Грешная полынь

Доктор невесомо коснулся маски, навечно застывшей в страдающем выражении. Он прижался носом к щеке, смазано провёл самым кончиком по виску, а затем спустился и обхватил искусанными губами мочку уха — несильно, но достаточно, чтобы по коже Сильвена пробежали мурашки. — Кто я для вас, мой милый друг? Голос Доктора — тихий, переходящий на последних словах — на обращении — в шёпот и пробуждающий внутри Сильвена до жути странные, но чертовски приятные ощущения, сводящие на нет весь его контроль, и без того дававший неоднократно трещину. Это была сладостная боль, расползающаяся тонкими щупальцами внутри его груди — прямо как тяжёлая болезнь на поздних стадиях, от которой спасёт разве что божье чудо. И вера в лучшее. — Кто я для вас? — повторил свой вопрос Доктор, ещё тише, ещё интимнее. — Скажите, мой друг. Прошу вас. Ришелье развязал платок, отбросив его небрежным жестом в сторону, на пол, и тут же припал к бледной коже на открытой шее Сильвена, вырвав у того судорожный вздох. Он укусил её и поспешно зализал пострадавшее место — оно обязательно сохранит на продолжительное время выразительный след от зубов. Доктор нащупал пальцами выпирающие ключицы под тонкой тканью рубашки и хитро глянул на опешившего гробовщика, не справлявшегося с пульсацией в висках, заглушавшей все реальные звуки. — Прошу вас. Доктор потянулся к маске Сильвена и коснулся губами неживой щеки, звонко её чмокнув. Потом — носа, лба и снова — щеки. Сильвен, переборов неловкость и растерянность, легонько толкнул Доктора в грудь, заставляя того с недовольным хмыканьем отстраниться. Ришелье, разместившись на коленях неподалёку от гробовщика, на их прогнувшейся под весом двух людей кровати, лишь озадаченно наклонил голову набок. — Остановитесь. — Вам нравится, — просто произнёс Доктор. — Вам нравится, когда я вас касаюсь, когда я уделяю вам внимание. Вам нравится чувствовать возбуждение, которое я у вас вызываю. Так что, Сильвен, кто я для вас? — Я не знаю. — Вы знаете. Не лгите мне. И тем более себе. Доктор вновь придвинулся к Сильвену, но тот лишь, стараясь себя защитить, выставил руку, на которую Ришелье напоролся лицом. Он усмехнулся, стиснул запястье гробовщика, прощавшегося и с жизнью, и с собственным достоинством. Он не был уверен, что сможет справиться с этим мучением, искушающим его совершить грех; преследующим его по пятам, как убийца свою невинную жертву, чтобы прикончить и впитать её живительную кровь, дарящую чувство превосходства. По правде говоря, даже Дьявол не падал с Небес так, как падал сейчас Сильвен. — Я вам нравлюсь? — Нет, — дрогнувшим голосом ответил гробовщик. — Я вам нравлюсь, — плотоядно улыбнулся Доктор, напирая на Сильвена, вынуждая того признать очевидную правду, так тщательно отрицаемую. — Вы мной одержимы. Вы стали одержимы мной ровно с того момента, как увидели меня на эскизе, отданном вам моей матерью. Сильвен мгновенно сфокусировался на Докторе, мягко отодвинувшем расслабившуюся руку. Он не верил. Не верил, что так может быть. Вероятно, это больная шутка. Случайно брошенная фраза, не имеющая под собой никакого основания. Доктор не мог знать. Он забыл. Он кукла. Он умер. Умер! Но вместе с тем был живее мертвеца. — Откуда… — Я далеко не глупец, Сильвен. Я знаю многое. Но многое и утаиваю от вас. Как вы — от меня. Мы так похожи, не правда ли? Ришелье, быстро изменив своё положение, оказался на бёдрах гробовщика, необдуманно положившего ладони ему на талию и убеждая ещё больше Доктора в том, что он — прав. Во всём. Без исключения. — Лично я могу с лёгкостью признать, что вы мне нравитесь. Вы меня привлекаете, — Ришелье ненароком, но с определённым умыслом поелозил на паху Сильвена, и зрачок гробовщика расширился, почти заполнив собой потемневшую зелёную радужку. — Я вас тоже привлекаю. Почему вы противитесь? Ради чего? Вы делаете хуже не мне. В первую очередь — себе, милый друг. Ну же. Не томите меня! Сильвен, приподнявшись, из-за чего во взгляде Доктора промелькнула искра удовольствия и одобрения, нарочито нежно приобнял его за плечи и в следующую же секунду грубо перевернул Ришелье на спину, чтобы теперь нависать над ним и самому иметь контроль над ситуацией. — Не играйте со мной, о, милый Доктор. Вы запутались. — Это вы запутались. Признайтесь! Кто я для вас? Я вам нравлюсь? — Нет. — Сильвен. Сильвен! Почему