***
Как только они оказываются в безопасном укрытии за стенами покоев, Эймонд хватает сестру, прижимая к двери. Он наваливается на нее, прижимается к губам судорожным поцелуем и стискивает бедра. Эймонд уверен, что, откинув утром простыню, обязательно увидит синяки на бледной коже. Эйра податливая и ласковая, как сытая кошка: она стонет между жадными поцелуями, льнет ближе и настойчиво потирается о бедра своими. Возбужденный член натягивает ткань бридж, болезненно упирается влажной головкой в шов и причиняет неудобства. Он был возбужден с того момента, как увидел ее в этом платье: струящаяся черная ткань с кожаными вставками, имитирующими чешую дракона, выгодно подчеркивает крутые изгибы бедер и тонкую талию. Но даже если бы ей пришло в голову напялить на себя холщовую тряпку, она бы выглядела великолепно. Именно поэтому его так разозлило, что паскудный бастард обратил внимание на его драгоценную сестру. Люк сделал это специально, чтобы разозлить его: с юных лет сыновья Рейниры не оставляли попыток задеть его из-за отсутствия дракона. Но ничего на свете не выводило Эймонда сильнее, чем повышенное внимание к Эйре. Все эти безмозглые надушенные, лощенные лорды, дряхлые овдовевшие старикашки из мало-мальски известных домов, неумелые рыцари и прочий сборд действительно рассчитывали на руку и сердце принцессы Таргариен. Эймонд никогда не простит матери желание выдать сестер за недостойных мужей. Он мог бы смириться с Эйгоном, потому что тот тоже Таргариен, который точно не испортит их наследие порочащей связью с чужаками. Но неужели мать не видит, что никто другой не подходит Эйре лучше, чем он? Он единственный, кто сможет составить сестре достойную партию. — Неужели этот поганый ублюдок действительно на что-то рассчитывал? — шипит Эймонд, когда холодные кончики пальцев пробираются под рубашку. Эйра послушно поднимает глаза. Она кажется кроткой и тихой девушкой, но плутоватая улыбка и искры на дне фиалковых глаз выдают ее с головой. Эйра отличается от Хелейны, матери и придворных дам; она непослушная, своевольная, но в высшей степени очаровательная и симпатичная, за что ей прощается практически все. Ей следовало родиться мужчиной и жить счастливой полноценной жизнью, насыщенной всевозможными удовольствиями, которые так ей нравятся. В распутстве она могла бы соперничать с Эйгоном, а дерзостью может потягаться с дядей Деймоном. Эйра прикусывает губу и выгибается, прижимаясь грудью к торсу Эймонда. Напряженные соски проглядывают через ткань платья, дразнят недоступностью, так и манят прикусить и приласкать языком. Но он игнорирует желание и вместо этого хватает Эйру за шею, заставляя посмотреть себе в глаза. — Ты знаешь, чья ты? — Эймонд сжимает пальцы, перекрывая дыхание. Его злит даже призрачная возможность того, что его драгоценную сестру, его возлюбленную, его маленькую сладкую девочку сможет заполучить какой-то бастард. Она принадлежит ему. Принадлежала с момента рождения и не достанется никому другому. Если кому-либо придет в голову разлучить их, Эймонд вскочит на Вхагар и заставит пожалеть о подобной недальновидности. — Отвечай! Кому ты принадлежишь? Они — близнецы; одна душа, разделенная на два тела. Они пришли в этот мир в месте и уйдут из него только вдвоем. А того, кто посмеет усомниться в силе их любви, ждет смерть. Эймонд точно позаботится о том, чтобы эта смерть была долгой и мучительной. — Я принадлежу тебе, — выдыхает Эйра. Ее вкрадчивый шепот пробирает до самых костей, оседает ноющей болью в напряженных яйцах. Он был на грани несколько часов назад, и сейчас его терпению пришел конец. Эймонд отрывает Эйру от стены, разворачивает и толкает в сторону кровати, не