Конфетно-букетное

      С Лалли вечно всё получалось перевёрнутым с ног на голову, и не то чтобы Эмилю это не нравилось, но иногда хотелось чего-то нормального. Человеческого, а не кошачьего, финского, маговского — хоть в том была изрядная доля обаяния Лалли. И пускай он понимал, что отношения у всех начинаются по-разному, — может, с детской дружбы, может, с общей работы или хобби, может, со спасения жизни или удара по лицу, а то и совсем с невозможной ерунды, — и развиваются тоже по-разному, и это как раз таки нормально, но смутная тоска по обычным человеческим вещам вроде свиданий оставалась. И смутная неловкость от того, что их отношения развивались в основном в духе «обжиматься по кустам, пока никто не видит», — тоже.       Он не говорил Лалли комплиментов, почти не дарил подарков — разве что полезные вещи, а не приятную ерунду, — не приглашал в кафе или в городской клуб, где иногда показывают исландские кинофильмы, в общем, ничего такого, чем занимаются влюблённые парочки. И хотя Лалли явно всё устраивало и так, но когда они вернулись в Муру из очередных бесконечных лесов, Эмиль решил попробовать наверстать упущенное.       Это было приятно: покупать Лалли конфеты и пирожные, угощать его мороженым и потом вытирать платком заляпанные щёки и нос (а если не при людях, то можно обойтись и без платка; с кем поведёшься, как известно…), показывать красивые места в старой части Муры, купить простенький фотоаппарат и учить Лалли им пользоваться, а потом объяснить, где в Муре почта, чтобы он мог отправить фотографии Онни. Комплиментов, правда, Лалли не понимал, а на исландском кино уснул, потому что оно было, представьте себе, на исландском, никто не удосужился перевести его на шведский, так что даже Эмиль почти ничего не понял, чего уж говорить про Лалли. Но кино всё равно было дурацким, так что, считал Эмиль, они немного потеряли. Зато попробовали.       И как удачно, что у тёти Сив нашлась знакомая, которая выращивала в теплице розы на продажу, потому что букет тоже входил в список того, что Эмиль наметил для себя — но нужны же настоящие цветы, а не ромашки с незабудками, нарванные на обочине!       Розы кремового цвета оказались действительно красивыми: изящные, нежные, слегка напоминающие розочки на торте, — и фру Хольстер упаковала их в белую подарочную бумагу, украшенную узором из завитушек. Хотя, если честно, Эмиль немного волновался, потому что представления о красивом у них с Лалли порой не совпадали (вот представления о вкусном — другое дело)…       Лалли принял букет с осторожным недоумением. Прищурился, рассматривая, пошуршал бумагой обёртки, поковырял картонное сердечко, которое цветочница прицепила к ленточке и которое сам Эмиль не заметил. Пауза затягивалась; Лалли уткнулся в цветы носом, несколько раз медленно вдохнул, и Эмиль с облегчением увидел, что недоумение на его лице сменилось лёгкой улыбкой: кажется, запах понравился.       А Лалли откусил от ближайшей розы пару лепестков и под удивлённое «Эй, зачем?..» (ничего более связного Эмиль высказать не смог) задумчиво прожевал. Посмотрел на букет. На Эмиля. Вполне отчётливо улыбнулся и вздохнул:       — Спасибо. Только… ты не обижайся, но булочки мне нравятся больше.