вы упрямитесь? — Вы мужчина, Доктор. И я — тоже. — И что? Вы всегда смотрите на меня так, словно хотите меня. Нет, не словно. Вы хотите меня! — выкрикнул Ришелье, сжав пальцы на рубашке гробовщика и притянув того к себе ещё ближе, отчего Сильвену пришлось опереться на локти, чтобы не свалиться на Доктора. — Ну же! Не врите мне! — Вы не понимаете, — разочарованно произнёс Сильвен. — Вы ничего не понимаете. — Наоборот — я всё прекрасно понимаю, милый друг. Вы влюблены в меня. — Нет. — Да, Сильвен. Да! Просто признайте! Гробовщик резко вырвался из хватки Доктора, выпрямил спину, возвышаясь над распластанным человеком, глядевшим на него как выигравший, как тот, кто уже давно предсказал все ходы своего соперника и теперь лишь смиренно дожидался, когда тот облажается. Выражение Ришелье было надменным и, невзирая на свою очевидную невыгодную позицию, он казался тем, кто сейчас доминировал. Кто мог растоптать, если ему вдруг захочется. — Нет! — Что ж… — с наигранной печалью начал Доктор. — В таком случае вы слабак, Сильвен. — Не смейте называть меня «слабаком». — Иначе что? Убьёте меня? — Доктор зло рассмеялся. — Да, у вас в этом большой опыт. Сильвен, резво занеся руку с определённой целью ударить разболтавшегося Ришелье, отказывающегося подчиняться, замер в нескольких сантиметрах от его напыщенного лица. — Замолчите... — Бе-едный Сильвен. — Заткнитесь. — Жа-алкий Сильвен, — самодовольно протянул Доктор. — Закройте свой рот! — закричал гробовщик. — Хватит! — Ничто-ожный Сильвен, — пропел Ришелье, игриво подмигнув ему. — Уродливый Сильвен. Это оскорбление, констатация факта, — последняя капля и без того в переполненной чаще терпения. Гробовщик, помедлив, будто пытаясь догнать ускользающие частички разума, заменившиеся слепой ненавистью, предупреждающе накрыл шею Доктора, улыбнувшегося ещё шире и раздражающего ещё больше своим неуместным поведением, показным превосходством и высокомерием. Следующие действия Сильвена стали неожиданность даже для него — он надавил на кадык Ришелье, намеренно сильно, перекрывая ему заветный доступ к кислороду, из-за чего тот, всё с той же вызывающей улыбкой, начал задыхаться. Он не брыкался. И даже не предпринимал хотя бы малейшую попытку избавиться от душителя, собиравшегося его на полном серьёзе убить. Доктор лишь пристально, пускай и холодно, уставился на Сильвена, чей взгляд — куда более замутнённый, дикий, принадлежащий чудовищу, скрывавшемуся за маской, но никак не человеку. В нём плескалась злоба, его окутывало отвращение — и к Доктору, и к себе. Он хотел умереть, но ещё сильнее он жаждал того, чтобы этот мелкий человечишка вернул свои слова назад. Это так наивно. Нелепо. И совершенно неразумно. Ришелье, издав странный хриплый звук, сделался резко вялым, а затем и вовсе — неподвижным. Его грудь отныне не вздымалась, а в глазах пропал прежний блеск — они пугающе остекленели, обрывая что-то внутри Сильвена, резко осознавшего, что он натворил. — Доктор?.. Доктор! — гробовщик, пораженный бездействием Ришелье, потряс его, но в ответ ему была лишь жуткая и безмолвная тишина. — Нет… Нет, Доктор! Очнитесь! Не шутите так надо мной! Он умер. Умер уже во второй раз. И если маска Сильвена навсегда застыла в страдающем выражении, то лицо Доктора было на удивление радостным. И довольным тем, что он всё же оказался прав. Сильвен проснулся с разрывающим глотку криком, — впервые после многочисленных кошмаров, не раз пугавших его до дрожи в конечностях; и впервые после того, как появился Доктор. Гробовщик, прикусив до отрезвляющей боли губы, закашлялся и в надежде достать тряпку, оставленную рядом с подсвечником на комоде, неудачно повалился с кровати. Кровь обильно полилась из его рта, и он прижал к нему объёмный рукав рубашки, чтобы случайно не испачкать простыни и одеяло, — его одежда и без того пережила уже достаточно, чтобы ею спокойно вытирать грязные руки. Или чтобы кинуть её в камин в качестве дополнительной подпитки для огня. — Сильвен?.. Сильвен! — Не подходите ко мне! «Я монстр!» — хотел добавить гробовщик, но лишь задохнулся в новом приступе, отбирающем у него минимальные силы, оставшиеся после безумного сна. Это же был просто сон, не так ли? Обычный кошмар… Доктор, быстро раскрывшись, глубоко наплевав на предупреждение, на приказ Сильвена, протянул ему подобранный платок, взятый