. И классный час про историю малой родины. Так что, да, нормально с Петей все было, переедьте его, пожалуйста, чтоб голову от тела оторвало.       Наехавший на него мужик уже подбежал к нему и ощупывал руки-ноги на наличие повреждений. Касался аккуратно, но со знанием дела. Медик? Из повреждений у Пети были только сдающие нервы, но к их маленькой аварии это не относилось.       – Да нормально все, – Петя стряхнул с себя чужие руки и глянул в сторону сумки, слетевшей с его плеча в момент столкновения. Из нее выскользнула стопка общих тетрадей прямо на асфальт в опасной близости с лужей. Мужик напоследок дорвался ощупать затылок, и замер, оглядывая Петино лицо, так и не убрав ладони с затылка. Петя начал раздражаться еще больше.       – Хазин, ты что ли? – мужик удивленно раскрыл глаза. На лице у него красовались смешные усы. Петя прищурился, стараясь отрыть в памяти кажущиеся знакомыми черты лица. От узнавания сидящего перед ним на корточках захотелось рассмеяться и Петя не стал себе в этом отказывать.       – Третьяков.       Илья работал в местной областной больнице. После учебы в столице отрабатывал целевое. Хотел после в Москву вернуться, но остался. Должен же кто-то в регионах людей спасать. А в столице и без него справятся.       – А ты как здесь? – Илья отпил из кружки. Они сидели на маленькой кухне Петиной квартиры. После столкновения на пешеходе и выяснения, что у обоих выдался откровенно хреновый день, зашли в ближайшую пивнушку. Илья был после суток, но сам предложил «выпить за встречу», а Петя не был против. – Думал, у тебя в Москве на мази все. Преподом же был, да?       – Ага, преподом, – согласно кивнул Петя, отхлебнул из своей чашки и прикурил. С Третьяковым они в школе конечно дружили, но то когда было. Не виделись лет восемь, если не больше. Не вываливать же все в первую же встречу. – И теперь преподом, в сорок второй.       – А че не в тридцать восьмой? Там, кстати, Алла Степанна до сих пор директриса, прикинь, – Илья хохотнул, забавно дергая усами, и тоже прикурил.       – Вот поэтому в сорок второй. Меня там хотя бы не знают, – Петя постучал кончиком сигареты о край блюдца, стряхивая пепел. – Помнишь, как на нас разбитое столовское окно чуть не повесили? Как она на нас тогда орала, – протянул Петя, зажмуриваясь.       – Конечно помню! – Илья возмущенно тряхнул сигаретой и чуть не подавился дымом. – Ты же, сучара, бросил меня тогда! В Москву свалил, а мне она еще полгода мозги полоскала! – ругающийся Илья выглядел настолько забавно, что Петя не удержался и заржал. Еще более возмущенный Илья кинул в Петю смятую салфетку. – Че ты ржешь? Меня на выпускной пускать не хотели! Спасибо козлине Следникову таки хватило совести раскаяться и признаться!       Петя засмеялся еще сильнее откинувшись спиной на холодильник. Илюша в очередной раз наигранно зло на него глянул и тоже рассмеялся.       Ближе к вечеру Илья заметил на шкафу в коридоре отцовскую гитару. Петя не умел играть и даже успел забыть про нее, а у Третьякова аж глаза засветились. Он нетерпеливо стащил ее со шкафа, забравшись на шатающийся табурет и чуть не навернувшись, протер салфеткой от пыли и принялся настраивать. Крутил колки, уверенно подергивал струны, сравнивая звучание с тюнером, скачанным на телефон. Пару раз звонко ударил по всем струнам сразу, наконец, удовлетворенно кивнул, довольный строем, и, глянув на Петю, ласково поглаживая корпус с потрескавшимся от времени лаком, сказал:       – Заказывайте, Петр Юрич.       – На ваше усмотрение, Илья Евгенич, – Петя небрежно махнул рукой и хлебнул из кружки.       – Как скажете, – Илья хитро сощурился и, поставив аккорд, задорно забренчал. – Мои друзья всегда идут по жизни маршем, – пел он, отрывисто выбрасывая слова, нарочно округляя звук и передразнивая чужую манеру. Петя не сразу узнал песню, но когда узнал – начал истерически хохотать. – И остановки только у пивных ларько-о-о-ов.       Закончив тянуть и бренькнув последний раз Илья тоже рассмеялся, одной рукой удерживая гитару, другой – хватаясь за живот. Песню эту еще совсем юные Петя и Илья распевали, обнявшись за плечи, шатаясь из стороны в сторону и размахивая опустошенными пивными бутылками, продвигались в направлении круглосуточного ларька, высоко задирая ноги и шагая в такт. Тогда это показалось им охренеть каким смешным. Впрочем, и сейчас так казалось. В груди немного кольнуло и сразу заменилось растекающимся теплом. На языке ностальгически закислило послевкусием того самого дешевого пива из ларька. Смех как-то сам перетек в тяжелый почти синхронных вздох, сопровождаемый горькой усмешкой. Тогда было так легко и все казалось простым и очевидным. Тогда не приходилось слишком много думать. Тогда вся жизнь была впереди.       Петя залпом опустошил свою кружку. Пиво, до этого бывшее даже ничего таким, показалось пустым. Как будто нулевки глотнул. Петя скривился, но долил из стоявшей на полу полторашки себе еще. Полторашка была уже третьей.       – Допивай, – кивнул на Илюшину стеклянную кружку с эмблемой Терафлю, на дне которой плескалось неприлично мало светлого нефильтрованного. Илья ловко опрокинул в себя содержимое и подставил кружку для новой порции. На его усах блестели остатки пены.       – В следующий раз коньяк пьем, – Илья шумно втянул белые пузырьки, грозившие выплеснуться за пределы кружки, и протянул руку с намерением чокнуться. – Хватит с меня ностальгии.       Петя тихонько стукнул кружкой о кружку и согласно кивнул, мол, как скажешь.       О том, что в ту далекую ночь, уже после посещения ларька, они первый раз поцеловались, Петя решил тактично умолчать. Он был уверен, что Илюша тоже ничего не забыл.       ***       Первые внутришкольные пробники назначили на конец октября и начало ноября. Хазина по большей части это не касалось. Его так и оставили за десятыми классами, и часто использовали в качестве сопровождающего на всяких экскурсиях и олимпиадах. «Дети тянутся к вам, Петр Юрьевич. Просят именно вас. Вы с ними на одной волне». А Петя всего лишь не душнил, шарил в мемах и, в общем-то, разговаривал с детьми как со взрослыми. Даже те четверо из 10 «Б», в начале года устроившие ему настоящий террор, угомонились. Возможно, им просто надоело издеваться, но Петя подозревал, что здесь не обошлось без одного одиннадцатиклассника. Как-то Хазин на занятии с Игорем вскользь пожаловался, как он устал от этих бездарей. На следующий день бездари, каждый с разной степени помятости, сидели тише воды ниже травы, а зашедший к Пете на перемене уточнить что-то из прошлой темы Игорь выглядел необычайно довольным, сощурился в их сторону, и, когда под его взглядом четверо здоровых лбов будто сдулись, стараясь вжаться в стулья и спрятаться под парты, растянулся в довольной улыбке.       Заниматься с Игорем они начали через неделю после разговора в молодежной курилке. Встречались пару раз в неделю, иногда сразу после уроков занимали пустой класс, иногда у Игоря неожиданно образовывались тренировки-соревнования и приходилось встречаться у Пети дома ближе к вечеру. Оказывается, их Лариса Николаевна была замечательной женщиной, но отвратительным преподавателем. Что проблема была именно в учительнице, Петя был уверен, потому что Игорь ни разу не дал повода усомниться в его умственных способностях. Гром был сообразительным, хоть иногда до него долго доходило, вполне сносно анализировал причины и последствия тех или иных событий, только, не смотря на хорошую память, путался в датах и именах, но, учитывая Игореву упертость, это вполне поправимо. Через несколько недель Игорь, смущенно хмурясь и опуская глаза в тетрадь с конспектами, неловко признался, что на уроках ЛарисНиколавны он практически засыпал, потому что та только монотонно зачитывала информацию с листа, а с Петей ему было интересно. Тогда у Пети во второй раз потеплело в груди. Все-таки приятно, когда удается заинтересовать юнца тем, что он безоговорочно считал скучным и вгоняющим в сон.       