Выпуск первый

А, это вы? Проходите, проходите скорей. Заприте дверь. У меня здесь один важный эксперимент. Присядьте вон туда, да, можете прямо на книги, не стесняйтесь. Только не забудьте стряхнуть пыль. Сегодня, как видите, вокруг нас удивительный антураж… Места так много, но так мало, потому что везде, где только образуется свободный клочок пустого места, что-нибудь сразу же его занимает – книга, или колба, или еще что-нибудь не менее необходимое. И как будто каждая вещь здесь на самом деле живая, не так ли?.. Что вы говорите, мои дорогие? А, вы хотите знать, что это у меня здесь, в этой огромной колбе? Да просто вода, ничего особенного! Видите? Что, поверили? А знаете ли вы, мои дорогие люди, что просто воды в природе не существует?.. И кто-то уже скептически махнет рукой и скажет «ну вот, дожили, всякий мистический бред будешь еще и здесь читать», и эти люди вольны закрыть, забыть и не погружаться. А вы, оставшиеся, садитесь поближе и воображайте внимательнее. И сегодня мы с вами шагнем чуточку дальше в абсолютную темноту и заглянем туда, куда не добрался еще свет так называемой официальной науки. Хотя, надо признать, он, несомненно, очень и очень старался это сделать – правда, в основном для того, чтобы доказать, что там, в этой темноте, ровным счетом ничего нет. Но это же не повод оставить без внимания и похвалы эти старания, не так ли? И то, о чем я буду говорить вам сегодня, так далеко от вашей повседневной жизни, что вынырнуть из того потока, куда я намерен вас затащить, вам вряд ли удастся совсем без потерь. Но вынырнете вы, уверяю вас, с каплей чего-то совсем нового в вашем сознании, и эта капля навсегда останется с вами. Капля той самой воды, которая никогда не бывает обыкновенной. А знаете ли вы, что вода обладает памятью? Что может воспринимать хорошее или плохое, может запоминать и воспроизводить в своих мельчайших частицах эмоции, музыку и даже смех? На этом ее удивительном свойстве, кстати, основаны некоторые направления современной вам, так называемой нетрадиционной медицины. Гомеопатии, в частности, если я все верно называю. И, конечно, совершенно непонятно, каким образом действуют все эти капли и порошки, которые и на настоящие лекарства-то не похожи. Как они могут работать, нарушая все известные вам законы химии, физики и прочих точных, иссушенных и распятых на лабораторных столах наук, и как может вылечить отвар, которого по факту нет?! Как может вылечить ОДНА ВОДА?! М-м-м, это такой интересный, такой противоречивый и такой нетривиальный вопрос, не правда ли? И ведь, если окажется, что ЭТО действительно работает, и если ваша наука подтвердит эффективность таких методов лечения, как установленный факт, этим самым она оспорит сама себя, перевернется с ног на голову и вцепится зубами в свой собственный длинный сухой хвост, ха-ха! Все это очень и очень занимательно, не правда ли, дорогой мой? И на самом деле вокруг нас происходит слишком много вещей, которые ну совершенно не вписываются в научное описание мира. Попробуйте, скажем, растереть по предметному стеклу интуицию. Может быть, кто-то скажет, что и её не существует? И все это долгое вступление призвано запутать вас, мои дорогие, отвлечь, напустить туману, совершенно запудрить вам мозги – и, если кто-то устал от всего этого паясничества и словоблудия, можете смело проматывать в самый конец, и среди догадок о том, кто же я сегодня, вы непременно найдете нужную личность. На самом деле уже сейчас сказано вполне достаточно для того, чтобы определить это, но пусть только ради интереса, давайте посмотрим чуть дальше. Да-да, прямо туда, в тот самый угол вселенной, куда не проникает свет ни одной из научных теорий. Видите, что светится там, в темноте?.. Видите? Ну? Ну, что это? Кошачьи глаза? Как прелестно. Для меня это является не ошеломительным открытием, но естественным фактом, законом природы, если хотите. Будьте добры, откройте вон ту книгу, да-да, вон ту, ту, с истрепанным переплетом и желтыми страницами, которые торчат из-под потертой обложки, давайте, открывайте живей. И на