Вне рамок известной истории

«Если б родиться могли мы опять, вновь хотел бы с тобою, как в детстве, играть…» Когда мне еще не исполнилось тринадцати, я не знала, по какой именно причине эта строчка всегда вызывала во мне слезы. После этого рубежа они продолжали идти — но уже вполне осознанно, улавливая знакомые мотивы, уже происходившие со мной когда-то. Интересно, составленная в песне история также отсылалась на опыт нескольких пережитых жизней? Было бы серьезной потерей, будь это не так, потому что она всегда била слишком близко к цели. Главная ирония заключалась даже не в том, что эти слова были не просто знакомыми мне по одной из прошлых реинкарнаций, но и составляли основную ее суть — достаточно убрать детали про близнецов, иногда разбить события на несколько воплощений с повтором особо любимых Всевышним моментов, и получалась… что уж говорить, вся суть того, почему именно я перерождаюсь. А именно — чтобы защищать человека, с которым мы и оказываемся связаны каждый чертов раз, рано или поздно сталкиваясь как деятель и его хранитель. Правитель-тиран, действующий во имя неочевидного блага, и верный слуга. Богатый торговец и приставленный волей случая телохранитель. Мечтающая сбежать принцесса и верный до конца жизни рыцарь. Я никогда не стремилась запоминать детали всех прошлых жизней, но все они неизменно проявлялись в памяти, стоило мне достигнуть тринадцатилетнего возраста. При этом сохранялось несколько закономерностей, которые определяли то, как пройдет моя жизнь с «момента истины». И, конечно же, главная из них… Каждый раз я погибала первой, подставляясь под предназначенный другому удар. Одними из первых вспоминались именно они — повешенье, яд от пропитанных снадобьями стрел, ранения от кинжалов или мечей, заставляющих чувствовать, как из тебя вытекают последние капли крови, шок от пыток и боль… огромное количество боли. Неудивительно, что каждый раз тринадцатилетие обязательно сопровождалось сильной лихорадкой после потери сознания, вынуждая родных либо беспокоиться, либо плеваться от того, что лишний рот в семье снова вынуждает остальных голодать. После этого всплывали образы — словно пытаясь утешить, показать, что жертва каждый раз не была напрасной, что я сознательно выбирала отдать за них жизнь снова и снова. А потом возвращалось окружение. Когда открываешь снова глаза, королевство Сварт превращается лишь в статичные, мрачные декорации для одной и той же пьесы с разными амплуа. Для этой жизни моя предыстория заключалась в служении при дворе герцогства Хаспран, пусть и в совершенно непригодной внешне роли — вряд ли что-то мог сделать ребенок, являвшийся дочерью конюха, который мог только следовать за родителем и наследовать его дело. Особенно для… — Где сейчас находится месье Мегрэ? — услышала я голос, который для всех нас означал неукоснительное исполнение. … да, как я и заподозрила, это был именно он. Вильгельм Ричард Альберт де Хаспран, молодой герцог и один из потенциальных наследников Сварта. Во всех, ради кого мне приходилось жертвовать собой, общими были не только идеи менять это общество к лучшему в меру своих сил, но и небольшие детали во внешности. Стоило мне понять, что во всех образах неизменным элементом являлась родинка под правым глазом, как необходимость искать нужного мне человека практически отпала — оставалось лишь удостовериться в догадках. А вот ради чего именно… — Сивилла? — не сразу поняв, как на моем плече оказалась рука, я резко обернулась и встретила обеспокоенный взгляд отца. — Как ты, дорогая? Тебе только недавно было плохо, может быть… — Нет, все хорошо, папа, — покачала я головой. — Просто задумалась, не стоит беспокоиться. А задуматься было о чем, в том числе… стоило ли переживать все это в очередной раз? Раньше у меня не было возможности бежать куда-либо за пределы Сварта — все предыдущие обстоятельства словно намертво привязывали меня, вынуждая подчиняться, и тогда я все еще верила, что могу изменить исход событий, позволяя выжить обоим. Но, раз уж после стольких попыток результат остается неизменным… почему это должна быть все время именно я? Пусть хоть раз, но я хотела обменять свою судьбу, ставя ее превыше чужой. Разорвав этот бесконечный цикл самопожертвований. Особенно пока еще не поздно. План созрел достаточно быстро, чтобы быть исполненным в тот же день, но мне требовалось тщательно задуматься над альтернативами или, если соглашаться именно на него, каждой деталью, которая могла бы помочь достичь желаемого исхода. Пойди хоть что не так, и я могла утянуть за собой не одного человека, вполне возможно, принеся им худшую участь. И в итоге, жаркой июльской ночью, смирившись с тем, что меня могло ждать, я начала действовать. Спровоцированное отключение света в качестве легенды, пропитанный заранее горючим стог, свеча в руках — и уже через несколько минут я могла завороженно наблюдать за тем, как вздымаются вверх языки пламени под отчаянное ржание лошадей. Отступив в тени деревьев сразу после поджога, пряча там же главные улики, оставалось только смешаться с толпой и начинать игру. Воспоминания о подставной свечи на прикроватном столе, доказывавшей виновность. Составленное против себя алиби. Навыки из прошлой жизни, где одна из моих личностей была актером классического театра. Я чувствовала себя готовой, как никогда. Как только собралось достаточное количество наблюдателей, я выбежала вперед, замирая на месте с выражением шока. Хлынувшие слезы, бесконечные повторы «нет, этого не может быть» — и вот люди находят «виновного». Дальнейшая процессия к дому герцога особо ревнивыми блюстителями порядка, пока остальные спасают остатки конюшни, со мной за шкирку, слышимые издалека крики отца, сбор основных лиц, на чьих плечах будет лежать мой приговор. Обреченный голос на грани срыва, признававший нежелаемую вину, заступничество некоторых со словами «прошу вас, герцог, она ведь еще совсем ребенок!», и тяжелый голос, выносящий приговор: — За свой проступок Сивилла Мегрэ будет изгнана с территории герцогства без права связываться с кем-либо из находящихся здесь. Стоит наступить рассвету, и ноги ее не должно быть в этом поместье. Изгнание из герцогства было равносильно величайшему позору, с которым найти место в Сварте было практически невозможно. На секунду выражение моего лица дрогнуло, выдавая истинные эмоции. Это было безоговорочной победой. Стоило вернуться в последний раз в наш небольшой домик, как отец тут же сдавил меня в объятиях, пытаясь сдержать слезы в глазах. И я не могла не заплакать по-настоящему — из множества моих жизней он был одним из немногих, кто искренне заботился обо мне, не желая бросать на произвол судьбы. Вместе с ним мы поднялись в мою комнату, чтобы собрать вещи, которые можно было бы взять хотя бы на первое время. Но что мог с собой взять, по сути, тринадцатилетний ребенок, у семьи которого и не было особо ничего? Ограничившись малой сумкой, мы сидели в молчании, пытаясь разделить последние часы, даже минуты, рядом — вряд ли бы у нас когда-либо возник шанс находиться вот так вместе. Когда до расставания оставалось всего ничего, отец сухим голосом заговорил: — Послушай меня, Сивилла. Когда будешь идти, вряд ли тебя будет кто-то сопровождать — ты останешься совсем одна. Я могу сейчас лишь подсказать тебе, где ты можешь найти помощь. Наши дальние родственники, — тяжело сглотнув, он продолжил, — осели в Стэллисе, и я с ними какое-то время поддерживал связь, поэтому попрошу их о помощи. Все, что требуется от тебя — направляться к юго-западной границе. Там же находится аэропорт, где они тебя к тому времени уже будут, скорее всего, ждать. Последнее, что я могу сделать для тебя — убедиться, что ты сможешь спокойно жить, — слезы снова хлынули из глаз, не желая останавливаться. До этого я прекрасно видела, как он положил в мою сумку конверт, в котором наверняка были все его сбережения, и не могла сказать ничего — ему точно не стоило знать, что я натворила и ради чего. Я не могла ему признаться, что его дочь стала преступницей по собственной инициативе. — Я люблю тебя, папа, — обняв его вновь со всех силы, произнесла я. — Пожалуйста, береги себя. Таким образом, «Сивиллы, из поместья герцога Хаспран» больше не существовало. По правде говоря, я ни на что не рассчитывала, добираясь до аэропорта, который со временем стал основным транспортным узлом Сварта, но, услышав положительный ответ на вопрос «Проживает ли в вашем отеле супружеская пара по фамилии Мегрэ?» и добавленное с улыбкой «Вас уже заждались, мадмуазель. Я сейчас же сообщу о вашем прибытии», сильно удивилась. Одновременно это упрощало ситуацию, особенно с документами или возможностью хоть как-то связываться с отцом, через третьи руки, но в то же время это могло меня сильно сковать в своих действиях дальше. Одной надеждой оставалось лишь, что Стэллис был достаточно укромным местом, где меня бы не смогли так просто достать. С такой мыслью я росла следующие одиннадцать лет. Пройдя впервые за столько времени стоящее обучение, пусть и на дому, поступив в университет на международные отношения, обретя полную независимость с шестнадцати, когда опекуны дали добро на самостоятельное проживание, я чувствовала, как расширялся мой кругозор, словно наверстывая все предыдущие жизни. Никогда раньше я не узнавала так много об истории или экономике — ведь что обычно было нужно