Денег с Игоря Хазин не брал принципиально, хоть тот и продолжал предлагать и настаивать. Конечно, с нынешним окладом дополнительный источник заработка бы не помешал, но у Пети остались кое-какие сбережения из его безбедной московской жизни. Вместо денег Игорь начал таскать ему домой различные шоколадки, печенья и прочие вкусняхи. Петя и это попытался пресечь, но Игорь запротестовал еще сильнее и, неловко переступая с ноги на ногу и заламывая пальцы на руках, пробормотал, чтоб Петя разрешил ему хотя бы так благодарить за то, что Хазин для него делает. И Петя сдался, жуя очередную принесенную Игорем конфету и запивая ее чаем.       В следующий раз Гром принес ему коньяк.       – Гром, это че такое, – Петя ошарашено глядел то на Игоря, то на бутылку. Когда уже этот пацан перестанет его удивлять? – Даже не хочу знать, как ты его достал.       – Ну Петр Юрич! Не украл же я его! – Игорь возмущенно пихнул бутылку прямо Пете в руки. – Дядь Федю попросил купить, – подумал, хитро щурясь, добавил, – А может и украл. И ниче мне за это не будет! Я ж подментованный, – и подмигнул.       – А ну домой шуруй, подметнтованный! – Петя шутливо бросил в уже сбежавшегов коридор Игоря карамельку и вышел вслед за ним. Тот уже обувался. Петя облокотился плечом на дверной косяк. – Спасибо. Разопьем вместе, когда ЕГЭ сдашь, – немного потряс бутылкой, которую все еще держал в руке, и задумался. – Тебе хоть восемнадцать тогда будет?       – Будет, Петр Юрич, – разгибаясь, хохотнул Игорь. – Тогда забились.       Он уже подхватил рюкзак и открыл дверь, шагая в подъезд, но остановился и обернулся, опуская взгляд в пол и мимо Пети.       – И вам спасибо, Петр Юрич. За все. – Помялся в дверном проеме еще пару секунд и бросив спешное «до свидания», захлопнул за собой дверь.       – Пока, – запоздало прощается Петя.       ***       – Он мне коньяк притащил, – выдохнул Петя, стряхивая с плеч пальто и по-варварски цепляя его петелькой под воротником за крючок напольной вешалки. – Пиздец.       – Ага, пиздец, – согласился Илья, повесил свою джинсовку вслед за Петей и принялся что-то выглядывать, вытягивая шею и привставая на носочки.       Они прошли вглубь небольшого плохо освещенного помещения, в названии которого пафосно значилось «Паб какой-то там». Полностью названия Петя прочитать не успел, но от паба тут явно было одно название. Находился этот паб слишком далеко, чтобы можно было дойти пешком. На обратном пути придется такси вызывать. Петя искренне не понимал, зачем Илья потянул его именно сюда. Тот на вопрос, почему они не могут в баре у них на районе, который, к слову, выглядел даже поприличней, отвечал лишь «потом расскажу» и «сам увидишь». Петя может бы возмущался меньше, если бы был менее заебаным. Проверки тетрадей, составление планов уроков, внеклассные мероприятия, ебучие электронные дневники, и еще какая-то школьная хрень за два месяца полностью вынули из него душу. Все это выматывало так, что к ночи Хазин просто валился на диван и отрубался. Сегодня бы поступил так же, если бы не написавший ему Третьяков, которому тоже не помешает отоспаться несколько суток. Пока ехали сюда в переполненном автобусе, клевал носом, прислонившись к вертикальному поручню, на каждой кочке ударяясь о него головой.       Видимо Илья нашел, кого искал, потому что он растянулся в улыбке и помахал куда-то в сторону. Петя проследил за его взглядом и увидел машущего Илье в ответ. Возле небольшой прямоугольной возвышенности, с обеих сторон от которой стояли большие колонки, несколько осветительных приборов и стоек под микрофоны, стоял мужчина.       – Здорова, Максим Николаич! – Илья задорно пожал протянутую незнакомцем руку, когда они с Петей подошли ближе к сцене. Теперь Хазин мог рассмотреть, видимо, причину их сегодняшнего приключения в соседний район. Высокий (Петя с Ильей, наверное, на его фоне казались хоббитами), стройный, закатанные рукава белой рубашки открывали крепкие жилистые руки, на голове копна светлый выгоревших кудрей, которую дополняла такая же выгоревшая щетина, заразительная улыбка излучала столько тепла, что не улыбнуться в ответ не получалось. От него всего исходил свет и жар, как от лесного костра, уютного и согревающего, но не опаляющего. К таким хотелось тянуться, капризно протягивая руки, чтоб погрели, погладили по волосам и прогнали все проблемы. Красивый. Только в глазах, если присмотреться, еле уловимо читалось глубоко сидящая печаль.       – И вам не хворать, Илья Евгенич, – рассмеялся Максим и глянул в сторону Пети. – Смотрю ты сегодня в компании. Значит, не будет как в прошлый раз.       – Да бля, Макс! – Третьяков возмущенно вырвал свою ладонь из рукопожатия, обиженно хмурясь и складывая руки на груди. – Это ж когда было?!       – А что было прошлый раз? – Петя заинтересованно сощурился, предвкушая услышать подробности.       – Наш многоуважаемый светило медицины праздновал выписку какого-то слишком надоедливого и проблемного пациента, – Максим заговорщически склонился к Пете, насмешливо глядя на Илью, – «на все деньги», так сказать, – обозначил пальцами кавычки. – Напился-я-я, – артистично зажмурился и помотал головой, – страшно. Пришлось уложить его в подсобке и после смены тащить домой.       – Я извинился! – негодующие вклинился Илья.       – Еще при нем не оказалось ни копейки нала, – Максим, не обращая внимания на возмущения Третьякова, грустно опустив уголки губ вниз и жалобно изгибая брови, продолжал. – И я был вынужден оплатить все из своего кармана, чтоб не лишиться премии.       – И все вернул! – Илья не унимался.       – Какие нынче врачи невоспитанные пошли, на приемах хамят, в публичных местах дебоширят, – Петя притворно округлил глаза, прикрыл рот рукой и тут же прыснул, не удержавшись. – Как Илье Евгеничу повезло с вами, Максим Николаевич!       Максим тоже рассмеялся. Илья все еще показательно корчил из себя обиженку, но глазами все же улыбался.       – Да ладно тебе, Илюш. Не дуйся, я ж по-доброму, – Максим тепло улыбнулся Илье и повернулся к Пете, протягивая ему раскрытую ладонь. – Просто Максим. Или Макс. Без Николаевичей. Я тут барменом обычно работаю. Иногда вот в музыкальных вечерах участвую, – кивнул на лежащий на сцене гитарный чехол.       – Петя, – Хазин охотно пожал руку. В широкой теплой ладони Макса его собственная казалась уж через чур маленькой. – В сорок второй историю преподаю.       – О, я в сорок второй учился. Правда, недолго, только первые два класса. Родители потом в Питер переехали. Вот только года два назад вернулся, – Максим выпустил Петину ладонь и глянул на наручные часы. – Ну вы располагайтесь, скоро начинать будем.       Петя сделал заказ на баре пока Илья занимал столик с лучшим обзором на сцену из оставшихся. Весь передний ряд прямо у сцены оказался занят, но нашлось место во втором.       – Это ради него ты меня сюда притащил? – Петя мог и не спрашивать, потому что ответ уже знал.       – Типа того, – коротко кивнул Илья, тут же прячась в огромном пивном бокале, окуная усы в густую пену. Уши его едва заметно покраснели. – Макс, вообще, крутой. Он раньше пожарным был, леса тушил. Вроде, даже «Героя России» дали, но… – он прервался и, тяжело вздохнув, продолжил. – Там в Карелии пару лет назад пидзец какой-то творился, даже по телеку показывали, – Илья снова остановился и глянул в сторону Макса, который уже подладил микрофонные стойки под себя и настраивал гитару. На ее корпусе был выведен незамысловатый узор в виде языков пламени. Еще Пете показалось, с одного бока гитара была как будто подпалена. – Он сам тогда чудом выжил, но погиб его коллега. Молодой совсем, только из академии вышел, всего пару раз в поле поработать успел. – Третьяков еще раз прервался, отпивая из бокала еще. – В общем, вот. После этого Макс и вернулся.       