первой же гравюре вы видите дом… Вот он, вот, проступает сквозь время на странице, вон, видите, улица уходит чуть дальше, а он стоит на самом углу, стиснутый с двух сторон такими же двухэтажными каменными домами, в которых обитают исключительно приличные и благовоспитанные семьи. Там, позади, небольшой сад, дверь выходит на мощеную брусчаткой улицу, по которой течет бесконечный поток людей – то в порт, то из порта... Вон то окно, правое на втором этаже, то, что открыто – это окно в спальне моей матери, прямо под ним отцовский кабинет, ставни закрыты, как и всегда, и открывали их лишь раз в году, чтобы невесть зачем промазать петли. Еще одно окно, левое – это комната, которая принадлежит мне, и есть еще несколько комнат, но их я почти совсем не помню – время не щадит не только книги, но и память. Мои родители – в высшей степени благонадежная и на редкость пресыщенная жизнью чета, и своим появлением я обязан разве что бесконечной скуке, в которую они оба были погружены. И, несомненно, мое присутствие было для них своего рода каждодневным представлением. Привычный уклад их жизни полностью переменился, перевернулся и потек в совершенно другое русло, не ровное и широкое, как прежде, но в извилистое и непредсказуемое, когда каждый час что-то происходит, и когда можно жить не только для себя. И уже потом, незаметно повзрослев у них под крылом, я пойму, что на самом деле они были даже благодарны мне за то, что я внес в их жизнь одним своим появлением. И вот эта вот постройка, у пахнущей штукатуркой стены которой мы сейчас стоим, навсегда останется единственным местом, которое я когда-нибудь назову домом, в том всеобъемлющем смысле этого слова, которое иногда вкладывают в него люди. А сейчас загляните в окно, дорогой мой, загляните вот, вот в это, только осторожнее… Видите? Видите эту фигуру, склоненную над уставленным всевозможными приборами столом? Стены комнат сплошь заняты шкафами, которые до отказа набиты книгами, и, уверяю вас, в этом маленьком пространстве собраны все сколько-нибудь ценные труды, содержащие такое количество истин, что ими можно было бы засыпать весь Берег Мечей, и даже осталось бы еще немного. И, разумеется, все эти тома стоят целое состояние, но мой отец, собиравший эту библиотеку в течение всей своей жизни, не скупится и регулярно пополняет её. И мне порой кажется, что свои книги и свои серебряные и стеклянные приборы он любит куда больше, чем меня, потому что меня-то в эту комнату как раз не пускают. Отец отговаривается тем, что я еще слишком мал, мать сухо замечает, что там нет ничего для меня интересного, и все мои детские годы до переломного семилетнего рубежа дверь в эту таинственную комнату остается для меня самой манящей и самой соблазнительной целью. И, проводя время в, несомненно, важных делах и заботах, я ни на день не забывал о ней, хотя никому и не рассказывал. Мои товарищи по играм, обыкновенные мальчишки, которые не понимают меня, и которые так беспробудно глухи к знаниям, что к шести годам я почти прекращаю с ними всяческое общение, и только жду того момента, когда передо мной распахнется эта, ставшая для меня более чем просто символом дверь… … Переверните страницу, дорогой мой. Вот она. Та самая. Какой я её помню. И резьба на ней, такая объемная, кажется, выступает прямо из страницы нам навстречу. И латунная ручка в виде свернувшегося кольцом змея, укусившего собственный хвост, так и манит прикоснуться, сжать и потянуть на себя, приоткрывая границу между старым и новым, изведанным и неизведанным, обыденным и необычным. И, как вы слышите, мой отец уже говорит, сжимая мое плечо прохладной рукой: - Сегодня мы начнем твое обучение. Для тебя откроется поистине необычный и новый мир. Готов ли ты к этому? Я, разумеется, готов, мне не терпится наконец посмотреть, что же там, по ту сторону порога, я хватаюсь за ручку обеими руками и дергаю на себя, и, едва дверь открывается ровно настолько, чтобы я мог войти внутрь, я незамедлительно перешагиваю порог… И, ошеломленный, застываю на месте, потому что эта комната заполнена такой