***
— Ты обиделась? — обыденно произнёс Маяковский. Представьте себе, они могут общаться без ссор. — Да нет, — Наумова качнула головой. — просто расстроилась, что проиграла тебе. Вот это вот навязанное с детства «главное – участие» нихера не работает. Но всё равно, Онегин – сучка крашеная. — Почему крашеная? — Я фильм смотрела, у него там синие тени и помада. — Неожиданно, конечно, — Маяковский усмехнулся. — Если тебе также накраситься, будешь вылитый Евгений женского пола. — У меня глаза зелёные, Маяковский, а у него голубые, — Наумова указала пальцем на свое лицо, донося очевидную информацию. — А так да, по внешности мы с ним похожи. — А по духу тебе бы подошёл Ленский, верно? Слушай, а вдруг тогда Чацкий ревновать начнет? — Маяковский, прекрати, — сквозь смех говорит Соня. — Они из разных произведений, друг о друге не знают, всё просто прекрасно! Можно сразу с двумя мутить. — Не превращайся в Есенина, прошу. Видишь, как он плохо на тебя влияет. — Ничего не плохо! — возразила Соня. — Я ж с ним не встречалась – не встречалась! Всех мужчин в округе с ума не сводила – не сводила! Если что-то смущает, так это уже мой сформированный характер, никем не нацепленный. — Всё-всё, Ленская, не кипятись. Наумова удивлённо на него смотрит, часто моргая. — Ленская? — А что, эта фамилия очень даже тебе к лицу. — Не смущай женщину, Маяковский!***
На этом уроке литературы Серёжа был готов хоть три часа слушать разборки двух своих одноклассников, только бы не вызвали к доске рассказывать определения. Но его вызвали. Самым первым. Заебись. — Ну, романтизм... — Есенин замолк, на ходу придумывая хоть что-нибудь стоящее, чтоб вытянуть тройку. — Наверное, это слово произошло от романтики, а значит... — Есенин, ты что идиот?! — в раз раздались голоса Маяковского и Наумовой. Последняя ещё успела сделать руку-лицо и горько вздохнуть, как какая-нибудь актриса. — Э, а что не так-то? — в большей степени Серёжа смотрел на девушку, не дай бог, Маяк развидит в его взгляде что-то не то и на перемене даст по шапке. — Романтизм вообще не от слова романтика, Серёжа! Акстись! — А это моё субъективное мнение, Наумова. — Так скажи объективное, Есенин, — хмыкнул Маяковский. Парировать Маяку Серёже было нечем. Надувшись, он что-то буркнул и сел за свое место, прекрасно зная без слов, что ему поставят за урок. — Неужели Маринка была права? — шепнул Мариенгоф, стоило Есенину очутиться рядом с ним. — В чём, Толь? — Да наши дуэлянты мутят между собой, походу. Вон как Маяк тебя заткнул, когда ты Соне нагрубил. — В каком месте я ей нагрубил? — вскипел Серёжа. — А тут уже не важно. Главное – поступок Маяковского. Он каждого встречного защищать не станет. — Вот и я о том же, мальчики! — вклинилась в разговор Цветаева, сидевшая сзади них вместе с Ахматовой. — Я как-то увидела, как он на неё смотрит... Ой, мне б такого парня... — мечтательно шептала девушка. — Марина, успокойся, они просто друзья, — сказала Анна. — Я сколько раз видела, как они гуляли и о чём-то болтали. Для тебя чудесной уточняю, что они не то что целоваться, да даже за руки не держались. — Ну, как минимум, они друг друга не ненавидят, — сделал вывод Мариенгоф. — А то в школе их отношения выглядят совсем уж упадническими. — Ненавидели бы друг друга – уже успели бы подраться, — заметил Есенин. — Ну, или пытались бы сократить общение и стычки, так нет, каждый день одно и тоже. — Аня, и после вот этого «просто друзья»? — лукаво улыбнулась Цветаева. — Не романтизируй всё подряд, Марин. — А вот романтизация – сто по сто от слова романтика, — гордо заявил Серёжа, выводя друзей на приглушённый смех.***