переставая покрывать губы, челюсть и шею беспорядочными поцелуями. Вкус кожи, подслащенной медовым мылом и розовым маслом, сводит с ума, превращает из рассудительного серьезного человека в дикое животное. Впрочем, Эйра вся такая — манящая, соблазнительная, она пробуждает в нем все темное и пугающее, поднимает из темных глубин эгоистичное желание обладать ею целиком и полностью. Эйра нетерпеливо стонет и вскидывает бедра, пока он старательно выцеловывает и вылизывает ложбинку между приподнятыми из-за корсета грудями. — Потерпи немного, — Эймонд хочет звучать жестко и властно, но вместо этого голос сочится мягкостью и нежностью. С ней он просто не может по-другому. У него совершенно нет выдержки расшнуровывать многочисленные ленты платья, поэтому Эймонд просто хватает ткань на груди и беспощадно рвет, откидывая лохмотья в сторону, а после наслаждается видом под собой. На бледной коже лихорадочными пятнами выступает румянец. Торчащие под полупрозрачной сорочкой соски требуют незамедлительного внимания, и Эймонд опускает ворот, обнажая высокую полную грудь с покрасневшими вершинками. Он целует каждый сосок, обводит языком, а после прикусывает, содрогаясь от крепкой хватки в волосах и томных стонов. Эйра не умеет быть тихой: ей наплевать на слуг, стражу за дверью и весь чертов замок. И если ей хочется поставить всех вокруг в известность о том, кому она принадлежит, Эймонд не собирается ей мешать. В конце концов, именно этого он и добивается каждую секунду своей жизни. — Сними уже, наконец, эти тряпки, — властно требует Эйра и дергает его за волосы. Эймонд скулит и покорно, хоть и нехотя, отрывается от нее. Он быстро снимает дублет и стягивает рубаху, сбрасывает сапоги, спускает по ногам бриджи и снова наваливается на нее сверху, потираясь обнаженным членом о тонкую ткань сорочки на животе. Эймонду нестерпимо хочется оказаться в ней, но он усмиряет желание, опускает ладонь вниз, ощупывая грудь, оглаживая живот и пробираясь в нижнее белье. Пальцы гладят чувствительную кожу на лобке, покрытую тонкими нежными волосками, а затем погружаются в горячее влажное естество. Эймонд упирается лбом сестре в ключицу и стонет от вязкого желания, густо покрывающего пальцы. Он слышит, как грохочет в груди ее сердце, как тело под ним мелко дрожит от удовольствия, и с трудом убеждает себя должным образом подготовить Эйру к проникновению. Они трахаются не в первый раз, но Эймонд просто не может по-другому. Если бы под ним лежала шлюха, он бы не заботился о ней и просто взял бы то, за что заплатил деньги. Но он никогда не был любителем шлюх и случайных совокуплений; мать научила его, что ложиться в постель должно только с любимой женой. Эйра пока не жена, но никого другого на месте суженной Эймонд не видит, поэтому всем придется смириться с его выбором. В конце концов, он следует древнейшей традиции Таргариенов, сохраняя чистоту рода. Парой пробных движений пальцы проникают в жаркое лоно. Тугие трепещущие стенки сжимаются в ответ на внезапное вторжение, посылая волну мурашек по позвоночнику. Эймонд чувствует собственную дрожь, легкое щекочущее чувство под пупком, являющееся свидетелем начала конца. Если он сию же минуту не окажется в ней, то рискует излиться прямо на сорочку и лишний раз доказать Эйре и самому себе, что он никудышный суженный. Поэтому Эймонд извлекает пальцы, в последний раз согнув их, приподнимается на локте и сползает по гладкому телу вниз, пристраиваясь меж дрожащих бедер. Эйра шипит, стоит прижаться головкой к трепещущему входу и скользнуть внутрь одним слитным движением. Теснота и влажный жар гостеприимно принимают его, принося долгожданное облегчение. «Так и должно