концентрацией магии и знания, что я физически чувствую искры в пропахшем озоном и пылью воздухе. Меня пробирает дрожь от осознания того, к чему я пожелал прикоснуться, и от собственной дерзости, потому что, прикоснувшись, я немедленно возжелал обладать всей этой нескончаемой мощью знаний. И мой отец, как вы видите, уже улыбается, понимая, что я попался в эту ловушку и больше никогда из нее не выберусь, и что я сам не захочу из неё выбираться. А эта комната – та самая, в которую вы попали в самом начале, видите?.. Все подобные комнаты похожи одна на другую, и даже книги в них можно встретить совершенно одинаковые. Так называемый академический подход, который до определенного момента уравнивает всех до проштампованной похожести, и только потом, отпуская вышколенные и выхолощенные умы на свободу, позволяет им немного творчества – разумеется, в навязанных им же самим рамках. И разве когда-то это было иначе? И что делать тем, кто в погоне за неким эталоном, утратил способность мыслить самостоятельно?.. И это так удобно для самой науки, какой бы она ни была, ведь в подобном случае никто из её отпрысков не рискнет толкнуть столпы, на которых она покоится. Никто не проверит, насколько они прочны… Но, как видите, сейчас я об этом не задумываюсь, и с жадностью впитываю все крупицы знаний, которые дает мне мой отец, и сейчас он раскрывается для меня совершенно с другой стороны, и я никогда еще не видел, чтобы он так страстно рассуждал о чем-то. И все его рассказы непременно подкрепляются ссылками на источники, которые он помнит, кажется, наизусть, и стопка книг, которые мне следует прочесть, растет и растет. И вот уже я вступаю со своим отцом в спор, и впервые вижу заинтересованный блеск в его глазах, потом к нам присоединяется моя мать, и почти до рассвета мы обсуждаем какие-то запредельные вопросы, и именно в этот момент меня вдруг пронзает понимание того, что эти два бесконечно уставших от жизни существа действительно гордятся мной… Мой отец большую часть времени проводит со мной, продолжая обучать меня, и мы с ним добираемся уже до того рубежа, когда я чувствую себя едва ли не равным ему. Когда багажа накопленных мною знаний и остроты моего интеллектуального таланта, если позволите, довольно для того, чтобы выигрывать спор за спором и вполне эффектно отстаивать свое мнение. И оно, разумеется, единственное, что может быть неоспоримо, и это можно было бы списать на издержки юного возраста, если бы я не подкреплял каждое свое утверждение фактом. И вот мои родители уже понимают, что мне становится нестерпимо тесно в нашем маленьком доме, и отец, который обладает поистине огромными связями, уже знакомит меня с несколькими «нужными», как он сам говорит, людьми. Вместе с ним я выхожу вечером в город и оказываюсь в таких местах, о существовании которых раньше и не догадывался. И, разумеется, все это не очень-то законно, но что вы хотите от страны, которая сама находится вне всех мыслимых законов?!.. Я же тогда и не думал о законности, я с жадностью окунулся в пролившийся на меня поток жизни, с головой погрузился в сплетения козней, заговоров, кляуз и прочих хитроумных ловушек, которые, как сети, одни распухшие от алчности пауки расставляли для других пауков, не менее кровожадных и безжалостных. Отец в какой-то момент перестает меня сопровождать, и на мой вопрос отвечает только: - Я дал тебе все, что мог. Надеюсь, дальше ты справишься сам. М-м-м, я и сейчас слышу его голос, и эта последняя фраза, произнесенная со скрытой издевкой, была сродни перчатке, брошенной мне прямо в лицо. И я, конечно, немедленно бросаюсь в самую темную яму, полную щелканья паучьих жвал и натянутых невидимых сетей. Ведь это было так занимательно – обходить одну ловушку за другой, сбрасывать одного врага за другим, и упорно подниматься вверх, туда, где уже виден был фундамент той самой башни, которая всегда была для меня символом могущества и символом победы. Довольно быстро я добиваюсь определенного положения. Мои таланты и мой ум, разумеется, не могли остаться незамеченными, да и я сам