На английском Есенин находился в одной группе с Наумовой, а значит, это отличный повод прощупать почву и потом поделиться докладом с Цветаевой. — Сонь, тут такое дело, — Сережа нелепо поправил спадающую челку. — поможешь с домашкой? — За пять минут до звонка? Ладно, садись, Есенин, — девушка открыла учебник на нужной странице. — За времена шаришь? А, точно, нет. Значит, смотри, здесь у нас симпл, потом перфект, форма: has или have и глагол в третьей форме, тут простое будущее, настоящее длительное, это где инговое окончание, ну, а тут... — Серёжа тут же оторвался от писанины и поднял взгляд, чтобы посмотреть, почему Наумова замолчала. — Вроде бы прошедшее, но тут же, типа, предшествие, так что, как наверное сказал Маяк, будет паст перфект. — Маяк сказал? — Я вчера у него уточнить решила. Что-то не так? Ответам врага не доверяешь? — Не в этом случае, — непринужденно хмыкнул Есенин. — И часто вы так... переписываетесь? — Можно сказать, что да. А что в этом такого? Вы там все считаете, что мы только цапаться умеем? — Соня улыбается. — Вы упорно желаете, чтоб мы в это верили. — Ну, литература – это святое, тут даже наша дружба с Маяковским не преграда для препирательств. — Литературных дуэлей, — машинально поправил Серёжа и сразу же добавил: — Весь класс нарек вас дуэлянтами. — Не ври, Марина нарекла нас мужем и женой, — поправляет его Наумова. — Её романтические вопли за километр слышно. — И вас это бесит? — Меня – нет, я сама по натуре такая, а вот Маяковский... — Эту фамилию Соня произносит с какой-то нежностью. — Да, этот Маяковский... — повторил Серёжа и они оба загадочно улыбнулись. — Ну, ты меня понял.***
Литература. На удивление ничего страшного это слово не несло в данный промежуток времени, ибо дуэлянты не дуэлянтились, а учительница вообще свалила на неопределенное время. Одноклассники общались между собой, а Серёжа качался на стуле и слушал о чём там шепчутся Цветаева и Мариенгоф. — Надо как-то столкнуть их, — вещала Марина. — Но не как обычно, а по-другому. — Может слух пустить? Мол Маяковский втюрился в Наумову, все дела, они, естественно, начнут говорить на эту тему и в итоге придут к выводу, что любят друг друга, а? — Толя, они – не задача по геометрии, могут и не прийти, — парировала Цветаева. — Тут тонко нужно, понимаешь? Правда, я не знаю как... — Можно модернизировать идею Мариенгофа, — подала голос Ахматова. — Если нам надо вывести кого-нибудь из них на эмоции, стоит пустить о слух об их тайных отношениях. Брали бы, как Толя, одного бы из них, причем без открытых чувств, – меньше было б шансов. — Ты ещё скажи в спортзале их запереть, — хихикнула Марина. — Здесь чистая психология: если зачатки чувств у них имеются, то даже с отрицанием оных, под давлением общества они сдадутся. Маяк так точно. — Маяковский? — переспросил Есенин. — Эта каменная глыба? — Он более уязвим к эмоциям, — объяснила Анна. — Аня, ты гениальна! — воскликнула Марина, обнимая соседку. — И при том самый лучший психолог. — Чтоб мы без тебя делали, а? — сказал Мариенгоф, улыбаясь. — Получали бы по голове от наших интеллектуалов. Они ж не тупые. Кстати, Серёжа, — серьёзным тоном начала Ахматова. — будь осторожнее, первым делом и Наумова, и Маяковский подумают на тебя. — И решат скомпоноваться и прибить меня? Знаю, проходили. — Ежели знаешь, будь вдвойне осторожней, — назидательно посоветовала Анна. — Я вижу, всем стало интересно из-за чего тебя хотели прибить в первый раз. — Остальные завивали и приготовились слушать. — Да он с дуру решил с Соней «подружиться», — показывая в воздухе пальцами