простому наемнику или придворному слуге, которым и слова обычно не давали? Зато в быту накопленные знания каждый раз выручали от лишних проблем, в частности — умение обороняться от различных угроз. С друзьями тоже не возникало разногласий — за столько времени не придумали лучше способа сдружиться, чем научиться выслушивать других или поддерживать дух компании. А успехи в усвоении знаний и вовсе помогли создать себе имя «Сивилла Мегрэ, представитель консульства Сварта на территории Стэллиса». В те моменты я жила для себя и чувствовала, как впервые наслаждаюсь тем, что делаю, в полной мере. И все было действительно спокойно, пока в 2028-м году нашему отделению не поступило распоряжение приглядывать за некой важной персоной, прибывшей в Стэллис инкогнито под именем Вин Рихтер. Тогда я с иронией подумала «да нет, быть такого не может», поначалу расслабившись и убедив себя в том, что это не может быть тот самый человек. А потом получила на руки досье с вполне четкой фотографией своей цели наблюдения. Та самая родинка под правым глазом издевательски выделялась на явно знакомом лице, которое я избегала все эти одиннадцать лет. *** — Мисс Сивилла, — в тот момент я как никогда радовалась, что внутри консульства никогда не устанавливались порядки страны, которую то представляло, иначе б я тогда вряд ли удержала себя в руках. — Полагаю, вы уже ознакомились с документами, полученными на днях. По правде говоря, большинство обязанностей ляжет именно на ваши плечи, поскольку от… кхм, некоторых лиц свыше было получено указание назначить именно вас в наблюдение за господином Рихтером, — скорее всего, он говорил о герцогстве, потому что будь это официальный указ — разговор бы велся в совершенно иной обстановке. Пока я размышляла над его словами, он положил передо мной запечатанный конверт, на удивление плотный на вид. — Это попросили передать вам, с условием, что вы ознакомитесь с содержимым при мне и на месте дадите свой ответ. Решив не терять времени зря, я осторожно поддела сургуч, скреплявший письмо знакомым гербом, и заглянула внутрь. Первыми на глаза попались знакомые по детству строки, которые я не видела уже давно, потеряв всякую надежду когда-либо их встретить еще раз. Это были папины письма. Простая, слегка пожелтевшая бумага с неровными краями и узнаваемым даже через столько лет почерком навевали ностальгию и тоску. Чувствуя, как хочется достать их в тот же момент, зачитываясь при явно неподходящей обстановке, я перевела внимание от писем на явно выделявшийся лист с несколько вычурным, но вполне читаемым курсивом, который наверняка писал не обычный человек. Достав его и бегло пробежавшись по строчкам, я с удивлением отметила подпись самого герцога Хаспран — никогда не думала, что увижу его личное обращение именно ко мне. Содержание же гласило: «Для мадемуазель Мегрэ, С искренним удивлением хочу поздравить вас с успехами, достигнутыми за все это время на землях Стэллиса, а также отметить, что ваше изгнание, очевидно, пошло вам на пользу. Учитывая во внимание ваши заслуги на благо жителей Сварта за пределами королевства, мною было принято решение отозвать свой приказ о вашем пожизненном отстранении со своей территории. Взамен вы будете обязаны приглядывать за моим сыном, известным здесь в быту как Вин Рихтер, на протяжении всего периода его нахождения в данной стране. Как только вы ознакомитесь с содержанием данного письма, огласите свое решение главе консульства, о чем тот частично осведомлен, и уничтожьте его без отлагательств. С уважением, Герцог Хаспранский P.S. Возлагаю надежду на то, что приложенное содержание поможет вам определить правильный выбор.» Взглянув еще раз на сложенные в конверте письма, я поняла, что не могу позволить себе проигнорировать подобный приказ. Как человек, имеющий за спиной множество погибших близких, мне было легче отказаться от привязанностей, однако я научилась понимать, что люди, проживающие каждую свою жизнь как впервые, не могли принять необоснованный внешне разрыв отношений. Тем более, это был тот, кто заботился обо мне все те тринадцать лет — бросив его тогда, я не могла повторить это сейчас. Особенно когда мне ясно дали понять, что я все равно не сбегу от своей судьбы. — Передайте отправителю этого письма, — начала я, поднося зажигалку к до омерзительно белой бумаге, — что я согласна. Остальные детали передадите потом, — и, демонстративно отпустив сложенный до этого лист над пепельницей, покинула кабинет выверенным шагом. *** Увидев содержание следующего письма, в этот раз доставленного по моему адресу проживания, я не могла не хмыкнуть с издевкой над выписанными для меня пунктами. Все указанные требования фактически представляли меня не как юридическое лицо, защищающее представителя Сварта, а полноценного телохранителя, который берег доверенного человека и де факто, и де юре. Конечно, для незаметной охраны одного из наследников требовалась именно личность со всесторонними навыками, но, зная сходство этих черт со своими прошлыми жизнями, ирония была куда более выраженной, чем того хотелось бы. Возможно, я сама создала для этого благодатные условия, своими руками заставив историю сбыться вновь. Тем не менее, вместе с письмом шла небольшая записка, на которой был указан ряд цифр с телефонным кодом Сварта, что означало лишь одно — они выполнили обещание со своей стороны. Набрав подрагивающими пальцами номер, я медленно поднесла к уху телефон, про себя отсчитывая гудки: один, второй, третий… На четвертом человек по ту сторону линии хриплым голосом неверяще проговорил: — Сивилла?.. И в тот момент я поняла — что бы мне не довелось пережить после, я уже получила свою главную награду. — Это я, отец. Как поживаешь? *** Несмотря на явно опухшие глаза, я была в полной физической и моральной готовности столкнуться со своей главной проблемой, которая наверняка станет фатальной. Будь это мой первый десяток перерождений, возможно, я бы еще верила, что все может обойтись, хотя бы для меня, но раз события вывернулись даже при моем побеге… оставалось только смириться и достойно принять грядущую смерть. В конце концов, хотя бы это я умею как никто другой. Но, стоило мне переступить порог только обустроенного кабинета будущей клиники… — Я не нуждаюсь ни в чьем надзоре, — раздраженно проговорил молодой мужчина, которого уже язык не поворачивался называть парнем. Даже не оборачиваясь в мою сторону, он добавил: — Передайте всем, кого бы не вовлекли в этот фарс, что они могут возвращаться обратно, а я справлюсь и сам. — Разумеется, молодой ге… кхм, господин, — удивительно, как при таком опыте тринадцать лет вышколивания до этого все еще оказывались сильнее — даже поклонилась по привычке, — вы вправе считать, как вам угодно, однако я вынуждена отказать вам в просьбе как подчиненный непосредственно вашего отца. И… — подняв голову, я столкнулась с пристальным изучающим взглядом. Почувствовав, как по коже прошелся табун мурашек, я поняла, что еле сдерживаю нейтральное выражение, поэтому попыталась перевести тему: — Простите? — Мы с вами нигде не встречались? — задал он вопрос, не изменившись в лице и продолжая все также пристально рассматривать меня. — Ваше лицо мне кажется знакомым. — Стэллис — весьма тесный город, так что вполне возможно, что мы уже сталкивались, — лучший способ опровержения — не отрицать утверждения. — К тому же, какое-то время я проживала в Сварте, однако, полагаю, это было слишком давно, чтобы упоминать сейчас, — а еще самой активно предлагать варианты. Судя по тому, как смягчился взгляд, это действительно хоть немного, но подействовало. — Вполне вероятно, — в конце концов заключил он и тихо выдохнул. — Полагаю, выдворить вас будет действительно непросто, а потому гораздо проще договориться с вами напрямую, ведь так? Какие пункты предусматривает ваш контракт? — Боюсь, это будет не так просто, — и, к сожалению, решай все лишь деньги, я бы сама давным-давно согласилась и добровольно ушла, играя за интересы противоположной стороны, — так как мои обстоятельства гораздо сложнее обычных. Не могу утверждать этого наверняка, но, вполне вероятно, за мной также установлена слежка, контролирующая соблюдение мною условий. Вам остается лишь смириться с моим присутствием каждый раз, как вы пребываете за пределами дома. Помимо этого вы можете обращаться ко мне для решения юридических вопросов в обход консульства, так как, по сути, я являюсь официальным представителем, назначенным вам. — Я вас понял, — выдохнул он, явно смиряясь с ситуацией. — По крайней мере, вы не выглядите как навязчивый человек, поэтому, полагаю, ваше присутствие не будет настолько большой проблемой. Что ж, позвольте тогда представиться как следует — Вин Рихтер, впредь обращайтесь ко мне по этому имени или «доктор Рихтер», чтобы не допустить раскрытие моей личности. Как мне стоит называть вас? — Сивилла Мергэ, — ответила я, протягивая руку для предложенного рукопожатия. Стоило мне сказать свое имя, как он коротко вздрогнул… но с чего бы это? — Надеюсь на наше плодотворное сотрудничество. *** Пока для Вина все еще длился период адаптации, — мне нужно было сразу привыкать называть его так, чтобы после не дать себе осечься при остальных, — для меня это означало, что стоило постоянно быть готовой подрываться на первый же звонок. Немного облегчало положение два обстоятельства: то, что район наших