быть, — думает Эймонд, нетерпеливо толкаясь. — Здесь мое место, это было предначертано судьбой». Ритм быстро сбивается: он хотел быть терпеливым, продлить момент, но трепещущее нутро Эйры и ее громкие стоны доводят его до исступления, посылая волну наслаждения прямиком в напряженные яйца. — Сделай меня своей, — сбивчивый дрожащий голос Эйры заставляет тугой узел удовольствия, схоронившийся под пупком, разорваться. — Наполни меня и покажи всем Семи Королевствам, кому я принадлежу на самом деле. Эти горячечные слова становятся последним, что Эймонд помнит перед тем, как с рычанием изливается в податливое тело. Он закрывает единственный глаз, впивается пальцами в мягкие бедра и толкается еще несколько раз, пропихивая семя дальше. Эйра следует прямо за ним, сжимая его крепче прежнего, иссушая до последней капли. Силы покидают его с последним рывком обмякающего члена, и Эймонд наваливается сверху, прижимая Эйру к постели. Он рассеяно целует влажную от пота кожу ключиц, пока пальцы сестры рассеянно гладят его по макушке и перебирают пряди. Через оглушительный грохот сердца в ушах Эймонд слышит шепот: древнюю молитву всех жен, просящих у богов, чтобы семя мужа прижилось и подарило им ребенка. Он представляет, какой крик подымет мать, если Эйра понесет до свадьбы, ведь она все еще тешит себя надеждами выдать дочь замуж за влиятельного лорда. Но Эймонду наплевать на мать и все Семь Королевств, которые вознамерятся встать у него на пути: он сделает Эйру своей женой раньше, чем рассветет. — Выходи за меня, — умоляет он. — Выходи за меня, как в Древней Валирии. Давай свяжем нашу кровь, как Эйгон Завоеватель сделал со своими сестрами, как дядя Деймон сделал со своей племянницей Рейнирой. Я выбираю тебя, и никто больше не посмеет прикоснуться к тебе без моего разрешения. Я уничтожу тех, кто причинит тебе боль. Я положу все Семь Королевств к твоим ногам, если ты того желаешь. Он звучит жалко, не в силах ничего поделать с собой. Он жестокий властный человек, который привык контролировать все вокруг; он эгоистичен, мерзок и жаден, когда дело касается его сестры. Этими словами Эймонд хочет показать всему миру серьезность своих заверений и желаний. Эйра обхватывает ладонями его лицо и открывает от своей груди, заставляя посмотреть на себя. Эймонд боится увидеть в ее глазах разочарование и злость, но вместо этого видит лишь любовь и нежность, которые делают его тело слабым. — Да. Конечно, да. Эймонд наклоняется и быстро целует ее. Он позволяет им еще пару минут понежиться в объятиях друг друга и успокоиться, а после встает, аккуратно выскальзывая из Эйры. Он поднимает с пола рубаху и бережным движением вытирает излишки спермы, вытекающие из трепещущей дырочки. Эйра вздрагивает и хихикает от прохладного воздуха и щекотки на чувствительной коже, и Эймонд чувствует внезапный прилив любви. — Пойдем, — Эймонд отбрасывает грязную рубашку и протягивает Эйре ладонь, помогая встать. — Нас ждут. — Кто? Эймонд недовольно окидывает взглядом бесформенную кучу тряпья, в которое превратилось платье Эйры, отходит в шкафу и распахивает дверцу, вытаскивая свежую одежду. Как только с переодеванием покончено, Эймонд набрасывает на Эйру свой плащ, надвигает ей на голову капюшон и выводит в темноту коридора, не опасаясь быть застуканными. Он предусмотрел это заранее, подкупив служанок и охрану, чтобы спокойно добраться до пустынного пляжа, чтобы перед ликами древних богов навсегда связать себя узами брака с любимой женщиной.***
