Обручальное кольцо

      Сколько было выпито, сказать сложно. Но зато можно точно сказать, что в Макара вместится ещё столько же, если не больше.       За окном завывает метель, скользкими змеями скользит в оконные щели деревянного дома далеко-далеко от города. Сквозь кружащиеся в бешеном танце осколки льда и снега разглядеть можно лишь глубокую тьму. Команда Лены Куки, некоторые их коллеги и близкие друзья, веселятся, как в последний раз. Интернет ловит плохо, даже музыка временами пропадает, ведь никто не додумался записать треки на флешку. Алкоголь течёт рекой, еды хватит на всех, ребята подготовились капитально.       Макар с Эмиром сидят за большим деревянным столом, настолько близко друг к другу, насколько это было возможно в рамках приличия, учитывая, что сидят они на длинной скамье, на которой места просто завались. На другом конце стола сидит ещё кто-то, кто именно, Макару не интересно. Его мысли сосредоточенны совершенно на другом. Пахнет едой, древесиной и куревом. Вся компания в шаге от пика всеобщего опьянения, ещё пару часов, и большинство переместится за стол, чтобы поговорить по душам.       В доме три этажа, включая мансарду. Там холодно, ещё холоднее, чем на первых двух этажах, поэтому туда никто не поднимается. Входную дверь открывают каждые минут десять те, кто выходит на перекур, попутно впуская в дом трескучий мороз. Не были бы они так пьяны, точно бы замёрзли.       Рассудок Ильи мутнеет, он вливает в себя очередную стопку коньяка, запивая её вишнёвым соком. Рамки здравых решений расплываются, и он опускает свою ладонь на колено Эмира, чувствуя прохладную ткань. Кашоков слегка вздрагивает, но руку не одёргивает. Оба понимают, что этого точно никто не заметит. Ведь, в действительности, именно сейчас никому нет дела до того, как один холостой комик лапает другого, женатого, под столом.       Музыка играет громко, но не настолько громко, чтобы не было слышно их голосов. В любом случае, им похуй. Ведь сейчас вслух им говорить не о чем. Их диалог происходит на другом уровне. Эмир тяжёлым, мутным взглядом упирается в мандариновые кожурки перед собой, пока крупная ладонь Макара начинает аккуратно, словно боязливо, смещаться выше, к внутренней стороне бедра, слегка сжимая. Кашоков никогда не считал себя маленьким, но в руках Ильи он чувствует себя миниатюрным. Эмир тяжело вздыхает. Кашоков всегда считал себя верным мужем, но сейчас он не может просто отказаться от того, что происходит. Ведь то, что происходит между ними — безумно приятно, а главное, это же пока не измена, так ведь?       Эмир соединяет свои ладони на столе и начинает большим и указательным пальцами вертеть вокруг своей оси обручальное кольцо. Макар это видит. Более того, он точно знает, что Кашоков делает это специально для того, чтобы Илья увидел это. А ещё Макар точно знает, что он втрескался в Кашокова до безумия. Эмир — это кусок самого вкусного торта, в то время как Макар на диете. Эмир — катание на ледяной горке, в то время как Макар болеет и температурит. Эмир — алкоголь в магазине, который не продают несовершеннолетнему Макару.       Выступление, с которого и пошёл обратный отсчёт, произошло несколькими неделями ранее. Макаров всегда восхищался Эмиром, его по-настоящему влекло к нему, но он не позволял себе ничего, даже полупрозрачных намёков. Ведь Кашоков женат, у него двое детей. У него есть семья. Илья не дурак, у него есть понятия о морали, границах дозволенного и совести. Поэтому он тихо и спокойно скрывал свою симпатию, довольствуясь случайными касаниями, слегка затянувшимися взглядами, и, чего врать, одним лишь присутствием Кашокова в своём окружении. Дома, в своей пустой квартире, Илья рисовал Эмира по памяти, ведь это был один из способов выбросить из головы впечатавшийся в неё образ. Коротко стриженые волосы, леденяще-спокойный взгляд, пухлые манящие губы. Эмир был картиной, которую Илья всегда рисовал с тяжёлым чувством стыда, ощущением, что он нарушает закон. Он никогда и никому об этом, разумеется, не рассказывал. Макар собирался хранить в тайне свою симпатию до тех пор, пока она не пройдёт сама собой, ведь Эмира нельзя, у него жена и дети.       