Целый мир

            Ручки маленькие, ножки тонкие, взгляд забитой голодной собаки. Волосы короткие, ломкие. Осветленные. Любая заколка будет смотреться на них убого и чуждо.       Не так представлял себе новый день Такемичи. Не так.       Совершив очередной прыжок во времени, перемещаясь на двенадцать лет назад, Такемичи надеялся, что сможет исправить свою жизнь. Прожив неудачником до двадцати семи лет, невольно начинаешь мечтать о возможности всё исправить. И слушая рассказы матери о своих бывших одноклассниках из средней школы, добившихся высот в той или иной сфере, начинаешь завидовать, думать: «а почему не я?..»       «Потому что ты — кусок залежавшегося дерьма», — отвечал ему внутренний голос, — «еблан бестолковый».       Наото предупреждал, что будет тяжело. Говорил, чтобы он не расслаблялся. А теперь-то что ему делать?       Такемичи оглядывает себя в высоком зеркале. Смотрит долго, пытаясь найти отличия этой версии от своёй.       Первое, оно же и главное: в этой временной линии он — девушка. Несуразная, лупоглазая, с тоненькими ручками и маленькой грудью. Ханагаки забирается правой рукой под майку, щипая себя за сосок. Больно. Не сон значит, не иллюзия. Левой лезет в трусы. В своё время успелся он насмотреться в порно на всякое. Но чтобы так, в живую никогда.       Второе, на календаре четвёртое сентября. Осень. Не лето.       Третье, он, точнее, она (о, Боги!) заканчивает среднюю школу в следующем году. Значит, и не на двенадцать лет переместил… Поправляет себя тут же, хватаясь руками за голову. Переместилась. Так правильно. Верно. На десять переместилась. Вот так.       Четвёртое. А больше ничего в голову Ханагаки не приходит.       — Мичи, ты встала? — доносится голос матери из-за двери.       — А, да! — отзывается Ханагаки.       — Опоздаешь же. Собирайся живее.       Куда? Такемичи моргает, пытаясь сообразить. Переводит взгляд на висящую на плечиках школьную форму. Выглаженную и аккуратную. Такую еще Хина носила, в средней школе.       Хина! Точно!       Такемичи одевается быстро. Рубашку мнет, накидывая на худые плечи коричневый пиджак. Юбку застёгивает сзади. Гольфы натягивает до сбитых, покрытых синяками колен. Брошку с бантом бросает в школьную сумку. В неё же летят тетрадки и розовый пенал.       Бежит в ванную комнату. Чистит зубы меньше минуты, толком не умываясь и не глядя больше в зеркало.       — Куда бежишь? — хмурится мама, выглядывая из кухни, когда Такемичи спустилась вниз. — Хината-чан уже позвонил? К нему торопишься?       — Ну мам, — тянет Ханагаки недовольно, но так привычно, — мы с ним только друзья. Странно, что он до сих пор со мной общается.       — Волнуется он о тебе, беспокоится, как с тобой что не случилось. Ты же ходячая катастрофа, Мичи!       — Ага, — соглашается с ней Такемичи, обуваясь. — Пойду я.       — А обед взять не хочешь?       — В школе чего-нибудь куплю, — кричит у порога Такемичи, не оборачиваясь. — Пока, мам.       Солнце бьёт в лицо, ослепляя. Ханагаки же плевать хотел на мягкое осеннее солнце. Бежит к станции, боясь разминуться с младшим братом Тачибана. Наото — триггер. Из-за него он перемещается во времени. Из-за него всё это произошло!       «Убью!»       Вот только, у Тачибаны Хинаты никакого брата младшего не было никогда. Единственный сын в семье.       Такемичи останавливается, пытаясь нервно выдохнуть. Сердце заходится в болезненном ритме, а лёгкие сжимает в спазме, не насыщаясь кислородом.       Всхлипывает, не сдерживая горьких слёз.       — Да что за хуйня здесь творится?! — кричит во все горло Ханагаки, бросая сумку на асфальт. Топает ногами, пиная воздух. — Блять! Ненавижу! Да чтоб тебя черти вилами выебали, Наото! Сука!       Не видит, как мимо неё проходят люди. Не чувствует острых и любопытных взглядов.       — Ненавижу! — подхватывает с земли сумку, бросая её со всей силы вперёд и не видя ничего. — Чтоб ты сдох, урод!       — Эй! Совсем ахуела, девка?! — кричит на Ханагаки кто-то.       Что?..       Такемичи замирает, потирая ладонями покрасневшие от слез глаза. Моргает.       — За что? Чего я тебе сделал? — голос незнакомый, злой. Уверенный. — Чего сумками бросаешься?       — А она метко тебе в голову зарядила, Кенчик, — хмыкает кто-то рядом.       — Заткнись.       Высокий. Настолько, что скалу ей какую-то напоминает. Взгляд острый. Волосы такие же осветленные, как у неё, в косичку заплетенные. Виски выбриты. И чёрный дракон вытатуирован на виске…       — Дракен, — шепчет удивлённо Ханагаки, глядя на юношу, которого найти должна была.       — Откуда мое имя знаешь? — хмурится Рюгуджи, глядя на мелкое недоразумение.       — Я… — а что сказать? Язык прилип к нёбу, а взгляд забегал по земле. Лицо обдало жаром. — Я… Простите! — пищит Такемичи и поворачиваясь на пятках, бежит.       Подальше главное от всего.       От них. От себя.       Останавливается на детской площадке. Осматривается затравленно. И прячется в пластиковой трубе, что прикреплена к горке, только худые ноги торчат.       Ханагаки мычит, пытаясь успокоиться и собрать мысли в кучу. Да что с ней не так? Такемичи отчаянно бьёт себя по лицу. Сначала по одной щеке, затем по второй. Кусает губы, рыдая.       — Что делать-то теперь? — шепчет Такемичи. — Что делать?       — Эй, Ханагаки Такемичи, — зовёт её кто-то по имени, — чего ревёшь? Детей пугаешь.       Такемичи не слушает. Мотает головой.       — Я с кем разговариваю? — Такемичи насильно тянут за ногу.       — Отпусти! — кричит Ханагаки, дергаясь. Хватается пальцами за пластик, ломая ногти. Воет теперь от острой боли. — Не хочу! Не надо!       — Да успокойся ты! — в лицо бьёт яркое солнце. — Что случилось?       Случилось? Смотрит удивлённо на Дракена, не понимая, что он здесь забыл, рядом с ней, держа её школьную сумку и удостоверение. Распласталась на узкой детской горке под ним, не дыша.       Случилось. Ещё как случилось!       — Я из будущего, — шепчет затравленно Ханагаки, — двадцать семь мне. И я парень. А ещё чуть не умер недавно, под поезд кто-то толкнул. Работаю в видео прокате. Живу один. Ты мне не веришь!       — Конечно, нет, — отвечает ей серьезно Рюгуджи, — какой ты парень? И на двадцать семь совсем не выглядишь, — он отпускает её ногу.       Садится рядом, на корточки.       — Но это правда! — пытается переубедить его Мичи.       Думает, что этот Рюгуджи совсем не похож на того, что на фото из газетной вырезки. Статья была короткой, сухой. О том, что Рюгуджи Кен умер пятого августа 2005 года на пустой парковке. Зарезан в драке ножом.       — Ты должен был погибнуть пятого августа, два года назад.       — Погибнуть? — не понимает Рюгуджи. — Пятого августа? — а затем задирает футболку, показывая уродливый шрам на боку, ближе к паху. — Я в тот день выжил, какая-то деваха оттолкнула меня, крича что-то. Мелкая такая, в красном юката с рыбками по подолу. Единственное что запомнил, перед тем как отключился. А там наши вызвали скорую, дотащив до машины.       — А потом?       — Как видишь, я выжил.       Выжил. Ханагаки выдыхает. Радость-то какая.       — А Сано Манджиро и Тетта Кисаки? — вспохватилась она, резко вставая. — Что с ними?       — А их откуда знаешь? — удивлённо выдаёт Рюгуджи. Опускает футболку. — Хм. А что с ними? Тоже живы, вроде. Я не знаю, — ведёт плечом, показывая, что говорить о них не хочет.       — Вы не общаетесь? — Ханагаки не может остановиться, прикусив язык. Ей важно знать. Сейчас.       — Майки, как с братом уехал, не писал даже. А Кисаки… — медлит задумавшись. И без того темные, карие глаза стали ещё темнее. «Как кофе!» — Правда знать хочешь?       — Это важно, — Такемичи подаётся вперёд, хватая его за руку, сжимая, что есть силы, — для меня.       — Была разборка с «Поднебесьем», знаешь о таких? — Мичи отрицательно мотает головой. Не знает. — Да и откуда? Короче, Глава его завалил. Прямо в висок зарядил так, что кости раскрошило. Умер твой Тетта Кисаки, как собака.       