деятельностей совпадал, позволяя не добираться до места назначения по полчаса, и то, что он явно был не из ранних пташек, предпочитая просыпаться не раньше девяти утра. Работа в консульстве сводилась к удаленным консультациям от случая к случаю, зато сопровождения… От дома в клинику для финального согласования деталей перед официальным открытием. Из клиники до головного офиса Пакс Груп ради встреч с соучредителем — Жаном фон Хагеном. Иногда — путешествия по различным локациям, начиная от будущих сотрудников до полицейского участка и мест преступлений как приглашаемый криминальный психолог. После этого, если повезет… — Центральный парк Стэллиса знаменит как наиболее знаменитое место отдыха среди горожан, — не ожидала я, что среди прочих услуг мне также придется проводить экскурсионные туры. Город я знала относительно неплохо как для приезжей, но это все равно не означало «знать каждый закуток Стэллиса с полной историей происхождения». — Как правило, большинство мероприятий, в частности фестиваль, посвященный основанию города, проводятся именно здесь. На протяжении всего июля тут можно увидеть повсюду цветущие гладиолусы, символы города, а в день празднования представляют уникальный цвет, выведенный исключительно в Стэллисе, под названием «Небесный гладиолус». Полагаю, вас он особенно заинтересует, если вы интересуетесь садоводством, как утверждали ранее. Теперь же, если пройти здесь и выйти через ту аллею к вон тем монументам… — Вы действительно хорошо знаете город, не так ли? — резко прервали меня. Я оглянулась на стоявшего чуть позади Вина. — На самом деле, только его приближенную к центру часть. В Южном Стэллисе обычно проживают люди старшего поколения или ведут небольшие дела как семейный бизнес, а Северный Стэллис, наоборот, зарекомендовал себя как криминальный оплот города, поэтому там проживают либо люди с совсем бедным достатком, либо те, кому есть от кого скрываться. В обоих случаях мне нечего там делать, но вы, скорее всего, в будущем не раз столкнетесь с этими районами, если действительно планируете помогать с расследованиями. — Значит, до этого вы жили не в тех районах? — Не совсем. Можно сказать, что вначале мой дом как раз находился на границе Южного Стэллиса и Хэмингвейских холмов, но после я окончательно перебралась именно в последний. Так было проще учиться, не тратя время на дорогу, как раньше, а после и работать. На некоторое время повисла тишина: мне было больше нечего говорить, а Вин, похоже, обдумывал свой следующий вопрос. Когда мы уже дошли до центральной части парка, тот неожиданно выдал: — Вы действительно ничего не скрываете от меня? К чему был этот вопрос? — Как может ваш покорный слуга совершать нечто подобное, — на французском негромко произнесла я, на случай, если рядом были лишние уши. — Разумеется, у каждого есть свои тайны, однако, клянусь своей честью, те никогда не станут во вред молодому господину. Цитата неспроста была в оригинале в настолько архаичном исполнении — когда-то давно я так же произносила ее перед молодым наследником графства, уже прекрасно зная о своем предназначении. И я держала слово — именно знания о предыдущих жизнях смогли его уберечь, когда я распознала назревающий бунт или когда вела его по лабиринтам, созданным еще несколько веков назад. Моя смерть тогда пусть и была во благо, но не настолько героичной, как остальные — не особо хорошо умея считать, я промахнулась с высчитыванием срабатывавших механизмов-ловушек… что ж, зато то копье послужило хорошей причиной попробовать себя в науке в будущем. Вдаваясь в воспоминания, я не сразу вернулась в реальность, из-за чего упустила момент, когда Вин отстал от меня и отрешенным взглядом смотрел вперед, не двигаясь. А если бы кто-то был рядом из шпионов или наемных убийц?! Пришлось тут же поспешить обратно, на ходу оглядываясь, и не зря — на периферии я уловила вспышку металла. Развернувшись так, чтобы находиться между тем объектом и Вином, я тут же сменила направление, пока не набросилась на то место, где заметила его. Оглушительный треск кустов, негромкий чужой вопль, и я уже сижу на… девушке с фотокамерой? Черт, так это была обыкновенная линза?! — Простите, я больше так не буду! Все снимки удалю, только не делайте ничего к камерой, пожалуйста! Сзади сначала раздалось фырчанье, а потом громкий раскатистый смех, явно принадлежащий человеку, которого мне и нужно было только что «защитить». Сузив глаза, я повернулась к слишком веселому Вину… но не стала ничего говорить, беспомощно покачав головой и вернувшись обратно к девушке. — Отбирать ничего не стану, но фото вам все же придется действительно удалить. И я проверю, чтобы это было сделано со всех носителей. *** Стоило завершиться организационным вопросам, как стало немного легче — большая часть дел была перенесена в клинику, а выездные расследования, требовавшие участия Вина, случались всего раз или два за неделю. Чтобы не оставлять своего «подопечного» без присмотра, пришлось договориться с ним на официальное прикрытие «личного секретаря», с которым я бы могла находиться почти что в пределах его кабинета, огражденная лишь стеклянной дверью, или за его стенами. Время от времени продолжались разговоры, походящие больше на коротание времени, чем реальный интерес, но каждый раз у меня создавалось ощущение, будто меня на что-то проверяли. Словно доверенный подопытный кролик, подаренный родителями. Хотя, не исключено, что в контексте мою ситуацию можно рассматривать и так — отловили, показали, кому я буду принадлежать и, вероятно, потом интересовались у ребенка время от времени, нравится ли с ним играть. Единственной отдушиной был восстановленный контакт с отцом — мы созванивались каждый вечер, пытаясь наверстать упущенные годы, говорили, сколько позволяло время, а иногда я и вовсе слышала, как он пытался подавлять зевки из-за того, что общался со мной допоздна, что приходилось загонять его спать как следует. Несмотря на расстояние, мы все еще оставались семьей, и для меня за все время жизней это были одни из наиболее ценных моментов. И еще одним бесспорно хорошим моментом выступали наконец-то появившиеся выходные. Как только все дела были улажены, выяснилось, что для Вина тоже было приоритетным нахождение в пределах дома, по крайней мере, пока, за что, как я слышала, отвечал уже другой доверенный человек. Мне же можно было в кои-то веки не находиться на побегушках у кое-кого, посвящая хоть немного времени только себе — удивительно, как быстро вышло отвыкнуть от этого чувства. Учитывая, что это первая жизнь, в которой все проходит вот так… нет, постойте, в этом отношении закономерность очевидна. Поначалу было трудно определить, чем именно занять себя, не желая проводить время в четырех стенах или в чьей-то компании, но в итоге было принято решение посвящать время неспешным прогулкам по городу. Тем более, что мне все чаще требовалось искать различные адреса, по которым находились требуемые Вином люди или вещи — было в какой-то мере даже необходимо разведывать обстановку, предварительно изучая Стэллис по каждой его улице. В один из таких воскресных дней, решив освежить память с тем, каково гулять по знакомым местам без спешки, я медленно начала путь под музыку, следовавшую за мной еще с детства. Многие песни, встречавшиеся в списке, не прослушивались годами, практически стираясь из памяти, но я любила хранить их специально в одном месте, чтобы доставать в одни из особо ностальгичных дней, заново открывая для себя. Что-то принадлежало к ранним эрам, став нетленной классикой если не мира, то Сварта точно, что-то уже принадлежало современной эпохе, которая предлагала свою музыку для каждого. С каждым произведением меня связывали воспоминания, и многие из них я была далеко не против воскресить в своей памяти. Дойдя до несколько механического голоса и надменного «ну же, склонитесь предо мной», я на мгновение замерла. Пусть это были песни, встреченные лишь в этом перерождении, где-то внутри я понимала, что «Сага зла» в свое время затронула те струны, что еще спали до достижения тринадцатилетия, воскрешая что-то глубже, чем просто воспоминания. Возможно, потому что это было историей, рассказанной от нескольких лиц — то, как видели все остальные, и то, какими были те персонажи на самом деле. Возможно, потому что там тоже декорациями служило именно мрачное королевство, среди которого был единственный луч света, что клялся защищать один из главных героев. А, вероятно, дело было в грамотной постановке с лиричной музыкой. В самом начале до нас, детей герцогства, живших небольшой обособленной общиной, дошли только первые три песни, благодаря Джереми, который мог пользоваться родительской, относительно новомодной техникой, которые понравились только ему и мне, а остальные дети хотели слышать что-то веселее. Уже потом я узнала, что это были переозвученные наиболее известные части с японского языка, а их история — лишь малая часть от общей хроники, которая включала немало эпох, персонажей или влияний свыше. Тогда мне еще показалось, что их появление было далеко не спроста, а автор знала явно больше, чем говорила, однако, дабы не ворошить больную тему, предпочла опустить полное знакомство с историей, обойдясь лишь одной сюжетной линией далеко после. Даже в отрыве история тех близнецов выглядела для меня весьма близкой, и я не хотела рушить