гробовщиком не сразу. Он настороженно коснулся тёплой кожи Ришелье, убеждаясь, что человек перед ним — реален, а не плод его разыгравшегося воображения. Сильвен встретился с живыми глазами Доктора, глядевшими на него с заботой, с волнением и с чем-то ещё, трудно распознаваемым, и волна обожания нахлынула на него, вызвав слабую дрожь, которую он принял просто за плохое состояние. Всё же кошмар. Доктор жив. Он его не задушил. — Доктор… Ришелье мягко погладил Сильвена, сидевшего на полу и прижавшегося спиной к кровати, по волосам, успокаивая его и вселяя ему уверенность, что всё хорошо. Гробовщик, прикрыв здоровый глаз, спонтанно позволил себе отдаться во власть настоящего Доктора, никогда не позволявшего себе грубые выражения в его адрес. Сильвен не убьёт этого человека. Он не тронет его. Ни за что. Он дорожит им. Ценит его. «Кто я для вас?» Дыхание Сильвена сбилось, когда он вспомнил вопрос, настойчиво задаваемый той искажённой версией Доктора. От него требовали что-то абсолютно невыполнимое, невозможное — от него требовали правду, позорную для гробовщика, вымотавшегося рыться в себе, докапываться до сути. В конце концов, одно дело — привязанность, и совсем другое — влюблённость. Или скорее помешанность. Доктор поцеловал Сильвена в макушку — без пошлости, без тайного злого умысла, а с каким-то наивным намерением, что благодаря поцелую все печали пройдут; исчезнет боль и на её место придут долгожданные облегчение и радость. — Я… — гробовщик горько усмехнулся. — Очевидно, спать со мной — не лучший вариант. Я вас разбудил, о, мой милый воронёнок. Он, откинув голову, ласково обхватил ладонью, не испачканной кровью, щеку Доктора, охотно прижавшегося к ней и тихо вздохнувшего. — Воронёнок? — Вы такой потрёпанный после сна, — с улыбкой ответил Сильвен. — Как воронёнок, на маленький клюв которому упала капля росы, и он пытается от неё отряхнуться. Птенец, распушив перья, выглядит забавно. Вы — тоже. Но ещё вы выглядите очень мило. Щёки Доктора заметно покраснели, выдавая с потрохами его смущение от обилия комплиментов, которыми его нагло и без капли сострадания засыпал Сильвен. Гробовщик повёл руку ниже и остановился на груди, где стучало сердце Ришелье, качающее кровь и дающее ему жизнь, так легко обрываемую, если приложить малюсенькое усилие… Нет. Он не причинит ему боль. Никогда! Кровать, кажется, ставшая теперь их совместной, заскрипела, когда Доктор пошевелился. Он, очнувшись первым, настойчиво потянул Сильвена к себе, заставляя того подняться и пересесть с жёсткого деревянного пола на более мягкий и удобный матрас. И всё же он не сравнится с матрасом в родной комнате Доктора — в доме мадам Ришелье. — Мне нужно снять рубашку и переодеться в другую. — Вам необязательно переодеваться. Полежите без неё. Вдруг опять начнётся приступ? — Мне будет холодно, — выразил сомнение Сильвен, щурясь от солнечного цвета, пробивающегося через окно — уже опять наступило утро. — И я испачкаю тогда простыни. — Я вас согрею, — ляпнул Доктор, снова отведя неловко взгляд и заправив за уши порядком отросшие волосы, вьющиеся ещё сильнее, чем раньше. — Просто полежите со мной. Немного. Прошу вас. — Без рубашки? — с усмешкой поинтересовался Сильвен. — Это не самое лучшее зрелище, мой милый. — Мне неважно. Я спал на вашей груди. И не забывайте, что я вытирал кровь на вашем теле. Вам не стоит меня стесняться. «Кто я для вас?» «Я вам нравлюсь?» «Вы влюблены в меня». Гробовщик закашлял и вытер платком рот. Он устал бороться со своими бесконечными сомнениями и детскими комплексами, тянущимися с ним вплоть до его четвёртого десятка, не отпуская и лишь больше усугубляя его жалкую жизнь — впрочем, это была каторга, а не жизнь. Никчёмное существование, не приносящее никому практической пользы. Даже не радовавшее Сильвена, прячущегося в работе от всех живых существ — лишь бы побыстрее прошёл день, после которого наступит следующий — и так по кругу, пока он просто не умрёт от старости. Или от кашля с кровью, если учитывать современные реалии. Сильвен устал от своей забитости: он походил на раненую собаку, на гиену, поджимающую хвост, когда как ему хотелось быть более свободным существом, без дискомфорта развлекающимся и получающим наслаждение от мелочей, не забивающим голову мыслями о том, что правильно, а что — нет. Сильвен завидовал Вивьену, давно