кавычки, перебил Есенина Толя. — Э, не пизди, я искренне хотел просто с ней общаться, — выделяя «просто» сказал Серёжа, насупившись. — А кто вчера сказал, что она красивая? — Вот это любовный треугольник! — охает Цветаева. — Надо написать роман! Ань, поможешь? — Давай этот роман сначала в жизни докончим, а потом уже ты напишешь, издашь книгу, разбогатеешь и, наконец, съедешь с этой парты, — пробурчала Ахматова. — Так что, Серёж? — Ну, Наумова-то не отказалась, там номерами обменялись, смс-ки иногда слали, домашку она мне без проблем помогала и помогает делать. Просто в один день меня прижали к стенке и «вежливо» попросили не запутывать Соню в чарах своей любви. Больно я хотел это делать! — Неужели ревность? — спросила Марина у подруги, оказавшейся психологом. — Скорее забота и опекунство. Была бы ревность – исказил бы Серёже лицо. — Ты как эту грань видишь, а? — недоумевал Есенин. — Через очки, представляешь? — поправляя оные на своем носу, саркастично отвечает Ахматова. — Многолетний опыт работы, Серёжа. Если по простому – женское чутье. — Материнское сердце всё чувствует! — добавила Цветаева. — Будущее материнское, — исправляет она под гневным взглядом Ани. — Вот и как с ней жить, объясните? — вздыхает Ахматова. — Итак, нам нужно как можно незаметнее разнести информацию одноклассникам, не вызвав преждевременных подозрений дуэлянтов. Есенин сразу не участвует, иначе ему кирдык. Марина, сможешь передать всё Бениславской? Она как раз с Соней за одной партой сидит, и, вроде, дружат они, так что та должна ей рассказать. А ты, Толя, пообщаешься с Блоком, я где-то слышала и Маяк с ним как-то беседовал. Я же возьму на себя самое трудное – Лилю. — Брик? — всполошился Есенин. — В которую ещё Маяк был влюблен? — Всё-то ты знаешь, — хитренько улыбается Анна. — Да, именно она. Эта пассия точно пристанет к нему с расспросами, ведь как это так Володенька любит не её, а? — Аня – ты шикарна, — с чувством выдает Мариенгоф. — Я знаю. — Значит, операция «Влюбленные дуэлянты» объявляется открытой? — заговорщически произнесла Марина. — Да! — разом ответили ей остальные.***
— Маяковский, давай хоть мы с тобой опять поссоримся, а? — развалившись на парте, устало протягивает Соня. — О чём? Мы ещё к новому произведению не перешли, — перестав черкать в тетради закорючки, Володя переводит взгляд на скучающую подругу. — Ленская, ты же, вроде как, у нас не конфликтная. — Так я предоставляю шанс вам, мсье Онегин, — сквозь смех говорит Наумова. — Это что за такие ролевые игры у них? — вопрошает Серёжа. — Может, это замена зайчикам и прелестям каким-нибудь? — предполагает Марина. — А мне кажется, это их локальный мем, — хорошо подумав, говорит Толя. — Согласна с Мариенгофом, — кивает всего сторону Аня. — А теперь, прошу, помолчите и дайте последить за дуэлью. — У меня нет при себе вашей невесты, или мужа, как пожелаете, чтобы над вами подшутить, — весь класс с запиранием наблюдает как на вечно хмуром лице Маяк расцветает подобие улыбки. — А у меня нет при себе перчаток, чтоб вызвать вас на дуэль. — Наумова, держи! — Есенин с лёгкостью кидает ей... носовой платок. — Да-да, не совсем то, но сгодится же! — Одноклассники одобрительно загудели. — У тебя случайно револьверов с собой нет? — поймав платок, задаёт риторический вопрос Соня. — А вы стреляйте рифмами! Помнишь, в двадцатом веке, ещё вот эти ваши серебряные поэты, такое было популярно? — Серёжа, это и есть литературная дуэль. Сам же наши баталии так прозвал, — Наумова смеётся. — Да, Маяковский-Онегин, мы с тобой прославленные дуэлянты, пока что, прозы и аргументов, — не глядя, говорит