Яба Чжан говорил...

– … и надеюсь, мне будет хорошо в этом месте, – говорит он, пытаясь улыбаться всё так же непринуждённо, как и всегда. Внутри – пустота. Они ещё не разъехались, но он уже заранее скучает. Господин Се – важный человек с большим бизнесом, вряд ли у него ещё когда-нибудь найдётся время навестить его здесь, в глубинке, только ради того, чтобы поесть рыбки. Что бы за этой фразой они вдвоём не подразумевали. Столько десятилетий спустя он сумел смириться с тем, что однажды в его глазах окончательно померкнет свет, и тогда, как бы он не умел выживать – он этого делать не станет. Жизнь достаточно помотала его по миру, чтобы в конце концов он был готов к смерти. И даже ждал с распростёртыми объятиями. Он понимал, почему его дорогой ученик долго не признавался Панцзы, что умирает. Жестоко – но легко и просто наконец уйти, пусть совесть и разъедает изнутри. Может, это и трусость, но смотреть, как близкие всеми силами борются за тебя тогда, когда шансов уже нет, ещё болезненнее, чем однажды просто исчезнуть из их жизней. В медленно темнеющих глазах Сяо Хуа разливается боль. Непонимание. Непринятие того, что близкий человек сбегает снова и снова, как дикое животное, которое знает, что ему осталось совсем немного, и потому оно ищет покоя. Зарыться поглубже в нору, забыться глубоким сном и больше никогда не проснуться. Столько усилий, столько работы, исследований, открытая сеть офтальмологических клиник, знакомство с лучшими врачами по всему миру – и всё впустую. Яба Чжан всегда говорил: «Я не спасаю тех, кто не хочет спасения» – и всегда оказывался прав. Ты не можешь спасти человека, если он сам этого не хочет. Сяцзы хочется хохотнуть и непринуждённо поддеть: «Чего нюни распустил, Хуа-эр? Давно не мальчишка!» – и весело ткнуть в плечо, вывести его из состояния, когда построенные замки оказываются из сухого пустынного песка, и рушатся прямо в твоих руках. Лучше снова вызвать его гнев и раздражение, лучше снова хорошенько подраться, намять друг другу бока, выпуская пар – чем вот это. Чем смотреть в родные карие глаза, влажные и пугающе пустые. Сяо Хуа отворачивается, пытаясь делать вид, что он принял ответ, и спорить не собирается, однако его всё ещё бледные губы компрометирующе поджимаются. …только не это. Сдавшись, Сяцзы отодвигает столик с недоеденной рыбой, скидывает ботинки и, подталкивая бедром, подсаживается к любимому. Чуть толкается плечом, берёт его безвольно лежащую руку в свою. – Ну радость моя, – канючит он, опуская голову всё ниже, пока вовсе не ложится на плечо. Заглядывает в глаза: – Ну не дуйся. – Я не дуюсь, – дуется Сяо Хуа, вырывая руку из его ладони и обхватывая себя в защитном жесте. – Вали лови свою рыбу. Можешь не провожать. Сяцзы тяжело вздыхает, чуть поворачивается к нему, перекидывая руку через бёдра, и начинает целовать: в край челюсти, щёку, скулу и висок у самого края роста волос. Нежная кожа под губами предательски розовеет, но Се Юйчень лишь фыркает, и пытается отдёрнуться в сторону, едва не падая с другой стороны узкой кровати. Дёрнутая за катетер капельница опасно качается, но к счастью игла прочно зафиксирована в вене, и не выскальзывает, иначе они бы оба получили нагоняй. Мужчины замирают на месте, опасаясь, что вот-вот на шум возни явится старая медсестра, круглая и громкая – она не раз и не два пыталась выдворить «странного очкастого парня», который словно пёс на цепи сидел подле медленно выздоравливающего «молодого человека». И это при том, что Сяцзы тоже, вообще-то, был пострадавшим – его раздавленное куском колонны колено до сих пор приходилось поддерживать кинезиологическим тейпом, и пить таблетки. Может быть, современная медицина действительно шагнула далеко вперёд. Но это ещё не значит, что он готов довериться вере Сяо Хуа в глупое чудо. Тем более теперь, когда очередная попытка едва не стоила им жизней. – Сяо Хуа, – недовольно тянет Сяцзы, просовывая вторую руку меж поясницей и подушкой, чтобы притянуть к себе в объятия слабо сопротивляющееся тело. – Не мне тебя учить, что иногда людей нужно просто отпускать. – Так отпусти. – Ты понял, что я имею в виду, – цокает мужчина, качая