Петя определенно не был готов к такой информации. Телек он не смотрел давно, но, кажется, читал что-то об этом в каком-то интернет-издании или в телеге. Шокировано взглянул сначала на Илью, в очередной раз отхлебнувшего из бокала, и перевел глаза на Максима. Тот уже закончил с настройкой, задорно тренькнул по струнам несколько раз и поприветствовал присутствующих, озаряя помещение теплой улыбкой, заменяя тусклый свет настенных светильников. В голове не укладывалось, как человек, переживший подобный кошмар, оставался способен излучать такое спокойствие, озорство и теплоту, а может кому-то и заменять солнце. Не просто так Пете в его взгляде помимо искрящей радости увиделось грустное и тоскливое.       Макс начал играть, бодро проходясь пальцами по струнам, и запел, кажется, Зверей. Просто такая сильная любовь. Его голос, неожиданно мелодичный и бархатный, окутал зал, его взгляд мягко заскользит по собравшимся слушателям и остановился где-то в их направлении, в направлении Ильи. Илья смотрел в ответ неотрывно и, казалось, совсем не дышал. Макс перевел взгляд на гриф, начиная новый куплет. Илья наконец выдохнул, торопливо выпил пол бокала залпом, и повернулся на Петю.       – Не, ты видел, че творит? – Петя утвердительно кивнул, и Третьяков возмущенно и решительно зашептал Пете почти прямо в ухо. – Позову его куда-нибудь. И если он опять меня пошлет, я либо его убью, либо сам сдохну! Сколько можно!       – То есть, он тебя уже посылал? – решил уточнить Петя.       – Ну не посылал прям, – поправил Илья. – Отказывал, мягко так, что злится не получается. А потом смотрит вот так!       – Ну че я могу сказать, Илюш, – вздохнул Петя и похлопал его по плечу. – Терпения тебе. Сколько раз уже?       – Раза четыре точно, – Илья так обреченно склонился над столом, опираясь на локти, что Пете захотелось его пожалеть, по волосам погладить.       – Хрена ты упрямый! Большого терпения тебе, Илюш, – Хазин подхватил свой бокал, Илья последовал его примеру. Они неаккуратно чокнулись и допили до дна.       Макс играл и пел самые разные песни, но по большей части они были прямиком из их детства и юности. Петя и Илья, поддавшись веянию ностальгии, вспоминали парочку школьных историй разной степени хулиганства и безбашенности. Потом, так же как перешли с пива на виски, начали трепаться о настоящем. Илюша увлеченно рассказывал про ежедневный цирк, творившийся не только в его отделении, но и во всей больнице, Петя жаловался на некоторых своих спиногрызов и мечтательно грустно вспоминал о временах преподавания в универе. Илюша все так же периодически оглядывался на Максима, щурился и отрывисто вздыхал.       Звук гитары утих, Максим поблагодарил за внимание, пожелал приятного вечера всем собравшимся и попрощался. К нему сразу подлетели несколько молоденьких девчушек. Кажется, просили его инсту. Илья нетерпеливо постукивал пальцами по столу, настраивался. Странное дело, но пьяный серьезный Илюша выглядел в разы серьезнее, чем трезвый серьезный Илюша.       Петя отошел к бару оплатить счет. В Самаре с ним творится что-то странное – не пойми откуда возникают альтруистические порывы: Игоря согласился подтянуть, не раздумывая брался за внеклассные мероприятия, вот сейчас решил заплатить и уверил Илью, что ничего возвращать не нужно. Чудеса.       Расплатившись Петя увидел, что Илья уже подошел к Максу и что-то ему воодушевленно говорил, улыбаясь своей самой очаровательной обезоруживающей улыбкой. Как ей противостоять, Петя не представлял. В школе у него никогда не получалось. Петя подошел чуть ближе, чтоб Илья его заметил. Подслушивать он не собирался, но собирался. Своеобразная плата за щедрость, так сказать.       Максим не выглядел удивленным. Он только с грустной улыбкой склонил голову. Видимо, это повторялось из раза в раз, потому что Илья напрягся, а его улыбка слегка ослабла.       – Не надо, Илюш, – тяжело выдохнул Макс.       – Почему? – Илья ответил без промедлений, будто ожидал подобного ответа, но отступать не собирался. Действовал он сейчас не по обычному сценарию.       Макс посмотрел на него по-доброму жалостливо и тоскливо как на маленького котенка, случайно опрокинувшего миску с молоком уже не в первый раз.       – Илюш, я ж говорил уже, – устало выдохнул, виновато отводя взгляд. – Я не по пар...       – Макс, – твердо перебил его Илья. Максим все так же виновато глянул на него. – Ты серьезно? Ладно, похуй на меня, ты себе не пизди хотя бы! Либо кончай ломать комедию, либо прекращай на меня так смотреть! Меня этот цирк с конями уже подзаебал.       Макс снова отвел взгляд, устремляя его в пол. Илья обреченно выдохнул, похоже, смирившись.       – Понял, – Третьяков отрезал нарочито холодно. Он резко развернулся, схватил свою куртку, чуть не опрокинув вешалку, врезался в бухущего мужика и не обращая внимания на полетевшие в его адрес угрозы вылетел на улицу.       Максим провел ладонью по лицу и выдохнул тихое «блять».       Петя запоздало понял, что ему тоже, вообще-то, надо идти. Проходя мимо Макса, он коротко попрощался и хлопнул по плечу. Тот попрощался в ответ, но даже не шелохнулся. Забрав свое пальто, Хазин вышел вслед за Ильей.       Илья стоял, облокотившись на кирпичную кладку плечом, напряженно выдыхал дым в перемешку с паром и затягивался снова, кутаясь в свою слишком легкую для вечера поздней осени джинсовку. Петя открыл приложение по вызову такси.       – Какой там у тебя адрес?       – Петь.       – Мм?       – Можно к тебе?       Петя уже хотел съязвить, что догоняться у него нечем, но Илья глядел на него слишком устало.       – Можно.       Об отсутствии дома спиртного (коньяк, который Пете накануне притащил Игорь, был не в счет) все же пришлось сказать, потому что Третьяков спросил сам. Проблема решилась заездом в чуть ли ни единственный круглосуточный небольшой магазинчик, в котором крепкая алкашка продавалась тоже круглосуточно. Петя сосредоточенно пытался попасть ключом в замок, когда почувствовал несильный толчок чуть выше лопаток – Илья уперся лбом ему в воротник, тяжело вздохнул. Дежавю. Или воспоминания. Он делал так, когда они были еще школьниками – когда родители в очередной раз ссорились, отец на неделю испарялся, а мать срывалась на Илью из-за мелочей вроде невымытой тарелки или четверки по русскому, приходил к Пете, утыкался ему в спину, плечо, шею, куда угодно и просто стоял так. А Петя позволял так стоять столько, сколько ему было нужно.       – Пиздец несправедливо.       – Несправедливо, – Петя наконец справился с замком. – Жизнь, Илюш, вообще штука несправедливая.       – И че делать?       – Да ниче. Жить.       Хазин снял пальто, скинул обувь, бессовестно наступая на пятки, и прошел на кухню, слыша, как возится в прихожей Третьяков. Все имеющиеся в квартире чашки сейчас грязными покоились в раковине, да и хер с ними – они собирались коньяк пить, а не чаи гонять. Петя потянулся к застекленной дверце верхнего шкафчика, за которой должны были стоять рюмки. В загривок снова уткнулись лбом, челка щекотала шею, руки обняли поперек живота. Петя отставил две рюмки на стол и замер.       – Петь, – Илья почти шептал, невесома касаясь губами петиной кожи. – Давай это, – там же оставил легкий поцелуй, – по старой памяти?       – Илюш, ты ебанулся? – вопреки своим словам Петя расслабленно запрокинул голову, Илья слегка сдвинулся, укладывая подбородок ему на плечо, сильнее притираясь к спине.       – Ну Петь, – его ладони заскользили по поджавшемуся животу к груди, в голосе едва улавливались капризные нотки. – Дава-ай.       Ну и что с ним делать? Может еще год назад, в Москве, Петя бы оттолкнул его, обматерил и выставил за дверь. Какое по старой памяти? Это было хуеву тучу лет назад, они были мелкие и глупые, и вообще, Петя ничего не помнит (помнит). Но Петя не в Москве и не год назад, а сегодня. Сегодня Петя Хазин плывет по течению и дохуя альтруист.       – Уверен? – сильнее подался назад, повернул голову, носом проводя по волосам. – Мне-то похуй, а у тебя там… Че у тебя там, кстати, к Максу?       – Завали, – предупреждающе сжав ребра, Илья выпустил Петю из рук, разворачивая его к себе лицом. – Уверен.       Петя не сопротивлялся, поддаваясь чужим манипуляциям, оперся поясницей о тумбочку, хватаясь обеими руками за край столешницы. Илья снова прижался, устраивая ладони уже на боках, с нажимом проводя вверх-вниз. Прикосновения такие знакомые, будто и не было этих десяти или сколько там прошло лет.       – Ну че?       – Хуй с тобой, – Петя мягко обнял ладонями его лицо и поцеловал.       Купленный коньяк так и остался стоять на тумбочке у входной двери.       ***       На улице было прохладно, редкие лужи покрыты тонкой ледяной коркой, а на листьях просматривался легкий налет инея. Игорь сильнее поджал плечи, носом глубже зарываясь в шарф, и прибавил шаг. Жалко, шапку забыл, хотя теть Лена напомнила про нее раза три. Ну ладно, все равно он почти пришел. Завернуть в следующий двор, позвонить в домофон третьего подъезда, подняться на второй этаж, и он на месте. И увидит Петра Юрьевича. Игорь ускорился. Зачем он вообще согласился перенести занятие на субботу? Тем более на двенадцать часов. Хоть Петр Юрьевич и сам предложил. Следовало отказаться. Учитель и так всю неделю носился по школе как угорелый то с какими-то документами, то с внеклассными мероприятиями, то вообще с пятиклассниками по музеям. Игорь видел его вчера только мимоходом, когда тот пересчитывал по головам вереницу малышни. Выглядел он, мягко говоря, уставшим, говоря жестко – заебаным в край. А тут еще Игорь со своими допами. Точно следовало отказаться и дать Петру Юрьевичу в его законный выходной отоспаться и отдохнуть. Пробник на следующей неделе все равно внутришкольный и ни на что не влияет – сам как-нибудь справился бы. Дурак.       Но все равно эгоистично хотелось увидеть его. Не мельком и не среди толпы таких же как сам Игорь. А так, чтобы наедине, чтоб можно было долго на него смотреть, чтобы он смотрел только на Игоря, от чего у Грома бы в груди импульсами колыхалось тепло.       Дверь подъезда оказалась настежь распахнутой, в домофон звонить не пришлось. Игорь взлетел на площадку второго этажа и отрывисто постучал в нужную дверь, давя внутри липкое чувство вины. Спустя минуты две, сопровождаемые тишиной, постучал еще, поправляя сползающий с плеча рюкзак. На этот раз внутри послышалось копошение и чье-то чертыхание, в замке с щелчком повернулся ключ и дверь распахнулась.       По Петру Юрьевичу было ясно, что Игоря он не ждал. Открыл дверь в одних трусах и накинутом на плечи старом клетчатом халате, волосы на голове взъерошены и примяты с одной стороны от долгого лежания в одном положении. Халат съехал с одного плеча. Игорь нервно вздохнул.       – Здрасьте, Петр Юрич.       – Бля, Игорь, – Петр Юрьевич отмер, накинул халат на открытое плечо, за что Игорь мысленно его поблагодарил. Переступая босыми ногами с мыска на мысок, ежась от залетающего в квартиру холодящего воздуха, Петр Юрьевич открыл дверь шире, отходя от прохода, пропуская Грома внутрь. – Прости! Забыл совсем, неделя пиздец была.       – Да ничего страшного, – Игорь шустро зашел внутрь, чтоб не морозить преподавателя, и аккуратно прикрыл дверь. – Может я тогда в другой раз приду? А вы отдохнете?       – Да не, норм все. Подождешь минут десять? Я быстро. Проходи пока на кухню.       Игорь правда старался все это время смотреть Петру Юрьевичу в глаза или куда-то за него, но получалось откровенно плохо. Взгляд то и дело скакал к поджавшемуся напряженному животу, худым мельтешащим щиколоткам, острым ключицам и груди. На шее прямо под челюстью виднелось темное пятнышко, подозрительно напоминающее засос. Под ребрами Игоря тревожно закопошилось. Да ну, Игорю просто показалось, тень от тусклой теплой лампочки так упала, так что не удивительно. Игорь поспешно отвел взгляд, чтоб Петр Юрьевич не спалил его рассматривание, но тот уже торопливо скрылся за дверью единственной комнаты.       Игорь разулся, повесил куртку, зашел на кухню, присаживаясь на ближайший к выходу табурет, краем глаза увидел, как Петр Юриевич короткой перебежкой так же торопливо проскочил в ванную. Зашумела вода. Игорь потянулся к притащенному с собой на кухню рюкзаку достать пару тетрадей, новый ЕГЭшный сборник и пенал. Занимались они все равно на кухне – тут сидеть удобнее с разных сторон стола. Еще они делали перерывы на чай и покурить. Точнее на покурить прерывался Петр Юрьевич, выходя на балкон и прикрывая застекленную дверь с обратной стороны какой-то хитрой схемой завязывания канцелярской резинки, приваливался плечом к раме и курил в открытое окно, а Игорь в это время усиленно вспоминал имена и даты, отмечая нужные ответы в тесте.       За спиной скрипнула дверь и послышались шуршания. Игорь, так ничего и не достав из рюкзака, обернулся, ожидая увидеть вышедшего из ванной Петра Юрьевича, но вода продолжала приглушенно шуметь и перед Игорем был совсем не Петр Юрьевич. На кухню, наглухо закутанный в одеяло по самый подбородок, взъерошенный и заспанный, с прикрытыми в полудреме глазами, проковылял Третьяков Илья Евгеньевич – врач из областной поликлиники. Игорь, хоть и совсем недавно переоформился из детского отделения во взрослое, несколько раз попадал к нему то с переломом, то с вывихом. Классный мужик, шутил прикольно, мастерски заговаривал и отвлекал. Усы у него забавные. Еще он был соседом дядь Феди и теть Лены по подъезду, и Гром часто с ним сталкивался у домофона. Илья Евгеньевич, кажется, Игоря даже не заметил, слепо направился прямо к стоявшему на плите чайнику и принялся пить, шумно глотая, прямо из его носика. Только отставив чайник на место и с трудом разлепив глаза, Илья Евгеньевич сонно уставился на Игоря.       – О! Здорова, Игорек.       – З-здрасьте, Илья Евгенич, – из-за резко пересохшего горла Игорь хрипло выдавил из себя приветствие.       – Жажда знаний даже на выходных не отпускает? – Илья Евгеньевич чутка оживился – набрал в чайник новой воды из-под крана, поставил его на огонь и уже оглядывал холодильник на наличие чего поесть.       – Типа того, – Игорь ответил слегка запоздало. Не отпускала его явно не жажда знаний, но Гром обошелся без уточнений. И прямо сейчас его волновало абсолютно другое. Почему Третьяков вообще тут? Почему шатается в одном одеяле и по-хозяйски шарит по холодильнику? Он ночевал здесь? В голове вспыхнул болезненный импульс. Вопрос Игорь произносил с особой осторожностью. – А вы тут чего?       – Устраивал вчера Петру Юричу экскурсию по местным питейным и увеселительным заведениям, праздновали, так сказать, окончание трудовой недели, – Третьяков уже привалился к кухонной тумбе спиной, вилкой выуживал из небольшой кастрюли макарошки и вместе с кусками котлеты отправлял их в рот. Ему пришлось выпутаться из теплых краев одеяла, чтоб удобней было есть. Шея, ключицы и узкая полоска груди оказались неприкрыты, и Игорь заметил. – Вообще мы одноклассники.       Списать на плохое освещение и тени сейчас было невозможно – на доктора из окна падал дневной яркий свет. В ушах зашумело. Засосы. На шее. И под ключицей. Голос Третьякова слышался слабо, будто из бочки, или будто сам Игорь находился под толщей воды. На легкие давило. Дышать стало тяжело. Перед глазами запрыгали черные точки. Пульс оглушительно стучал в висках.       – Эй-ей-ей, Игорь! Ты чего? – Илья Евгеньевич грубо тряхнул его за плечо, обеспокоенно заглядывая в лицо. Кажется, звал он Игоря не первый раз. Схватил его пальцами под челюсть и повернул к свету, внимательнее заглядывая в глаза. – Побледнел жесть. Все нормально? Болит чего? Щас найдем в этом бардаке аптечку.       