делаю все возможное для того, чтобы мое имя приобрело определенную известность. И что, если не совершенный разум, может быть сильнейшим и опаснейшим оружием? А хорошее оружие в современном мне мире и - особенно в моей родной стране - стоит дорого. И вот у меня появляется собственный дом, похожий на дом моих родителей, но слишком большой для меня одного. Как вы понимаете, живу я в нем не один, моя прелестная компаньонка полностью, тотально, безоговорочно влюблена в меня, ну как может быть иначе, и если есть на этом свете кто-то, столь же свято, как я сам, уверенный в моем несомненном гении, так это - она. И, конечно, в моем доме немедленно появляется такая же комната, какая была у моего отца, и постепенно книги занимают почти все свободное пространство, и весь второй этаж уже, как вы видите, превращен в лабораторию. Все эти колбы, склянки, емкости и сложные системы, алхимические труды и шкафы с бесчисленным количеством флаконов, ящики, заполненные сушеными травами, сухими потрохами, минералами и многое, многое другое уже почти выживают меня даже из моей собственной спальни. Я фактически живу внутри той науки, которой себя безоговорочно посвятил, что доставляет мне несказанное удовольствие. Просьбы, с которыми ко мне обращаются мои старые и новые знакомые, становятся все более и более, какое бы слово подобрать… Неординарными. Но мне это даже нравится, и, поверьте, не только потому, что все мои старания более чем щедро оплачиваются. Ведь для того, чтобы вдохновить кого бы то ни было на настоящие свершения, нужно нечто большее, чем просто золото, а я на самом деле занимаюсь именно тем, что готовлю себя для некоего переворота, взрыва, способного перевернуть сам мир с ног на голову. И момент, когда у величайших умов моего времени, так называемых эталонов моего искусства, волосы поднимутся дыбом от осознания того, чего я достиг, будет высшей точкой моего триумфа!.. Благодаря одному из своих более чем высокопоставленных покровителей я, наконец, получаю доступ к истинным сокровищам. С высочайшего позволения меня допускают к знаниям и предметам, которые не просто недоступны большинству – они для него непостижимы и недосягаемы. Это ощущение собственной избранности поистине упоительно. Идти приходится буквально по головам, я с некоторым интересом наблюдаю за катастрофическим крахом одного моего конкурента, второго, третьего, но мысль о том, что я могу повторить их участь, меня не посещает. Ведь я готов на все, что угодно, чтобы продлить свое торжество. Ради того, чтобы и дальше испытывать всю гамму сопутствующих ему чувств, я готов душу отдать, по крайней мере, так мне кажется. И вот мой патрон уже делает мне предложение, от которого я просто не могу отказаться, ведь лаборатория, которая поступает в мое единоличное распоряжение, в десять раз больше, чем весь мой дом. И вся она принадлежит мне, и данная мне задача подстегивает меня и торопит, ведь мне велено – ни много, ни мало, трансформировать функционирующий и живой разум, сохранив его без малейших повреждений. И это ведь уму непостижимо, верно? Это ведь означает приблизиться не только к богам любого из пантеонов, но поставить себя выше них. Поставить себя на одну ступень с творцом. И это так заманчиво, не правда ли?.. И кто из вас отказался бы от такого великодушного предложения?.. С моим отцом я вижусь крайне редко, ведь он и моя мать служат мне живым напоминанием о том, откуда я родом и кто я такой, и, что самое отвратительное – они помнят меня слабым маленьким мальчишкой, который ровным счетом ничего не может сделать сам. И я навсегда останусь для них таким, в их глазах мое отражение молодеет на десятки лет, и я сам пугаюсь, когда замечаю этот невообразимый эффект. Но это то, что обычно происходит, когда любые родители смотрят на своих непоправимо повзрослевших детей, не так ли?.. И вот уже почти четверть тома позади, и, будьте добры, откройте следующий разворот, смелее, не бойтесь. И это так странно, вам кажется, что окружающая нас с вами реальность, так тщательно мною и вами выдуманная, ничуть не