головой. Тянет к себе сильнее, и Се Юйчень сдаётся – укладывается в его объятия, запрокидывает голову. Невозможно удержаться и не поцеловать его лоб, кончик носа и губы; осыпать лицо лёгкими поцелуями, а затем снова вернуться к губам, ласкать их своими медленно и долго, почти невинно. Они нередко нежны друг с другом, даже дерутся в шутку или нет гораздо реже, чем дарят друг другу мимолётные поцелуи и объятия, но сейчас эта нежность больше похожа на отчаяние – беспросветное и дикое. Оно сильнее, чем было в безвыходном положении, яростнее, чем обманываемый столетиями Нагас, и глубже, чем подземные реки, через которые удалось выбраться на поверхность. Кончики пальцев крепче впиваются в одежду – только бы не выпускать из рук, не дать отстраниться и сбежать, как множество раз прежде. В приоткрытых глазах отчаянная надежда и мольба: вернись со мной, есть ещё варианты, не бросай меня, не- Сяцзы не может. Он знает, что ведёт себя совершенно не на свой возраст, но корни меланхолии всё ещё глубоко сидят в его сердце. Он не боится смерти, но он… не хочет думать о том, что станет с Сяо Хуа, когда тот окончательно поймёт, что попытки одна за другой идут крахом, и его горячо любимый мужчина глубже погружается в пучину отчаяния. Кем он станет, когда померкнет свет? – …Сяцзы? – едва слышно спрашивает возлюбленный, и от его хриплого, расстроенного голоса внутри всё переворачивается и леденеет. – Так ты?.. Сяцзы ничего не отвечает. Капельница заканчивается. Они не обнимаются даже на прощание – слишком много свидетелей вокруг. Оба пытаются делать вид, что всё хорошо, но даже на почти флиртующую шутку: «В следующий раз приезжай один» – Сяо Хуа лишь растягивает уголки губ в мимолётной улыбке, и этого слишком мало, а в глазах одна печаль. Поникший, садится в машину, и смотрит в боковое зеркало до тех пор, пока не выезжает за ворота. Сяцзы хочется заскулить, как побитой псине. Тоска, разъедающая его изнутри всё то время, пока он жил в этой деревне один, накрывает его с новой силой. Его любимый ни за что не сдастся, даже если надежды на исцеление больше не будет – однако же… Яба Чжан говорил, что не спасает тех, кто этого не хочет – и раз за разом вытаскивал самоубийственную задницу У Се ещё до того, как они окончательно признали свои чувства друг к другу. Хэй Сяцзы не хочет спасения, ни во что не верит, и не жаждет быть тем, ради кого родные жертвуют собой снова и снова. и всё-таки- Последнее приключение показало – лучше уж ему быть с Сяо Хуа рядом, чем трусливо сбегать в дикую природу и врать себе, что ни чуточки не скучает, и что его всё устраивает. Его широкая ухмылка – броня, его цинизм – способ взаимодействовать с миром; в его сердце – маленький цветок любви, многолетний и с крепкими корнями, захочешь – не выдернешь. Сколько раз пытался, и всё без толку. Даже если его глаза перестанут видеть, у него останутся руки и уши, давным-давно натренированные познавать мир. Рядом с ним будет любимый человек, несгибаемый и упёртый, который точно что-нибудь придумает, как и множество раз до этого. Никакие древние божества, никакие проклятия, болезни и обстоятельства не могут причинить боль сильнее, чем попытки держаться от любимого подальше, когда всё твоё существо хочет быть рядом. Кем он останется, когда померкнет свет? Да всё собой же. И главное – он не останется там, во тьме, в одиночку. Он садится на крыльцо и достаёт телефон. Чёрт меня дёрнул не брать с собой шапку! Сяцзы ёжится, с завистью поглядывая на то, как капюшон с меховой подбивкой укрывает лицо любимого от посвистывающего ветра. Снежинки путаются в волосах и тают, а металлические дужки очков, пропитавшиеся пронизывающим холодом, впервые в жизни хочется добровольно сменить на тёмные линзы. И всё же, он впервые за долгое время больше не чувствует себя так, будто уже лежит в гробу на собственных похоронах, а близкие поют по нему панихиду. Стоило лишь вернуться, и от былой депрессии не осталось и следа. Сяо Хуа, косясь сияющим карим взглядом, будто бы невзначай говорит: – Я взял небольшой отгул, так что надеюсь, ты не отморозишь себе член, пока мы разбираемся с этим делом. Нас ждёт двуспальный номер.