Всегда Ваш друг
А.П.Романов»
Дочитав до конца, Пушкин почти мертвенно побледнел, подняв окаменевший взор на стену. Фамилия отправителя всё ему разъяснила, хотя он и догадывался о том, что, скорее всего, письмо было отправлено кем-то из царской семьи. Теперь в его мыслях крутился миллион разных предположений о том, кто именно решил с ним таким образом связаться: от самого ужасного — вроде проверки на наивность от товарищей по цеху или даже лицейских друзей — до самого спокойного — просто кто-то из детей Александра Павловича побаловался и решил насмехнуться над поэтом. Он откинулся на спинку стула и, думая и раскачиваясь попутно, слегка успокоился, продолжая в своей задумчивости держать край письма пальцами. Он думал теперь о том, как ему поступить. С одной стороны, это письмо могло оказаться глупым розыгрышем от товарищей или маленьких детей императора, но с другой… вдруг оно действительно было написано кем-то из династии или, может быть, самим Александром Павловичем? В таком случае, ему лучше не стоит пренебрегать письмом. Сжав зубы до скрежета, мужчина поднялся со стула, подошёл к свече в золотом канделябре, стоящей в левом углу южной стены, и поднёс письмо к огню. Красно-оранжевые язычки пламени торопливо сжирали быстро пламенеющую бумагу, начав с правого краешка. Скоро Пушкин отпустил уже полностью чёрный документ, позволив ему истлеть и покрыться пеплом. В дверь аккуратно постучали, и Александр Сергеевич, раздражённо хмыкнув, крикнул, встав напротив напольного зеркала: — Иду! Не изволь ждать, Матрёнушка! *** Стук каблуков эхом отлетал от стен высокой залы, множественно повторяясь. Пахло свечами и духами, их запах перекрывал еле заметный канализационный смрад. Пушкин поморщился, осмотревшись на ходу, и подошёл к массивным деревянным дверям. — Здравствуйте, господин. Слева раздался, судя по всему, недавно сломавшийся юношеский голос, и мужчина оглянулся и поймал взгляд синеющих глаз, тотчас опущенных в пол. Молодой слуга низко поклонился и, подняв голову, заговорил: — Его Сиятельство ожидают вас в своём кабинете, прошу за мной. Александр кивнул, юноша повернулся и раскрыл двери, бывшие перед ними. Он отошёл в сторону, пропуская гостя, и мужчина, мельком на него посмотрев, прошёл в открывшуюся комнату, с любопытством всё вокруг себя оглядывая. Двери за ним с тяжелым грохотом захлопнулись, породив громкое и быстро отскочившее от тишины помещения эхо. Он, побледнев, обернулся и услышал где-то сзади молодой мужской голос. — Добро пожаловать в Зимний дворец, Александр Сергеевич! Вы сейчас в центре мира, не столько Российской империи. Пушкин ещё раз обернулся, и испуганные его глаза встретились с чьим-то прищуренным серым оком. Из тени выступил высокий молодой человек, его короткие каштановые кудри блестели на лунном свету, тонкая шея была закрыта накрахмаленным кружевным воротником, коричнево-золотистый жилет украшен какими-то узорами. — Вы не принадлежите императорской фамилии, — мужчина не сводил напряжённого взгляда с незнакомца, стараясь прочесть по его мрачному, в общем-то, лицу его мысли. Но, кажется, это сделать было невозможно: он был абсолютно непроницаем. — Именно, вы правы, — юноша неожиданно улыбнулся, что озарило его лицо каким-то приятным, тёплым светом и чуть оттенило слишком холодную непроницаемость лица и жёсткость (хотя будто нежность) тонких и острых черт. — Позвольте представиться, меня зовут Александр Петрович Романов, я высший сановник, один из самых близких друзей царской семьи, — он протянул тонкую бледную руку в чёрном рукаве сюртука. Поэт неприятно сморщил нос, не очень довольный знакомством с каким-то обыкновенным чиновничьим колпаком, хотя и близким с императором. Но руку пожал своей. — Александр Петрович… что же вы нашли во мне? Для чего вам понадобилось моё присутствие? — спросил мужчина, подозрительным взглядом скользя по молодому человеку. Он дал бы… ему