меняется. Все те же книги и все те же запахи, одинаково тусклый свет, не то от свечей, не то от магического источника, о-о-о… Но в этот раз все совершенно иначе, поверьте мне. Моя лаборатория работает круглые сутки, я же, почти не нуждаясь во сне, часы и дни провожу над исследованиями, расчетами и выведением самых дерзких и самых наглых гипотез, которые только можно себе вообразить, ведь чем более дерзкой и чем более фантастической кажется гипотеза, тем больше внимания она привлечет. И нет ничего проще, чем поймать рыбку на блесну поярче, ведь так?.. Задача, которую поставил передо мной мой патрон, иногда кажется безумием даже мне самому, я не понимаю, как подобраться к кончику нити, потянув за который, я смогу распутать клубок, и как решить задачу, если не знаешь, с какой стороны к ней подступиться? И вот, среди пыльных и рассыпающихся от времени томов, роясь в очередной телеге с бесполезными книгами, я неожиданно нахожу некий трактат. Я не знаю его автора, обложки у него нет, страницы испорчены плесенью и сыростью, но то, что мне удается разобрать, приводит меня в состояние, близкое к ментальной кататонии. И каждая клетка моего мозга звенит от напряжения, складывая, сопоставляя и анализируя полученные данные. Осенним утром мои родители будто растворяются в сизом тумане, море спокойное и лодка отходит от пристани почти бесшумно. Они машут мне руками, я машу в ответ, и тень корабля, который увезет их прочь из моей жизни, синеет над дожидающимся рассвета морем. И я больше никогда их не увижу, но сохраню о них самые светлые и самые яркие воспоминания, которые только способен сохранить. И на самом деле я любил их обоих, эти две тени, которые спрятались от меня и от войны за чертой горизонта. Вечером этого же дня я заканчиваю расшифровывать путаный и витиеватый шрифт, и, как вы видите, уже спешу к своему патрону, чтобы рассказать о своем открытии. Он выслушивает меня, не перебивая, заверяет, что окажет мне всяческое содействие, и действительно – на следующий день я получаю в свое распоряжение необходимый материал. Благо, война оставляет множество отработанного материала, который может сгодиться для моей лаборатории. И вот в стенах моей персональной цитадели уже появляется один калека, второй, третий. Они все агонизируют, жизнь только теплится в их телах, а я занимаюсь тем, что сцеживаю её из них. Вы понимаете, да?.. Я занимаюсь тем, что выпускаю из них абсолютно всю кровь, до последней капли. И эти тяжелые хитроумные приспособления, снабженные поворотными воротами и множеством рычагов, с натянутыми, как сухожилия, ременными передачами, служат именно для того, чтобы эту кровь выжать из еще живых тел. Очень важно делать это до того, как мозг полностью перестанет функционировать. Ведь, что бы ни говорили романтики, барды и некоторые потерявшие связь с реальностью мудрецы, если где и таится полумагический бесплотный дух, так только в лабиринте структур этого органа. И после третьего опыта мне уже удается получить максимально возможный объем экспериментальной жидкости, и мой незаурядный талант в той сфере искусства, которой в ваше время просто не существует, оказывает мне немалую помощь. Получив необходимое количество этого исходного субстрата, я добавляю в него некие реагенты, состав и названия которых я не считаю нужным называть. Затем нагреваю смесь и прогоняю ее через сложную систему специально выплавленных по моим же чертежам емкостей, а после растворяю получившуюся вязкую жидкость в воде. И, как вы видите, в первом опыте ничего не происходит. Тогда я добавляю ко всему прочему несколько магических формул, которые мне удалось перенять с полуистлевших страниц той самой книги – и получаю совершенно неожиданный результат. И мой ассистент неожиданно бросается на оконную раму, выламывает её и падает вниз, прямо на мостовую, потому что вода в самой последней колбе… говорит. И в следующем опыте полученная мною вода говорит уже его голосом и содержит его память, только память, но не сознание. Это огромный шаг вперед, но эффект длится недолго, сутки или двое, самое