она, зная о реакции Маяка на её фразу. — Так что, примите ли вы вызов? — Соня встаёт и пафосно бросает платок на пол. — От вас, Ленская, я не готов принять только лишь чашу с ядом, — Маяковский тоже встаёт и выходит из-за парты к доске. Зрители завороженно наблюдают, как дуэлянты жмут друг другу руки и слегка расходятся. — Дамы вперёд, — уступает Маяковский. — Что ж... — Наумова вскинула голову вверх и закусила губу, задумалась. — Ваш этикет мне, право, претит. Но жаль, ведь ваш маяк не светит! — Так его! — кричит Есенин и аплодирует. — Решили фамилию взять за способ издёвки? Не дурно. А имя слабо для вашей сноровки? Вам сказать нечего или уснули? — издевательски говорит Маяковский-жук, у которого оказалось больше времени. — То же мне задача – имя ваше оскорбить. Ваш тезка православие принял, а вы учинили атеизм, как быть? Класс восторженно хлопал обоим дуэлянтам. Не каждый день видишь, как Маяковский и Наумова так элегантно друг друга уничтожают. — Признаться, это похоже на один из видов флирта, — тихо произносит Цветаева, скрывая ладонью радостную улыбку. — Позвольте, история стара, как свет. Зачем к ней обращаться? Да, в Бога я не верую, вы смеете над этим посмеяться? — Маяковский сделал шаг в её сторону. — Какая низость. — Ах, значит оценивать меня по имени не низость? — театрально восклицает Наумова и делает выпад в его сторону. — Вот звали бы вас Иван, к примеру, то были б вы дурак? Хотя, какая, к черту, милость? Владимиром не далеко смогли уйти вы, как-никак. — Кто-нибудь шарит, они раньше писали стихи? — спрашивает у компании Марина. — А то больно хорошо стелят. — Дары природы, — благоговейным голосом произносит Серёжа. — Неплохо, смогли вы отыграться. Но победить же вам, увы, не суждено. Не стоит зря теперь стараться... — Я обыграю вас ведь всё равно! — перебила Соня, вставляя свой вариант последней строки. Она лёгким движением руки смахнула лезущие в глаза русые волосы, заправив их за ухо. Блестяще выигранная партия. — Самоуверенность до здравия людей не доводила, — неожиданно для всех прозвучал уверенный голос Маяковского. — Не думаю, что будете вы исключением. Победу вашу вот уж погасила. Моя строка, своим возникновением. — Вот жук, — прокомментировал недовольный Серёжа. — Да что ж такое-то?! — на эмоциях воскликнула Соня. Заметив, что все присутствующие резко на неё посмотрели, она прокашлялась и продолжила, попытавшись интегрировать свой возглас в четверостишие. — Ужель слаба я стала? Вы посмотрите-ка, какой тюфяк, а одолеть его – никак? Вот что за наказание! Молчи! — прикрикнула Наумова на начавшего было рассказывать свои «стихи» Маяка. — Ещё чего! Опять оставишь в дурах! Как вытерпеть такое? Когда в литературах, такое поколение недурное! — Наумова непринужденно коснулась плеча Маяковского. — Я вот что предложить хочу. Сыграем лучше мы в ничью? Со всех сторон посыпались возгласы. Кто-то негодовал победой обоих дуэлянтов, ведь Наумова в самом конце затащила и произвела на свет целую театральную мини-сценку, не теряя образа. А кто-то, точнее большинство, поддерживали предложение Сони и предлагали Маяку поскорее согласиться с ней. — Господа литераторы, закрыли свои прекрасные рты! — как всегда в своем неповторимом стиле заткнул всех Есенин. — Я, как катализатор дуэли, объявляю ничью! И добавлю: Наумова, ты аху- — Что здесь происходит? — грозно спрашивает учительница, отлучившаяся «на минутку». — А вы что у доски стоите? — А мы уже уходим, не волнуйтесь, — Соня толкнула Маяковского к своему ряду и сама быстренько смылась за парту. — Молодец, Ленская, — напоследок услышала девушка и улыбнулась. Ах да, надо не забыть вернуть Есенину платок.***