Игоря как ледяной водой облили. Дыхание и сердцебиение замедлились. В висках больше не било. В ушах не шумело. Полный штиль. Из головы вымыло все мысли. Кроме одной, невыносимо, раздражающе ярко светившейся на фоне белого искусственного спокойствия.       Они спали.       Игорь отшатнулся от держащей за челюсть руки, вскочил на ноги, подхватывая рюкзак.       – Не, не, все нормально, – голос предательски дрогнул. Игорь старался выдавить из себя уверенные и твердые интонации, но получалось отвратительно. – Я, наверное, пойду. Вспомнил. Мне срочно надо кое-куда, по делам.       Они спали.       По лицу Третьякова было видно, что пиздел Игорь неубедительно. Да и плевать. Главное, быстрее отсюда свалить. Выйти на воздух. А что дальше Игорь пока не знал. Вылетел в прихожую, неаккуратно втиснулся в кроссовки, схватил с вешалки куртку. Теперь лишняя джинсовка на вешалке и лишние кеды у порога обрели смысл, пазл сложился. Не одеваясь Игорь выскочил в подъезд…       – Гром, ты куда? – это был уже Петр Юрьевич.       … и захлопнул дверь.       Пробник Игорь благополучно завалил.       ***       – Нихуя не понимаю, – Петя устало прислонил ко лбу прохладную рюмку, наполненную тем самым коньяком, к которому они с Ильей в прошлый раз так и не притронулись и который всю неделю простоял на тумбочке в прихожей. Казалось, от места соприкосновения стекла с кожей должен пойти пар, так голова пухла. Они вдвоем снова сидели на петиной кухне. К ним должен был еще присоединиться Серега – илюшин сосед по квартире, – но у него резко образовалась то ли деловая встреча, то ли свиданка. Во второй вариант верилось больше, потому что ну какие деловые встречи могут быть у анестезиолога из областной больницы? Не лидокаином же он на стороне приторговывает? Хотя кто Серегу знает.       Нихуя не понимать Петя начал еще неделю назад, как только Игорь неожиданно сбежал из его квартиры, ни хера не объяснив. По словам Ильи, тот за считанные секунды побледнел так, что даже трупы в морге и те выглядели повеселее, и Третьяков уже мысленно мчался в аптеку – за полисорбом и чем-нибудь для Игоря, если тот сознается, что с ним. После того как дверь захлопнулась прямо у Пети перед носом, Хазин набрал Грому, что вызнать все у него. Тот ответил спустя гудков десять, когда Петя уже собрался сбросить и набрать заново, сбивчиво пробормотал что-то про срочный звонок, и что искали и немедленно требовали его к себе и теть Лена, и Юля, и все сразу. Илья сказал, что никакого звонка не было – Гром откровенно пиздел.       Поймал Игоря он уже в понедельник в школьном коридоре. Хоть Гром от него старательно скрывался, его все же удалось выцепить из гомонящей толпы у столовки.       – Игорь, это че было в субботу? – Петя притянул Грома за локоть к себе.       – Простите, правда бежать срочно нужно было, – ноль раскаяния на лице, пиздит ведь и не краснеет, хмурится сильней обычного и смотрит куда-то над головой Пети: пользуется тем, что возвышается над Хазиным чуть ли не на голову, сученок. Ладно, пусть хранит свои секреты, хер с ним. Если бы было что-то серьезное, рассказал бы ведь, да? Пете хотелось верить, что Игорь доверяет ему не только как учителю, но и как…Как кому, блять?       Прозвенел звонок. Игорь попытался уйти, но Петя его остановил, снова хватая за локоть.       – Ладно, давай тогда в среду, после седьмого ко мне в кабинет. В четверг же пробник.       Игорь глухо бросил скупое «как скажете», вырвался из петиной хватки и шустро скрылся в потоке спешащих на уроки учеников. А Петя продолжил нихуя не понимать.        К среде Петя начал уже серьезно беспокоиться. Ситуация не изменилась. Игорь все также избегал и шугался Хазина в коридорах. В кабинет пришел вовремя, но толку от этого большого не было. Сидел, развалившись на стуле, постукивал ручкой по тетради, нарочито скучающе поглядывал в окно. Петя не выдержал.       – Так, Гром! Если тебе не нужно, можешь домой валить или куда там тебе еще надо. У меня и без тебя дел дохуя!       – Так вы сами позвали, – раздраженно выплюнул Игорь, поднялся из-за парты, хватая рюкзак и тетрадь, и рванул к двери.       – Бля, Игорь, прости! Стой! – Игорь слушать не стал, оглушительно хлопнул дверью прямо у Пети перед носом. Снова.       Великолепный план, Петр Юрьевич, просто ахуенный, надежный как швейцарские часы! Сорваться на подростка, у которго очевидно что-то случилось. Это ж додуматься надо! Пять вам, Петр Юрьевич, по педагогике и психологии. Следовало тогда догнать Игоря, извиниться нормально, сказать, что он может рассказать Пете все, что, какой бы неразрешимой ни была его проблема, Петя обязательно поможет ее решить, он ведь Игорю… друг? Но Петя не догнал.       – Со мной, кстати, тоже здороваться перестал. Столкнулся с ним в подъезде позавчера. «Привет, Игорек» и все дела. Глянул на меня, как на умалишенного и свалил! – обиженно возмутился Илья, до этого внимательно слушавший петин пересказ игоревых закидонов. Петя опрокинул в себя рюмку и звонко стукнул донышком о стол. Ситуация одновременно и беспокоила, и раздражала. Илья наполнил рюмки снова.       – Слу-у-ушай, – он внезапно встрепенулся, оперся локтями на стол, подаваясь к Пете ближе. – Может Игорек наш влюбился?       – В кого? – Петя не понимал, откуда растут ноги у илюшиных выводов, но оправдание для упадка подросткового духа более чем.       – В тебя, – как само собой разумеющееся сказал Илья.       – Чего, блять? – Петя смотрел на Илью как на больного. Таких больничных шуток Хазин не понимал. – Дядь, сам понял, че сказал? Или мозг уже полностью проспиртовался?       – Да я серьезно! Вот смотри, – Третьяков закинул в рот жменьку чипсин и захрустел. – Все время он таскает тебе то конфетки, то булочки, про коньяк вообще молчу. Еще б цветы притащил, и был бы целый набор. – А Игорь и притащил. Правда, совсем малюсенький кактус, который Петя исправно поливал и о котором Илье не говорил. – Светится весь, чуть ли не ластится к тебе как приблудный котенок, – Илья по очереди загибал пальцы. – В общем, в полном восторге пацан от тебя. А тут раз, и без объяснений сбегает из твоей хаты, огрызается, игнорирует, шугается. Еще и пиздит безбожно. И все это началось аккурат после того, как меня у тебя увидел, – Третьяков задумчиво потер шею. – Может, засосы увидел?       – А ты вообще на кой хер на кухню выперся?       – А че, мне надо было от сушняка сдохнуть? Откуда мне было знать, что малец в тебя втрескался?       – Ниоткуда, – илюшины выводы вполне твердо стояли на ногах, росших определенно из правильного места. Вырисовывалась вполне себе стройная и целостная картинка. Любые неоднозначные игоревы действия, которым Петя не мог (или не хотел) найди объяснения, обретали смысл. Петя шумно выдохнул, обреченно провел ладонями по лицу, зарылся пальцами в волосы. Снова эти ебучие грабли. – Пиздец.       ***       Из колонок невыносимо громко орала Дискотека Авария про мчавшийся новый год уже не первый, и явно не последний, раз. Видимо, Витек из 10 «а», непонятно каким обраом допущенный до музыки, кроме нее и Аббы с ее заунывным Хэппи Нью Э, которую ставил на медляки, ничего новогоднего больше не смог скачать. Но Петя был не против. Он вообще сейчас был не против всего. Несколько приличных глотков бабушкиной настойки, нагло спизженой из кладового шкафа на балконе, которые они с Ильей поспешно хлебнули в туалете, воровато оглядываясь, неожиданно резко и сильно ударили в голову. Тело стало легким, требовало куда-то нестись и что-то делать, и Петя всем его хотелкам тут же подчинялся. Его понесло в толпу неловко дергающихся, жмущихся друг к дружке, накрашенных маминой косметикой девятиклассниц, скучковавщуюся возле украшенной высокой сосны, стоящей в самом центре спортзала. Светомузыка била по глазам яркими разноцветными вспышками. Ноги еще не заплетались, но корпус опасно повело. Петя вклинился между двумя девчонками, врываясь в их импровизированный кружок. Они тут же засмущались и тихонько захихикали. А Петя смущаться было нечего. Он тут же подскочил к блондинке в синем коротком платьице на лямках. Кажется, ее звали Нина. В прошлом году на четырнадцатое февраля она, вся трясять и краснея до самых ушей, дрожащими ручками вручила ему аккуратно вырезанное сердечко-открытку и сразу сбежала. Сейчас бежать она никуда не собиралась, потому что Петя схватился за концы повязанной у нее на талии мишуры, потянул за них, привлекая Нину к себе. Смотря ей в глаза, зацепил узел пальцами, развязывая, и закинул опавшую блестящую колючую ленту себе на шею. Нина милая, даже красивая. Петя может замутил бы с ней, будь она чуточку посмелей, и если б не…       Налетевший на Петю Третьяков чуть не сбил их обоих с ног. Он притянул Хазина к себе за шею и, утыкаясь носом в висок, горячо зашептал. Ухо обожгло его дыханием.       – На пять минут бросить нельзя – уже возле девок отираешься! Пойдем покурим!       Кто Петя такой, чтобы отказываться.       Они вывалились на крыльцо школы, небрежно запахивая пуховики, пару раз завернув за разные углы, оказались у заднего входа в столовку. Тут сейчас точно никого не должно быть, спортзал находился на ровно противоположной стороне. Петя привалился к стене спиной, выуживая из внутреннего кармана куртки полулитровую фляжку и делая из нее несколько жадных глотков. Горло неприятно обожгло, а рот обволокло густой тягучей сладостью. Илья прикуривал сигареты: первую передал Пете, вторую оставил себе. Получив сижку, Петя сунул флягу в протянутую руку. От первой глубокой затяжки закружилась голова, в носу засаднило. Илья расслабленно оперся на стену так, чтоб их плечи соприкасались. Курили молча, периодически передавая флягу.       Петя сделал последнюю затяжку, швырнул бычок в сугроб, сделал большой глоток, для храбрости, и запихнул флягу обратно в карман. Надо сказать Третьякову, тянуть дальше уже нельзя.       – Илюх, – Петя повернулся к нему.       – М-м? – Илья прикрыл глаза. Когда зайдут в тепло, его точно развезет.       – Мне надо тебе кое-че сказать, – помедлив, продолжил Петя. Как-то хреново работал глоток для храбрости.       – Рожай уже, заебал, – раздраженно протянул Илья, открывая глаза, и, закидывая ладонь на петину шею, повернулся к нему, мягко притягивая к себе.       – Я уезжаю завтра, – Петя отвел глаза, не хотел смотреть на Илью и видеть его реакцию.       – Ну окей, позвони как вернешься, – в его словах слышалась улыбка, большой палец успокаивающе погладил за ухом. – Я тоже до рождества в деревню к бабушке рвану.       Илья не понял. А как он поймет, если Петя толком ничего не сказал? Работу в Москве отцу предложили еще в конце ноября. У Хазина было куча времени, но он дотянул до того момента, когда тянуть было уже нельзя. Сказать было страшно. Но еще страшней было осознавать, что они вряд ли когда-нибудь еще увидятся. Не то, чтоб они любили друг друга и все такое, но не хотелось терять все это. Не хотелось терять дружбу. Не хотелось терять Илью. Но придется.       – Насовсем уезжаю, – голос задрожал, в горле пересохло, глаза сами невольно поднялись к илюшиному лицу, улыбку его потускнела. – В Москву. Отцу работу предложили.       – А че прям завтра и не сказал? – язвительно хмыкнул Илья. Петя ожидал чего угодно: что Третьяков ему въебет, обматерит, наорет, да хотя бы просто толкнет, но Илья ничего из этого не сделал. Он лишь сильнее нажал на петину шею, притягивая его ближе к себе, заставляя из соприкоснуться лбами, и выдохнул Пете в губы. – Ну ты еблан.       Петя тут же запустил руки ему под куртку, хватая за талию и крепко прижимая к себе. Илья обнял его за плечи, утыкаясь в шею. Гребаная мишура напоминала о себе – кололась и неприятно щекотала, но плевать на нее. Сейчас его волновало только размеренное дыхание Ильи и собственное оглушающее сердцебиение. Стоять вот так, прижавшись к друг другу, было невероятно легко и спокойно. Пошел снег.       – Ладно, все, отлипни. Этот дождик сраный уже у меня во рту, – Илья расцепил руки первым, отстранился и принялся карикатурно отплевываться. – Где ты его вообще выдрал?       – У Нинки из девятого стрельнул.       – Это та, которая чуть не померла, пока валентинку тебе в том году вручала?       – Та.       – Она там сейчас хоть живая? – хохотнул Илья, смахивая снежинки с петиных волос.       – Илюх, – Петя не знал, что хотел сказать, но казалось, что что-то сказать обязательно нужно.       – Хазин, завали, – Илья улыбался, только взгляд его был серьезным. – Норм все. Это от тебя не зависит, так что забей и пошли тусить! – он отрывисто чмокнул Петю в губы и игриво вскинул бровь. – Или я зря выпрашивал у Василича ключ от географии, пока ты с Нинкой обжимался?       – Ну ты жук, – Петя рассмеялся и поцеловал Илью, привлекая к себе, уже по-настоящему. И в этом поцелуе чувствовалось – спокойствие Третьякова было напускным. Он отчаянно жался ближе, хватался дрожащими пальцами за рукава и воротник петиной куртки. И снова отстранился первым.       – Все. Антракт. Пошли внутрь, я замерз пиздец.       Весь оставшийся вечер они шарахались от учителей, подозрительно поглядывающих в их сторону, отплясывали под Верку Сердючку (Витек оказался не таким безнадежным – нашел третью новогоднюю песню) до боли в боку, ныкались по темным углам, зажимаясь и допивая настойку. И воспользовались выпрошенным у сторожа ключом. У них было мало времени, и тратить его на бессмысленные упреки и сожаления не хотелось. Может Илья все же поступит в Москву, или Петя завалит все возможные экзамены и вернется к бабушке, поступать в Самарский государственный. Они обязательно еще встретятся. По крайней мере, хотелось в это верить.       Следующим вечером Петя уже трясся в поезде «Самара – Москва».       ***              Почему для их попойки на последней новогодней школьной дискотеке Игнат выбрал именно Вильям Лоусонс, Игорь интересоваться не собирался. Игнат сказал, что угощает, а дареному коню в зубы не смотрят. Только из зеленой бутылки совсем не по элитному несло спиртом так, что это вполне мог быть подкрашенный чаем самогон, и хорошо, если от игнатова деда. Так вероятность ослепнуть от пали сводилась к нулю. Но это скорее был минус, потому что ослепнуть Игорь был совсем не против. Так бы ему не пришлось каждый день видеть Хазина в школьных коридорах и заставлять себя отводить взгляд. Прошло уже больше месяца, как Игорь сбежал. Сначала Гром злился. Злился на Петра Юрьевича, на Илью Евгеньевича, на Игната и Юлю, со всеми огрызался пока дядь Федя его не осадил, когда он слишком резко ответил теть Лене на какой-то самый обычный вопрос. Игоря как ледяной водой окатило. Стало стыдно. Не было ведь никакой объективной причины для злости ни на кого. Прокопенко уж точно были ни при чем, Юля с Игнатом как друзья просто попали под раздачу, у них Игорь сразу попросил прощения. Было совестно перед Ильей Евгеньевичем, он столько раз Игорю суставы вправлял, швы накладывал, и даже в тот день так беспокойно на него смотрел, готовый помочь всем, чем сможет, а Гром с ним здороваться перестал, дверь подъездную специально закрыл, видя, как Третьяков спешит за ним с полными пакетами из Пятерочки. Но больше всего стыдно Игорю было перед Петром Юрьевичем. Тот на чистом энтузиазме, безвозмездно, помогал Игорю с подготовкой к экзаменам, и, честно признаться, всю осень моральная стабильность Игоря держалась только на Петре Юрьевиче, его шутках, жестах, смехе, на нем всем. Он всю неделю упорно старался выпытать у Игоря, что же все-таки случилось, а Игорь или бессовестно игнорировал, или плевался ядом через слова.       