отринувшему всевозможные правила общества, живущего в своё удовольствие. Он завидовал Жоэлю, начхавшего на мнение сброда. Он завидовал Бланш и её стойкости, умению сохранять невозмутимый вид, какое бы безумство не творилось в разуме. «Признайте». Сильвен мечтал стать кем-то другим, но он совсем не знал, как этого добиться. «Просто признайте». — Ладно. Как скажете. Главное, не ослепните от моей красоты, — шуточно бросил Сильвен, хороня за этой беспечной фразой сильнейший страх. — Должно быть, я уже давно ослеп… — Что ж, это даже к лучшему. Во второй раз вы точно не сможете лишиться зрения. Сильвен стянул шейный платок, повязанный и без того очень слабо. Он вытащил заправленную ткань из штанов, поймав на себе любопытный и крайне внимательный взгляд Доктора, следившего за каждым его действием — пристальнее, чем обычно. Гробовщик ухмыльнулся и, придерживая маску, стянул рубашку, скрывавшую его болезненную худобу, без широкой одежды особенно выделяющуюся. Вся его неестественно бледная кожа, почти мертвецкая, была покрыта пугающе насыщенными синяками, а ещё испещрена множеством шрамов — начиная от белых, тонких и коротких, и заканчивая красными, широкими и чересчур длинными, проходящими чуть ли не через всю костлявую грудь. Вдоль рук, начиная от запястья и заканчивая предплечьем, выпирали сине-зелёные вены, из-за освещения напоминавшие жутких змеек. На спине, если бы Сильвен повернулся, Доктор бы лицезрел толстые, круглые и плохо зажившие следы, оставшиеся от пламени свечи, которую Арно Ленуар прижимал к коже сына, наказывая его за неподобающее поведение. А ещё сотню хаотично разбросанных шрамов от розг, из-за чего на спине не было ни одного живого места. Умри Сильвен, то его тело стало бы прекрасным экспонатом, показывавшим воочию уродство человеческого греха. — Или всё-таки сможете? — с лёгким наклоном головы уточнил Сильвен, наблюдая за реакцией Доктора. — По собственному опыту знаю, что это невозможно, но когда я вижу вас, мой милый, то, кажется, я действительно слепну во второй раз. Доктор закрыл руками покрасневшее во второй раз лицо, стараясь справиться с участившимся сердцебиением. — Прекратите. Вы меня смущаете. — Да? То есть вы смущаетесь из-за моих слов, но вас совсем не волнует, что я перед вами обнажённый? — Сильвен задумчиво хмыкнул. — Интересное у вас мышление. — Это… разное. — Что-то это мне напоминает, о, мой милый воронёнок. — Боже, Сильвен, это прозвище такое… непривычное. Гробовщик забрался на кровать, уже успев свыкнуться с мыслью, что ему придётся на время забыть о рубашке, и медленно, но требовательно отодвинул ладони Доктора, чтобы тот прекратил скрывать свою красоту. — Вам оно не нравится? — Моё тело… странно на него отзывается. — Что вы имеете в виду? Ришелье, чувствуя Сильвена рядом с собой, не осмеливаясь столкнуться с ним взглядом, неловко провёл пальцами по самому большому шраму, расположенному возле ключиц. — Мне… Мне очень приятно, когда вы меня так называете. У меня подгибаются пальцы на ногах от любого вашего обращения не по имени. «Доктор» звучит официально, как и «Сильвен», поэтому я стараюсь… Я стараюсь смягчать, но мне так нравится ваше имя, — Ришелье изучил ещё один рубец под рёбрами. — Ваша кожа такая бледная. Моя по сравнению с вами… более розоватая. Как будто вы — неживой, а я — живой. — Поразительный контраст, не правда ли? Доктор огладил холодные плечи Сильвена и уткнулся носом ему в яремную впадинку, пока его рука, подчиняясь своей воле, а не хозяина, не остановилась на ещё одном неровном и длинном рубце, находившемся под пупком. — Откуда у вас этот шрам? — Половина увечий из-за отца, мой дорогой. У него были изощрённые способы наказания. Конкретно этот оставлен ножом. Моим ножом, который я нашёл в церкви. Я хотел спрятать его, чтобы в дальнейшем защищаться от Жоэля, Вивьена и Бланш, но он отыскал его довольно быстро — в тот же день. Сначала он порезал меня им, а потом избил розгами. Он очень их любил. А вот я — ненавидел. Доктор сделал вдох, прижался щекой к маске и заправил волосы Сильвена ему за уши. — Мерзавец. Какой же он... мерзавец! «Кто я для вас?» — Снился ли вам кошмар? Ришелье что-то невнятно промычал, судорожно исследуя тело гробовщика, приводившее его по странным и необъяснимым причинам в восторг. Эти выпирающие кости и вены, эта бледность в сочетании