У Эмира семья. А ещё у Эмира стояк на Макара. Выступление, читка, если быть конкретнее, и одна сцена, которая предполагала очень близкий физический контакт. Настолько близкий, что к концу сцены Эмир лежал на полу со стоящим членом, а Макар нависал над ним, упираясь руками по обе стороны от его головы. И тогда Илья в очередной раз восхитился актёрским навыком Кашокова. Ведь он отыграл свою роль, не вызывая ни малейшего подозрения, пока стоящим колом членом упирался в колено своего близкого друга. Действительно блестяще. Тогда Эмира спасло затемнение и конец сцены. Макара же уже больше ничего не спасёт, ведь именно в тот момент ему сорвало крышу. В тот момент они прошли точку невозврата.       После того вечера всё было иначе. Они не обсуждали это. Каждый из них боялся говорить об этом вслух. То ли от стыда, то ли от того, что после разговора они сойдутся на том, что произошедшее было недоразумением, и от этого прекратятся все их начавшиеся игры в гляделки, неслучайные касания, которые для всех остальных казались случайными, двусмысленные фразы, которые при неудобном случае можно запаковать в шуточную обёртку. Макару с каждым днём становилось всё сложнее держаться. Он видел, он чувствовал кожей, что Кашокова тоже тянет к нему. Но Эмир не может ничего с этим поделать, у него семья, верность, честь. У него обручальное кольцо, которое стало петлёй на шее Ильи. Которую Макар усердно рвёт своими великанскими руками. В этом ему помогают выпитые пол-литра коньяка. В этом ему помогает тот факт, что он тоже нравится Эмиру.       И всё же, Макар останавливается в одном шаге от обрыва. Он продолжает смотреть на кольцо, на ладони Эмира. На его тяжёлое, каменное лицо. Время вокруг замирает, и Илья решается на последний правильный с моральной точки зрения поступок, пока не поздно. Пока он ещё владеет собой и в состоянии отступить. Он отрывает свою руку от бедра Эмира, наливает себе ещё, выпивает, закусывая тем, что первое попадается под руку. Эмир, наконец поднявший взгляд, внимательно следит за действиями Ильи. Макаров вздыхает, собирается уйти со стола, заняться чем-нибудь, что не подразумевает Кашокова рядом и нескончаемого испытания для силы воли пьяного Ильи. Не проронив ни слова, он успевает лишь встать, как Эмир крепко вцепляется в его широкую, по сравнению со своей, ладонь и с силой тянет вниз. Макар, теряя равновесие, резко падает обратно на скамью, его рука всё ещё в холодной руке Кашокова. Тот смотрит на него, и в карих глазах такая настойчивость, что Илья понимает: Кашоков уже решил за них обоих.       — Илья, — голос у Эмира слегка хриплый, но от этого не менее уверенный. Макар застывает в ожидании. Он растерян, но он уже точно знает, что готов ко всему, что бы ему не сказал Кашоков.       Тот тянет Макара за руку, обвивая её уже обеими своими ладонями, заставляя его наклониться к себе, и шепчет прямо в ухо, от чего у Макара пробегают мурашки:       — Оставайся, — коротко и ясно просит Эмир. Все слова остались там, на сцене, в студиях. Сейчас же они максимально лаконичны.       Он делает последний шаг вместо Макара, утягивая его за собой в омут. И у Ильи нет сил отказать ему. Он смотрит сначала на наполовину утонувшие в длинных рукавах толстовки ладони Кашокова, которыми он нежно, но упрямо сжимает предплечье Макара, поднимает взгляд выше, на Эмира, смотрит на его розоватые, обветренные губы, которые он периодически облизывает, на выглядывающую из-за оттянутого в сторону ворота косточку ключицы, и в макаровых глазах цвета июньского неба не просто пляшут демоны, в них страстно сосутся и лапают друг друга суккубы. Илья клянётся, он бы завалил Эмира прямо сейчас, наплевав на то, что здесь они не одни, если бы за стол прямо напротив них не сел бы Рустам Джибилов и не начал что-то очень активно рассказывать:       — Короче, мы только что выходили на улицу, там такое произошло, просто пиздец, — энергично начинает он, и Макар упорно старается делать вид, что ему очень интересно, в то время как в голове бегло выстраивается план, куда бы им с Эмиром свалить. Все его мысли заняты этим, слова друга растворяются в воздухе, они просто не доходят до Ильи.       