Теперь Игорь злился на себя. Никто не был виноват кроме него самого. Извиняться перед Третьяковым оказалось не так страшно. Тот лишь усмехнулся, дергая своими усами, и дружески похлопал по плечу. Перед Петром Юрьевичем тоже следовало извиниться, но было до ужаса стыдно. Он столько для Игоря делал, тратил на него свое время, которое мог потратить на отдых от завалов учительских обязанностей, а Игорь тут со своей… ревностью? симпатией? влюбленностью? Страшно дать определение. И стыдно. Стыдно. Стыдно. До колючих импульсов в груди, дрожащих рук и холодного пота. СТЫДНО.       До сих пор.       Игорь выхватил из рук Игната зеленую бутылку, торопливо сделал несколько больших глотков, запрокидывая голову, стараясь утопить вновь вспыхнувшее склизкое противное разбегающееся ощущение стыда в середине грудины. Горло противно опалило спиртом. Все-таки самогон. Игорь закашлялся. Юля понимающе пихнула ему открытую бутылку Колы, но Гром ее не принял, снова прикладываясь к зеленому горлышку.       – Игорек, ты шо, – Игнат неаккуратно вырвал бутылку из рук так, что у Игоря потекло по подбородку и накапало на ворот футболки, и придирчиво прищурился, прикидывая количество отпитого и оставшегося. – Притормози-ка!       Игорь лишь отмахнулся, утирая подбородок рукавом, и все-таки отхлебнул Колы. Планов напиться в дрова у него на сегодня не было, но от чего-то очень захотелось. Удалось урвать еще парочку глотков после Юли.       Его повело сразу, как они вывалились из лаборантской, к которой у Юли так кстати был доступ. Еще бы на улицу сгонять покурить, но по коридору уже слышались вибрирующие басы, и Игнат, который пол месяца выпрашивал себе возможность ставить музыку, возмущенно матеря того, кто посмел занять его должность, потащил их в сторону спортзала.       В спортзале повело еще сильнее. Было душно, гирлянда на огромной стоящей в углу елке противно мигала, разноцветные лучи стробоскопа прорисовывались на редких хилых облачках дыма, напущенного из непонятно откуда взявшейся в школе дым-машины. На осеннем бале ее точно не было. Забавно. И кто так решил заморочиться? Игнат отвоевал свое законное место диджея, а Юля утащила Игоря курить.       Как Игорь оказался в гуще танцующей толпы было непонятно и знать не хотелось. Люди вокруг прыгали, скакали, дрыгали различными конечностями в разные стороны, во всю глотку орали вечное «Новый год к нам мчится». И Игорь вместе с ними. Толкался, задевал руками, хватал за плечи. В голове блаженно пустовало, ни единой мысли. Просто, легко, хорошо. В голове пусто, а в зале наоборот – тесно, невыносимо душно. По лбу и меж лопаток стекал пот. Сердце бешено заходилось. Голова кружилась. Становилось нечем дышать. Дышать нечем. Ноги тяжелеют. Надо выйти отсюда. На улицу. И, может, еще выпить. Самогон был прохладным. У Игната в рюкзаке. Только бы не закончился. Проверить бы. Только протиснуться сквозь всех, в сторону стола с ноутом. Нет! К столу с ноутом нельзя. Там Петр Юрьевич. А может уже ушел? Лучше бы был там. Петр Юрич. Петя. Хотелось его увидеть, прямо сейчас. И видеть его всегда! Наверное, Игорь все-таки влюблен. Иначе бы он не лыбился сейчас как умалишенный только об одной мысли о Петре Юрьевиче. О нем так хорошо было думать.       Игоря вырвали из пульсирующей духоты, крепко ухватив на плечо, выбивая из затуманенного сознания единственное связное и понятное. В коридоре значительно прохладней, от ударившего в мозг кислорода голова начинается кружиться сильнее, перед глазами плывет, взгляд отказывается фокусироваться на человеке, так бессовестно выдернувшем его из концентрированного веселья. Сил хватает только отрешенно пялиться перед собой. Игоря настойчиво тянут на улицу, подпихивая в спину. Может, Юля? Не, для Юли хватка слишком жесткая. Музыка стремительно отдалялась. Значит, и не Игнат.       Снаружи холодно, стена, к которой Игоря прислонили, неприятно морозит мокрую спину, взгляд проясняется и фокусируется.       Блять. Это Петр Юрьевич. Все еще держит за плечо, заглядывает в лицо снизу вверх, смотрит раздраженно, устало и, может немного (Игорю хотелось на это надеяться), беспокойно. Красивый. Накинутое на плечи пальто распахнуто. Замерзнет же.       – Гром, ты че вытворяешь? – шипит Перт Юрьевич. Наверное, Игорь никак не реагирует, лишь жадно глотает студеный воздух, выдыхая густой пар, потому что Хазин ощутимо хлопает его по щеке и трясет. – Игорь, блять! Ты что пил? Ладно я тебя заметил. А если б Роза Борисовна?       Ладонь с щеки никуда не исчезает. Теплая. Хочется прильнуть к ней, притереться еще ближе как котенок, радостно и отзывчиво. Но удается только стыдливо отвести глаза. Снова. Даже алкоголь не смог затопить оглушающий визг совести.       – Не только я ж пил, другие вон тоже, – слова вылетают прежде чем Игорь успевает подумать, слишком язвительно. Игорь не хотел так. Не сейчас, когда руки Петра Юрьевича держат его так крепко и заботливо. И вообще никогда. Оно само так выходит.       – Да какое мне дело до других?! – Оказывается, шепотом можно очень громко кричать. Петр Юрьевич не отстранился, только ладонь от лица отнял, чтобы уже обеими руками вцепиться в предплечья и снова хорошенько тряхнуть. – Игорь, на меня смотри! Игорь ошарашенно поднял взгляд. До других дела нет, значит есть до него. Петр Юрьевич переживает. Переживает только за него. Хоть Игорь всего лишь один из многих учеников, и без разницы что с Громом проводит значительно времени. А вдруг не всего лишь? В груди волнительно зажглась надежда непонятно на что, вязким теплом разливаясь по венам. Буквы с трудом складывались в подобие связной речи, но лучше бы не складывались вообще, потому что слова выходили абсолютно не те.       – А до меня вам дело какое? – Прозвучало тихо и шатко, но твердое продолжение не заставило себя ждать, решительно выплескиваясь желчью. – Вы мне ваще кто?       Блять, совсем не то. Он ведь не это хотел сказать. В висках болезненно пульсировало. По спине пробежала мелкая дрожь. Петр Юрьевич растеряно разжал пальцы и отступил. Его лица Игорь не увидел, глаза затуманил совсем не алкоголь.       – Блять, – выдохнул Игорь, стекая по стене, оседая на корточки, жалобно обнимая себя и утыкаясь лбом в коленки. Зачем он сказал? Не думал же так не самом деле. Петр Юрьевич был ему учителем, наставником, может даже другом. Или еще кем-то? Игорь поспешно затараторил. – Проститепростите…       Больше было похоже на жалкий скулеж. Игорь поймет, если Петр Юрьевич просто развернется и уйдет, обматерит и пнет напоследок. Так Грому и надо. Вот это он и заслужил. Сжался весь в ожидании удара, не прекращая еле слышно шептать невнятные извинения.       Никаких ударов не было. Игорь крупно вздрогнул, когда ему на плечи опустилось плотное бежевое пальто, а Петр Юрьевич присел перед ним на корточки, ласково провел по волосам, заставляя поднять красные глаза, и мягко устало улыбнулся.       – Короче давай так, – его теплая небольшая ладонь спустилась на шею и перетекла на плечо, пальцы ободряюще сжались, заставляю смотреть прямо в глаза. – Я щас забираю твои вещи, отвожу тебя домой. Ты отсыпаешься и завтра мне все рассказываешь, идет?       Под таким его взглядом Игорь согласился бы на все, и поэтому только неуверенно кивнул, не до конца вникая в сказанное.       – Хорошо, жди здесь, – ощущение тепла исчезло с плеча, и Петр Юрьевич скрылся в дверях.       Игорь запоздало подумал, как Петр Юрьевич найдет его шмотки. Кумар в голове начинал рассеиваться. Он неловко поднялся на ноги, снова приваливаясь к стене, и плотнее укутался в пальто. Петр Юрьевич был ниже его, но шире в плечах, так что пальто было большевато. От воротника пахло приятным парфюмом. Игорь зажмурился и вдохнул глубже, утыкаясь носом в ворот. Игорь не разбирается в ароматах и различных его нотках, но горьковатый запах сигаретного дыма улавливается отчетливо. Такой знакомый, почти родной. Запах, которым была пропитана маленькая кухня в квартире Петра Юрьевича, и он сам. Он него еще пахло сладким персиковым шампунем, самым обычным дезодорантом и лосьоном после бритья. Тогда, когда они сидели на кухне, хотелось прижаться к волосам, к шее, вдохнуть полной грудью, но оставалось, наклоняясь поближе, довольствоваться лишь легким едва ощутимым отголоском.       