долгое – неделю, но не более того. Мой патрон регулярно осведомляется, как идут дела, говорит о величайшем прорыве, о возможности сохранять жизнь даже при условии гибели тела, о неких выгодах, которые возможно получить, я же думаю совсем о другом, я не понимаю, почему срок существования памяти и жизни в воде так ничтожно короток. Я ломаю над этим голову, моя прелестная подруга, единственная, кто есть подле меня, непостижимым шестым чувством, присущим только женщинам, понимает, что со мной что-то не так. Она старается успокоить меня, как может, но мои мысли далеки от нее, и даже занимаясь с ней любовью – и это занятие уже начало мне наскучивать – я думаю о своей лаборатории. И эта прелестная женщина, которая никогда не будет счастлива рядом со мной, только отвлекает меня и мешает мне. И следующим утром, как вы видите, я ухожу из своего дома навсегда. На улице холодно, рассвет только разгорается, с моря тянет холодом, а я, подняв воротник, не без удовольствия думаю о том, как это щедро с моей стороны – оставить этот дом и землю под ним моей маленькой компаньонке. Признаюсь, я до сих пор ломаю голову над тем, почему без меня этот дар оказался ей совсем не нужен. Я селюсь в лаборатории, здесь есть все, что мне необходимо, и следующий год моей жизни незаметно проходит, стиснутый её каменными стенами. Моя цель то сама ложится мне в руки, то взлетает, и мне приходится догонять её. Все больше и больше жизней заперто по колбам, все больше искореженных прессом тел сжигают мои помощники, но я до сих пор не могу понять, почему время работает против нас, и как, черт возьми, направить его ход по той кривой, по которой хочу я?.. Незаметно приходит новая зима, я не сразу её замечаю, но в одну из особенно морозных ночей отчаяние, подстегнутое очередным разочарованием, выгоняет меня на улицу. Я иду меж засыпанных снегом домов, не понимая, где именно нахожусь, пытаюсь найти изъян в своей, конечно же, гениальной и совершенной теории и раз за разом прихожу к выводу, что изъяна нет и что все должно работать, как часы. Но ничего не работает, понять, где именно происходит сбой, на каком этапе, я не в силах, и, понимая это, я прихожу в невероятное бешенство, и… Да, да, можно следующую страницу. Вот эту. И, как вы видите, она оформлена так тщательно, как не оформлена никакая другая в этой книге, которую представляет собой моя воплощенная в переплете и бумаге, раскрытая и распотрошенная память. Графичность и четкость линий, резкий контраст светлого и темного – все кажется таким красивым, таким правильным, таким естественным, не правда ли? И моя память до малейшей черточки способна воссоздать события этих пяти минут. И не зря говорят, что большая сила приходит об руку с ответственностью, которая втрое, впятеро, вдесятеро больше. И я поддерживаю этот момент в такой идеальной чистоте и в таком порядке только для того, чтобы никогда больше не забывать эту прописную истину, которую я вспомнил слишком поздно. И если не смог я, запомните вы и запомните хорошенько – не бывает случайно брошенных слов, случайного удара – и уж тем более не бывает случайно выпущенного в пустоту заклинания. Ведь никогда не знаешь, что там, в этой пустоте, а время, как известно, работает против нас и всегда идет только вперед, и ни при каких обстоятельствах не поворачивает вспять, ведь тогда мир попросту рухнет, сколлапсировав внутрь самого себя, ну, вы, конечно, знаете и об этом. Я до сих пор не знаю, как она оказалась в том переулке. Как долго она шла за мной и почему не окликнула меня прежде. И, конечно, я не узнал мою маленькую, бедную, безответно влюбленную в меня подругу, которую с головы до ног скрывала чья-то наспех наброшенная шуба. Глядя на её перепуганное лицо, на руки, которыми она цеплялась за мокрый от её крови мех, и на её глаза, в которых отражался мой силуэт, я понимал, что спасти её тело уже невозможно. И пусть те, кто посчитает меня эгоистичным мерзавцем, помешанным на собственной теории, на возвышении и величии, те, кто решит, что я поступил себе в угоду, пусть хорошенько подумают – мог