Кашоков же в это время не медлит от слова совсем. Он смотрит на Рустама, иногда даже кивает, всем своим видом показывая, что он внимательно слушает рассказ. В то же время рукой он абсолютно без всякого стеснения скользит под стол, и начинает трогать Макара везде, до куда он может дотянуться, при этом не спалившись. Макаров начинает глубоко дышать, сердце его бьётся чаще с каждой секундой. Всё в нём перемешалось: алкоголь, похоть, страх быть пойманным, стыд. Кровь стремительно приливает к щекам, когда Эмир опасно близко подбирается к члену Ильи. Макар благодарит всех возможных богов за то, что стол непропорционально высокий, и, сидя с другой стороны, не видно ничего ниже груди.       — А там же ещё пиздец как холодно, метель дует, этот снимает куртку, — Рустам продолжает с ещё большей эмоциональностью, и, кажется, совсем не догадывается, что происходит под столом. А под столом Эмир закидывает свою ногу на ногу Макара, то ли чтобы тот держал свои ноги раздвинутыми, то ли чтобы тот не сбежал. Илья не знает зачем, он уже вообще ничего не знает и перестаёт понимать, что происходит, но он даже и не думает сопротивляться. Ведь если это делает Эмир, то Макар согласен на всё.       — Он пытается зажечь зажигалку, но из-за ветра не получается, мы начинаем искать автогенку, — Джибилов так активно жестикулирует, что Макаров понимает — тот заинтересован только своей историей, и его совсем не волнует то, что Макар превращается в кирпич, лишь бы не учудить ничего лишнего, пока Кашоков смещает руку на член Ильи. Никаких резких движений, лишь мягкие поглаживания сквозь плотную ткань, запах Эмира, бутылка коньяка, безумно интересная история Рустама и метель за окном. У Макара двоится в глазах. Он негодует от несправедливости — Эмир рядом, пошло и бесстыдно лапает его под столом, закинул на него ногу в блядских джинсах в обтяжку, уже почти дрочит ему, но его всё равно нельзя прижать к столу, выцеловать с головы до ног, трогать не только там, докуда достаёшь, а там, где хочется. Кашоков уже даже дал ему и себе негласное разрешение на это, поэтому Макар искренне не понимал, почему они медлят, почему всё ещё сидят здесь и слушают Рустама.       Илья смотрит вниз, и ему становится совсем не до шуток. Кольцо сверкает на безымянном пальце, в очередной раз напоминая о безнравственности происходящего. Ладонь Эмира кажется ему непропорционально маленькой на своём паху, от этого контраста он возбуждается ещё больше, и начинает действительно вслушиваться в рассказ Джибилова, лишь бы хоть как-то отвлечься. Рукой он подпирает голову и прикрывает свои губы. Боковым зрением он замечает, что на него смотрит Кашоков. Он поворачивает голову, и видит его — щёки раскраснелись, на губах лёгкая улыбка, а его развязный, завлекающий взгляд… за этот взгляд Макар готов выгнать всех гостей с этой ебаной дачи, лишь бы остаться с Кашоковым наедине. И тут он вспоминает о чердаке.       — Короче, так мы его и прогнали в итоге. Чё, выпьем? — Рустам, казалось, ничуть не обиделся тому, что его не слушали от слова совсем. Он разливает коньяк по трём рюмкам. Эмир, который прижимается всё ближе, выглядит донельзя довольным.       — За то, что вы его в итоге прогнали, — произносит тост Макар, абсолютно не понимая, за что он пьёт, запивает, закусывает, — мы наверх, — бросает он, не дожидаясь ответа ни от Рустама, ни от Эмира. Макар перестаёт воспринимать всё вокруг, кроме Кашокова и дороги наверх. Страх, совесть, здравый смысл, равновесие — всё это было у трезвого Макара, у пьяного же есть лишь одно желание — Эмир.       