На следующий день, ученики, в особенности упоминаемые Ахматовой, потихоньку начали распространять слух о влюбленных дуэлянтах. Вчерашняя их стычка, со стороны выглядящая весьма романтично, лишь подкрепила доводы одноклассников и Лили Брик, которой уже успели донести о произошедшем. Литературы в этот день в расписании не было, так что понаблюдать за Маяковским и Наумовой в их естественной среде обитания, увы, не удастся. — Соня, а ты знала, что... — сидя за партой, Галина Бениславская замялась и отвела взгляд. — тебя и Маяковского считают, ну, парой? — Это тебе Марина рассказала? Конечно, знала, — спокойно отвечает Наумова. — Но хочу тебя разуверить, мы не встречаемся. — Дело в том, что не только Марина теперь так думает, — Бениславская оглядела класс. — Сегодня на геометрии, к примеру, Серёжа сказал, что вы бы хорошо смотрелись вместе. — Ой, тебе лишь бы твоего ненаглядного Серёжу послушать, — усмехается Соня. — Дурак он, тем более с Цветаевой общается, вот и набрался от неё. — Он не дурак! — возмущённо говорит Галя. — Всё-всё, я не лезу в ваши отношения, — Наумова поднимает руки, а-ля сдается. — А тебя вот вообще не смущает, что класс объявил тебя парой с этой глыбой? — удивляется Бениславская. — Маяковский – не глыба. Нет, не смущает. — Не глыба, значит? — Галя лукаво улыбается. — Ясно всё с тобой. — Теперь тоже будешь считать, что у нас с Маяком что-то есть? — Соня откидывается на спинку стула. — Буду считать, что ты в него влюблена и не осознаешь этого. — Поздравляю с вхождением в клуб Марины Цветаевой, Галь.***
Последний урок. Химия. Не то чтобы Маяковский сильно её любил. Поднявшись на чёртов третий этаж, у него в запасе осталось семь минут, а то есть достаточно для спокойного раскладывания учебников на столе и даже на разговоры останется. Надо бы с Наумовой, которая теперь Ленская, перетереть, а то вчера она быстрее всех выбежала из раздевалки и, не дожидаясь Володи, потопала к своей пятиэтажке. Потом, конечно, отписалась ему, что сильно вымоталась на последней физике и совсем не хотела срываться на Маяка. Наверняка, она уже знает какие слухи разбрелись по классу и, скорее всего, ей на это «пофигу», но всё-таки Маяковский знал её чуть-чуть лучше, чем остальные. И именно поэтому хотел с ней поговорить и узнать её мнение об этом инциденте. Да всё никак не получалось застать эту женщину одну, то до звонка её с огнем нигде не сыщешь, то с Бениславской общается, а при Гале говорить о таком Володя совершенно никак не хотел, то, чёрт бы его побрал, к ней Есенин привяжется и т.п. Намеченные планы на продуктивный диалог разрушила девушка, стоящая возле кабинета химии. Лиля. — Привет, Володя, — Брик мило улыбнулась. — И как я, по-твоему, должна понимать эти слухи? — Здравствуй, Лиля, — кивнул Маяковский, заглядывая в кабинет. Наумова развалилась на парте и, считай, дремала в одиночестве. Чёрт, а ведь был такой хороший шанс. — А я не советую им доверять. — То есть между вами ничего такого нет? — Мы друзья. И я не понимаю причину твоего интереса. Мы не встречаемся, чтобы ты меня ревновала. — Ну, когда-то же встречались, — хмыкнула Лиля. — И мне, можно сказать, по-женски интересно узнать кто же занял твоё сердце. — Пока что его никто не занимает, — сказал Маяковский, намереваясь на этом закончить разговор. — И она тебе нисколько не нравится? — вдруг спрашивает Брик, отчего-то улыбаясь. — Не подумай, я не желаю ей зла. Я буду безмерно счастлива, если и ты найдешь свою половину. — Мне с ней... — Маяковский замолкает, подбирая нужное слово. Так откровенно говорить с Лилей ему позволяет их общее прошлое. — комфортно. — Комфорт – признак влюбленности, Володя, — смеётся Лиля. Прозвенел звонок. — Ну, ты подумай над этим, хорошо? — И Брик оставляет Володю в одиночестве, уходя на урок.***
