The Silence of Winter

Гремящая. Невообразимо громкая. Оглушающая. Тишина в комнате была неизмеримой, непреодолимой суммой, что просто задушила их всех. Казалось, что она растянулась на часы, но по правде, вероятно, длилась всего несколько мгновений. Тишина словно заполнила уши Томми ватой и заставила его грудь почувствовать тяжесть. Кашель. Гремящий. Невообразимо громкий. Оглушающий. Он звенит в воздухе, разрезая тишину как тёплый нож масло. "Что ты здесь делаешь," звучит как вопрос, но все они понимают, что это требование. Глоток, он застревает в его горле, и он чувствует себя застрявшим в патоке, пока его рот двигается, формируя ответ. "Эм," он никогда не любил слова. "Я пришёл извиниться." Насмешка, она горькая и злая, а ещё шипит от холодного зимнего воздуха. "Ты сейчас?" Слова пропитаны сарказмом, наполнены злобой и гневом, настолько чистым, что Томми задаётся вопросом, напрасна ли эта жалкая попытка загладить свою вину. "Уилбур," он делает паузу. Предложение обрывается, конец теряется в удушливом воздухе, наполняющем гостиную. "Почему бы тебе не присесть," этим голосом был Техно, хриплым и отрывистым, как всегда. Он забыл, что остальные тоже были в комнате. Томми закрывает за собой дверь, прислушиваясь к мягкому стуку деревянной двери, и садится, ноги одеревенели и дыхание стало неестественным почувствовав, как их глаза следуют за ним вниз. "Я," он не знает, сможет ли он произнести это слово, не зная, что он не всерьёз. Он проглатывает страх, руками сжимаются на увядшей ткани цветочного кресла, на котором он неудобно сидит. "Я знаю, что ушёл довольно внезапно" Это не то, что они ожидали услышать. Несмотря на это, в воздухе разносится ещё одна насмешка, и Томми хочет, чтобы он никогда не стучал в их дверь своими трясущимися руками, как сделал несколько минут назад. "Уилбур, дай ему сказать," и это Фил. Он всегда был посредником в их странной семейке неудачников. "Зачем мне давать право, если он бросил нас?" Он злой, очень очень злой. Томми хочет, чтобы он мог исправить всё. Он хотел бы знать английский так хорошо, как Техно, или писать песни, как Уилбур, но он не поэт или человек, что может идеально лепить слова и волшебным образом говорить правильные вещи. Он Томми, и это лучшее, что он может сделать. "Я," он тщательно подбирает слова, возможно, он плохо владеет со словами, но он ловко обращается с ними. "Я действительно бросил вас-" "Смотрите, он признаёт это!" "Уилбур, дай ему сказать," Фил звучит устало. Томми надеется, что он не был причиной этого. "Я признаю что сделал это, но," он дышит, потихоньку и размеренно, медленно наполняя лёгкие. "Но мне пришлось уйти." Они все наклоняют головы, как хищники, наблюдающие за своей добычей, любопытные и коварные, всё и ничего. "Я не мог остаться. Я просто," он должен дышать, он должен помнить, что нужно дышать. "Я тонул здесь, вы душили меня, и мне нужна была возможность просто быть собой, а не разбитым образом меня, которого вы хотели." Тишина. Она заполняет комнату, на этот раз медленнее, но все еще постоянно присутствует в том, что воздух становится гуще, а их глаза тяжелеют на его сердце, когда слова бурлят в их мозгу и проникают в их душу. Никто не говорит, и это странным образом напоминает напряжение, царившее в комнате всего за несколько мгновений до того, как Томми сделал душераздирающее признание. Его грудь кажется одновременно легче и тяжелее, пока продолжается тишина. Он рассказал свой секрет, чип в его плече был запечатан, его слова были отперты от ящика Пандоры и выпущены в мир. Однако тишина, взгляды, хмурые взгляды и то, что никто даже не осмеливается пошевелиться, — это тяжело. Это давит на него, ломает его по частям, медленно, мучительно медленно, и он ничего не может сделать, потому что чешуя самого себя откалывается, как старая краска. Дыхание. Оно тихое, быстрое и украденное из воздуха, и всё же тишина быстро отступает, как и пришла, выпущенная в гостиную, которую Томми когда-то называл своей. Он избегает зрительного контакта с тремя, которых он научился любить полностью и всем сердцем. Вместо этого он старается оглядеть комнату, медленно отмечая изменения, произошедшие за годы его отсутствия. Его глаза просматривают каждую деталь, начиная с новой рамы для картины, висящей на стене, и того, как кожа несоответствующего дивана выцвела и высохла со временем, и того, и пятна на полу, всё кажется таким похожим на дом. И всё же это никогда больше не будет его домом. "Что," говорит Фил и Томми вздрагивает от чистой боли, что поскальзывается в его тоне. "Что ты имеешь в виду?" Он выглядит озабоченным, встревоженным, обиженным, он выглядит так, будто