Он берёт Кашокова под локоть и ведёт за собой. Сначала на второй этаж по винтовой лестнице, потом к узкой крутой лестнице на чердак. Илью всегда бесило, что в этих дачных домах так тесно. Макар прилагает очень много усилий, чтобы не упасть с неё, ведь сделана она явно не для его габаритов. Добравшись до верха, он с силой толкает тяжёлый люк. Забравшись, он помогает Эмиру. Пока тусклый свет со второго этажа ещё проникает сюда, Макар бегло осматривается — пол застелен коврами, рядом с маленьким окном письменный стол. По углам раскиданы коробки. Возле одной из стен Илья замечает диван. Музыку отсюда слышно приглушённо, зато хорошо слышно завывания метели. А ещё здесь было очень холодно.       Илья встал и выпрямился, но тут же снова наклонился, ведь потолок оказался слишком низким для него. Макар, ударившийся головой, громко выругался:       — Блять!       — Ты слишком большой для этого дома, — с долей иронии проговаривает Эмир. Макаров в ответ лишь негромко бессвязно мычит. Кашоков закрывает люк на щеколду, встаёт. Воспользовавшись замешательством Макара, Кашоков отводит его к дивану, усаживая в самый центр, после чего с некоторой неловкостью устраивается прямо на коленях Ильи. Макаров осознаёт, что теперь Эмир ведёт ситуацию, и не может не признать, что ему это нравится.       Глаза ещё не привыкли к настолько тусклому освещению, поэтому они друг друга почти не видят, но зато очень хорошо чувствуют. Макар тянется к бёдрам Эмира, оглаживая его ноги в облегающих джинсах, до сих пор не веря в происходящее, до сих пор не веря, что на его коленях сидит Эмир Кашоков. Что запретный плод, о котором он грезил одинокими ночами, наконец в его руках. Илья подаётся вперёд, утыкаясь носом куда-то в шею, вдыхая и отмечает про себя, что сочетание естественного запаха Эмира с ароматом его любимого парфюма отчего-то напоминает Макарову запах свежих кедровых шишек по осени. Эмир ладонями ловит лицо Макара, подушечки пальцев льдинками оседают на горячей коже. Эмир мешкает несколько секунд, и мягко прижимается губами. Макара целуют аккуратно, на пробу, очень осторожно, Эмир словно всё ещё сомневается в том, хочет ли он этого.       Но Макар уже не сомневается. Стыдно ему будет завтра. Перед собой, перед Эмиром. Перед его женой и детьми. Всё это завтра. А сейчас он целует Кашокова в ответ, прижимая того за талию ближе и углубляя поцелуй. Губы Эмира — медовый коньяк, который хочется с каждой секундой всё больше и больше, развязнее и глубже, ещё более страстно и пошло. Губы Эмира — самые податливые и нежные губы, какие только целовал Макар. Кожа его мягкая и бархатная, но холодная, как пушистый снег в новогоднюю ночь. У Макара возникает желание его растопить. Да только вот сам Макар уже, словно сахарный, готов растаять от того, как отчаянно и требовательно Эмир обвивает его шею и притягивает ближе, при этом ёрзая на его члене. Макар целует так, словно Эмир — долгожданный глоток кислорода в горной долине, на высоте пяти тысячи метров над уровнем моря, и именно от этого жадного, ненасытного глотка зависит его жизнь. Он целует, осознавая, что этот поцелуй может оказаться их первым и последним. Но при всей ненасытности Макара нет в этом поцелуе небрежности, лишь тягучее желание запомнить каждый момент, а также лёгкий страх проебаться, не понравиться Эмиру. Трогает так, словно пытается на ощупь запомнить тело Эмира, которое, к слову, по мнению Ильи — гениальнейшее произведение искусства. Он ловит чистый кайф от каждого прикосновения, от каждого ответного пластичного движения Кашокова.       Макар тянет руки к заднице Эмира, с силой сжимая, и ему в голову приходит странная мысль — он может дать Кашокову то, что никогда не даст ему ни одна девушка, в том числе его жена. Он может заставить Эмира чувствовать себя маленьким, уязвимым мальчиком. Он может сделать так, что Эмир окажется беспомощной жертвой в сильных руках Макара. Илья идёт на поводу у желания подтвердить свои слова и обхватывает Эмира, с лёгкостью бросает его спиной на диван, устраиваясь между его ног, тем самым отрезая ему все пути отступления.       