со шрамами и синяками — всё в Сильвене было удивительным, необычным и отлично подходящим для изучения анатомии. — Нет. Я спал хорошо. — Я рад. Вас не должны тревожить ужасы, мой славный воронёнок. Доктор негромко простонал. Он нашёл безмятежно лежавшую ладонь Сильвена, и переплёл с ним пальцы, устанавливая невидимую связь, недоступную другим. — А вам? Что вам снилось? «Сон, где вы умерли. Где я задушил вас», — чуть не ляпнул резко помрачневший Сильвен, но вовремя прикусил язык. — Прошлое. — Несчастливое... — Да. К сожалению, когда я был ребёнком, вы ещё не родились. Иначе… мы бы с вами подружились. Доктор слабо кивнул, боднув макушкой Сильвена, мягко поддерживающего Ришелье и не разъединяющего с ним переплетённых пальцев. Доктор, не переставая оглаживать кожу гробовщика, внезапно понял, что нуждался в том, чтобы трогать его. Сильвен же нуждался в том, чтобы Доктор его боготворил. — Мы с вами и сейчас хорошо дружим. Ришелье потянулся к маске гробовщика, приподнимая её совсем немного, чтобы показался рот. Доктор, облизнувшись, приблизился к Сильвену, но тот, не выдержав, сдавшись первым под напором, наклонился и коснулся своими губами губ Ришелье. Это был взрыв, напоминающий вулкан, извергающий лаву. Это — чистая эйфория, сравнимая разве что с оргазмом. Маска сильно мешала, и поэтому Доктор, прикрыв глаза, нервно, охваченный эмоциями, задрал её ещё выше. Сильвен же, трепетно обхватив его лицо, запустив тонкие пальцы в длинные волосы на затылке, углубил поцелуй, позволяя себе нагло изучать и не менее нагло брать от Доктора всё, что тот ему так охотно давал. Конечно, это было неловко. Импульсивно. С ограниченным запасом знаний о том, как правильно целоваться. Это было мокро. И, бесспорно, пошло. Сильвен, заглядывающийся на Доктора на протяжении долгого времени, грезивший о нём и часто фантазирующий в непозволительном для него ключе, сейчас не мог насытиться Ришелье, которого было катастрофически мало. Он не думал ни о чём, кроме его губ и языка, кроме своих рук, забравшихся под ночную сорочку и оглаживающих грудь. Сильвен не мог сосредоточиться ни на чём, кроме… Раздался противный колокольчик — значит, кто-то пришёл. Гробовщик испуганно отстранился от ещё более растрёпанного Доктора, с блестящими, слегка опухшими от покусываний губ, который не сразу сфокусировался на Сильвене и пребывал ещё в мимолётном блаженном прошлом. Позор! Он забыл закрыть дверь. В который раз! Где его осторожность? Почему он не думал о безопасности? Не только своей, но и Доктора. Позор! — Мне надо… — хрипло сказал Сильвен, аккуратно, как сокровище, погладив щеку Доктора. — Мне надо вниз. Ришелье, придя в чувства, более осознанно уставился на гробовщика, спустившего маску на своё законное место. — Сидеть здесь? — для галочки спросил Доктор, уже зная, какой будет ответ. — Да… Пожалуйста, мой дорогой воронёнок. Сильвен, как только мог, шустро, пускай и лихорадочно, ещё дрожа после произошедшего, нацепил на себя старую рубашку, не имея в распоряжении лишнего времени на поиски новой одежды. Заправляя ткань в штаны и попутно распутывая непослушные прямые волосы, он спустился на первый этаж и замер от удивления при виде человека, чьё появление в холле его дома не могло нести никаких добрых вестей. — Мадам Буланже, — с недоверием поприветствовал женщину Сильвен, стоявшую рядом со стойкой, где лежал закрытый блокнот Доктора. Он, наконец приведя себя в порядок, выпрямившись, выглядел более собранно, чем минутой ранее. Единственное, что вызывало подозрения в его внешности, — это пятно крови, расплывшееся на светлой, пускай и грязной ткани рукава. — Мсье Ленуар, — она с изогнутой бровью скептически осмотрела его с головы до пят. — У вас, по всей видимости, была бурная ночь. Или утро. Женщина, одетая с иголочки, как всегда выделялась среди других людей утончённостью и высокомерностью. Её выверенный до совершенства образ, сочетающий в себе исключительно белые оттенки, вызывал в Сильвене, привыкшему ко мраку и ко всему неидеальному, тошноту. Он подошёл к стойке и поспешно спрятал блокнот на нижние полки, где хранились его записи о заказах и прочие мелочи. — Кошмары вызывают бессонницу, мадам. Бланш, проследив за ним, встретилась с тёмными, иной раз — бездонными прорезями его маски. Почувствовав, как вдоль спины пробежал холодок, она отогнала от себя