***
Пламя свечи легко подрагивает от заглянувшего в приоткрытое окно ветерка, и Кэйе в его неуверенных движениях видится отражение собственной нерешительной тревоги. В тишине библиотеки раздается тяжелый вздох, и очередной неудачный черновик — «…при всем моем к тебе уважении, Дилюк, пошел ты н…» — летит к остальной куче скомканных листов. Иногда оставаться в рамках вежливости бывает довольно сложно. Кэйа зарывается рукой в волосы, опираясь на нее усталым жестом, и буравит взглядом несчастный кусок пергамента, словно именно он виноват в том, что у него сейчас ничего не получается, и в ноющей ране на его плече, и во всех его неправильных жизненных решениях заодно. Он мог бы вообще не делать этого. Мог бы. Но о чем Кэйа и узнал за годы жизни в Мондштадте, так это о любви. Иногда она причиняла боль, так много боли, но Дилюк, не смотря ни на что, все еще являлся его семьей. Он, конечно, злится на своего непутевого старшего братца, и вообще пускай катится в Бездну этот упрямый кусок засранца — спустя пару дней Кэйа все же дошел до стадии гнева и обиды, но он не собирается отказываться от него. («Вы больше не братья, — шепчет ему подсознание, — он разорвал вашу клятву, после того как почти прикончил тебя», и Кэйа благополучно это знание игнорирует). К тому же,***
Спустя несколько месяцев, когда Кэйа немного остывает, повязка на глазу почти перестает ощущаться чем-то инородным, а тугой комок из вины, злости и обиды перестает причинять ему боль при каждом вздохе, он думает, что Дилюк не хотел действительно убить его. Он был зол и расстроен, и, ах, эти вспыльчивые подростки с огненным нравом, чей отец только что умер прямо у них на руках — от их рук, — а самый близкий человек оказался ебанным предателем и шпионом. Так вот, с осознанием этого Кэйе немного легче. По крайней мере у него больше не возникает желания лечь лицом вниз в какой-нибудь канаве или сигануть с утеса Звездолова, зашвырнув планер в ближайшие кусты, покончив на этой позитивной ноте со всеми планами Каэнри’ах насчет него, возрождения нации, и всего, что там успели намутить пока он праздно жил в Мондштадте. У него вообще слишком много дел в последнее время, чтобы думать о всякой рыжеволосой грубой трусливо сбежавшей чуши. Для того, чтобы в совершенстве овладеть Глазом Бога требуется много тренировок, а еще Джинн недавно назначили капитаном, — Архонты, он так рад за нее и так горд работать под ее началом, — и Кэйа определенно не собирается отставать. К тому же, магистр Варка много хвалил его навыки. Он снял себе жилье на рыцарское жалование, и обустройство тоже доставляло хлопот. Не то, чтобы он так сильно заботился об этом, в основном он просто приходит туда переночевать, но Джинн с Барбарой были в ужасе от горы неразобранных вещей и одиноко стоящей у окна кровати, единственного признака того, что помещение жилое. Так что да, Кэйа клятвенно пообещал исправить положение дел. В общем, он безумно занят для того, чтобы думать о всяких там Дилюках и о том, жив ли вообще его очевидно дурной на голову братец. Уйти в какие-то неведомые ебеня без Глаза Бога, Архонты, Дилюк. (Он пишет ему письмо незадолго до его побега, советуя отправляться ночью и желая хорошего пути, а потом сразу же предпочитает забыть об этом, списав на приступ сентиментальности). В следующем месяце Магистр Варка назначает его капитаном кавалерии.***
Даже если Кэйа и старался забыть о своем наследии, забыть о Каэнри’ах, оно рано или поздно его находит. Альбедо в Мондштадт приводит Алиса, и Кэйа на какие-то пару жалких секунд в полном ужасе. Создание Мела выглядит и ведет себя как человек, но для Кэйи все в нем сквозит отголосками Каэнри’ах, и тогда он впервые в жизни злится на Алису. — Алиса, при всем моем уважении, — он очень надеется, что никак не выдает свою нервозность Джинн, потому что кому как ей, раз уж магистр Варка оставил ее во главе всего цирка на время своей месячной миссии, решать вопросы о странных незнакомцах, которых приводит уважаемая и могущественная эльфийка, — Почему ты думаешь, что мы можем так просто предоставить какому-то