Святогор чихнул.

Москва за несколько лет так и не научился определять, какие именно слова действуют на Сашу, как красная тряпка на быка. Петербург делает сложное лицо, на пару секунд молча открывает рот, а потом, через Мишину призму, с ума сходит. — А зачем польским гусарам крылья? Миша глаза закатывает: вот что он такого сказал в своей речи о развитии торговых путей, что напомнило Саше о польских гусарах? Он их даже вживую никогда не видел. — Чтобы в кошмарах снились, — отмахнулся Москва, но перед тем, как он вернул разговор к изначальной теме, Александр его перебил: — Вам снятся? Миша безмолвно опускается на стул, подпирая голову рукой. Александр очень любопытный ребёнок. Москва таким не был. Москва был гиперактивным, и ему было интересно, сможет ли он спиздить яблоки, покормят ли его в тереме князя, пустят ли туда вообще, и начнёт ли кошка нападать на него, когда все аисты в округе закончатся. Всё остальное, в целом, его не трогало: либо ему пофиг, либо так бог решил. Петербург же расспрашивает о каждой мелочи, словно хочет знать буквально всё на свете. Мише льстит, когда Саша спрашивает про хитрости, которыми можно пользоваться на переговорах; и до трясучки раздражает, когда очередной вопрос не относится к столичным делам от слова совсем. И ведь гордость не позволяет отправить его с этим к кому-то другому: это же Москва, его гениальный идеальный наставник. — Так почему? — потупив взгляд, спрашивает Александр, выводя на столешнице пальцем закругленные узоры. Устало прикрыв глаза, Миша выдал первое, что сгенерировал его уставший мозг: — Чтобы от Новгорода улетать. Этого ответа вполне хватило бы, чтобы Саша уловил раздражение Москвы и успокоился. Однако. Александр очень вдумчиво закивал головой, серьёзно нахмурился. — Понятно… Москва аж выпрямился. «Понятно»? Саша головой накануне ударился или просто ещё не научился показывать иронию голосом? — Мне Василиса Ярославовна рассказывала, что Святогор Рюрикович вырывал деревья с корнем из земли, когда дом им строил. Я бы от него тоже улетал, если бы был врагом. Ага. То есть, во-первых, Александр уже успел провести с Тверью достаточное количество времени, чтобы она успела присесть ему на уши с какой-то смутной легендой про Святогора (и, не дай бог, с чем-то ещё). Во-вторых, получается, эта отговорка теперь работает? — Ну да, — прыснул Миша. На осознание этого сюрреалистичного диалога ушло ещё немного времени. Святогор очень походил на персонажа из былин: большой, угрожающий, но в целом добрый. Последнее Москва к сердцу никак не примет, особенно после того, как две стрелы в плечо от него схватил и руки потом две недели не чувствовал, но как факт понимает. Для маленького Саши, в глазах которого Новгород — невероятный чудесный герой, — всё звучит правдиво. Он же никак не застал тех событий, поэтому даже проверить не может. Миша в детстве тоже верил всему, что рассказывали про его идеал — Киев. Быстро, правда, выяснил, что глаза у него всё-таки не из золота и ростом он не с три версты, когда вживую увидел. Саше подобное разочарование не светит: в прошлое он не вернётся, до правды не докопается.               Окно от сильного ветра с грохотом захлопнулось. В пустом длинном коридоре поздними вечерами было темно, холодно и страшно. Миша даже не вздрогнул, когда за его руку ухватился Александр, опасливо оглядывающийся по сторонам: если бы Москву делали столицей каждый раз, когда это происходит, он бы уже был столицей вселенной. — Интересно, почему погода так резко изменилась? — пролепетал Саша, сжимая пальцами длинный рукав Мишиной рубашки. Его детская пугливость бесила настолько, насколько и его детское любопытство. — Святогор чихнул. Москва не прибегал к этой отмазке уже несколько недель: честно говоря, после той лекции она вылетела у него из мыслей так же легко, как сейчас влетела обратно. Александр изогнул брови, будто учуял-таки подвох, забегал взглядом по окнам и стенам, и, проведя свой анализ обстановки, пожал плечами: — Надеюсь, он не заболел. С божьей помощью Миша там же не рассмеялся в голос.               Вообще, Мише не очень нравилось, что Саша так часто общается с Новгородом. Они, конечно, соседи, да и Святогор любит за Сашей присматривать, но за ним всегда таскается Тверь, а вот она Мишу последний раз радовала в прошлой жизни и то не факт. Когда Александр, счастливый донельзя, пересказывает Москве свои выходные, проведённые вместе с этой парочкой, Миша ни слова мимо не пропускает, вылавливая в его речи тревожные звоночки. В какой-то момент Саша ведь может подхватить риторику Василисы, поддаться её антимосковской пропаганде, и тогда для Миши он станет маленьким кошмаром. Да и, в целом, это же нормальное желание, чтобы твой ученик не общался с тем, кого ты терпеть не можешь, да? Нет, дело даже не в том, что Саша общается с тем, кого Миша терпеть не может: Миша терпеть не мог и его отца, но никак не препятствовал их общению. Дело в том, что Саша общается с той, кто терпеть не может Мишу. С другой стороны, полстраны терпеть не может Мишу. Но Василиса — это отдельный случай. Они с Москвой настолько друг для друга особенные, что Тверь ему даже чай не предложила. И слава богу, Москва не горит желанием опять травиться мышьяком, а без него Тверь не умеет заваривать ему чай. Хотя бы Саша доволен. Сидит на скамье, болтая