ли я не попытаться спасти хотя бы её душу?.. В лаборатории темно, я дрожащими руками зажигаю всего два факела – на большее у меня нет ни времени, ни сил. Она, моя маленькая доверчивая голубка, лежит на каменном столе, и с поверхности пресса на неё смотрит сама Смерть, и мне кажется, что я тоже вижу её, и прямым текстом посылаю её так, как не снилось и портовому пьянице – а вы думали, в книгах можно почерпнуть исключительно этикет?.. У меня трясутся руки, я в последний раз склоняюсь над ней, слабой, испуганной, шепчу что-то бессвязное, путая известные мне языки, и я не уверен даже, что она понимает меня, но тут моя голубка улыбается. И я с ужасом осознаю, чем на самом деле для неё был. И как, скажите мне, надо любить, чтобы так, как она, улыбаться своему убийце? Я целую её в последний раз, на моих губах остается капля её крови, и она послушно закрывает глаза – она ведь уже поняла, что непременно умрет, и покорилась этому. И я, словно в забытьи, уже отступаю на два шага и нажимаю на рычаг, приводя механизмы в движение. И Смерть медленно опускается на мою голубку, превращая её в лабораторный субстрат. И вот уже все кончено, и последняя капля падает в колбу, ну, вы сами видите. Механически я провожу все манипуляции, нагреваю, остужаю, добавляю то, что следует добавить, взбалтываю, выжидаю, разбавляю и снова взбалтываю мою драгоценную смесь. Читаю необходимые слова, которые успел уже выучить наизусть, голос мой дрожит, ведь я понимаю, что шанса на успех нет… Но, неожиданно для меня, все заканчивается не так, как обычно, ведь вода, заключенная в этой колбе, начинает говорить. И ее голос почти не слышен, но от слов, которые она произносит, у меня холодеет спина, ведь она спрашивает, умерла ли она. И что, скажите мне, я должен ей ответить? … И, конечно, я говорю, что нет, и что все это – сон, и что она непременно проснется. И сам уже считаю секунды, которые время отбирает у меня и у неё, в ожидании момента, когда, очнувшись от беспокойного сна, я увижу в емкости перед собой простую и мертвую колодезную воду. Я не пускаю в лабораторию никого, запираю все двери и окна, следующую неделю целиком провожу рядом с моей напуганной голубкой, разговариваю с ней, она мне отвечает, и, когда семидневный рубеж проходит, я понимаю, что – вот оно. У меня наконец получилось. Я справился. Мой патрон приходит ко мне на десятый день – конечно, ему рассказали о моем затворничестве, и он, как любой неглупый человек, понял, что произошло что-то из ряда вон. С такими, как я, «из ряда вон» значит, или прорыв, или помешательство, во второе он не хочет верить, и требует показать ему результат моей работы. Я показываю ему мою голубку, которая испуганно молчит, чувствуя кого-то постороннего рядом, я прошу моего патрона добиться для меня допуска к иному типу трудов и книг, к тем, что относятся к совершенно другой области. Он спрашивает – для чего, и я объясняю, что хочу создать для пойманной мной души новое тело, попытаться переселить её, вернуть к нормальной жизни, воссоздать утраченный организм, и, зная его помыслы, напоминаю, что это – прямой путь к достижению бессмертия. Но мой патрон смотрит на меня так, будто я сморозил несусветную глупость, и говорит: - Зачем? Если можно просто её выпить? … И цель моих исследований становится, наконец, для меня как никогда ясна. Я не испытываю ничего, кроме отвращения, но мне хватает ума согласиться. Я придумываю что-то о том, что это лишь эксперимент, что субстанция не стабильна, что я должен проверить, доработать и переделать, и что непременно сделаю это, как только появится возможность… Вечером этого же дня я сажусь на корабль, отплывающий на юг, из вещей у меня только пара книг и плотно закутанная емкость, в которой спит мой маленький доверчивый ангел. И со своим патроном я столкнусь уже много позже, и ненависть, которую я к нему испытываю, во многом повлияет на мои будущие решения. И я ненавижу его скорее не за то, что он хотел присвоить себе чужую жизнь, и не за то, что добивался своей цели моими руками, с помощью моего таланта. Я ненавижу