Томми только что умер у него на глазах. Может быть, так оно и было, потому что Томми, которого они видят перед собой сегодня, не тот, которого они видели в последний раз. Когда Томми бросился вон из дома четыре года назад, он был подростком, юным и наивным, а сейчас Томми уже не тот. Он подобен кораблю Тесея из того мифа, каждая доска, из которой он был, медленно менялась, и теперь Томми — другой человек, уже не оригинал, тем не менее, он все еще Томми. "Я имею в виду," и он медлит. Пауза, мгновение во времени, и это все, что ему нужно, чтобы перевести дух и собраться с мыслями. Дыхание- это всё что стоит между ним и его разбитыми осколками семьи, которая когда-то была. "Я имею в виду, что вы все так многого от меня хотели. Ты хотел, чтобы я вписался в эту форму и пошел в колледж, был как Уилбур, или Техно, или ты, и…" вдох, он делает вдох. Его голос дрожит, глаза слезятся, грудь вздымается, и он делает вдох. "И я просто больше не мог этого делать. Жить было слишком тяжело с вами, ребята, ожидания слишком высоки, а моя способность удовлетворить их слишком мала," его голос колеблется, когда его грандиозное заявление подходит к концу. Мир словно остановился, когда его слова резко сорвались с его губ, все остановились, когда его правда резко засела в их разуме. Напряжение змеится по комнате, как угорь, наэлектризовывая воздух, как молния, и вызывая ударные волны, пробегающие по их телам. Слова обрушились на них, как торнадо, подхватив их мир и закрутив им. Им кажется, что они жили в снежном шаре, и Томми пришел и потряс его. Томми излил свое сердце в эту комнату, затопив полы дома, в котором раньше жил он, и теперь он просто посторонний, наблюдающий за ущербом, который он причинил. И никто не шевелится ни на секунду, пока вода просачивается сквозь полы и разрушает фундамент. Первым дышит Уилбур. Дыхание дрожит, медленное, в некотором роде грустное. Это заставляет Томми переосмыслить свои слова, задуматься, не были ли они слишком многословны, слишком правдивы, слишком грубы. Затем дышит Техно, и дыхание становится скользким, проникновенным и мягким. Он застенчиво дышит, осторожно, как будто Томми — дикое животное, которое загнали в угол. И, возможно, он один из них, и, возможно, Техно умён тем способом, как он дышит. Наконец Фил дышит рвано, твердо и остро. Они все такие разные. Томми желает, чтобы он был достаточно уникальным, чтобы называть себя ими. Это заставляет Томми тосковать по маме, цепляясь за крупицу надежды, что она все еще может быть жива, что она не оставила его слишком рано и что горе не было дорогим другом в этой разрушенной семье. Уилбур открывает рот, чтобы заговорить первым, он всегда был более агрессивным из всех. Не в том смысле, что он нападал на людей физически, а скорее брал то, что хотел, а потом разбирался с последствиями. "Ты чувствовал это?" Его вопрос такой детский по сравнению с бурей, бушующей в сердце Томми, и заставляет Томми смеяться над ребяческим тоном, которым звучит голос Уилбура. Это маниакально, дико и развязно, когда обрывки прерывистого смеха вырываются из его рта и неловко оседают в гостиной. "Томми?" Это Фил пробивается сквозь смех, его голос спокоен, властен и полон беспокойства. Его смех прекращается, а желудок сжимается, когда он понимает, каким сумасшедшим он должен казаться этим незнакомцам, которые знали его целую жизнь назад. Томми поворачивается, его пустые глаза встречаются с глазами Фила, безутешная улыбка легко опускается на его лицо, когда он смотрит на человека, которого когда-то имел смелость называть папой. "Да?" Вопрос неискренний, и Томми почти чувствует себя виноватым, но он не может понять себя, не тогда, когда они никогда не поймут его по-настоящему. "Почему ты не сказал нам?" И у Томми почти хватает наглости снова смеяться, потому что они такие невежественные, а скорбное выражение лица Фила слишком знакомо тому дню, когда умерла мама. Он не умер, по крайней мере, в том смысле, в каком она. Он дышит, позволяя себе подумать, что, может быть, ему нужно быть светом, который показывает им правду мира. "Как я мог сказать источнику проблемы, что проблема в нем? Никто не хочет, чтобы ему говорили, что проблема в них, и я не собирался быть тем, кто лопнет ваш пузырь." Это честно и прямолинейно. Он считает это то, что им сейчас нужно больше всего. О том, что в воздухе витает отсутствие жизни, говорят хмурые взгляды, нахмуренные брови и выражение жалости на их лицах. "Мне не нужна ваша жалость, так что скройте её." Техно моргает, сдерживая фырканье от резких слов Томми. Он до сих пор не разговаривал с Томми с момента его признания, но Томми знает, что Техно