иллюзии того, что за этим могло скрываться нечто еще, перечеркивая заданный мною смысл. Находясь на кульминации, где юную принцессу подводили к «заслуженному возмездию», я как раз достигла прибрежной части города, которую не видела толком еще с тех пор, как только прибыла в город. Из-за прохладной погоды немногие гуляли у самой воды, чем я решила воспользоваться, спускаясь прямо к берегу, одними губами повторяя за исполнительницей «ах, настало время пить чай», с которым персонаж этой истории закончил свою жизнь. Внезапно вспомнилось, как свой поход к эшафоту я вела так же гордо, но не выдала ни слова, представляя тогдашнего монарха, заклейменного церковью как недостойного из-за нежелания идти на уступки. И, к сожалению, до сих пор там мало что переменилось — во все времена у власти, по сути, стояли правящие не по титулу, но по сану религии, распоряжаясь закрепить страну в том видении, что сформировалось еще при феодализме, если не раньше. И почти каждый раз защищаемые мной люди именно с их подачи становились теми самыми «дьявольскими цветами», сгорающими в их пламени возмездия. Закономерно после первой части началась моя наиболее любимая и ненавистная песня «Слуги зла», о жертвенности ради того, кого отвергает остальной мир… и в те моменты, когда я узнала, насколько по-иному можно было жить, в моей душе цвела радость оттого, как расширился свет в моем понимании, давая понять, что доверенному мне «подопечному» точно сможет найтись место, где его обязательно примут, даже если им будет являться не Сварт. А до тех пор я была готова защищать их, помогая привнести нечто новое даже без одобрения от власть имущих. На фразе «улыбнись, твоих слез не увидит чужой» я никогда не могла удержать собственные слезы — служа поддержкой для других, тебе нужно было замыкаться, не перенося на чужие плечи еще собственный груз. Иногда мне казалось, что только после того, как я покинула королевство, у меня получилось научиться плакать, снося накопленные за столько лет свои и чужие слезы. Да, даже когда это стоило множества смертей, это все равно было тяжело, потому что приходилось жертвовать не только возможностью жить. Временами тебе нужно было отдать свою жизнь целиком в руки другого. Постоянный риск означал то, что в преддверии беды ты никогда не мог поставить собственные интересы в приоритет, будь это из-за должности или собранного за долгие годы опыта. Как только в моей жизни появлялся тот самый человек, приходилось отсекать контакт с остальными, потому что мы бы все равно не могли общаться, как раньше. Ты не мог отлучиться на долгий период, иначе обязательно случалось нечто плохое, пусть ужасное все равно перенимала на себя я. При перерождении давалась лишь краткая передышка, чтобы дать прочувствовать свободу неведенья, и после тринадцати цикл возвращался к исходной точке. Редко бывали моменты, когда можно было остановиться, осознать, осмыслить. И выплеснуть хотя бы малую долю, как это происходило сейчас. Вместе с этим, мало когда я пыталась хотя бы разделить имеющийся груз с оберегаемым — воспоминания хранились лишь у меня, второй же был освобожден от подобной участи. Таких попыток можно было пересчитать по пальцам одной руки, но все они заканчивались лишь напрасной надеждой — меня не понимали или не воспринимали всерьез, считая, что я неудачно пошутила или перевела тему. Не то, чтобы я могла их винить — довольно часто мне попадались они как уверенные рационалисты, которым было не до мистических идей перерождения душ. Хотя, даже с редкими романтиками разговоры не складывались, из-за проступающего высокомерия гения в сравнении с «непросвещенной актрисулькой, которая едва тянет свою роль». И при этом, как ни удивительно, мы никогда не враждовали всерьез, сходясь в других темах или, на худой конец, чувствуя себя комфортно в молчании друг друга. Это и позволяло в итоге смириться, раз за разом принимая свою участь на пороге смерти. Кульминация, сдвоенные голоса, оборванные звоном гильотины, отозвались заметно больнее, чем несколько минут назад, заставляя резко заземлиться и уткнуться в колени, подавляя почти истеричные всхлипы. Застывшая на секунду в тишине оборванная фраза также напоминала часто обрываемую мысль «возможно, еще не все окончено», «может, в этот раз участь обойдет нас стороной», «похоже, есть возможность для передышки» за несколько мгновений до конца. Стоило мне забыться, как за углом ждала фатальная опасность, избежать которой обоим было практически невозможно. Слуга снова отдавал жизнь за королевского отпрыска, рыцарь с достоинством погибал в схватке, а актриса ловила собой предназначенные слишком много узнавшему сценаристу пули. А все возвращалось на круги своя, по новой заводя ход истории. «Если б родиться могли мы опять, вновь хотел бы с тобою, как в детстве, играть…» Все же, время рядом с ними было действительно по-своему ценным, даже если открытых отношений между нами не было, а мы друг с другом ни разу не заговаривали напрямую. Возможно, это было на уровне родственности душ, которые связывало нечто свыше человеческого понимания, чем что-то приземленное. Поэтому, возвращаясь раз за разом, я и мирилась со своей участью — не только ради их цели, но ощущения, что без них все будет по-другому, пусть в этой жизни и старалась повернуть утверждение в свою пользу. Как ни крути, моя жертва всегда была, пусть с оговорками, но добровольной. Узнавая их раз за разом все ближе, я понимала, что не могу бросить, какими бы невыносимыми те не казались для других. Не сразу распознав начало новой песни из-за царящего шума волн на первых секундах, я с удивлением поняла, что едва узнаю появившуюся мелодию. Точнее, до этого я могла ее слышать, к тому же, относительно часто, но за столько лет та почти не попадалась мне на глаза, стирая из памяти образы и связанные мысли. Включив экран, я едва прочла сквозь слезы название «Стих раскаяния», которое пробудило несколько отрывочных идей, связанных с текстом. Спасенная принцесса, берег, осознание и попытка мольбы о прощении… На фоне остальных частей она терялась из-за своей чрезмерной лиричности, поэтому я практически забыла о ней, помня лишь то, что она завершала известную мне трилогию, хоть и не являлась последней в цикле о близнецах. Тем не менее, память услужливо выводила в голове строки, стоило заслышать начало: «Уплывай, моего раскаяния стих, слезами написанный искренними…» Интересно, было ли хотя бы отдаленное желание сделать это у тех, чьи жизни я тогда сохраняла? Помолиться за то, чтобы тех событий не происходило, а я могла сопровождать их и дальше, оставаясь рядом? Или они даже не горевали, предпочтя принять мою смерть как данность? Желали ли они переродиться со мной вместе, или это оставалось на совести судьбы? К сожалению, я никогда не знала этих ответов, и вряд ли бы сумела когда-либо их услышать. Возможно, так было лучше, вместо пустых разочарований в том, что даже для них моя ценность никогда не была высокой. Тоскливый голос в конце, вторящий последней фразе прошлой песни «если б родиться могли мы опять…», сначала тяжело осел в душе, после чего резко ухнул с ней вниз, как только слух уловил рядом знакомый голос. Оглянувшись в ту сторону, с которой наушника не было в ухе, я удивленно поняла, что ко мне приближался Вин, выглядя… встревоженно? Я не могла распознать, пока слезы все еще перекрывали видимость. Но если он здесь… — Что вы тут делаете? — негромко задала я вопрос, поднимаясь и наконец утирая глаза тыльной стороной ладони. Взгляду сразу стало легче различать действительно знакомое лицо с озадаченным выражением. — Разве у вас сегодня не выходной? — С вами все в порядке? — услышала я встречный вопрос. — Может, я бы мог… — Я спросила, что вы тут делаете?! Резко повышенные тона пришлось обменять на французский, чтобы посторонние не могли распознать речь или контекст ситуации. Потому что я понимала — под влиянием момента я сейчас вряд ли смогу удержать себя, а вот убавить вероятность того, что проговорюсь при незнающих о лишнем, все еще было возможно. — Разве вы не понимаете, в какой ситуации находитесь?! Ваше сопровождение было навязано не просто так, чтобы вы могли без чужого присмотра или хотя бы уведомления оказываться где-либо вне пределов дома! Вы не могли хотя бы подождать с этим еще несколько месяцев, когда ситуация бы улеглась, а вас уже было бы трудно потерять из виду как выдающуюся фигуру Стэллиса?! В конце концов, для чего тогда вообще предназначалась вся ваша защита… — Вы начинаете забываться, мадмуазель Мегрэ. Холодный, резкий тон тут же заставил меня осечься. — Смею вам напомнить, что ваше сопровождение никогда не являлось моей личной инициативой, а лишь навязанным нам обоим условие. Неужели вы думаете, что мой род не готовит наследников к ситуации, когда на кону стоят их жизни, а я нуждаюсь в постоянном надзоре? Тогда я вынужден сомневаться, что вы действительно работали когда-либо на нас. К тому же, вы сами это говорили — не только вы приставлены ко мне, просто ваша личность является наиболее подходящей для публичного сопровождения. Он был абсолютно прав, черт подери. Но я от своих слов тоже не собиралась отказываться. В то время, как он говорил с той самой, рациональной точки зрения, поставленной его нынешней жизнью, я говорила от лица человека, который каждый раз видел последствия подобной самоуверенности. Испуг от