неугодные ассоциации и помахала веером, скрывая жар на лице. — Сильвен, я не буду тебя томить. — Как мило с твоей стороны. Добросердечный поступок. Что ты жаждешь получить взамен? Мою признательность? Или добычу покрупнее, а? Может быть, всё сразу? Бланш с укором прищурилась, и Сильвен присвистнул от сегодняшнего дня, в котором мадам Буланже выходила за рамки своей ограниченности и показывала вполне неплохой спектр эмоций. Очевидно, стоило ждать какой-то подвох. — Я знаю, что натворили Жоэль и Вивьен. — Как замечательно! Чудесно! Ты такая умница, Бланш. Хочешь, я сделаю тебе гроб? Задаром. Похоронишь в нём свою лицемерность. Вдруг это поможет тебе стать нормальным человеком? Или нет, постой… Тебе уже ничего не поможет, — мрачно подытожил Сильвен. — Если это всё, то уходи. — Не язви и дослушай меня. Гробовщик фыркнул. — Я не понимаю цель твоего прихода. В последний раз, когда меня побеспокоило прошлое, я отделался прокля́тыми синяками. Мне не нужны новые проблемы. Бланш, сложив веер, невольно подумала о том, что ей не хватает в жизни вина. Впрочем, никто не запрещал ей вернуться домой и устроить себе подобающий отдых, где не будет никого, кроме неё и маленькой старой шавки, доставшейся ей тоже, как ни странно, от умершего мужа. Бланш столько раз обещала себе запереть её в кладовке, чтобы та рано или поздно сдохла от обезвоживания. Или вовсе выбросить на улицу в надежде, что её загрызут другие. Но каждый раз, когда она была близка к цели, мадам Буланже сдавалась, жалея собаку с большими проникновенными глазами, буквально молившими её не убивать. — Жоэль… рассказал мне обо всём, когда приходил в пекарню. Он хвастался, делился малейшими подробностями... Вивьен остановил его, не так ли? Только он способен… — И? И что с этого, Бланш? Мадам Буланже сжала пальцы в кулак, борясь с внутренними демонами. Её недовольство — видно невооружённым глазом, но она, умело подавив его в себе, более спокойно обратилась к гробовщику: — Мне жаль, что так вышло. — Тебе? Жаль? — Сильвен глумливо рассмеялся и ударил стойку, отчего Бланш непроизвольно дрогнула. — Тебе начхать на меня, на Жоэля и Вивьена, на то, как они обошлись со мной. Ты такой человек, Бланш, — скользкий. Ты ищешь везде выгоду. Ты даже сейчас её ищешь. Ты пришла ко мне с определённой целью. Это очевидно. Мадам Буланже незаметно мотнула головой, но Сильвен — слишком бдительный, и он, уловив её движение, издал смешок. — Ты слышал новости? — спросила она после воцарившегося некомфортного молчания. — Какие к чёрту новости? — Значит, тебе… повезло. — О Боже, просто ближе к сути. Не бросай настолько пафосные фразы, Бланш. Мадам Буланже снова помедлила, собираясь с силами для предстоящего разговора. Сильвен, предчувствуя что-то нехорошее, переместился с одной ноги на другую, разрываясь между желанием поторопить её, чтобы вернуться к Доктору, и желанием узнать, что так взволновало Бланш, из-за чего ей было настолько неуютно. — Вивьен умер. Сильвен поперхнулся воздухом. — Что? — Он умер. Рано… Рано утром очевидцы увидели его истерзанное тело на главной площади. Его… ели. Сильвен, потеряв опору, пошатнулся. Его пробирал новый смешок — более нервный, истеричный. Воспринимая этих людей иначе, поневоле выделяя их на фоне других, гробовщик считал, что они неприкосновенны, и смерть никогда их не настигнет. Разве что в старости. Он бы не придал этому значения, если бы не последние слова. Его ели. Сильвен судорожно выдохнул, ловя обеспокоенный и одновременно встревоженный взгляд Бланш, которая, вероятно, тоже была шокирована этими событиями, никак не укладывающимися в голове. Они — безумные, из ряда вон выходящие. В их маленьком городке никогда не происходило что-то настолько жестокое, бесчеловечное и мерзкое. До появления Доктора. — Нет, — произнёс гробовщик. — Ты шутишь. — Я бы хотела, но, Сильвен… — позвала его Бланш. — Это не всё. С ним был Жоэль. Он… Он его ел. «Все мы мясо. Обычная свинина, разве что более жёсткая», — моментально вспомнил небрежно брошенную фразу Сильвен, перестав дышать. И соображать — тоже. — Ч-что? — Он его ел, — повторила Бланш, до конца не уверенная: правда это или чей-то жестокий розыгрыш. — Господи. Почему, Сильвен? Они же были… дружными. Жоэль бы никогда… Он бы никогда не стал есть человека. Вивьена. «Виновные будут наказаны», — вторил второй голос в