всегда был мудрее в своих словах. Уилбур нет. "Я не понимаю," Уилбур смотрит на Томми, весь его гнев испарился, и все, что осталось, — это оболочка человека, которого он когда-то имел честь называть своим братом. Томми хотел бы, чтобы он разозлился, с гневом легче справляться. Водоворот эмоций, сталкивающихся в воздухе, слишком велик, слишком много чувств, слишком много мыслей. Однако Уилбур не злится, и Томми тоже не может найти в себе силы злиться. Вместо этого он полностью игнорирует Уилбура: "Это всё, что я хотел сказать. Надеюсь, у вас, ребята, хорошая жизнь." Он поворачивается, позволяя тишине, которая следует за его последними словами, привести его к двери. "Подожди," и с этими словами Томми делает паузу, пока голос Техно привлекает внимание комнаты. "Почему ты пришел извиняться, когда мы должны быть теми, кто должен принести извинения?" Вопрос мягкий, не тянет, не толкает и не толкает, просто аккуратно приподнимает. Томми считает, что это хороший вопрос, и он обнаруживает, что не может ненавидеть Техно за такие вопросы, о которых другие никогда бы не подумали. Ему всегда нравилось в нем то, как много он думал о своих словах и о том, как они повлияли на мир. "Я-" Прежде чем ответить, Томми нужно время, чтобы перевести дух, он понял, что иногда глубокий вдох — это все мужество, которое нужно человеку, чтобы продолжать жить в этом мире. "Мне нужно было это завершение, и я подумал, что вам, ребята, тоже. Я не собирался рассказывать вам, почему уехал, но, думаю, должен был предвидеть вопросы, которые возникнут в связи с моим внезапным визитом." Техно кивает, и Томми кивает в ответ. Он ничего не говорит, и Томми думает, что они оба знают, что в этот момент слова не нужны. Уилбур выглядит так, будто хочет заговорить, как всегда, но Фил выравнивает его с отцовским взглядом, который заглушает все его мысли о том, чтобы заговорить. Томми находит, что наступившая тишина неловка, и она манит его уйти и предаться утешению природы, стоящей за дверью. Однако он не двигается, ноги остаются неподвижными, как корни дуба, который рос тысячи лет. Он должен уйти, он знает, что должен. Он не уйдёт, он не может. Вместо этого он наблюдает за ними. Они смотрят на него в ответ. И на этот раз никто не нарушает тишину. Гремящая. Невообразимо громкая. Оглушающая. Жутко, когда наступает тишина. Это как утяжеленное снежное покрывало, покрывающее шумный город, приглушающее шум и вталкивающее внутрь людей. Томми знает, что должен уйти, в мире слишком мало времени, чтобы избавиться от напряжения и энергии, что витают в комнате. Поэтому тяжелыми ногами он делает шаг. Это тяжело, нога волочит грязь его разума. Он делает это несмотря ни на что; он заставляет себя отвернуться от забытых осколков своей давно потерянной семьи и повернуться к двери. И пока он это делает, никто не останавливает его для драматической речи или чтобы заявить о желании вернуться. Здесь нет драматического поворота с бегом и обнимками. Никаких прокламаций или людей, бегущих, чтобы остановить его. Остается только дверь, которая запирает его. Его рука ложится на латунную ручку, позволяя холодному воздуху просачиваться через ручку в пальцы. Он подавляет дрожь и еще раз оглядывается назад, глядя то на Фила, то на Уилбура, то на Техно. Если бы он был более слабым человеком, он бы повернулся и умолял их вернуть его, но он не слаб. "Живите долго и счастливо. Увидимся в загробной жизни," он быстро отсалютовал им двумя пальцами и повернул ручку. Томми позволяет ледяному воздуху зимнего сезона скользить по нему, словно объятия, и встречать его с распростертыми объятиями. И он выходит, оставляет их позади и не оглядывается. Так просто. Он пришел и ушел, сказал все слова, которые ему нужно было сказать. В этом нет ничего лишнего, и, может быть, в этом и заключается истинная красота всего. Томми не сожалеет, когда его ноги скользят по замерзшему тротуару, и он не сомневается в себе, когда проскальзывает в свою машину и запускает двигатель. С ногой на тормозе и рукой на передаче Томми обнаруживает, что впервые за долгое время ему стало легче дышать. В этом красота говорить свою правду. И в конце концов, когда его машина медленно съезжает с проезжей части на дорогу, Томми находит, что мир зимних дорог соответствует его внутреннему миру. Буря внутри, наконец, утихла, огонь потушен, свет наконец погас, и Томми осознаёт, что ему больше не нужно чувствовать себя виноватым. Он извинился и объяснился, и теперь все зависит от них, и приятно знать, что тебе больше не нужно бороться со своим разумом. Так что Томми расслабляется, едет домой и впервые за долгое время начинает радоваться жизни.