его за то, что он осмелился посчитать меня идиотом, ослепленным гордыней тюфяком, который не способен понять, что, изобретя способ получить бесконечный источник эликсира бессмертия и наладив его производство, он сам немедленно полетит головой вниз с башни, на которую так долго карабкался. И живым того, кто знает, как создать эту драгоценную живую воду, оставлять нельзя, ведь он может продать свои умения кому угодно, лишь бы заплатили побольше – так думает мой патрон. И, стоя на палубе, я вижу тени, которые мечутся по берегу, переворачивают весь порт вверх дном, и, конечно, ищут меня, но я уже слишком далеко. С одного корабля я пересаживаюсь на второй, на третий, путаю след, везде называюсь вымышленными именами, и, наконец, оказываюсь в городе, который кажется мне полной противоположностью всей моей стране с привычными мне более чем свободными нравами и совершенно иным подходом к моему искусству. Но что здесь такое же, как там, откуда я прибыл – так это символическая башня, все подступы к которой кишмя кишат жадными и голодными пауками, которые только и делают, что расставляют друг на друга в высшей степени хитроумные ловушки… Я по привычке пытаюсь занять равное моему прежнему положению место, но вскоре понимаю, что для этого мне необходимо будет бесконечно бороться и всегда быть начеку, а у меня на это нет ни времени, ни сил. В конце концов, я бросаю скопище закостеневших в алчности и бесцельном коварстве моих собратьев по профессии, и намеренно опускаюсь на самое дно, в самые низшие слои общества, какие только можно найти в городе, само существование которого похоже на сказку. И до сих пор я не могу привыкнуть к отсутствию льда зимой и к тому, что море здесь вечно живо. На заполненных нищими, пьяницами, ворами, проститутками и бедняками улицах, в тавернах, едва не трещащих от количества набившихся в них моряков, я чувствую себя, как никогда живым. И, как известно, при определенной толике таланта можно хорошо устроиться где угодно, а уж чего, так таланта мне не занимать. И я уже придумываю себе способ существования, который меня бы устроил, способ, который позволил бы мне заниматься собственными исследованиями, зарабатывать на пропитание и не разлучаться с моей запертой в стеклянной тюрьме голубкой. И, чем больше мне удается раздобыть знаний, тем более ясно я осознаю, что нынешние мои стремления попросту неисполнимы, и что для того, чтобы осуществить задуманное, мне понадобятся неимоверные мощности, которых в моем мире просто не существует… Но они ведь могут существовать в другом, верно? И вся моя дальнейшая жизнь будет посвящена именно их поиску. И до сих пор неизвестно, чем закончилась эта нить моей жизни. Может быть, в какой-то из запыленных бутылей в этой комнате, откуда началось наше путешествие и куда мы, как видите, уже вернулись, и содержит ту самую драгоценную воду, обладающую не только памятью, но сознанием и даже самой жизнью?.. И, конечно, это не имеет ничего общего с вашими насущными реалиями, ведь вы так редко сталкиваетесь с той единственной наукой, которую я признаю, и без которой создание так называемого эликсира бессмертия было бы совершенно невозможно. Ведь на самом деле, как вы, я надеюсь, поняли, нет на свете зла страшнее этого эликсира, созданного именно так, как был создан он… И прежде, чем вы переступите порог этой комнаты, расправите плечи и обнаружите себя где-то совершенно в другом пространстве, времени и месте, чем то, в котором мы с вами пребываем в этот момент, я хочу спросить вас. Так ли темна та часть бытия, куда не заглядывает так называемая официальная наука? Может быть, она просто должна оставаться темной? Может быть, миру просто проще существовать в установленных науками рамках, и не пытаться сделать то, что сделать невозможно. Потому что – если вдруг невозможное получится, воплотится и станет материальным, как с ним совладать?.. А теперь идите, идите, у меня дела, вон, видите, песок в часах совсем пересыпался, у меня дела, на вас у меня больше нет времени! Ну, ступайте вон, и затворите за собой дверь, здесь дует.