На несколько секунд музыка перестаёт играть, и становится очень тихо. Макар слышит отрывистое дыхание Кашокова, понимая, что тот почти не шевелится. Сквозь тьму он улавливает его взгляд, и видит в нём зарождающуюся панику. Эмир уже открывает рот, чтобы что-то сказать, но Макаров его опережает:       — Да не буду я тебя ебать, — словно оправдываясь, полушёпотом говорит он, — хотя очень хотел бы, — после короткой паузы добавляет Илья.       — Может, в следующий раз, — после короткого смешка отвечает Эмир, приподнимаясь и расстёгивая ширинку.       — А следующий раз будет? — не подумав, спрашивает Макар с глупой надеждой в голосе. Эмир, тем временем, тянется уже к штанам Макара, освобождая от ненужной ткани возбуждённый член.       — Не пизди, — приказным, но не лишённым какого-то задора тоном, говорит Кашоков и нагло, безо всякого стыда, суёт свои пальцы в рот Ильи, проскальзывая между припухших от поцелуев губ. Макар, не ожидавший такого, после нескольких мгновений беспрекословно поддаётся Эмиру, послушно облизывая пальцы, ощущая горько-сладкий вкус мандариновой цедры. Языком обводит фаланги, губами встречаясь с металлическим холодом обручального кольца, слегка прикусывает безымянный палец. Илья про себя замечает, что Кашоков согласен на происходящее только на своих условиях. Илья же понимает, что согласен на всё, что бы Эмир не захотел с ним сделать. Он обхватывает запястье Кашокова, выпуская изо рта пальцы и с нескрываемым удовольствием смачно облизывает тыльную сторону его ладони.       Свободной рукой Кашоков обхватывает Илью за широкие плечи и притягивает к себе. Макару приходится упереться об ручку дивана, чтобы не свалиться на Эмира. Их стояки соприкасаются, и Кашоков наконец отрывает свою ладонь от рта Макара, чтобы обхватить их члены влажной от слюны рукой. Скользкие движения вверх-вниз заставляют Илью сдавленно простонать. Он утыкается губами в шею Эмира, мажа по ней мокрыми поцелуями, плавно переходя к ключицам, прикусывая кожу на кости. Здесь она кажется особенно нежной и тонкой, трепетной, словно первые весенние листья.       Эмир ни секунды не сопротивляется, даже напротив, выгибает и подставляет шею, но при этом высказывает с явной угрозой куда-то в макушку Макара:       — Хоть один блядский засос, — говорит он, не переставая дрочить им обоим. Движения его становятся всё более неровными.       Илья ему не отвечает. От бархатного голоса Эмира он окончательно теряет крышу, и, накрывая его ладонь своей, ускоряет темп. Он имитирует толчки, создавая дополнительное трение между их членами, отчего Эмир произносит что-то невнятное и больше всего похожее на мат. Свободная рука Кашокова накрывает затылок Макара, царапая его короткими ногтями, иногда до боли сжимая кожу и ворот толстовки. Макар ловит какой-то безумный кайф от такой реакции Эмира на себя, и просто захлёбывается в ощущениях. Всё происходит быстро и смутно, отрывисто. Словно во сне.       Он целует Кашокова куда-то в подбородок, когда понимает, что вот-вот кончит. Эмир, словно зная это, спешно смещает руку со спины на шею, уверенно обхватывая её ладонью. Слегка отталкивает Макара от себя, чтобы смотреть ему прямо в глаза. Несильно, но ощутимо давит на кадык, перекрывая дыхание. Макар, быть честным, в полном ахуе.       У Ильи кружится голова, из влажных, раскрасневшихся губ исходят хриплые стоны. В глазах тёмные пятна, время останавливается. Метель перестаёт завывать, музыка не играет. Макар даже перестаёт чувствовать сквозняк, что периодически скользит по чердаку. Остаётся лишь ладонь Эмира, в запястье которой Илья вцепился своей рукой. Он держит её, сильно, Эмиру наверняка больно, но Илья не одёргивает руку, которая душит его. Сквозь пелену асфиксии Илье происходящее кажется по-странному диким, даже животным, словно они два хищных зверя, схлестнувшиеся в смертельной схватке за территорию. Кашоков на пару секунд ослабляет запястье, что волчьей пастью впилось в шею, чтобы дать Макару вздохнуть, после чего ещё несколько раз скользит рукой по члену Макара. У Ильи в голове, блять, калейдоскоп из бездонно карих глаз напротив, всё тело сводит от ощущения