***
А всё-таки он красивый, глупо это отрицать. Луи всегда знал, что Гарри вырастет по настоящему прекрасным, но никогда не мог представить насколько. Просто знал и с любопытством наблюдал за тем, как Гарри меняется, узнает о себе новое, совершает ошибки, пытается их исправить и идёт дальше. Он отнюдь не ангел, но для Луи это и не важно. Он... просто Гарри, и Луи нравится сидеть рядом с ним, слушать, как он рассказывает о своей жизни, со знакомыми интонациями спрашивает, как дела у Луи, его семьи, как он себя чувствует, после чего идет тысяча вопросов о его творчестве. Потому что он такой. Внимательный и чуткий. И это намного важнее, чем его внешность. – Ты смотришь на меня, как и прежде, – вдруг проговорил Гарри, с легкой улыбкой склонив голову в бок. А могло быть иначе? – Моя любовь к тебе не стала меньше, – просто ответил Луи, встречаясь с Гарри взглядом.***
Сперва Луи толкнул его в бок, потом взъерошил волосы, затем потянул за щеки — Найл не вырвался. Даже не подумал дернуться в сторону, позволяя испортить прическу, ущипнуть, боднуть лбом — всё, что Луи делал с таким удовольствием сотни раз, когда они буквально жили вместе и дрались за последний апельсин, оставшийся от обеда. Его смех — как и голос — музыка для ушей. Рядом с ним всё так просто и понятно. Найл ликвидирует всё плохое шуткой или улыбкой, и остается только чистое веселье. То, чего Луи так не хватало всю жизнь, что так трудно иной раз было найти в себе. Как часто Луи ощущал себя ребенком, догоняя его в номере отеля, как часто тыкал в плечо, чтобы узнать, в какой момент Найл посмотрит на него со скепсисом, прежде чем засмеется. Это порыв — Луи толкнул его плечом раньше, чем подумал, для чего это сделал, но знакомое чувство отразилось теплом в животе. – Ты трогаешь меня так же, как и прежде, – засмеялся Найл — красиво и громко, и только в этот момент Луи понял, как сильно скучал по звуку его голоса. – Моя любовь к тебе не стала меньше, – серьезно проговорил Луи, и Найл улыбнулся ещё шире.***
Нет, ну какой же он... Зейн. Всё в нём — от одежды до высветленных волос — это Зейн, Зейн, Зейн и ничего кроме Зейна. Луи знал о нем всё и не знал ничего, проводил с ним лучшие и худшие моменты своей жизни. С ним он чувствовал себя настоящим и фальшивым. Зейн — сплошное противоречие, знакомое ему не только по звенящему в воздухе голосу и рассеянным карим глазам, но и по отражению в зеркале. – Презентация в самом разгаре, а ты, как обычно, ушел курить, – заметил Луи, останавливаясь рядом со скамейкой. – Куда смотрит твой менеджер? – Должен был смотреть, чтобы мне не капали на мозги такие, как ты, – фыркнул Зейн, протягивая сигарету. – Своих, как всегда, нет? – А зачем брать, если ты такой щедрый, – ответил Луи, наклоняясь, чтобы раскурить свою сигарету от сигареты Зейна. Это происходит по наитию. Он делал так пять лет подряд, и пусть прошло столько времени, тело помнит. Тело Зейна тоже помнит, потому что он не шарахнулся, лишь пристально посмотрел на его лицо. Выдохнул дым уголком губ. – Вот ты... действуешь на нервы, как и прежде, – произнес Зейн, покачав головой. – А как иначе? – сказал Луи, задирая голову, чтобы увидеть беззвездное небо. С ним так хорошо: спокойно и тревожно одновременно. Ничего больше в жизни и не надо. – Веришь или нет, но... Моя любовь к тебе не стала меньше.***
И не станет.