Когда служанка сообщает о том, что близнецы покинули замок, Алисента немедленно посылает за отцом. Она нервно меряет шагами комнату, а после недолгих раздумий наливает себе полный кубок вина. Ей предстоит принять тяжелое решение, которое будет чревато не менее тяжелыми последствиями, и на трезвую голову у нее не хватает никаких душевных сил. Она не может просто оставить Эймонда и Эйру в покое, позволив им творить все, что вздумается, но если ее дети уже успели согрешить и через несколько лун об этом станет известно всем Королевствам, ей останется только поженить их. Отто входит в комнату сонный и уставший, но неизменно опрятный. Алисента приглашает отца сесть рядом с ней у камина. — Они ушли, — без обиняков начинает Алисента. Ей хочется действовать, а ожидание неизбежного убивает ее. — А еще служанки слышали греховные крики из покоев Эймонда. — Слуги болтают без умолку всякую чушь, — фыркает Отто. — Кто из них сможет подтвердить, что кричала принцесса? Может быть, молодой принц привел даму для утех. В конце концов, Эйгон делает это так часто, что ты уже смирилась. — Эймонд не спит со шлюхами, он — хороший сын и знает, что ложиться в постель следует только с любимой женщиной. — Ты воспитала хорошего сына, моя королева. И именно этим Эймонд занимается — ложится в постель с любимой женщиной в лучших традициях дома, в котором он родился. — Он спит со своей сестрой! — в отвращении шипит Алисента. — Ты выдала Хелейну замуж за Эйгона и заставила ее рожать ему детей. — Это другое, — возражает Алисента. Она запивает горечь разочарования большим глотком вина. — Эйгон видит в Хелейне только сестру, а Эймонд смотрит на Эйру как на объект всех своих желаний. Брат не должен так смотреть на сестру. — Ты же знаешь как опасно вставать между Эймондом и тем, чего он хочет, — напоминает ей Отто. — В прошлый раз он лишился глаза. Боюсь представить, что будет с нами, если у него отобрать Эйру. В таком случае нам помогут только боги. Алисента вынуждена признать, что ее сын давно вышел из-под контроля. Он неуправляемый, ведомый своей злостью и яростным желанием обладать тем, что запрещено. Из милого нежного мальчика он вырос в мужчину, не знающего границ дозволенного. Он перевернет мир вверх ногами, заставит течь реки вспять, развеет по ветру горы, если это потребуется для удовлетворения его неуемных аппетитов. А Эйра только накаляет ситуацию, подпитывая и подстрекая Эймонда шагнуть за опасную черту настоящего безумия. Прямо сейчас Алисента жалеет, что вовремя не заметила происходящего между ее детьми грехопадения. — Мы должны что-то сделать, — беспомощно тянет Алисента. Она знает, что уже слишком поздно, но все еще не может смириться с ситуацией. — Я не могу этого допустить. — Почему? Таргариены столетиями выдавали сестер за братьев, дочерей за отцов, племянниц за дядей. Не вижу причин, чтобы не позволить Эймонду и Эйре заключить брак перед лицами Семерых. Прямо сейчас они скрепляют свой союз кровью по обычаям Древней Валирии, и у нас просто не остается иного выхода, как позволить им сделать это официально. Алисента поворачивает голову и неверяще смотрит в глаза отцу. Она догадывалась, куда ушли ее дети, но так рьяно отвергала эту мысль, что услышать ее из чужих уст стало полной неожиданностью. — Мне стоит позволить им пожениться в септе? — упрямо спрашивает она. — Да, моя королева. Так будет правильно. Если Эйра понесла, то никакой, даже самый глупый лорд не согласится взять ее в жены. А Эймонд никогда не простит тебе подобной глупости. Не стоит забывать и о том, что он всадник самого большого, древнего и сильного дракона в мире, который не побоится сжечь нас всех дотла. Алисенте не нужно лишнего подтверждения того, на что способен ее сын. Ей бы не хотелось узнать, насколько жестоким Эймонд способен быть. Эймонд бесконечно предан своей семье, но больше всех он предан Эйре. Он