на вид лет двадцать, а того и меньше. Чиновник казался чересчур юным для своего высокого поста: тонкие бледные руки, бледные щёки, гладкая кожа, ни рытвины, ни оспины, ни прыща. Пушистые каштановые кудри, большие и ясные серебристые глаза, звучный не хриплый голос… Незнакомец был, если не красив, то очарователен уж точно и наверняка пользовался определённым успехом у дам. Пушкин поморщился, как будто съел соплю, отвернув взгляд от него. Ему был неприятен этот само собой, впрочем, разумеющийся вывод, ведь он, хотя тоже был довольно популярен, но только за счёт своего стихотворческого таланта. — Я действительно хотел бы познакомиться с автором бессмертных шедевров, — просто ответил юноша, и поэт неожиданно почувствовал в его словах глубокую искренность, отчего ему очень захотелось ему поверить. — Садитесь, прошу вас, — Романов указал мужчине на стул у стола, садясь на другой, Пушкин, чертыхнувшись, поспешил сесть и, сложив руки на коленях, посмотрел на него. — Вы действительно думаете, что моё творчество не погибнет в вихре множества других? — Александр Сергеевич позволил себе усмехнуться, стараясь скрыть непонятно откуда взявшуюся дрожь в руках. — Да, я так думаю, — спокойно отвечал молодой человек с почти загадочной полуулыбкой и отпил чая. — Клава! В дверях появилась низенькая юная служанка и спешно поклонилась господам. — Слушаю, Александр Петрович, — девушка стояла, склонив голову всё время своего присутствия в комнате. — Принесите господину Пушкину чашку с чаем и что-нибудь сладкое, прошу вас. — Сейчас будет, — и, ещё раз поклонившись, вышла. Оставшись один на один с незнакомым молодым чиновником, Пушкин чувствовал себя не очень уютно. Он настороженным оком рассматривал тёзку, а тёзка с той же непонятной улыбкой разглядывал его. — Я вижу, Александр Сергеевич… — заговорил Романов, обведя всего его оценивающим взглядом. — Вижу, что вас всегда будут помнить. До скончания веков. — Почему вы так считаете, позвольте поинтересоваться? — Потому что вы поистине велики. И не поняты своим временем в полной мере. Пушкин долго обдумывал слова юноши и очнулся, только когда Александр уже поставил обратно свою чашку с горячим ароматным напитком. — Не уверен, что вы правы, — поэт сказал негромко, поджав губы, и глотнул немного чая. Романов усмехнулся, отхлебнул питья и мягко на него посмотрел. — Александр Сергеевич, верьте мне. Как мне многие говорят, я обладаю способностью быть правым в своих предсказаниях, — он взял его руку в свою и сжал её, почти сразу отпустив. — Вы станете великим для потомства. *** — Михаил! Московский раздражённо что-то пробурчал и продолжил сопеть в подушку, пуская по белой наволочке слюни. Одеяло накрыло его спину, не пряча ноги, так что ему ощутимо стало холодно, когда Саша открыл окно и пустил морозный воздух с улицы прямо ему на выглядывающие из-под одеяла стопы. — Са-а-аш! Ну что тебе нужно? — он быстро передвинулся на кровати, подполз к изголовью и, поудобнее устроившись и накрывшись с головой спасительным покрывалом, попытался продолжать спанье. — Вообще-то ты обещал сводить меня сегодня на Пушкинскую выставку в Третьяковке! — Александр громко отвечал, мельтеша по комнате в поисках подходящей случаю одежде. Михаил разлепил сонные глаза и с улыбкой посмотрел на парня. — Тебе всё к лицу, малыш, — заметил он, когда Саша остановился напротив зеркальной дверцы шкафа и рассматривал в ней, как на нём сидит простой, но добротный серый пиджак поверх белоснежной рубашки и того же серого цвета брюки со стрелками. Саша зарделся, но почти в ту же секунду подошёл к нему быстрым шагом и сдёрнул с него одеяло на пол. — Вставай! — он отошёл вновь к зеркалу и принялся поправлять кудри. — Ох! — болезненно простонал мужчина, покрывшись мурашками от холода. Он поднялся и сел на краю постели, недовольно взглянув на своего парня. — Я удивляюсь, почему ты вообще ещё можешь ходить после