SCS

      Юнги выпускал воздух из легких со свистом, снимая с пальцев тонкие перчатки, что защищали и так красные ладони, обветренные и шелушащиеся, от ветра жгучего, кажется, пропитанного мелкими и острыми льдинками. Пар срывался с губ плотными клубами, словно замирал в прозрачном воздухе, влажном и тяжелом, а звонок, высокий и режущий слух, звучал слишком громко и остро, оповещая о конце последнего на сегодня урока. У Юнги в школе было важное, но одно единственное дело, из-за которого он и пересек половину города пешком, экономя деньги на автобус.       — Где я могу найти мистера Пака? — голос чуть хрипел с мороза и казался больным. Хотя, может, Юнги и болел, но не было времени думать о том, что кости под кожей болели от температуры, а глаза слезились, стоило опустить их в текст, телефон, на рекламный стенд — куда угодно. Молодой альфа в форме охранника посмотрел на него невпечатленно, лишь взглядом требуя документы, которые омега протянул дрожащей рукой, стараясь улыбаться приветливо и мягко. — Мой сын учится в его классе.       Его сын. Слишком печально, что только его и ничей больше, но Юнги успел смириться с потерей, которая ударила так больно и сильно под ребра, что дыхание восстанавливалось точно не секундами. Годами. Но, спустя время ступора полного и белого шума, шипящего в ушах, воздух снова начал наполнять легкие омеги, а окружающий мир стал набирать цвета, вкусы и запахи, превращаясь из серого нечто в жизнь. Все же его муж боролся, долго и упорно, чтоб пробыть с Юнги и Чонвоном как можно больше времени. Он урвал каждую секунду, каждый драгоценный миг, но проиграл.       Юнги тоже пришлось учиться проигрывать.       — Здравствуйте, — тихо постучал омега в кабинет, полный света и тепла. Взгляд наткнулся на милые растения на окнах, цветущие и благоухающие среди зимы, и лишь потом, исследовав каждый пригретый на подоконнике бутон, нашел альфу. — Я по поводу Чонвона.       — Я вас не вызывал, — нахмурил альфа брови, стягивая очки в тонкой оправе, чтоб на журнал их положить. Стекла отражали свет, играя на бумаге солнечными зайчиками, и картина казалась Юнги слишком милой и приятной; он мялся на пороге, сжимая в пальцах все те же перчатки, мокрые и холодные от снега. — Но видеть рад.       — Я сам решил прийти. Хотел поговорить об очень волнующей меня теме.       — Тогда не стойте, присаживайтесь. Чай?       — Нет, спасибо, — коротко улыбнулся Юнги, садясь на невысокий, для детей, стул у учительского стола. Хотя омега ростом сам не отличался, колени все же неудобно уперлись в дерево, а спина ссутулилась, лишая фигуру той нарочитой серьезности, которая нагонялась все утро.       Ветер стучал в окно, завывал в вентиляции, гремел металлом черепицы на крыше. Юнги молчал, переваривая ломаный, но заготовленный с самого утра в голове текст. Чайник где-то в лаборантской все же кипел, добавляя новых звуков в широкое пространство класса, в котором омега, среди пустоты и отсутствия голосов, чувствовал себя до страшного неуютно.       Юнги нравился Чимин: он часто звал детей на экскурсии, помогал с проблемами между ребятами и никогда не бросался словами вроде «тупые» и «худшие». А еще он позволял омеге пропускать оплату за школу или задерживать ее на несколько дней. Иногда недель. В общем, мужчина был понимающим и милым со всеми, но строгим, а потому дети предмет знали, а в классе сидели тихо.       А еще он был красивым, но Юнги давно не смотрел так на альф. Годами.       Самое страшное — альфа так же сильно нравился и Чонвону, а тот слишком быстро, как маленький голодный котенок к теплой руке с куском колбасы, привязывался к людям. Юнги сотни раз на дню слышал про прекрасного и замечательного мистера Пака, и это не было бы так трагически грустно, если бы омега не понимал, снова чувствуя жжение слез в носу, что так мальчишка пытается заменить для себя фигуру отца. Которого нет уже несколько лет.       — Знаете, я очень ценю, — Юнги прочистил горло, откладывая перчатки на стол, недалеко от целой стопки тетрадей и бумаг с какими-то работами, пестрящими цветными надписями и рисунками. Омега не вдавался в подробности, хоть и думать о чем-то отвлеченном было приятно, — что вы так добры к Чонвону. Но знаете, все эти оплаты экскурсий и школьных обедов сильно привязывают его к вам. Он же такой: хоть чуть доброты — он весь ваш.       — Он сам милый и очень добрый, — Чимин слабо улыбался, чуть склоняя голову вправо, и Юнги лучше видел его мягкий теплый взгляд. — Я хочу быть добр к нему, потому что он этого заслуживает.       — Верно. Заслуживает. Как любой другой ребёнок.       — Но он не любой для меня.       — А должен быть.       Чимин кивнул, удаляясь ненадолго, чтоб поставить перед Юнги большую чашку чая, от которого поднимался в воздух пахнущий вкусно пар. Омега неспешно глотал, прикасаясь губами к керамической кромке, пока альфа возвращался к бумагам, проверке домашнего задания. Молчание затягивалось, создавая неприятное соленое чувство в груди. Слова патокой растекались по горлу, снова проглатываясь, чтоб опуститься в живот тяжелым камнем.       — И вы заслуживаете маленькую помощь, — тихим шепотом добавил альфа, выбивая из Юнги кислород теплый, только легкие прогревший приятно. Он справлялся, кажется, до этой секунды.       Юнги привык справляться сам. За несколько лет полного одиночества, с Чонвоном на руках. С несколькими счетами за квартиру, которые нужно было оплачивать, как и школу, детский сад, еду. С разбитым сердцем и болью в груди, где раньше ровно билось сердце. С ничем в голове. Научился.       Натаскался.       — Не стоит, — кривил он губы, отказываясь решительно. Не нужна ему помощь; он не слабак.       Мягкая ладонь легла на тонкую замерзшую руку Юнги.       Взгляд тонул в полу, вяз там и никак не мог выбраться. Юнги пытался смотреть на альфу, но не мог оторвать глаза от трещин в кафеле, совсем редких и ярких. Мысли занимали воспоминания и воспоминания, а еще — воспоминания.       — Справляться самому, должно быть, просто ужасно, — говорил альфа так, будто все знал о Юнги. Хотя тот бы не удивился, зная, что Чонвон, спрятанный от жестокой реальности, мог доверить милому мужчине истории. Свои и папины. Длинные и короткие. Грустные и веселые.       Правда, веселых омега припомнить не мог.       — Да, — кивнул Юнги, опуская покрасневшие глаза на руку альфы, крепкую, но мягкую, что на его пальцах лежала тепло и надежно. — Ужасно сложно.       Ладони не размыкались минуты.