незнакомцу целую лабораторию? Не могу не опасаться того, что он — упаси Селестия, — окажется шарлатаном или дилетантом. Такие, знаешь ли, бывают опасны. Кэйа делает ударение на последнем слове, взглядом пытаясь передать все, что он думает об этой затее. Алиса лишь легко улыбается, с поразительным профессионализмом игнорируя все его неодобрительные взгляды и ужимки, а потом обращается к Джинн: — Альбедо — личный ученик моей хорошей подруги, лучшего алхимика, что я знала, — создание мела вежливо склоняет голову в приветствии, и Кэйа сжимает челюсти так сильно, что почти слышит скрип своих зубов. — Я более чем уверена в его навыках. К тому же, магистр Варка как-то упоминал, что вам в штате не помешал бы алхимик. Кэйа молится всей Семерке Архонтов и остальным богам разом, чтобы Джинн прямо сейчас отослала их из города от греха подальше. Помилуйте, две бомбы замедленного действия прямиком из проклятой страны — это явно слишком для такого мирного города, как Мондштадт. И это он молчит о Лизе! Тоже тот еще проницательный ужас, он со всей честностью ее побаивается. Джинн, вопреки его молитвам (чего он ожидал, действительно), соглашается, и Кэйа начинает мысленный отсчет до катастрофы. Между делом и сердитыми ворчаниями он чиркает Дилюку, мол, так и так, низвести Эроха будет не так легко, как ожидалось и хотелось бы, остается только уповать на профессионализм Джинн и ждать хороших вестей. «Надеюсь, тебя еще не пожрали монстры, » — думает Кэйа тоном, больше похожим на проклятие, и идет разбираться с новой головной болью.***
Когда Принц Мела превращается просто в Альбедо Кэйа не улавливает. Просто в какой-то момент он приходит в себя, болтая с Альбедо за ужином на каэнрийском, и даже не чувствует какого-то священного ужаса по этому поводу. (Кэйа пока отрицает это даже для самого себя, но язык Каэнрии — одна из немногих вещей, к которым у него осталась капелька ностальгической любви. В любом случае, говорить на родном языке спустя столько лет было… освежающе). Ох, думает он, это не входило в планы. А потом просто продолжает их разговор о гончих разлома и потенциале в их дрессировке. Кэйа считает это чушью лютой, потому что серьезно, Альбедо? Это бешенные летающие собаки, которым срать на щиты, как ты предлагаешь работать с этим? Альбедо же настаивает, что Рейндоттир, будучи, как и все алхимики, с ебанцой, явно что-то такое предусматривала. Кэйа поднимает бровь, спрашивая не достался ли им в таком случае тоже алхимик «с ебанцой». Альбедо пожимает плечами — ничего не могу отрицать, сэр Кэйа, — и сдерживать смех получается из рук вон плохо.***
Где-то между зарождающейся против всех планов дружбой с Альбедо и обязанностями капитана кавалерии, Кэйа обнаруживает записи кого-то из шпионской сети Дилюка — ну, он почти стопроцентно уверен, что это она и есть, — и великодушно возвращает их обратно в Долю Ангелов, предварительно ознакомившись с каждым предложением. Удержаться от того, чтобы подколоть этим Дилюка, он так и не смог, поэтому в этот же вечер письмо отправилось адресату. Он ведь уже может шутить про свой раненый глаз, да? Дилюк в коротких ответных письмах не казался таким уж злым и категоричным, к тому же хотя бы остатки юмора и иронии не должны были сгореть с концами, но кто знает.***
Следующий визит Алисы в Мондштадт Кэйа не застает, будучи на длительной миссии, но от последствий он в еще большем ужасе, чем когда она привела им «алхимика в штат». Архонты, он оставила на них ребенка. Более того, она оставила ребенка на Альбедо. Кэйа абсолютно неуважительно сомневается в здравом смысле одной из мудрейших людей Тейвата. Альбедо? Серьезно, Алиса? Он о себе-то едва может позаботиться, питаясь во время своих экспериментов исключительно после напоминания кого-то из своих подмастерьев. В последний раз, когда во время опытов Альбедо сам вспомнил о необходимости есть по крайней мере раз в сутки, он сожрал паука. Малышка, представившаяся Кли, тем временем спрашивает у «братика Альбедо» можно ли ей с неким Додоко поиграть в лесу. Алхимик растерянно кивает, все еще пребывая в легкой прострации