молится ей как древней богине, и, если бы ему позволили, на стенах септы нарисовал бы ее изображение. Только ей он способен покориться, только она является единственной брешью в его несокрушимой броне. Он бы заставил весь мир пасть перед ней на колени, если бы она попросила. И это до дрожи пугает Алисенту: кто-то имеет над ее сыном такую опасную власть. Она благодарит отца, желает спокойных снов и отпускает. Ей стоит хорошенько подумать обо всем в одиночестве. Она скидывает с ног меха, отставляет кубок на столике и идет к кровати. Но, прежде чем лечь, зовет служанку и просит отправить Эймонда и Эйру к ней сразу же после возвращения. Если у нее действительно нет иного выхода, остается только покориться. Она хорошо умеет это делать. Но все равно разражается горькими слезами, стоит голове коснуться подушки. Отец и септы не предупреждали ее о том, что ей придется проживать жизнь, метаясь между долгом и зовом сердца. Ей хотелось бы, чтобы все было чуточку проще, но затем она вспоминает слова септы, что все идет должным образом, и успокаивается. Со слезами выходят горечь, боль и тяжесть бремени. И когда через пару часов в ее солярий входят близнецы, чумазые от крови и с рассеченными губами, Алисента, смиренно поджав губы, готова их благословить.***
Эймонд настаивает на скромной тихой свадьбе, но Алисента устраивает пышное торжество, на которое приглашает всех, кого только может вспомнить. Она хочет показать Королевствам, что дом Таргариенов силен как никогда, их большая семья сплоченная, а новое поколение детей готово продолжать славное правление. Она даже вытаскивает Визериса из постели, чтобы отвести дочь к жениху, но, не пройдя и пары метров, король, спотыкаясь, падает на пол от усталости и кричит от боли. Тогда его место занимает Эйгон, который пьян с самого утра. Он не упускает возможности полапать сестру, пока они поднимаются по высокой лестнице в септе, за что Эймонд награждает его убийственным взглядом. Оставшаяся часть церемонии проходит без происшествий. Во время пира Алисента внимательно следит за детьми: Хелейна послушно сидит подле нее и ковыряется в тарелке с едой, пока Эйгон рядом наполняет очередной кубок, умудрившись не пролить половину кувшина на стол, а Эймонд и Эйра действительно заставляют ее наслаждаться сегодняшним днем. Эймонд внимательно следит за тем, чтобы еда на тарелке супруги не заканчивалась, в кубке всегда было легкое сладкое вино, а самой Эйре было комфортно и уютно в коконе его рук. Он не сводит с нее внимательного взгляда, полного обожания и нежности, оставляет на щеке и ладонях поцелуи и ласково перебирает прядки волос, выбившихся из прически. Подобное отношение заставляет сердце Алисенты щемить от нежности. Это лучшее, на что она рассчитывала, собираясь выдать дочь замуж. В мужья ей мог достаться сварливый старик или развратный пьяница, но вместо этого Эйра в лице супруга обрела не только любовь, но и родную душу, что не может не радовать. Слуги отвлекают ее, когда король немедленно требует ее в свои покои, и, когда Алисента возвращается в главный зал, Эймонда и Эйра уже нет за столом. Утром от служанки она узнает, что молодожены сбежали с торжества на прогулку на драконах, но прямо сейчас Алисенте нужно разобраться с пьяным Эйгоном, который чуть не навлек на их дом войну, пролив вино на проходящую мимо жену знатного лорда. Эймонд и Эйра всегда были самостоятельными детьми и не требуют присмотра, поэтому Алисента унимает волнение и позволяет себе полностью переключиться на Эйгона. Если его не угомонить, то могут возникнуть большие проблемы, а Алисента хочет хотя бы этот светлый и счастливый день провести в спокойствии и окружении семьи.