Умер. Тетта Кисаки умер? Так просто?       Такемичи смеётся. Сначала чуть нервно и негромко. Мотает головой.       Кисаки умер! Умер!       Ханагаки дёргается, бросаясь на шею очумевшему Рюгуджи. Смеётся. Размазывает слезы по его темному клетчатому хаори. Не веря, что всё закончилось так толком и не начавшись.       — Всё хорошо? У вас всех? Хорошо?       — Да вроде, — тянет тихо Дракен, проходясь липкой ладонью по маленькой спине девушки. Хлопает между лопатками, не рассчитав силы.       — Отлично, — шепчет довольно Мичи, — замечательно, — на секунду прикрывает глаза, ведёт носом по крепкой шее Рюгуджи, вдыхая чуть сладкий запах ароматных масел.       — Тебя до дома проводить? — спрашивает неожиданно он, сглатывая. — И тебе умыться надо.       «Надо», — соглашается с ним Ханагаки.       Встаёт первой, пошатываясь. Держится всё ещё за Рюгуджи, сминая пальцами ткань хаори. Рюгуджи поднимается следом, берёт осторожно её за руку, придерживая.       — А ты высокий, — зачем говорит это?       — Знаю, — хмыкает Кен.       Помогает ей дойти до питьевого фонтанчика. Протягивает перепачканный в машинном масле платок. Такемичи умывается, морщась от боли от вырванных ногтей. Дрожит вся. И больше не смотрит на Рюгуджи. Плескается долго.       — Удивительно, что мы встретились при таких обстоятельствах, — замечает Дракен, прокручивая в голове их разговор с самого начала.       — Да, — улыбается Мичи, — удивительное совпадение. Будто сон. Извращённый. Сейчас, я думаю, что это мой шанс начать всё с начала. Я ведь больше не неудачник из видео проката. Столько возможностей, что дух захватывает.       — Тебе точно двадцать семь? — усмехается по-доброму Кен.       — Ага.       Рюгуджи провожает её до дома. Держится близко, держа в руке её школьную сумку. Отказывает зайти, но предлагает обменяться номерами телефонов, чтобы списаться потом как-нибудь. В «потом» Мичи не верит, но соглашается.       Прощаются скомкано.       Такемичи долго стоит под душем. Меняет воду с горячей на холодную и так несколько раз, чтобы мозги на место встали. Ложится в кровать, переодевшись в домашнее. И мечтая, что проснется в своём времени. Но Мичи будит вернувшаяся с работы мама. В своёй реальности мама никогда не была рядом. Вечно на работе, в делах. Совсем времени нет. Отца Мичи не помнила, а в этой реальности, он жил вместе с ними. Ужинают всё вместе, за одним столом. А вечером, Ханагаки рассматривает фотоальбомы, пытаясь хоть что-то вспомнить, уловить. И медленно вспоминает.       Отца. Сильного и храброго. Мать. Красивую и самую добрую. Вспоминает Хинату. Светлого, далёкого и такого любимого. Тетту… Они же были когда-то знакомы, в детстве. Ходили в подготовительный класс вместе давным-давно.       Ей же всё это не снится?       Поздно вечером написал Рюгуджи, прислав фотографии «Тосвы». Мичи не знала имён, не узнавая никого. Но на душе такое спокойствие, мягкая радость, что накрывает пуховым одеялом, щекоча.       Такемичи медленно привыкает к новому. В этот раз, не сопротивляясь. Привыкает к идиотским, несмешным шуткам отца и заботе матери.       Привыкает к школе и ненавязчивому вниманию Тачибаны.       — Зачем мы до сих пор общаемся? — спрашивает как-то она.       — По привычке, видимо, — пожимает плечами Хината, сидя рядом с ней на скамейке.       По привычке. Ханагаки кивает, принимая слова юноши близко к сердцу, а вечером отпускает, получая сообщение от Рюгуджи. Пишет он тоже по привычке. Мичи знает это, но радуется каждому его сообщению. Зовёт его первой гулять, а тот не соглашается почему-то. Избегает.       Такемичи пробует рисовать. Гуляет долго по району после школы. На выходных выбирается в центр. В Сундзюку. В Ота. В Роппонги. Медленно забывая свою старую жизнь, выплескивая воспоминания на бумагу.       