сознании гробовщика, и картина из хаотичных мазков начала проявляться, образовывая более цельные очертания, доводящие до сильной дрожи в конечностях. — Я… Сильвен зашёлся в новом приступе кашля. Кровь полилась из его рта, и ему пришлось, чтобы не свалиться на пол, припасть к стойке и прижать рукав рубашки к губам, а перед этим чуть приподнять маску. Совершенно жалкое зрелище. — Сильвен? Гробовщик поднял дрожащий палец, призывая Бланш замолчать и не говорить ничего из того, что он знал и без неё. Его горло саднило каждый раз, когда Сильвен прокашливался в никчёмной попытке избавиться от гадости, засевшей где-то глубоко внутри. Но каждый раз ему становилось лишь больнее. Мадам Буланже, достав идеально белый платок, протянула его гробовщику, уставившегося на кусок ткани с изумлением. — Возьми. — За… За что? — Просто возьми. Твоя одежда вся в крови. Ты выглядишь отвратительно, куда хуже бродяжки. Если ты выйдешь — тебя неправильно поймут. Бланш порицала его. Кривилась от его запущенной внешности. Однако вместе с тем она проявила несвойственное ей милосердие, и Сильвен был почему-то очень благодарен этой непостоянной женщине, до сих пор преподносящей ему сюрпризы. — Я больше с ним не пересекался. И я ничего не делал после того, как он меня избил. — Я не обвиняю тебя. — Где он сейчас? — опираясь руками о деревянную стойку, севшим голосом уточнил гробовщик. — Он сбежал. Его… ищут. Сбежал. Ещё один приступ не заставил себя долго ждать. Сильвен прижал платок к губам, справляясь с ним куда быстрее, чем с первым. — А Вивьен? — Я не знаю. По описанию очевидцев это... кошмарное зрелище. От него почти ничего не осталось. Только кости, немного мяса и разорванная одежда. Ты представляешь?.. — тихо поделилась Бланш, снова открыв веер. — Когда окровавленного Жоэля увидели рядом с Вивьеном и с куском его плоти во рту... Он ухмылялся. Люди говорят, что он походил не на человека, а на дикое изголодавшееся животное. Я не буду врать — мне страшно, Сильвен. — У тебя есть какие-то мысли? — Нет, — тут же отреагировала она — куда нервознее, чем раньше. — Тебе стоит быть осторожнее. — Мне? А как же ты? — Я могу за себя постоять, — гордо сказала Бланш. — А ты, как показывает опыт, нет. Ради приличия, научись закрывать двери. — Я умею, мадам Буланже, — огрызнулся Сильвен. Она изящно взмахнула веером, проглотив уважительное к себе обращение и резкий к нему переход, значащий лишь одно — гробовщика задели, и он больше не собирался вести задушевные беседы. Что ж, какая незадача. — Не умрите, мсье Ленуар. — Взаимно, мадам Буланже. Женщина, не задерживаясь, гордо вскинув подбородок, покинула дом Сильвена, и он сразу же запер за ней дверь, не намереваясь ни делать гроб для Вивьена, ни принимать новых посетителей, если они вообще к нему заявятся. Он ударил кулаком стену и ругнулся, окончательно вымотавшись, растерявшись и потеряв нить всего происходящего. «Виновные будут наказаны. Продолжай строить свой маленький мир». Сильвен не предполагал, что это обернётся такой катастрофой. Если честно, он вообще не мог и помыслить, когда незнакомец помог ему, что всё в итоге приведёт его к этому ужасу. Почему его продолжали преследовать? Без сомнений, к вновь творящимся в городе событиям причастен тот странный человек. Пускай Жоэль и выражался скверно, не умея иначе, не скрывая свою истинную сущность, как Бланш, он бы никогда не обидел Вивьена, тем более таким способом. Сожрав его. Сильвен сглотнул комок в горле. Это невозможно. Бланш, скорее всего, ошиблась, когда всерьёз доверилась слухам, массово распространившимся по глупости очередного пьяницы. Право слово, как Жоэль мог убить Вивьена? Они — виновные. Они те, кто обидели Сильвена. И теперь их наказывали. Жоэля заставили. Его свели с ума так же, как сводят с ума Сильвена, одержимого Доктором. Но ради чего? — Сильвен?.. Я... Я могу спуститься? Гробовщик шарахнулся, когда прозвучал голос Доктора, вырвавший его из круговорота мыслей, всё дальше уносящих его от реальности. Жоэль — в бегах, а Вивьен — умер. Погибнет ли и Бланш? Или ей повезло, потому что она не участвовала в прямом насилии над Сильвеном? — Д-да... Да, мой милый, вы можете. Доктор в одночасье показался в поле зрения гробовщика: он ступал неуверенно, будто боясь вызвать у Сильвена неправильную реакцию, из-за которой тот ощетинится, как затравленный