понимания, что даже пара минут моего отсутствия могли привести к ужасным последствиям, пока он находился вне стен дома, был далеко не беспочвенным, особенно когда несколько жизней были спасены именно в последний возможный момент. Но, пожалуй, это был первый случай, когда я действительно высказала в лицо свои опасения — до этого, этого не позволял ни мой статус, ни обстоятельства, ни установившиеся отношения. Поэтому, когда в разговоре повисла пауза, я лишь настойчиво смотрела ему в глаза в ответ, хотя картина и продолжала расплываться перед глазами из-за застывших слез. Через минуту, словно поняв, что я действительно не отступлюсь, Вин выдохнул, говоря: — Если вас это успокоит, вы можете сопровождать меня на обратном пути вплоть до резиденции. Кажется, если раньше у меня и было желание прогуляться подольше, то сейчас от него не осталось ни следа, вашими же усилиями. *** — Сейчас, когда я думаю об этом, — начал снова говорить он, смотря вперед, пока я рядом наконец отыскала салфетки, чтобы привести лицо в порядок, — то наконец вспомнил, где именно вас видел. Подумать только, что не связал воедино ваше имя и того ребенка, который по неосторожности едва не погубил всех наших лошадей. Разве что плачете вы сейчас совсем по-другому, чем тогда, но выражение очень запоминающееся. — Выражение? — переспросила я, не став отрицать сказанного. Вздумаю опровергать — и мои же слова могли использовать против меня, как только бы Вин захотел поднять архивы. Взамен было лишь интересно, что именно стало связующим звеном в этой ассоциативной цепи. — Точнее, глаза. Из-за их серого цвета те сильно светлеют, когда вы плачете, — точно. Когда-то мне уже говорили подобное, и даже не за одну жизнь — как у хранимых имелась родинка под правым глазом, так и у меня сохранялся единой чертой светло-серый цвет глаз, лишь пару раз изменивший оттенок на более темный. — Еще тогда он выглядел весьма примечательно, но одна деталь меня сильно насторожила. Непроизвольно, мои плечи напряглись, пока руки намеренно продолжали держать салфетку у глаз. — Вы выглядели относительно спокойно для ребенка, который едва не совершил преступление, связанное, к тому же, с делом его отца, от которого зависело и его положение. Как будто были готовы к этому с самого начала. Мне нечего было на это ответить. Никакой опыт игры не поможет актеру, если тот невовремя «покинет» сцену, выходя из образа. — Про меня иногда говорили, что я слишком поздно осознаю последствия своих поступков, — в некотором роде, это действительно было так — слишком многое приходилось делать исключительно на инстинктах, чтобы успевать обдумать итоги своего вмешательства. — Как и в случае чьей-либо смерти человек может долгое время не понимать, что его близкого уже нет, продолжая по инерции начинать разговор с обращения к нему, накрывать лишнюю порцию или ожидать его помощи в том деле, которое всегда выполнялось вместе — полагаю, это самая близкая аналогия в моем случае, — за исключением той детали, что мне пришлось в свое время очень быстро с этим мириться, особенно когда приходилось жить в неспокойные времена, а умирал каждый, кто невовремя попадал под руку восстания или войны. В самом начале приходилось переживать и такие моменты тоже. — Уже когда я пересекла границу Сварта, до меня дошло содеянное, а с возрастом и переосмыслением произошедшего картина становилась только хуже, — только осознание было несколько иным, а последняя фраза вдохновлялась последними событиями. — Неужели? — переспросил Вин, на что я решила отмолчаться — и так слишком многое сказала. Как психолог, не удивлюсь, если он уже успел высмотреть во мне что-то до крайнего подозрительное, хотя бы на основе последних реплик. — Допустим, что это так. Если я правильно помню, вашим наказанием было пресечение любых связей с нашими землями и изгнание, однако в нашу первую встречу вы сказали, что работаете непосредственно на главу. Что именно успело измениться за это время? — Вы ведь наверняка уже догадались, — иронично отметила я, бросив взгляд по сторонам в подозрении. — Благодаря этим годам и построенной заново репутации в Стэллисе было принято решение обменять возможность общения с отцом на вашу опеку. Пока эти условия оставались взаимовыгодными, мне пришлось согласиться, ведь мы оба прекрасно знаем, как может работать правящая рука — сопротивляясь, в конечном итоге я бы в любом случае была приставлена к вам, но уже без предлагаемых вначале поощрений. Судя по задумчивому выражению, ответ его убедил. — Меня все равно не покидает ощущение, что вы о чем-то недоговариваете, — заключил он, но, благо, разговор бы в любом случае прервался здесь, поскольку мы уже достигли ворот его дома. — Не могу сказать, что доверяю вам, однако теперь ваши мотивы стали для меня яснее. Но запомните, — его тон снова похолодел, как во время ссоры, — что я больше не потерплю упреков в свою сторону, подобно сегодняшним. Стоит вам еще раз повысить на меня голос без должной на то причины, и я позабочусь о том, чтобы ваш контракт был разорван. Надеюсь, мы поняли друг друга, — произнес он перед тем, как переступить порог своей территории, оставляя меня. — Разумеется, — с небольшим поклоном ответила я вслед удаляющейся фигуре, поражаясь тому, как резко менялись сегодняшние события и настроения. От ностальгии до упадка, идущего следом катарсиса и заканчивая тревогой и холодом с чужой стороны, а ведь до конца дня еще немало времени оставалось. Оставалось надеяться, что на этом все пока и закончится. Печально выдохнув, я повернулась прочь и уже знакомым маршрутом направилась к дому — как и у Вина, после спонтанной встречи продолжать прогулку совершенно не хотелось. *** Следующая неделя проходила в напряжении. Узнав целиком историю моей нынешней жизни, Вин не сводил с меня взгляда каждый раз, как я оказывалась в его поле зрения. Пусть я не могла винить его, но из-за чересчур пристального внимания к себе мысли каждый раз сбивались, вынуждая прокручивать в голове одни и те же слова снова и снова. А усугублялось положение тем, что именно в этот период клиника наконец открылась официально, принимая первых пациентов с ментальными расстройствами. И то, что все из них поголовно являлись главными представителями города, никак не позволяло ослабить бдительность в наблюдении. Если кому-то было суждено пострадать, рано или поздно находился тот, кто принимал на себя роль атакующего, желал он того или нет. На моей памяти также был случай-другой, когда с виду хорошо знакомые, или в целом приятные люди, с которыми был уверен, что те ни за что не предадут, первыми были готовы вцепиться в глотку ради возможности жить. Поэтому любой, проходивший мимо меня, не должен был быть упущен из виду, вне зависимости от создаваемого впечатления или известного положения. Из-за этого, возвращаясь домой, хотелось только упасть без сил, устало воя в подушку. К пятничному вечеру сознание еле-еле держало тело в руках, не позволяя тому отключиться прямо на рабочем месте. Еще хуже было от понимания, что с клиникой список дел не завершался — требовалось после снова наведаться в Пакс Груп для обсуждения первых результатов работы, успешности открытой ветви деятельности и прочих деталей, вдаваться в которые просто не было сил. Кофеин едва помогал делу, зрение мутнело, но оставалось еще добрых два часа до конца, с которым бы меня ждали хоть какие-то, но выходные. Не желая оставаться в помещении, раз кабинет уже опустел, а Вину оставалось собрать последние документы для отчета, я первая покинула здание, оставаясь у входа и переводя дух. Сама ситуация была не нова, конечно, но впервые на моей памяти было столько людей и так мало дополнительной охраны, чтобы более расслаблено относиться к ситуации, выматывая в несколько раз сильнее. Еще и постоянное внимание самого охраняемого не облегчало дела, заставляя тратить лишние ресурсы на обдумывание его мотивов. Зря я думала, что с отсутствием необходимости в перемещениях по городу было проще — выходило пока как раз наоборот. Даже прохожие не казались настолько подозрительными, как поток пациентов, осматриваемых за эту неделю… Стоило подумать о пациентах, как и доктор показался в поле зрения, выходя из здания. Со вздохом уговаривая себя, что осталось еще немного, я начала неторопливо подходить к нему, намереваясь уточнить план действий, как следующие события произошли слишком быстро. Подозрительная тень на периферии. Хлопок от выстрела, вероятнее всего, с прикрученным глушителем. Двинувшееся инстинктивно на шум тело, пытавшееся стать между пулей и целью. До ослепляющего сильная боль в плече. Черт возьми, я все-таки потеряла бдительность! По крайней мере, я успевала понять перед потерей сознания — эта рана явно не смертельная, а, значит, моя работа здесь еще не закончена. Было бы скверно осознавать, что все завершилось, даже не начавшись толком. Но, с другой стороны, если это покушение не удалось, вряд ли бы они остановились на этом, предпочтя довести до конца хотя бы одну жертву… Вспышки адреналина хватило всего на несколько секунд, тут же выбивая остатки сознания. Не было слышно ни паники, ни знакомого обеспокоенного голоса, успевшего приблизиться, ни криков со стойки регистрации о необходимости вызвать скорую. Остались только я и блаженное неведенье, которое я позже иронично отметила как возможность спокойно отдохнуть. *** Возвращение