власти Эмира над собой. Короткие ногти клыками врезаются в кожу, и Илья улавливает опьянённый от вседозволенности взгляд Эмира. Макаров чувствует себя окончательно побеждённым, и то ли от этой мысли, то ли от нехватки кислорода у него на несколько мгновений немеют конечности. У Ильи на сто восемьдесят градусов переворачивается моральный компас в тот же момент, когда он кончает. В глазах не звёзды, но расписные снежинки и покрытые инеем паутинки веточек. Кашоков отстаёт от Ильи на несколько секунд. Эмир отпускает шею, которую до боли сдавливал, после чего Макар, словно тряпичная кукла, падает сначала на Эмира, потом, с громким звуком, на пол.       Всё тело Ильи, кажется, словно стало тяжелее в два раза. Он жадно глотает воздух и откашливается. Ложится на спину, как последняя свинья вытирает сперму с рук о ковёр. В голове — пустота, словно все мысли унесло сквозняком. Зацелованные губы кусает сухой воздух, больно стягивая. Тонкие царапины на затылке и шее начинают жечь, а горло скоро окрасится слегка заметными фиолетово-синими пятнами. Лёгкие наконец заполнились кислородом, вернув Илье размеренное дыхание. Улетучилось незримое волшебство, оставив после себя лишь тоску по невесть чему.       Спустя какое-то время он слышит звук зажигалки. Видит, как с дивана к нему тянется рука с зажжённой сигаретой. Он берёт её, затягиваясь. Табак жёсткой горечью оседает на раздражённом горле, но Макар продолжает курить. Он слышит, как Кашоков поджигает вторую сигарету, уже для себя.       — Это чё, блять, было? — наконец, спрашивает он, в его голосе не сколько наезд, сколько искреннее удивление. — Ты решил все свои фетиши на мне опробовать?       Эмир отвечает не сразу. Судя по всему, он сам ещё не совсем отошёл от произошедшего.       — Прости, — доносится тихий голос сверху.       Такого ответа Макар не ожидал. Он затягивается пару раз, после чего отвечает:       — Не извиняйся. Я в целом… мне понравилось, я думаю.       Кашоков не отвечает, только издаёт тихий смешок. Какое-то время они молча лежат, Илья на ковре, Эмир на диване. Им хочется обсудить многое. Но мысли всё никак не формируются в что-то конкретное, они ускользают, прыгают одна на другую. В конечном итоге Макар коротко спрашивает:       — Что теперь?       Эмир долго не думает, после чего даёт вполне ожидаемый ответ:       — Не знаю, — после недолгой паузы он продолжает, — я жене с мужиком изменил, — говорит он максимально лишённым какой-либо интонации голосом.       — Мы теперь типа любовники? — задаёт глупый вопрос Макар. От части, чтобы как-то разрядить обстановку, отчасти потому что ему действительно интересно.       — Блять, Илья, вот не включай сейчас дурачка, — грубо отвечает Кашоков, видимо, не оценив прикола, — и на полу не лежи, тебя продует нахуй.       Макаров тяжело вздыхает и садится на противоположный край дивана. Глаза его полностью адаптировались к освещению, и он хорошо видит Эмира. Тот избегает взгляда Ильи.       — Давай ещё по одной и пойдём вниз, — предлагает Макар. Кашоков достаёт из пачки ещё две сигареты.       Курят они в полной тишине. Макар то ли боится сказать что-то, то ли просто не хочет. Он уже сам не знает. Эмир же… Илья без понятия, что сейчас происходит в голове Эмира. Кашоков складывает бычки в пустую пачку.       — Головой не ударься, — предупреждает Эмир.       Макаров встаёт не в полный рост, направляясь к люку. Кашоков, следуя за ним, в какой-то момент зовёт его по имени. Илья оборачивается, Эмир пару секунд смотрит на него, после чего притягивает того за ворот толстовки и оставляет на его губах мимолётный поцелуй. Макаров хочет что-то сказать, но Эмир оказывается быстрее:       — Пошли уже.       Они спускаются вниз, пьют дальше, курят со всеми на улице. Делают вид, что между ними ничего не произошло. Засыпают на разных этажах, уезжают на разных машинах. Эмир к своей жене и детям, Макар в свою холостяцкую квартиру. Проходит несколько дней, Илья зовёт Эмира в гости. И он приходит, наврав жене, что его вызвали по работе.