от свалившейся на него ответственности, и Кли радостно хлопает в ладоши. Кэйа с Джинн обреченно переглядываются и с молчаливым пониманием кивают друг другу. Альберих перехватывает пытающуюся пробежать мимо него Кли и чуть подбрасывает, устраивая у себя на руках хохочущего ребенка. — Не так быстро, Искорка, — ярко улыбается он, призывая весь свой скудный опыт общения с детьми, — а как же экскурсия по городу? Неужели тебе не хочется посмотреть на огро-о-омную статую нашего Архонта? — Прямо огро-о-о-о-омную? — сверкает глазами Кли. — Прямо огромную, — очень важно кивает Альберих. — Магистр Джинн соврать не даст. Джинн с готовностью соглашается, а потом спрашивает о Додоко, тут же подвергаясь фейерверку детской радости и воодушевления. Прежде чем всей этой веселой процессией отправиться к Главной Площади, Кэйа через плечо обращается к Альбедо: — Господин Главный Алхимик, ты идешь? — Ах, — мягко откликается Альбедо, промаргиваясь. — Да, иду.***
Никакие письма не способны подготовить его к внезапному возвращению Дилюка — этот засранец не обмолвился об этом ни словом, — поэтому Кэйа в этот же день в***
— Сэр Кэйа, — приветственно кивает ему Мастер Дилюк из-за стойки Доли Ангелов. Кэйа теряется на пару секунд, рассеяно подмечая изменения в своем давнем друге — шире размах плеч, хвост завязан иначе, прямой серьезный взгляд, — а потом натягивает свою лучшую улыбку. — Мастер Дилюк, — тянет он, опираясь на стойку, — Ну что, какого это снова оказаться в стенах родного города? — Неплохо, — роняет Дилюк, в ответ проходясь по Кэйе секундным оценочным взглядом, спотыкаясь на глазной повязке. Руки, занятые натиркой бокалов, замирают на мгновение, прежде чем вернуться к прерванному занятию. Кэйа хмыкает. — Верно, верно… Мастер Дилюк ведь впервые видит меня с данным… аксессуаром, — он небрежно указывает на свою повязку. — Неплохо смотрится, не так ли? Приобрел пару лет назад по совету брата. Бокал в руке Дилюка практически трескается от того, с какой силой его сжали. Мужчина напряженно хмурится. Напряжение в воздухе скапливается почти ощутимо, особенно чувствительные посетители нервно ведут плечами, оглядывая таверну на предмет потенциальной угрозы. Но прежде, чем он успевает хоть что-то ответить, Кэйа (поспешно) добавляет: — Две бутылки одуванчикового вина, будьте добры. Дилюк несколько секунд напряженно молчит, прежде чем молча поставить на стойку заказанные две бутылки. И если раздавшийся стук был излишне громким, никто не сказал не слова.***
Призраки прошлого мучают этой ночью их обоих.***
Меньше чем через месяц после возвращения наследника дома Рагнвиндров Орден впервые слышит о «Полуночном Герое». Точнее, в то время это лишь загадочная личность, несколько ночей подряд зачищающая лагеря Похитителей сокровищ и стоянки хилличурлов, однако народ дал ему прозвище — звание в какой-то мере — довольно скоро. Орден, по своему обыкновению, воспринял стороннюю силу враждебно — тем более, что над этой силой они не имели абсолютно никакой власти. На поимку таинственного Полуночного Героя сразу же были направлены патрули, дежурящие по ночам. Успеха, впрочем, не принесло никакого. У Кэйи, конечно, имелись определенные догадки на счет личности таинственного незнакомца, — у Джинн, скорее всего, тоже, — но он все равно предпочел убедиться лично. Полуночный Герой действительно оказывается достаточно хорош для зачистки лагеря монстров в одиночку. Альберих, наблюдая за ходом боя, с удовольствием полюбовался отточенными движениями тяжелого двуручного меня, который тот крутил словно зубочистку. Великолепная техника, ни одного лишнего движения. Кэйа одобрительно хмыкает себе под нос, видя как Полуночный Герой рассекает череп митачурлла одним мощным ударом сверху вниз — одним из любимых ударов одного рыжего придурка. Кажется, эти годы в… путешествии никак не повлияли на его чувство ответственности и справедливости. Ну что за человек такой. Утром на Винокурню Рассвет доставляют письмо. (После прочтения оно аккуратно складывается и отправляется к в ящик к остальным письмам, написанным тем же подчерком).