— А как мы назовем их романтический дуэт? — Марина на химии думает о чём-угодно, но не о химии. — Ты имеешь ввиду пейринг? — Аня отвлекается от задачи. — Надо совместить их имена или фамилии в какое-нибудь слово... — Сом, — выдает сидящий впереди них Есенин. — Ну, «со» от Сони, а «м» от Маяка. — Фу, Серёжа, они что рыбы, по-твоему? — кривится Цветаева. — А по мне звучит очень мило, — высказывает свое мнение Мариенгоф. — Если не задумываться над смыслом. — Ой, ну и пожалуйста! Сомы, так сомы! — Марина демонстративно отворачивается. — Ей понравилось, Серёж, — прошептала Ахматова, косясь на «обиженную» подругу. — Твой ответ принят и закреплён. — Есенин, а почему вы со мной это не согласовываете? — раздается голос Наумовой, сидящей на втором ряду, услышавшей разговор. — Упс, — выдает Мариенгоф. — Да она итак знает, что я их свожу, — на удивление остальных беспечно говорит Марина. — Так, тебе нравится название? — Да, можете его запатентовать. — То есть он тебе нравится? — накренившись на стуле, спросил Серёжа. Не дождавшись ответа, продолжает: — Да нравится, я уверен. — Я тоже уверена, — вставляет свои пять копеек Бениславская, выглядывая из-за спины Сони и махая рукой Есенину. — Ну... — тянет Наумова. — Хорошо, он мне нравится! — Ура! Аня, давай пять! — едва сдерживаясь, чтобы не завопить на весь класс, произносит Цветаева громким шепотом и вскидывает руку. — Что и требовалось доказать, — добавляет Ахматова и хлопает по ладони. — Ты хорошо скрывалась, — хвалит её Толя. — Я б не догадался без этих троих, — он указывает на Аню, Серёжу и Марину. — За два года-то я отлично научилась скрывать свои эмоции, особенно перед Маяком, — с печальной улыбкой произносит Наумова. — Два?! — чуть ли не кричит Есенин. — Это как это? — Ты же знаешь, он тогда ещё с Лилей встречался, я и подумала нахрен ему моя влюбленность сдалась. — А сейчас? — А сейчас я очень неуверенная личность. Мне банально страшно ему такое говорить. Не хочу, чтобы он потом чувствовал себя некомфортно при общении со мной, зная о моих чувствах. — Не попробуешь – не попробуешь, — говорит Аня, на фоне пищит Марина, ведь это её любимая фраза. — Тем более, мне кажется, он тоже испытывает к тебе привязанность. Так что, вероятно, вы образуете хорошую пару влюбленных дуэлянтов. — В этой интерпретации «дуэлянты» звучат очень романтично, — подмечает Соня. — И я... — Наумова, иди к доске, — перебивает её учитель химии. Кивнув, мол я потом вам доскажу, Соня встаёт и подходит к доске, берет в руку мел, выдыхает и принимается расписывать ионное уравнение. Забыв валентность какого-то металла, она всматривается на табличку справа. Найдя нужный ей элемент, Наумова продолжает писать. — Соня, у тебя кальция не три, а шесть! — кричит из-за парты Саша Блок. — Небось, из-за влюбленности в Маяка тройку потеряла? Самому Маяковскому очень захотелось его ударить. — Ой, блять... — прошептал Есенин, хотя его бы всё равно не услышали, так как в классе поднялся гул. — Нет, Саш, я просто невнимательна, — спокойно отвечает Соня, ели сдерживаясь, чтобы того не стукнуть. — Спасибо, что заметил. — У тебя действительно железная выдержка, — сказала Галя, стоило Соне вернуться на своё место. — Ага... — вздыхает Наумова. — Чёрт бы побрал этого Блока! — Ты что-то нам не договорила, — напомнила Ахматова. — Ах да, спасибо, Аня. В общем, и особенно после