Тяжелая школьная дверь распахнулась. Как-то быстро Петр Юрьевич вернулся, пихнул Игорю его куртку и рюкзак, снова оставляя руку на игоревом плече, но не сжимая, а слегка поглаживая. Свободной рукой он держал телефон, быстро тыкая пальцем в экран.       – Садовая пятьдесят восемь?       Сначала Игорь не понял и лишь вопросительно глянул в ответ, а потом как понял.       – Мне домой нельзя так, – спина опасно заскользила по стене в сторону, и Игорь наверняка бы навернулся, если б не Петр Юрьевич, вцепившийся ему в руку. Игорь снова бездумно опустился на корточки, пошатываясь.       – И где ты ночевать собирался? – усмехнулся Петр Юрьевич, придерживая его на всякий случай.       – Я пить не собирался, – буркнул Игорь и виновато глянул из-под нахмуренных бровей.  Петр Юрьевич стоял, слегка склонившись над ним, в одной темной водолазке, только шарф был небрежно перекинут через плечи, изо рта вырывался густой пар. Какой же Игорь конченый, боже!       – Петр Юрич, вы ж замерзнете! – Резкий подъем явно был ошибкой. Голова пошла кругом, Игоря снова мотнуло в сторону, но и на этот раз равновесие он удержал не без помощи. Собственные куртка и рюкзак глухо вывалились из рук. Гром поспешно стянул с себя чужое пальто и накинул Хазину на плечи. – Заболеете еще!       Тот поспешно сунул руки в рукава и запахнулся, возмущенно бурча, что это не он тут безудержно отплясывал меньше получаса назад, вообще-то, именно Игорь тут стоит с промокших насквозь футболке и рубашке на морозе и вполне может подхватить какое-нибудь воспаление легких.       – Домой, значит, нельзя, – Петр Юрьевич задумчиво потер подбородок, наблюдая как Игорь неловко запихивается в свою куртку и пытается попасть молнией в собачку. Похоже, лишних вопросов задавать он не собирался. Только нервно зачесал пальцами челку назад. – Бля, ладно.       Он еще потыкал в телефоне и, снова ухватив Игоря за локоть, потянул его к главным школьным воротам. Игоря снова мотнуло в сторону, одна нога запнулась за другую и Гром точно бы растянулся на припорошенном снегом тротуаре, но Петр Юрьевич вовремя подхватил его за талию, прижимая к своему боку и закинув игореву безвольно болтающуюся лапищу себе на плечи. Игорев рюкзак тоже каким-то невероятным образом оказался у Хазина на плечах.       Такси наконец остановилось возле подъезда, в котором жил Хазин. Голова гудела и шла кругом на каждой кочке, повороте и лежачем полицейском, во рту собиралась вязкая слюна. Смотреть сквозь запотевшее стекло на проносящиеся мимо огни было в такой же степени погано, как и прикрыть глаза, откинувшись назад. Отчаянно хотелось пить. Или блевануть из машины прямо на ходу, но Игорь, прикладывая невероятные усилия, смог сдержать позывы желудка. Петр Юрьевич уже выскочил на улицу, пропуская в салон небольшую порцию прохладного воздуха, несильно хлопнув дверью, и обошел машину. Игорь чуть не вывалился прямо к колесам, когда из-под плеча испарилась дверь, но его снова удерживают он падения, зацепив за ворот.       На второй этаж Игорь честно старался забираться самостоятельно, хватаясь за хлипкие перила, переставляя будто налившиеся свинцом ноги, спотыкаясь о ступеньки. Петр Юрьевич терпеливо придерживал его. По крайней мере Игорю хотелось так думать, но, судя по всему, Хазин прикладывал больше усилий, чем Игорь расчитывать. Спасибо, что нужная квартира располагалась на втором, а не, боже упаси, на каком-нибудь пятом.        Привалив Игоря к стене, Петр Юрьевич принялся возиться с замком. Тусклая лампочка на лестничной площадке неожиданно сильно резала по глазам и Игорь лениво их прикрыл. Главное - не задремать прямо так. Голову все еще ведет, зато от недолгого нахождения на морозе тошнит уже меньше. Без понятия, сколько проходит времени, прежде чем Петр Юрьевич открыл, наконец дверь. По ощущением, от пары мгновений до часа. Игоря дернули за локоть, проталкивая в прихожую, хотя он был бы не против остаться там, на лестничной клетке, слишком удобно опираясь на стену.        Путаясь в какой-то обуви, расставленной на коврике, с трудом удерживая равновесие, Игорь ввалился внутрь квартиры. Хлопнула входная дверь, звоном отдаваясь в черепной коробке, неожиданно включившийся свет ослеплял, снова становилось душно. Срочно потребовалась опора. Кое-как нащупав стену, Игорь прильнул к ней, сполз вниз, вытягивая ноги вперед. Шнурки на ботинках не поддавались, лишь узлы затянулись крепче. Ну и хрен с ними. Игорь упорно надавил носком левой ноги на пятку правой. Шло туго, но Игорь упертый – принялся давить сильнее. Неожиданно ботинок соскочил со стопы, прокрутился в воздухе и влетел в Хазина.        – Упс, – Игорь хохотнул, прикрывая рот ладонью. – Извиняюсь!       – Гром, нажрался – так веди себя прилично, – Петр Юрьевич, улыбнувшись, присел перед Игорем на корточки, принялся стягивать оставшийся игорев ботинок и выпутывать руки из рукавов куртки. Он сам уже разулся и избавился от верхней одежды. Челка упала на глаза. Петр Юрьевич попытался сдуть ее, но выходило так себе. Захотелось помочь – запустить пальцы в светлый пряди и зачесать их назад, открывая лицо, усталое, сосредоточенное и до невозможности красивое. До Петра Юрьевича Игорь и не знал, что существуют настолько красивые люди. От одного взгляда на который перехватывает дыхание и голова кругом идет. Сейчас бы Игорь списал все на самогон, но происходило это с ним каждый раз, с самого первого взгляда на Хазина, тогда, на линейке первого сентября. Гром все еще был, мягко говоря, в шоке и бесконечно благодарен Игорьку из недалекого прошлого, что, неожиданно для себя,  решился просить Петра Юрьевича подготовить его к поступлению. Лучшее спонтанное решение за весь прошедший год. Жаль только, последующих тупых тоже хватало.       – Гром, не спать! Подъем! – Петр Юрьевич закинул руку Игоря себе на плечо и потянул наверх. Было загадкой, откуда у маленького худенького Хазина столько сил волочить на себе почти двухметрового подростка. Хотя рядом с Игорем практически все обманчиво казались низкоросликами. Да и совсем уж «худеньким» Петр Юрьевич не был. В памяти волнительно всплывал образ заспанного, всклокоченного, одетого в один халат, Хазина. – Давай, помоги мне! Ножками топ-топ!        Игорь мог только послушно и медлительно переставлять ступни. Разморило его здóрово. Веки неотвратимо слипались. Петр Юрьевич провел его в единственную комнату и сгрузил на разложенный диван.       – Все, давай спатки. Вода на тумбочке, тазик на полу, – Хазин аккуратно опрокинул Игоря на спину, накинул сверху плед и развернулся.       – А вы как?       – Кресло разложу.        Игорю бы постыдиться, но взывать к совести было откровенно лень. Плотный колючий плед так хорошо придавил к дивану. Кажется, начинаются вертолеты. Лучше бы ногу на пол спустить. Послышался скрип и тихое чертыхание.        – Петр Юрич?       – Мм?        Петр Юрьевич обернулся на Игоря, держа в руках только что запиханную в наволочку подушку. В свете уличного фонаря, служившего единственным источником освещения, лучи которого настойчиво светили в окно, он казался совсем юным, как студент, или даже школьник. Залегшие под глазами темные круги сливались с тенью и были практически не видны, складка меж бровей разгладилась.        Кажется, пауза затянулась. Или Игорь, завороженный чернотой вопросительно смотрящих в ответ глаз, все же задремал ненадолго. На краю сознания навязчиво ярко мерцала не дающая покоя мысль, которая неясно маячила уже давно, но только сейчас оформилась в слова. И ее срочно нужно было озвучить, чтоб не потерять. Не давая себе возможности передумать Игорь выпалил:       – Я люблю вас, Петр Юрич!