Как-то само собой подтягивает оценки. Пишет Мичи тесты сейчас лучше, чем когда-либо. Начинает зачитываться книгами, засыпая с ними.       И не принимает ухаживания Тачибаны.       — Моё сердце занято другим, — отвечает спокойно Мичи.       Её волосы завиваются на концах, а отросшие корни черны, как кофе. Как глаза Рюгуджи Кена.       В этом мире Мичи уже как четыре месяца. Только Новый год отпраздновали.       — Мне тут билеты подогнали на фотовыставку, — говорит лениво Рюгуджи, — сходить хочешь?       — С тобой? — спрашивает Мичи. — Хочу.       Рюгуджи медлит с ответом. Мичи слышит отчётливо, как он дышит в трубку.       — Я заеду за тобой завтра, — сдаётся он, — оденься только потеплее.       Ему восемнадцать. Он старше её на два года. Вместо учебы работает много, чтобы открыть свою мотомастерскую. Забывает ужинать. Рюгуджи довольно вспыльчивый, но довольно терпеливый. Добрый. Чуткий. Мичи могла часами говорить о нём, рисуя дракона на белой бумаге, черным маркером. Переносит рисунок на кожу, на бок. Вертится у зеркала. А после спрашивает у Рюгуджи, может ли она набить татуировку? Его черного дракона.       — Головой совсем тронулась? — говорит вместо приветствия Рюгуджи, когда Мичи вышла из дома. — Знаешь, как это больно?       — Не знаю, — отвечает Ханагаки.       Смотрит на него, запоминая каждую чёрточку, штришок. Нос у Рюгуджи длинный, брови довольно широкие. Губы тонкие. На правой мочке уха маленькая родинка. Левое ухо проколото. Волосы тонкие, такие же как и у неё.       — Садись, — Дракен первым отворачивается, — а то опоздаем. На байке каталась когда-нибудь?       — Нет, — мотает головой Мичи, но садиться сзади него уверенно. Ставит ноги на подставки, а руки скрепляет на его животе.       Мотор ревёт, пышет жаром. Но Мичи не чувствует этого. Не чувствует холодного ветра. Прижимается щекой к могучей спине Дракена. Расслабляется.       — Слазь давай, — просит её Дракен, когда они остановились у двух этажного широкого здания, — заснула там?       Мичи задремала немного.       — Мне хорошо с тобой, — ведёт ладонями по натянутому животу, — и глаза у тебя красивые. Цвета кофе.       — И что? — он грубит намеренно.       — Ты мне нравишься.       — Чокнутая, — качает головой Рюгуджи, кладет поверх её руки свою, сжимая.       Мичи думает, что сбросит руки. Заставит отпустить.       — Пошли, — качает её пальцы в своих, — а то Мицую весь мозг вытрахает. Интересно ему знать, что я о его моделях думаю. А в этом что ль разбираюсь?       — Мицую-сан фотограф?       — Модельер начинающий.       — Я тоже во всём этом не разбираюсь, Рюгуджи-сан.       — Кен, — поправляет её тот. — Зови меня по имени, Мичи.       Они держатся за руки. Как парочка. Медленно ходят вокруг больших фотографий в рамках. Переговариваются тихо. Мичи приходится встать на носочки, чтобы Кен её хорошо слышал, а ему нагинаться к ней. Дыша громко в затылок. Мичи нравится это.       Через неделю они снова выбираются на ещё одну выставку. Точнее на межфакультетский показ мод. Садятся в первых рядах. И держаться за руки, не обращая внимания насмешки парней, что следят поодаль.       — Я их убью, — рычит Рюгуджи.       — Твои друзья? — спрашивает Мичи, оборачиваясь. Улыбается им приветливо.       — Ага, — выплевывает, — друзья.       Мичи смеётся. Прижимается ближе, соприкасаясь с ним ногами. Укладывает голову на его плечо. Пусть думаю, что хотят. Ей всё равно.       Знакомится с его друзьями. С Мицуей, что оказывается лучшим другом Кена, с близнецами Кавата, что похожи и не похожи друг на друга одновременно, как небо и земля. С добродушным Хаячида, которого все почему-то звали Па-чин и верным Хамада.       — А это Мичи, — представляет её своим друзьям Рюгуджи, — моя девушка.       Сердце Мичи поёт.       Через месяц, накопив нужную сумму, идет в тату салон. В самый лучший. Дорогой. Набивает татуировку дракона на левом боку. И думает, что перед ней открыт целый мир.