ножками, и рассказывает про свои столичные дела. Москва оказался с ним в доме Твери и Новгорода ненарочно; потому что они вместе возвращались в Петербург, и им было по пути заехать к любимым названным родственникам. А там ещё и Псков в гости заскочил — вся замечательная компания оказалась в сборе, как славно. — А вы видели Уральские горы? — внезапно восклицает Александр, обращаясь будто ко всем сразу, но скорее к Святогору, сидящему напротив. Новгород насупился, вдумчиво засопел и так заговорщически своим невыносимым басом: — Давно это было. Тут даже Миша был поражён: когда это Святогор уходил дальше Волги? Подобно Саше, он уставился на него, ожидая пояснения к этой истории. — Так ты ж их сам туда положил, — ворвался в разговор Псков и добил Москву окончательно. — Уральские горы положили Вы? — восторженно переспросил Александр, чуть ли не вскакивая с места. — Чего я только по юности не делал, — хехнул Святогор, прокручивая ус между пальцев. — Чудское озеро знаешь? Неужели они тут правда?.. — Тоже он сделал! — закивала Тверь, пригладив сидящего под боком Сашу по голове. — Сам выкопал, чтобы врагов там и погубить. Они тут ребёнку мозги крутят. А это, на минуточку, Мишина работа. Москва, когда до него в полной мере начало доходить осознание, что происходит: несколько древних городов собираются в одном доме с крохотной столицей и рассказывают ему небылицы про Новгород, — тихо прыснул, но внутренне заорал. Саша, кажется, уловил эти флюиды ироничного потрясения от своего любимого учителя, и поэтому потребовал какого-то участия в сием мракобесии одним лишь настороженным взглядом. Москва помялся на месте, шумно сглотнул и махнул рукой: — Что ты на меня так смотришь? Они тебе, думаешь, врать будут? Пётр в гробу перевернулся бы, если бы от Саши узнал, что Новгород сам выкопал Чудское озеро, чтобы утопить там рыцарей Ливонского ордена, в годы бурной молодости каким-то образом положил Уральские горы и настолько напугал поляков, пока вырывал деревья с корнем из земли, что они себе на броню налепили крылья, чтобы от него улетать, а Михаил Юрьевич это всё ещё и лично подтвердил.               — Михаил Юрьевич? — Александр робко приоткрывает дверь, заглядывая в комнату. Москва поднимает голову, долго фокусируя сонный взгляд на маленьком Саше. Они с Камалией-то ясно, почему не спят. Они же взрослые, у них есть свои личные дела и развлечения — считать казну и пытаться понять, сколько Меншиков из неё спиздил, раз бюджет так отвратительно не сходится. А почему Петербург, вместо того, чтобы пойти спать после долгой дороги, сразу побежал к Москве — интересная тема. — Что случилось, Сашенька? — мягко спросила Казань, когда от Миши никакой реакции на Петербург не последовало. Глубоко ушёл в себя оплакивать деньги, наверно. Александр делает шажок вперёд, осторожно закрывая за собой дверь. Немного помедлив, он произносит: — А это правда, что Святогор Рюрикович Михаилу Юрьевичу несколько стрел в плечо выпустил, и у него потом рука отнялась? Миша не понял, в какой момент его вычеркнули из разговора и начали обсуждать, как третье лицо. Сонливость испарилась, цифры из головы ушли; Москва расправил плечи и наигранно покашлял, обращая на себя внимание. — Это он тебе такое сказал? — Миша откинулся на спинку стула, грозно нахмурившись. — Бред какой. Под конец своей глубокомысленной речи Москва фыркнул, Саша поражённо вздохнул, Камалия бесстыдно и громко усмехнулась. — То есть это неправда? — у Александра в голосе разочарование, разбитые мечты и непонимание. — Неправда, конечно, — пожал плечами Миша, незаметно пихая Казань локтем в бок. Саша на месте застыл. В тусклом свете от нескольких свеч было сложно рассмотреть все эмоции, отразившиеся на его лице, но их там явно было много. — Новгород уже немолодой. Видно, напутал. — И Москва деловито что-то зачёркнул на листе перед собой. — Александр, время уже позднее, Вам пора спать. — А… — Петербург уже послушно потянулся к двери, как вдруг застыл и снова заговорил: — А Василиса Ярославовна ещё говорила, что Вы в прошлом… — Тверь точно слушать не надо, — строго перебил его Миша, с размахом стукая пером о столешницу, оставляя прямо на ней пятно чернил. Рассчитывал попасть на листок, но заляпал и стол, и рукав себе — Казань под руку — как раз под ту, в которую несколько веков назад Новгород не выстрелил из лука, и не попал, и не травмировал — недовольно шикнула. — Она старая, больная на голову женщина, — отмахнулся Москва, уже буквально жестом выгоняя Сашу из комнаты. — А ещё, кто не спит, тот не ест десерт. Железный аргумент работает безотказно, как всегда. Александр спешно желает доброй ночи, даже не попытавшись выговорить их отчества внятно, и убегает к себе, будто Миша его не вежливо нахуй послал, а на таймер поставил, и если через пять минут Сашенька не окажется в постели, то завтра в его тарелке не окажется торта. Они молчали ещё с минуту после того, как шаги Саши перестали звучать за стеной, честно делали вид, что никакого разговора только что не происходило. — Знаешь, меня очень напрягает его общение с Новгородом и Тверью, они ему небылицы рассказывают, — Москва с важным видом сложил руки на груди, повернувшись в сторону Камалии. — И я не знаю, что с этим делать. — Скажи, что Новгород его съест. Москва щёлкнул пальцами в воздухе. — Точно.