противного Блока, Маяковский точно выведет меня на переговоры, и я решила не упустить этот шанс и таки признаться ему. Если что, поддержите мои слёзные разговоры в три часа ночи? — Если от счастья, то, не бойся, звони, — Серёжа улыбается. — А если он откажет, то мне придется его надоумить. Серьёзно, Сонь, ты классная, Маяк будет последним идиотом, если тебя упустит. — Не отбирай девушку у Маяковского, Серёж, — шутливо толкает того в бок Мариенгоф. — Лучше отбери подругу девушки Маяковского, — шутит Соня, показывая на покрасневшую Галю.***
— Ты готов? — накидывая шарф на шею и застегивая куртку, спрашивает Наумова. — Да, можем идти, — отвечает ей Маяковский. По дороге Соня идёт слегка опустив голову и засунув руки в карманы, пиная носком ботинка камни. На словах-то она смелая, а вот на деле... — Представляешь, нашей парочке уже даже название придумали. Сомы. — Мы что с тобой похожи на рыб? — недоумевает Маяковский. — Наоборот же очень много болтаем. — Ну, тут всё вопросы к Есенину, — Наумова хихикает. — А мне нравится. — Тебе нравится слух о наших отношениях или исключительно название? — Не люблю слухи. Никакие. А название красивое, как по мне. А ты что об этом думаешь? — Думаю прибить Есенина, скорее всего это он начал. А так... Я просто не обращаю на это внимание, вот и всё. — Понятно, — выдыхает холодный воздух Наумова и трёт руки. — Ты забыла перчатки? Опять? — Не опять, а снова. Маяковский, ну не куксись ты, ради бога, — ворчит Соня и закатывает глаза. Без лишних слов, Маяк снимает со своих огромных рук огромные перчатки, чуть наклоняется, аккуратно берет Наумову за одну руку, потом за другую, натягивая их на пальцы. В это время Соня стояла как вкопанная и отчаянно пыталась не покраснеть, когда Володя касался её непокрытых рук. Сердце Маяковского было готово выпрыгнуть из груди. Нет, они очень часто друг друга касались и спокойно обнимались, но, эти дурацкие слухи и недавняя литературная дуэль, придавали этому касанию какую-то особенность. — Я. Очень. Тебя. Люблю, — тихо-тихо произносит Маяк, рассматривая её руки в его перчатках. Она молчит. Но недолго. — ...Я тоже, — он сталкивается с искрящимися глазами Сони, — Во-ло-дя, — говорит она по слогам. Растерянный Маяковский немного отходит, но продолжает крепко держать её за руку. — Наконец назвала по имени, — в сторону пробормотал Маяк. — И когда ты собиралась со мной этим поделиться, Ленская? — Тогда же, когда и ты, Онегин. — Два года назад, что-ли? — Именно! Погоди, в смысле?! — Одним из факторов расставания с Лилей была ты, — Маяковский позволяет себе глупо улыбнуться. — Но я не хотел рушить нашу устоявшуюся дружбу, вот и молчал. Не дурак ли? — Я тоже не хотела разрушать наши дружеские отношения. Не дурочка ли? — смеётся Наумова. — Не дурочка, — Володя крепче сжимает её руку. — Тогда и ты не дурак. Всё, я сейчас разревусь от счастья, дай мне минуту, — Соня вытирает слезинки краем рукава и забавно шмыгает носом. Владимир Маяковский по-доброму усмехается, мягко хватает её вторую руку, тянет на себя и целует в сухие от мороза губы. Пускай на улице и ноябрь, снег всё равно выпал и образовал скользкое покрытие для дорог. Едва не шлепнувшись на землю, Соня хватается за плечи Маяковского и прижимается к нему. — Прости, — тут же извиняется Володя, придерживая Наумову за локти. — Да ничего, я бы всё равно и тебя бы потом в сугроб свалила, — Соня улыбается. — Только давай это был наш первый и последний травмоопасный поцелуй, хорошо?***
— Операция «Влюбленные дуэлянты» успешно завершена! — на следующей день кричит на весь класс счастливая Марина Цветаева.