в реальность выдалось не настолько проблемным, как я думала, но все равно неприятным. Первым ощущением, которое удалось почувствовать, стал сильный холод, от которого не особо спасало тонкое одеяло, за ним проснулась боль с левой стороны, — значит, тогда под удар попала все-таки не рабочая рука, — и наконец в памяти замелькали обрывки воспоминаний. Точно, Вин! Его же получилось спасти тогда? Повторный выстрел я не слышала, значит, скорее всего, злоумышленник постарался скрыться сразу после неудачной попытки, предпочитая не рисковать. Если это так, то, с одной стороны, это радовало, но с другой… если была одна попытка, значит, будут и еще, а все опасения до этого были все же не беспочвенными. Пока я не имела возможности наблюдать за ним, существовала вероятность, что они уже готовятся к еще одному заходу, и… Погодите-ка, сколько времени я провела в бессознательном состоянии? Резко распахнув глаза и, к счастью, столкнувшись лишь с сумрачным светом из окна, я тут же начала лихорадочно искать здоровой рукой хоть что-то знакомое неподалеку. Замерзшие пальцы растеряли привычную чувствительность, скользя по холодной простыни, быстро теряя опору из-за узкой, наверняка больничной кровати, болезненно отзываясь на попытку поднять руку выше. Поняв, что ничего этим не добьюсь, я осторожно повернула голову вправо, чтобы оценить расстановку, и, морщась от неприятных ощущений, вероятнее всего, из-за долгого сна или лекарств, поступавших в кровь через катетер, попыталась присмотреться к тумбочке, на которой находились лишь какие-то вещи, ни одна из которых телефон не напоминала. Мысленно проклянув происходящее, начала переворачиваться влево… И уловила на периферии подозрительный блеск. Снова?! На рефлексах, не обращая внимание на боль, я тут же подорвалась с лежачего положения, отстраняясь ближе к изголовью, за что раненная рука мне тут же отомстила ослепляющей вспышкой. Едва подавив ругательства, я снова подняла взгляд в ту сторону, но, вопреки ожиданиям, источником моего беспокойства стали всего лишь очки на подозрительно знакомом человеке. Пока я пыталась успокоиться, их обладатель вздрогнул, негромко вздыхая, и поднял голову выше, по-видимому, также пытаясь привести себя в чувство. От шока ли или после дремоты, которая также могла иметь место, я понять сейчас не могла, но это и было не так важно. Что он здесь делал? — Ты наконец-то очнулась, — тем временем начал Вин несколько охрипшим голосом. — Прошло уже больше полтора суток с момента покушения — все это время ты находилась без сознания, так что тебе не стоило так резко вставать с места, тем более, после операции, — смутно ощущая, что что-то здесь не так, тем не менее, я молчала, обрабатывая происходящее. Значит, прошло меньше времени, чем я опасалась, а пулю уже успели изъять — безусловно, это хорошие новости, а в свете нынешней ситуации — один из лучших исходов. — Врачи отмечали, что им пришлось проводить изъятие с минимальными дозами обезболивающих из-за отмеченной в регистре аллергии на большинство компонентов, но ты держалась весьма стойко, и… — его голос постепенно затих, словно он обдумывал следующие слова. — От своего имени, я благодарю за самоотверженность, проявленную в тот момент — если бы не ты, тот выстрел мог стать для меня последним. Я только покачала головой. — Что вы, господин Рихтер, это был мой долг, — я нарочно не стала произносить «работа» или «обязанность», потому что они бы точно не смогли передать полную глубину заложенного смысла. — Если моя жизнь смогла вам пригодиться, для меня это уже лучшая благодарность. На какой-то миг мне показалось, что на этот раз блики шли не от очков, а самих глаз — сложно было различить, когда человек сидит напротив окна, а лицо практически окутано тенью. Молча поднявшись, он негромко заключил: — Раз ты проснулась, я могу уходить со спокойным сердцем — не волнуйся, на этот раз я подготовил сопровождение. Желаю скорейшего выздоровления, и… — практически обойдя кровать, Вин вдруг вернулся и передал что-то: — Думаю, ты искала вот это. Если будут какие-то проблемы с обслуживанием, смело звони мне, и я тут же разберусь с этим. — К-конечно, — несколько запнулась я от неожиданности, принимая свой телефон, и провела взглядом фигуру, покидающую палату. Благодаря свету из коридорного проема я на короткий миг выхватила обеспокоенное выражение на чужом лице, прежде чем Вин закрыл двери, вызвавшее у меня… Радость? Облегчение? Благодарность? Или неверие, потому что было слишком непохоже на правду? Пытаясь разобраться в своих мыслях, я скользнула пальцами по еще теплому пластику, приятно отозвавшемуся на прежде замерзшей коже. Сразу после этого тело напомнило о том, что все еще не пришло в себя и требует побольше тепла, поэтому пришлось осмотреться в поисках пледа — благо, тот оказался буквально у ног, словно ожидая своего часа, и не пришлось никого звать. Напоминая себе об осторожности, я неуклюже развернула свернутую ткань одной рукой, пытаясь с одного раза правильно разложить ее на кровати. Вышло несколько неважно, поскольку я перепутала края, но пока что этого было достаточно. На самом деле, только голос разума останавливал меня от того, чтобы использовать больную руку. В прошлом всю ту боль, что можно было испытать, уже перенесли различные мои тела, поэтому из раза в раз становилось все труднее воспринимать ее как что-то, способное заставить меня остановиться. Возможно, это отобразилось и на нынешнем случае — никакого обезболивающего не нужно, если мозг научился игнорировать болевые рефлексы, хотя, несомненно, объяснить это с точки зрения науки явно сложно, особенно раз на нынешнем теле нет ни одного намека на травмы сильнее ушиба или слабого ожога. Однажды это действительно привело к большой проблеме — под влиянием момента я даже не заметила, когда ранение по касательной успело разрастись до серьезного разрыва, а вытекшей крови стало достаточно для прохождения точки невозврата. Единственным утешением ставало то, что свое предназначение я тогда все же сумела выполнить, но неплохим уроком с посылом «не стоит игнорировать свои проблемы, даже если не ощущаешь их как нечто серьезное» тот случай все-таки стал. Все же, не хотелось из раза в раз попадаться на одном и том же, а перерождения предназначались для более возвышенной цели, чем поиск наиболее бесполезного и проблемного способа погибнуть раньше назначенного. Вынырнув из своих мыслей, я удрученно вздохнула, постепенно чувствуя, как тепло возвращается в тело и, приняв более удобное положение, не без осторожности, разблокировала еще чудом державший заряд телефон — наверняка накопилось немало людей, которым нужно было объяснить ситуацию или просто объявить о своем возвращении. *** Через пару недель пристального присмотра врачей и медсестер те, скрепя сердце, оформили разрешение на выписку, в безнадежности качая головой на мои попытки использовать левую руку, как раньше. В какой-то момент они даже предлагали пройти тест на чувствительность к боли, считая, что это физическое отклонение, но, к счастью, удалось убедить их не делать этого, стоя на том, что саму боль я ощущала, просто в меньшей степени, чем другие. Тогда меня сопроводил домой Вин — по его словам, это было продолжение оказываемой благодарности, помимо оплаты счетов, но мне казалось, что за этими словами находилось что-то еще. И, словно в воду глядя, всю дорогу после я ощущала на себе неоднозначные взгляды, словно меня изучали — но не с подозрением, как раньше, а… чем-то менее злобным, но все еще неодобрительным. Перебирая в голове события, было сложно подобрать подходящую причину, но, на удивление, что-то подсказывало, что вызвано это не мною конкретно, но определенно связано с моей личностью. Это вызывало любопытство, но не до навязчивого желания докопаться до сути. Так и прошла вся дорога, пока мы не остановились у одной из многоэтажек в сердце Хэмингвейских холмов, где и находилось мое нынешнее жилье. Пусть оно было не особо большим, но все равно считалось престижным благодаря доступности множества элитных учебных, научных и международно значимых заведений, так что им можно было по праву гордиться и точно называть лучшим среди всех мест, которые можно было бы считать своими. Если бы все сложилось как и было запланировано, то дома меня бы уже ждали приемные родители, — несмотря ни на что, их беспокойство действительно очень напоминало родительское, — но их удалось отговорить, так что можно было спокойно поговорить без свидетелей. Не то, чтобы были предпосылки на то, что подобный разговор действительно бы возымел место, но… Вежливо пропуская гостя первым переступить порог квартиры, я не могла отвязаться от ощущения, что что-то может определенно пойти не так. К счастью, внутри было вполне ухожено — скорее всего, сюда как минимум наведалась мадам Мегрэ, свои ключи я доверяла ей на хранение, что уже подтверждалось непривычно заполненной вазой с печеньем — самостоятельно я очень редко до нее добиралась, а вот она еще с моего детства предпочитала держать что-то на столе кухни, перенося после эту привычку во время каждого визита. Что ж, это было даже кстати в нынешний момент, поэтому я лишь ностальгично улыбнулась про себя и прошла на кухню, жестом приглашая гостя за собой. Щелчок чайника, вытащенные из шкафа чашки, едва не с помощью левой руки… И тишина. Неприятная, тягучая, липкая — словно мед, который я никогда особо не любила. Странно, что это чувство появилось только сейчас… хотя, возможно, все дело в отсутствии посторонних наблюдателей. — Мадмуазель Мэ… нет, мисс Сивилла, — вот оно что. До этого я не могла понять, что ощущалось не так в прошлом разговоре — не в последнюю очередь из-за рассеянности сознания тогда. Похоже, он захотел сократить между нами дистанцию… но зачем? — понимаю, что следующая тема может показаться вам странной… но мы точно с вами никак не общались раньше, до того, как вы были ко мне приставлены? Я на секунду замерла. С чего вдруг снова такой вопрос? — В последнее время я не могу уйти от ощущения, что знаю вас, к тому же, очень хорошо. К примеру, — он взглядом указал на что-то рядом со мной, — сейчас вы бы потянулись правой рукой к переносице, чуть выше уровня глаз, потому что озадачены. Рука застыла как раз на полпути к лицу. — И вы бы обязательно склонили голову немного вправо, опираясь на правый палец, — в яблочко. Я действительно так делала, иногда осознанно ловя себя на этом, но куда чаще этот жест был интуитивным… достаточно продолжительное время, куда дольше моей нынешней жизни. А за все наше нынешнее времяпровождение не сказать, чтобы я настолько часто попадалась Вину на глаза, чтобы он успел это заметить. Тогда откуда бы он это знал, если только не… — Как вы сами понимаете, этот жест не настолько уникален, чтобы запомнить его, но по какой-то причине я прекрасно знаю, что он вам привычен, как именно вы его исполняете и что именно за эмоция за ним скрывается. При этом я за вами практически не наблюдал, и за последние несколько недель мы с вами не пересекались, чтобы я мог настолько четко его предсказать. Как и то, что вы сейчас занервничали, из-за чего повернули чашку ручкой от себя, — я быстро стрельнула взглядом вниз, чтобы заметить, как ручка действительно указывала на Вина, а ладони были тесно прижаты к керамике, чтобы словно согреться. А, точнее, подавить мелкую дрожь, которой меня пробивало от догадок. — Ну, а вдруг мы были знакомы по прошлой жизни, — шутливым тоном едва выдавила я за напряженной улыбкой. Возможно, было несколько рисково практически напрямую давать правильный ответ, но отрицание было бы куда подозрительнее, а взамен… Вин нахмурился, на секунду поддаваясь размышлением, после чего заключил: — Что за вздор. Как я и думала — рациональная составляющая значила для них куда больше, чем невероятная правда. — Я правда не знаю, как объяснить ваши ощущения, — сделала я вид, что сдаюсь, неспособная придумать иных оправданий для его опыта. И об этом обязательно придется поразмышлять позже. — Помимо вашего пребывания в Стэллисе и редких пересечений на территории герцогства, у меня больше не имеется идей, где бы мы могли встретиться, и откуда вам так хорошо знакомы мои привычки. Может, для вас непроизвольно что-то из этого показалось запоминающимся — насколько я слышала, подсознание бывает действительно непредсказуемым. Напряжение ощутимо спало, когда он наконец кивнул, соглашаясь с аргументом. — Может, действительно, все так. Я надеялся, что вы сможете дать мне ответ, но, похоже, все сводится лишь к догадкам, — он неожиданно резко поднялся с места, словно собираясь уходить. — До конца недели вы можете оставаться дома, после чего возвращаться к своим прежним обязанностям. Надеюсь увидеть вас в понедельник утром в привычное время, мисс Сивилла, — закончив, он действительно развернулся и направился к выходу, вследствие чего мне самой пришлось подняться и подскочить к входной двери. — Погодите, мне как минимум стоит провести вас до машины, — добавила я вслух, заметив озадаченное выражение на его лице. — Хотя бы это сейчас должно быть в пределах моих возможностей. Весь путь к машине сопровождался молчанием — пусть и все еще напрягающим, но теперь я чувствовала, что атмосфера несколько изменилась — возможно, фокус подозрений сместился с меня, а, может, дело в том, что теперь понимала мотивы недавнего поведения. Может, стоило серьезно поговорить, раскрыть все карты, понадеявшись на удачу? Нет. Чуда бы не произошло — и судьба раз за разом доказывала мне это. Цикл никогда не отклонялся от заданной точки, а, значит, свой секрет я бы унесла в могилу до следующего перерождения. Поклонившись вслед уезжающей машине, я не смогла удержаться от тоскливого вздоха, сорвавшегося с губ, как и каждый раз, когда вспоминала о тех переплетениях. *** И все же… С того момента, когда произошел тот разговор, я продолжала мысленно возвращаться к нему снова и снова, пытаясь понять, почему именно Вин знал — или подсознательно помнил? — о моих привычках. Не может же быть такого, что он, сам того не зная, успел подсознательно изучить мое поведение, учитывая, что для него я нечто на уровне массовки — приближенной, но не настолько важной, чтобы заострять на мне внимание. Возможно, что нечто действительно стало спусковым крючком для того, чтобы он мог вспомнить? Был ли действительно такой исход возможен? Если подумать, я ведь никогда не имела возможности узнать, как именно жили те, кого я защитила в свое время — в следующем цикле предыдущие инкарнации уже умирали, а хроники редко передавали мысли монарших особ или писали о тех небольших искрах гениев, которые могли изменить Сварт, особенно если те действовали не в угоду церкви. Могло ли для них стать мое исчезновение отправной точкой для возвращения воспоминаний, или все же они продолжали жить в неведенье? Нет, это вряд ли «исчезновение» как таковое… Если бы это было так, то еще в момент моего отбытия из Сварта у Вина начали бы появляться какие-то признаки реинкарнировавшего. Тогда… Я бросила взгляд на место, где под темной блузой скрывался недавний шрам. Кровь? Ранение? Или условие «быть раненным на его или ее глазах»? Возможно, последнее, но с требованием «во имя их спасения»? В любом случае, я не хотела это проверять, особенно если нет никаких гарантий тому… да и был бы в этом смысл? Что бы я вообще делала, вспомни та душа свои предыдущие воплощения? Отбросив все «если», случись такое однажды… я бы точно не хотела, чтобы этого произошло. Перерождение — это вечный груз сожалений, которое неволей приходится нести сквозь новую жизнь, каждый раз оглядываясь на ошибки, которые совершил… ты? Или кто-то еще? Под чьим-то влиянием или самостоятельно? Иногда это заставляло меня спрашивать себя, кто я — особенно после переломных моментов, когда беззаботность сменялась снова наделенной ответственностью, перечеркивая каждый раз жизни на «до» и «после». Я — тот ребенок, что еще вчера смеялся и любил вместе с отцом ухаживать за лошадьми? Или я — тот мальчик, который невообразимо боялся парнокопытных с тех пор, как его сестру задавили из-за того, что кучеру приказали гнать во весь опор по улицам? Или — та чересчур рано повзрослевшая для остальных девушка, презиравшая лошадей из-за капризного характера, когда приходилось учиться верховой езде? Или рыцарь с ранних лет, который принимал коня как лучшего друга в любом бою? Или тот изначальный образ, который практически стерся из памяти за столько столетий, скрываясь за множеством обретенных личностей? Чувствуя, как тяжелеет в голове и на сердце, я склонилась над рабочим местом, к которому уже три дня как вернулась для возобновления своих обязанностей. Поддавшись — и правда, весьма привычному — положению и зажав переносицу меж пальцев, заодно опираясь на стол локтем, пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Во время таких моментов плакать не хотелось, — а, точнее, после стольких жизней, казалось лишним и чересчур драматичным, — а вот опустить руки — весьма сильно. Это всегда было чересчур. И даже это «чересчур» уже разрослось до тех масштабов, когда произошел бы срыв, и моя смерть бы наставала по собственной воле сразу же после обретения воспоминаний. Все больше становилось все равно на свой долг или того, ради кого все это время отдавалась жизнь — стоил ли этот бесконечный цикл моих собственных жизней в качестве разменной монеты? Раньше моя ответственность и вбитая на подкорки мозга покорность и преданность говорили «да» без секундной запинки. Сейчас… я все больше склонялась к тому, что «нет» было не менее оправданным вариантом. — Из-звините, — внезапно выдернули меня из пучины мыслей. Вернувшись в реальность, я столкнулась взглядом с немного нервным мужчиной, который робко спросил: — я прибыл п-по записи к док-ктору Рихтеру, на ч-час дня. — Вот как? — бегло пройдясь взглядом по серой фигуре в свободном плаще, я осмотрела журнал, находя соответствующую строку в списке. Разве время уже подошло? — Мистер Коултон, верно? — быстрый взгляд на часы, чтобы проверить догадку, параллельно уловив неловкое «д-да». — Вы прибыли несколько рано, до вашего сеанса еще не меньше двадцати минут. — Ох, это н-настолько сильно помешает? — растерянно поинтересовался он. Мне это нравилось все меньше и меньше. Желай он действительно прийти раньше, то обсудил бы это с Вином по телефону — у него были пациенты, предупреждавшие, что могут прийти несколько раньше или позже установленного времени. — Я спрошу у него — сейчас по расписанию у него нет приема, — для вида я вежливо улыбнулась и активировала коммуникатор, в это время уже более пристально рассматривая пришедшего. — Доктор Рихтер, к вам прибыл мистер Коултон, сеанс с которым был назначен на час. Впустить его к