Forte и пьяно

Целовать аль-Хайтама оказывается не так уж неприятно. Скорее наоборот. И совсем не сложно – тот не сопротивляется не отстраняется. А губы мягкие и тёплые, и, проведя по ним языком, Кавех чувствует вкус вина из персиков зайтун, которым он рассчитывал аль-Хайтама напоить. Рассчитывал, но не рассчитал до конца и совершенно случайно напился сам. Не так, чтобы валяться в беспамятстве, но так, чтобы набраться смелости – или дерзости – и поцеловать того, кого обычно хотелось приложить по голове чем-нибудь тяжёлым. Вообще-то, Кавех совершенно не планировал его целовать, и в мыслях не было. Ну, по крайней мере, сегодня. Иногда в мозгу что-то такое, может, и проскакивает, но тогда Кавех по обыкновению упрямо трясёт головой, гоня прочь непрошенные, непонятно, откуда взявшиеся, фантазии. Аль-Хайтам – невыносимо заносчивая скотина и абсолютно точно не может ему нравиться. Ни капли. Но скотина он красивая – этого не отнять. В конце концов, ведь необязательно, наверное, чтобы человек тебе нравился, ну, как человек, как личность, чтобы получать удовольствие от физического контакта с ним? Впрочем, прямо сейчас слишком долго думать об этом не хочется – от вина и от поцелуя кружит голову, и Кавех позволяет этому лёгкому чувству вытеснить все остальные мысли. Он тянется к аль-Хайтаму ещё раз. И ещё. — И что это было? — невозмутимо спрашивает аль-Хайтам, когда Кавех отстраняется, чтобы перевести дыхание. Кавеха хоть и раздражает этот отвратительно спокойный будничный тон, каким тот обычно интересуется, что взять на базаре на ужин, но вида он не подаёт. И от Хайтама не спешит отсаживаться. — Ну, ты же утверждаешь, что я слишком пред… ска… предсказуемый, — дурацкое слово поддаётся не с первого раза — Вообще-то, я имел в виду, что твой план напоить меня очевидно предсказуемый. Но ты так плох в планировании, что, судя по твоему состоянию, он с треском провалился. — О, архонты, — Кавех закатывает глаза. — Тебе действительно необходимо даже сейчас говорить гадости, да? Или тебе настолько не понравилось? — Отчего же, вино мне вполне понравилось. Аль-Хайтам тянется к бокалу и запрокидывает голову, делая ещё глоток, и Кавех с некоторым усилием фокусирует взгляд на тонкой полоске светлой кожи, выглядывающей из-под воротника. Нетронутая загаром, на ощупь она наверняка мягкая и бархатистая. Отчего-то хочется коснуться её пальцами, а потом стянуть воротник ниже и повторить траекторию. Уже языком. Да что это он, в самом деле. — Вероятно, я потом получу за него счёт, да? — добавляет аль-Хайтам следом. — А? — Кавех, увлечённый мыслями о дурацком воротнике, никак не реагирует на очередную колкость. — Значит, да. Тогда мне всего лишь остаётся насладиться всем, что ты приготовил для меня сегодня. Аль-Хайтам отставляет бокал в сторону. Кавех и удивиться не успевает, как большая, тёплая ладонь ложится ему на лицо, и аль-Хайтам на этот раз сам – сам – целует его. Накрывает его губы своими и толкается внутрь языком. От этого поцелуя привычно собранный и всеми уважаемый архитектор непривычно замирает и отвечает не сразу. Непонятно, чего он ожидал, но уж точно не того, что аль-Хайтам будет таким настойчивым. А аль-Хайтам настойчив. Его руки уже на бёдрах Кавеха и тянут того на себя, заставляя пересесть с дивана ему на колени. А потом Хайтам чуть двигается, так что его нога ложится прямо между разведённых ног Кавеха, отчего в голове будто сотня маленьких фейерверков взрывается, а к низу живота приливает кровь. И Кавех теряется. Теряется в этих пьянящих и непривычных ощущениях, теряется в жаре тела аль-Хайтама, который, не прекращая целовать, завлекает его в плотное кольцо рук, с силой вжимая в себя – того и гляди, пополам переломит. Кавех теряется – и совершенно не знает, что делать дальше. Он действительно не ожидал, что всё может зайти так далеко. Зато знает аль-Хайтам. Чужие губы спускаются к шее, язык оставляет влажные следы на чувствительной коже, а тишину нарушает странный – кошмарный, слишком громкий, неприличный – стон. Из своего собственного горла – краешком сознания с удивлением замечает Кавех. Он привык всё контролировать, каждую мелочь, каждую деталь держать в поле своего зрения, а сейчас не может проконтролировать даже свою реакцию. — Надо же, не думал, что этим ртом ты можешь не только проклятия на мою голову извергать, — издевательски ухмыляясь, комментирует аль-Хайтам. Он снова подаётся бёдрами вперёд, так, чтобы коснуться ногой возбуждённого члена Кавеха. — Приятно знать, что тебе нравится. — Просто заткнись, — сквозь зубы шипит тот в ответ. — Заткнись и делай то, что делал. — Слушаю и повинуюсь. Аль-Хайтам много раз доводил Кавеха – до бешенства, до нервного срыва, до истерики даже однажды, – но вот до стона впервые. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой, и слишком хорошо, чтобы прекращать. Поэтому Кавех откидывает голову, подставляя шею под новые поцелуи. Так жарко. От всего – от того, что делает аль-Хайтам, от температуры в комнате, несмотря на поздний вечер, от того, в какой похабной позе и вообще на ком он сейчас сидит. Ноги предательски скользят на гладкой ткани, и тогда аль-Хайтам подхватывает его под ягодицы, удерживая на месте. — С моей стороны было бы некрасиво пользоваться твоим состоянием, — аль-Хайтам ощутимо щипает его за задницу. — Но если ты так просишь. — Я… — опустив глаза ниже, Кавех замечает, как во взгляде аль-Хайтама будто что-то хищное мелькает. Словно охотник, замерший перед тем, как наброситься на свою добычу. Выжидающий. Хочется зажмуриться, чтобы не видеть, хочется податься вперёд, хочется, чтобы его коснулись там, ниже, хочется… умереть на месте хочется. Сердце в груди так бешено стучит. Нет, он совершенно точно не может произнести такое вслух, не может. Но произносит: — Я… — горло судорожно сжимается. — Я же сказал, что хочу, что тебе ещё нужно? Аль-Хайтам издевательски ухмыляется. А затем так же издевательски медленно ведёт языком вниз по шее Кавеха и цепляет зубами нежную тонкую кожу повыше ключицы. Кусает так, что наверняка след останется. Интересно, их чем-то можно вывести? Надо бы в лавку заглянуть, вдруг есть какое-то средство. От синяков? Как он вообще о таком спросит? Уважаемый, меня покусала собака бешеная, да, большая, да, прямо в шею, да, и не один раз, ну, вот как-то так вышло, что вы можете посоветовать? Рука аль-Хайтама, переместившаяся с задницы на член Кавеха, мгновенно вышибает из головы весь этот поток сумбурных мыслей. Завтра. Он подумает об этом завтра. — Что ж, тогда… — аль-Хайтам поддевает пальцами пояс штанов и стаскивает их чуть ниже, так, чтобы высвободить жаждущий прикосновения орган. Накрывает его ладонью и несильно сжимает, отчего перед глазами Кавеха снова пляшут огоньки фейерверков. Рука аль-Хайтама на члене, его губы и язык, ласкающие шею – Кавеху кажется, что он сейчас с ума сойдёт от слишком ярких ощущений, головокружительно хорошо. Он нетерпеливо толкается вперёд, теряет волю с каждым движением, хочется больше, быстрее, не удерживается, стонет в голос, громко. Окно открыто – может, кто-то услышит, но на это сейчас восхитительно поебать. А потом, к большому неудовольствию Кавеха, рука пропадает, но только ради того чтобы через несколько мгновений вернуться снова. Он чувствует, как его члена касается что-то горячее. Горячее и внушительное. Опустив глаза ниже, он видит, что теперь аль-Хайтам одной рукой крепко сжимает их оба члена сразу. Его член с крупной красной, почти тёмной от прилившей крови головкой тоже полностью встал. Краешком сознания Кавех удовлетворительно отмечает, что тот тоже хочет. Хочет его, Кавеха. Невероятно? «Кто-то действительно напился, раз уже не может в очевидно простой логический вывод – делал ли бы он всё это, если бы не хотел?» – язвительный внутренний голос затыкает очередной поцелуй. Аль-Хайтам размазывает выступившие капли смазки по ладони и двигает ей сверху вниз, отчего Кавех стонет ему прямо в губы. Они целуются жарко и жадно, переплетая и посасывая языки. И этим мокрым звукам аккомпанируют влажные, скользкие – снизу, вместе с громкими стонами сливаясь в одну пошлую, но такую прекрасную какофонию. По спине одна за одной катятся капельки пота – Кавех чувствует, как рубашка липнет к коже. Ноги трясутся и разъезжаются, и чтобы удержаться на месте, он цепляется за плечи Хайтама, с силой вдавливая пальцы в кожу, царапая её короткими ногтями. Быстрее, ещё, больше, резче. Умелые пальцы то оглаживают головку, то сжимают сильнее, с каждым движением заставляя все глубже нырять в эту бездну желания, утягивая на самое дно. Кавех что-то бессвязно бормочет, но не успевает осознать, что. Он срывается окончательно, когда слышит низкий, почти утробный стон. На этот раз от аль-Хайтама. Он и подумать не мог, что кто-то… что аль-Хайтам может вот так стонать от наслаждения, стонать от близости с ним. Хватает пары раз вверх и вниз по члену – Кавех, задыхаясь, выгибается и кончает, скребя ногтями по его плечам, которые и без того наверняка все уже исполосованы красным. Следом оргазмом накрывает и аль-Хайтама, Кавех чувствует, как по члену скатывается тёплая и густая сперма. Он тяжело дышит и хватает ртом воздух. Голова всё ещё кружится, только теперь вовсе не от алкоголя – от этой пусть и небольшой физической нагрузки он, похоже, уже выветрился почти полностью. Наутро он, возможно, об этом и пожалеет. Но сейчас, пока ещё здравый смысл, чувство неловкости и абсурдности происходящего не успели взять верх, или пока аль-Хайтам не открыл рот, чтобы в свойственной ему манере ввернуть что-то едкое, хочется насладиться моментом. И выдохнуть. Аль-Хайтам тянет его на себя, покорного и размякшего, и Кавех зарывается носом в изгиб сильной шеи. Тот горячий и тоже мокрый, Кавех улавливает запах пота и тонкий аромат каких-то пряностей. Он вдыхает их полной грудью и позволяет себе расслабиться. Кажется, это шафран и корица. Его любимые. И как он до этого их не замечал.