кот, долгое время бродивший по улице, и снова начнёт огрызаться и шипеть. — Я всё… слышал. Простите! Я просто... Мне… Мне жаль, мой друг… Так жаль! Жаль из-за смерти Вивьена или жаль из-за того, что подслушивал? Сильвен скривился, отмахнувшись от не особо важной мысли, и его молниеносно захватила другая, — ещё более устрашающая из-за своей правдоподобности. — Доктор, я... Я виноват... Виноват… Виноват. Виноват! Абсолютно во всём! — Не приписывайте себе чужие действия, которые касаются вас лишь косвенно. Вы — пострадавшая сторона. Он бы так не изъяснялся, если бы знал... Если бы только знал! Сильвен, собравшись с силами, бросился к Доктору и заключил его в крепкие объятия: то ли защищая, то ли убеждаясь, что он, гробовщик, подобно мяснику, не убил Ришелье. «Виновные будут наказаны». — Всё будет хорошо, мой дорогой воронёнок. Смерть — печальное событие, пока оно не касается нас напрямую. Но оно больше не коснётся. В конце концов… «Вы — всего лишь ожившая кукла, и вы давно наплевали на мирские правила, изменив ход событий и свою судьбу». — В конце концов? — Доктор, отстранившись от Сильвена, с любопытством вытаращился на него. — Вы не закончили. — Жоэль был ужасным человеком, как и Вивьен. Рано или поздно они бы довели либо друг друга, либо окружающих людей, — со злобой заявил гробовщик. — Вивьен умер, но жизнь продолжается. Она должна продолжаться. Он обязан проигнорировать этот, бесспорно, печальный случай. Но случай — или преднамеренное действие? Так или иначе, размышлять о тех, кто издевался, кто неоднократно приносил боль, — так в стиле человека. Однако совсем не в стиле Сильвена. — С каждым совершённым убийством человек теряет частичку себя, — спонтанно поделился мыслью Доктор. — Убийство — это смерть двоих: жертвы и убийцы. Гробовщик поправил спадающие пряди на лоб Ришелье, заправил волосы за уши, открыв вид на его острый подбородок и на такие же острые скулы. Даже глаза, кажется, посветлели, хотя это могло быть обычной игрой воображения. «Кто я для вас?» — Да, вы правы, мой милый Доктор. Но вам не следует забивать свою умную голову такими грустными мыслями. Он был его агнцем. Спасением. Ангелом. — Хорошо, — Доктор, положив ладонь на быстро вздымающуюся грудь гробовщика, — туда, где стучало его сердце, хитро прищурился и, что-то задумав, растянул губы в улыбке. — Но сначала ответьте: что же есть ценного у вас? Сильвен, фыркнув, не мог не улыбнуться в ответ, — пускай Ришелье этого и не увидел из-за страдающей маски, прячущей все эмоции гробовщика. Он стиснул его руку в своей и наигранно громко вздохнул, показывая Доктору, как он недоволен вновь поднявшейся темой. — Я полагал, что единственная для меня ценность — это дерево, — будничной интонацией поведал Сильвен и замолчал, глядя вбок ровно до того момента, пока его что-то внезапно не озарило, и он не перевёл всё своё внимание на Доктора. — Но когда появились вы, мой милый, я понял, что для меня нет никого важнее вас. Вы стали моим миром, и лишь на вас я смотрю. Лишь вами я взволнован и вами я дорожу. Вы — моё солнце, и я, как Икар, лечу к вам, чтобы с улыбкой сгореть в ваших обжигающих лучах. Должно быть, он и правда влюблён в мёртвого Ришелье. В его куклу. Должно быть, он окончательно обезумел, когда пустил всё на самотёк. Должно быть, Сильвен слишком долго жил один, и теперь он наконец-то, по року судьбы, обрёл того, с кем у него сформировалась особая связь. «Родившийся птенец, увидевший человека, принимает его за мать. Лишь воля создателя, как поступить со своим ожившим детищем». Возможно, ему стоило больше беспокоиться за смерть Вивьена и за поступок Жоэля. Но Сильвен не хотел себя обманывать. Ему было на них плевать. Ему стало абсолютно всё равно на всё, даже на собственную работу. Доктор — вот кто тревожил его душу, и лишь о нём он хотел заботиться. — Спасибо вам за ответ, мой друг. — Это малое, что я могу для вас сделать. — Вовсе нет… — Доктор опять выдержал загадочную паузу, прежде чем продолжил: — Теперь вы точно должны спать со мной в одной кровати. С вами у меня нет кошмаров. Сильвен усмехнулся, потрепав Ришелье по чёрным волосам, из-за чего тот стал ещё больше походить на птенца, распушившего перья. — Договорились, мой невинный воронёнок, — с небывалой нежностью проговорил Сильвен, ещё крепче обнимая на короткий миг возмутившегося Доктора.