вам? — Уже? — озадаченно отозвался он. Секундное молчание, после которого последовало: — … Да, хорошо, он может пройти. — Поняла, — уже чувствуя нарастающее напряжение, я обратилась к стоящему: — Пожалуйста, он примет вас. Только, — мне нужно было выиграть немного времени, чтобы принять решение, — разве вам не стоит снять ваш плащ? В помещении достаточно тепло, чтобы вы не чувствовали дискомфорт. — А? Н-нет, мне с ним гор-раздо лучше — я очен-нь быстро мерзну без н-него. Он обхватил себя руками в знак подтверждения, но я уловила, как левая рука скользнула за ворот одежды. — Тогда прошу вас. Судорожный вдох. Опущенная ручка стеклянной двери. Момент, когда посторонние звуки могли проникнуть в кабинет. — Вниз!!! Хлопок от выстрела. Удар со всей силы по тревожной кнопке под столом. И я бросилась с места навстречу наемнику. — А я-то думал, что тебе просто не повезло попасть под раздачу, — раздраженно выплюнул он, в мгновение ока меняя пистолет на скрытый в рукаве кинжал. — Значит, телохранитель, да? Я не ответила, вместо этого сосредоточившись на том, чтоб подсечь его. — О, неплохо, — ядовито отметил он, как только я его достала. — Только, — в падении он извернулся так, чтобы успеть полоснуть мою ногу ножом, — не думай, что так просто выкарабкаешься, — продолжая игнорировать его, я подскочила к нему, пытаясь просчитать, что делать дальше — убить или обездвижить? Первое было ближе, когда второе — правильнее. С размаху приземлившись на него, пользуясь моментом неожиданности, я налегла предплечьем на основание горла, надеясь придушить его — достаточно, чтобы он потерял сознание. Сознание запоздало уловило, как в спину вонзился так и не выбитый из руки кинжал. Значит, скоро эта жизнь тоже завершится, да? Я не смогла сдержать ироничной улыбки на лице. Видимо, это выбило убийцу из колеи, потому что его выражение, постепенно теряющее осмысленность, исказилось еще больше, отчего он попытался вытащить клинок из раны, но я не могла позволить ему этого — пришлось отстраниться вместе с его рукой, вместо этого перенося вес на правую руку, которая тоже начала слабеть из-за нанесенного удара. И этот момент оказался решающим — почти сразу его хватка начала слабеть, мышцы расслабились, а я могла прекратить, переводя дух. Хотелось отдышаться, в полную грудь, но, кажется, легкое было пробито — каждый вдох был неимоверно болезненным, а из горла непроизвольно выбивался хрип. Хорошо, что опыт не прошел даром, и я не позволила ему вытащить кинжал — только бы приблизила свой конец. — В-вин, — едва выдавила я, поворачиваясь в сторону, где он предположительно находился. Хотелось бы надеяться, что все это время моя жертва была не напрасной — хотя, если верить звукам, мое предупреждение успело достичь его ушей. Но сознание решило покинуть тело еще до того, как я успела увидеть его. *** … О, Всевышний, этот звук просто ужасен. Это пищание просто невыносимо, и… … ха? Почему я… все помню? Следующие тринадцать лет разве прошли так быстро, чтобы я… — Сивилла! — … нет, это все еще мое последнее имя. Пришлось открыть глаза, чтобы убедиться в своих догадках, и увидеть знакомые лица супруг Мегрэ и… — Отец? — едва слышно проговорила я. Что происходит? — Сивилла, дочь моя, — кажется, его голос был сорван, звуча гораздо тише привычного. — Я… как же я рад. Мы боялись, что ты можешь не очнуться. Когда меня срочно вызвали к герцогу с приказом отправляться в Стэллис, потому что ты… мы всю неделю не находили себе места, потому что ты все не открывала глаз. Боялись, что… Значит, неделя, да? — Я… я здесь, папа. Все позади, — едва выдала я, чтобы не растревожить случайно ранение. С таким я сталкивалась впервые, ведь обычно схожие удары не позволяли мне прожить больше десяти минут или около того — на полях боя или в подземельях часы, как правило, найти было сложно. Трудно было рассчитать, что бы именно считалось перегрузкой для пневмоторакса, особенно с моим сбитым болевым порогом. — Не стоит говорить, лучше побереги силы, — еле сдерживая слезы, проговорила мадам Мегрэ. — Раз ты проснулась, нам лучше позвать врачей, чтобы они могли осмотреть тебя. *** Уже знакомые по прошлому визиту доктора во время осмотра не могли удержаться от ироничных комментариев касаемо моей везучести или привычки пренебрегать болью. Я в ответ только кивала, пока в голове крутился один-единственный вопрос. Почему я все еще оставалась в живых? Разве этот эпизод не стал бы финальным для «Сивиллы Мергэ», после которого я бы отправилась на следующий круг реинкарнации? Значило ли это, что главная опасность впереди? Но наемного убийцу я тогда обезвредила лично — родные же потом рассказали, что Вин позаботился о его аресте, допросе, а потом вышел на заказчиков, которыми в Сварте тут же занялись вплотную. Это значило, что злодей повержен, а остальные недоброжелатели бы также притихли, не желая выдавать себя в неспокойные периоды. Плюс, новость с двойным покушением разошлась по всему Стэллису, а, значит, задача по его внедрению в местное общество прошла успешно — теперь бы его точно не потеряли из виду, особенно случись еще одно покушение. Тогда мое предназначение… выполнено? Могла ли я вернуться к своей прежней должности, спокойно работая вдали от Вина? Нет, тогда герцог Хаспранский бы четко обозначил это в приказе, но есть ли возможность, что… — Сивилла. Я судорожно оглянулась на освещаемый закатным светом порог палаты, где стоял Вин. Помяни черта. — Господин Рихтер, вы тоже здесь, — заметно менее хрипло, чем утром, но все так же негромко отозвалась я. Но, кажется, тот не был настроен на светскую беседу. — Мне нужен всего один ответ от тебя. Неужели он снова за свое? Я недоуменно наблюдала, как он прошел внутрь, отступая от уже закрытой двери, подошел ближе и сел напротив окна с серьезным выражением лица — совсем как в предыдущий раз. От неумолимого ощущения дежавю по коже прошелся озноб. — Что-то произошло? На вас лица нет, господин Рихтер, — попыталась я перевести тему, надеясь, что мой иррациональный страх беспочвенен, а поводов для беспокойства не… — Агнес. А? Откуда ему известно мое имя из прошлой жизни… — Филипп. Солдат, поневоле утянутый в водоворот Второй Всемирной. — Лука. Телохранитель, приставленный к одному из промышленных магнатов Сварта. — Патриция. Актриса небольшого, но влиятельного театра с интереснейшими сценариями постановок. — Откуда? — не выдержала я. — Откуда вам знакомы эти… — Значит, ты действительно помнишь все. Значит, он теперь тоже. — Это из-за меня? — криво усмехнулась я. — Из-за того, что я чуть не распрощалась с жизнью опять? — Это был последний шаг, — признал он, — но я начал подозревать примерно после нашего последнего разговора — та фраза была слишком не к месту. И все это время… — С тринадцати лет. Воспоминания всегда возвращались с тринадцати, — не могла не исправить я. — Это были, — он сглотнул, — осознанные выборы? Возможно, он не хотел этого слышать или осознавать. Но я все равно ответила: — Да. Потому что мне не хотелось юлить или преуменьшать, когда он и сам должен был это прекрасно понимать. — Как видишь, даже этот цикл повторил сценарий, когда я честно постаралась отойти от дел. Так что, даже если бы мне не хотелось следовать за тобой, то все равно была бы вынуждена… — Погоди, разве ты не помнишь? Помню что? — В нашей первой жизни, ты вела себя точно так же, хотя для твоей опеки тогда не было необходимости. Я тогда часто повторял тебе, что для этого нет нужды, а ты должна жить для себя — не ради меня, но ты никогда не слышала меня и продолжала настаивать на том, что отдашь за меня жизнь. В момент, когда это действительно случилось, — его голос потяжелел, — я сказал тебе: «Мы должны были пройти через это вместе». Те же слова отбились в сознании эхом почти забытого голоса. — Но… ты никогда не слушала, продолжая раз за разом посвящать свою жизнь мне, продолжая ходить по кругу, — выдохнул Вин — то ли в из-за воспоминаний, то ли сдаваясь в отношении меня, — чуть не поступив так же и в этот раз. Даже не рассматривая вариант «не умирать» или «довериться мне». — Но… — Да, я нередко был в опасности, — перебил он меня, — иногда по своей вине, иногда по вине обстоятельств, но ты могла попытаться довериться мне тоже, а не взваливать все на свои плечи. Тебе понадобилось не менее десяти столетий, чтобы дойти хотя бы до этой идеи, Сивилла. Разве ты не устала сама от этого? Глаза непроизвольно заслезились. — … Очень устала. — Поэтому, — его тон немного смягчился, — тебе пора выдохнуть и отпустить меня. Жить так, как хочешь этого сама. Я не говорю, что требую разорвать наши отношения, потому что ни ты, ни я этого не желаем, а перестать делать меня центром своего существования. И, — он осторожно взял меня за руку, притянув к себе, — спасибо за то, что ты делала. Все это время, даже не слыша от меня тех слов благодарности, что я держал в себе после каждой смерти. Я рад, что наконец имею возможность сказать об этом сейчас. Кажется, мои слезы не останавливались еще долгое время. И по какой-то причине это действительно ощущалось как конец. Умиротворенный и долгожданный, словно возвращение домой после долгого путешествия. Возможно, жизнь Сивиллы Мегрэ была действительно знаменем конца — завершением для цепи реинкарнаций, тянувшихся уже столько лет, декад и столетий. И следующие воплощения наконец обретут свободу от прошлых ошибок. Кто знает?