сегодняшней ночи. Александр на это лишь оглянулся и подмигнул, продолжая прихорашиваться. *** В галерее прескучно. Это личное мнение Михаила Московского. Мужчина скучающим взглядом осмотрел портрет Пушкина кисти… непонятно кого. По крайней мере, он этого художника не знает. Саша ходит где-то неподалёку, так что можно не беспокоиться. Он сел на диванчик в центре зала и положил ногу на ногу, а руки — на подлокотники. А Романов же действительно был в соседней зале, рассматривал иллюстрации к знаменитым сказкам Пушкина восторженными глазами и сетовал только на то, что полотна нельзя трогать. Он перешёл в помещение, где оставил любимого, и приблизился к портрету великого поэта. Сглотнул слюну, глядя в его лицо, так хорошо знакомое. После того первого вечера, проведённого за приятными сердцу и мозгу разговорами о литературе, о поэзии, об искусстве, прошло много подобных и не менее прекрасных вечеров и дней. Романов был очень рад тому, что был принят Пушкиным в свой близкий круг друзей, хотя и Александр Сергеевич до сих пор его слегка остерегался, что было для него довольно странно. Они были сердечными друзьями и часто общались. Когда Александр начал писать «Онегина» и показывал и зачитывал другу целые главы оттуда, в особенности, главы про дружбу главных героев, Саша невольно улыбался, задумываясь о том, что, возможно, его вдохновил на описание дружеских отношений Ленского и Онегина именно он, Романов. Он никогда не интересовался у поэта, правда ли это, ему и так слишком льстило думать о своём значении в жизни знаменитейшего человека в таком ключе. Романов очень привязался к своему приятелю, и тем сильнее по нему ударила неожиданная смерть Александра Сергеевича на Чёрной речке. Молодой человек был занят встречей с очередным просителем, когда его слуга сообщил ему ужасную весть. Юноша скорбел по погибшему другу и почему-то чувствовал себя Онегиным, хотя прекрасно знал, кто виновен в смерти Пушкина. Дантеса по его приказанию выслали обратно на родину вместе с его горе-папашей, придумали предлог, но ожидаемого облегчения это, очевидно, не принесло. Когда Романов посетил его старую московскую квартиру, решившись, наконец-то, отпустить друга туда, он нашёл на рабочем столе поэта какую-то бумагу, сложенную вчетверо. Он торопливо раскрыл её и почувствовал, как глаза влажнеют: письмо адресовалось Александру Петровичу Романову. «Милый друг, Александр Петрович Романов! Не извольте беспокоиться обо мне, всё обставлю в лучшем виде. Великий мошенник поплатится за своё срамное волокитство, я защищу честь свою и своей любимой супруги, обещаю и Вам, и ей, и всему свету. Знаю, узнай Вы об очередной дуэли, начали бы меня отговаривать и просить не ехать, но, дорогой мой Саша, неужели Вы думаете, что моя двадцатая с чем-то по счёту дуэль обернётся трагедией? И что я не имею права защищаться? О нет, дружок, так быть не может. И эту дуэль я закончу так, как будет нужно мне, говорю Вам, Александр Петрович! Ну что же. Прощайте, мой дорогой. Не знаю, почему я вдруг решил написать Вам письмо. Не знаю даже, отправлять ли Вам его или не стоит. Вы ведь чересчур чувствительны, обеспокоитесь почём зря. Нет, не отправлю. Пусть это будет моим мысленным обращением к Вам, дорогой друг. Да… Хочу заметить, что в ящике стола мои стихотворения некоторые. Почитайте на досуге, авось понравится. Вот теперь до свиданья, друг, до свиданья…Всегда Ваш друг,
Александр Сергеевич Пушкин».
Александр сжал письмо в руках и, больше не будучи в состоянии сдерживать слёзы, позволил им медленно падать на бумагу и тёмными пятнами растекаться по ней. Сейчас он увидел вновь лицо своего великого друга, как будто никогда ранее не видал его. Неожиданная улыбка осветила его тонкие розовые губы, и он ласково взглянул на Пушкина с портрета. — Прощайте, друг мой. И я был прав, потомство помнит о вас, видите, — и, подмигнув портрету, юноша ушёл к Мише.