***
Цезарь никогда бы не подумал о Джозефе в таком ключе, если бы не голуби. Целая стая расположилась на площади, и ещё множество — в других частях города. И так по всей Италии. Представить страшно, сколько их летает по всему миру. Но один конкретный голубь в данном конкретном месте был особенным. Джозеф зарядил его хамоном и спрятал во рту девушки, и когда Цезарь попытался её поцеловать, он подавился этим голубем. Джозеф торжествовал. Цезарь видел самодовольство в его глазах, и впервые заметил, какого они невероятного оттенка. Во всём итальянском языке с его древней и богатой культурой не нашлось бы слова, чтобы описать этот цвет, этот перелив из зелёного в голубой. Тот голубь, заряжённый хамоном, был невысказанной просьбой. Это мало похоже на непрямой поцелуй, но в нём заключалось желание дотронуться губами. А может, и проникнуть чуть глубже... Но каждый думает в меру своей распущенности. Чёрта с два он когда-нибудь поцелует этого придурка.***
Цезарь был уверен, что Джозеф специально провоцировал его. И хотя обычно Цезарь бывал куда более спокойным, теперь он постоянно срывался на Джозефа. Если бы Спидвагон был с ними в тот момент, он бы узнал этот приём. Когда-то давно он уже видел его у другого Цеппели — дедушки Цезаря, Уильяма А. Цеппели. Он способен был растянуть суставы кисти, из-за чего выброшенный кулак пролетал несколько дополнительных сантиметров, что было полной неожиданностью для противника. Со стороны это выглядело так, будто рука удлинялась, за что приём и назывался удлинённым ударом. — А с членом так можно сделать? — спросил Джозеф, когда дальше драться было невозможно и вновь наступил период перемирия. — Хах, так и знал, что у тебя маленький, — ухмыльнулся Цезарь. Но только внешне. Внутренне он замер. Он ведь на самом деле не думал о члене Джозефа до этого момента. Джозеф его опять провоцировал. — Хочешь посмотреть, насколько? — оскалился Джозеф, положив руки на ширинку, как будто готов был её расстегнуть. — Придурок. Удар удлиняется из-за растяжения суставов. В члене же их нет, — фыркнул Цезарь. Всё, что угодно, лишь бы не видеть обнажённого Джозефа. — А жаль, — поник Джозеф. Не то чтобы ему это было необходимо, но пару сантиметров в таком месте лишними не бывают.***
Одно дело, когда Цезарь бил Джозефа — он знал, что не убьёт Джозефа и всё будет в порядке. Им просто надо было выпустить пар. И, возможно, это был единственный шанс побыть чуточку ближе, при этом не переходя рамки приличия. Но совсем другое Вамм, один из воскресших людей из колонн, — он всерьёз намеревался убить Джозефа. Где-то на краю сознания билась мысль, что Джозеф не может умереть. Цезарь уже решил защищать его любой ценой, даже если для этого придётся отдать свою жизнь. Как оказалось, к удивлению Цезаря, Джозеф не такой уж слабак. Во всяком случае, хитрый и изворотливый ум компенсировал убогость его хамона. Джозеф достойно сопротивлялся Вамму, этой высшей форме жизни, который уже и забыл, каково это — проигрывать. Но вмешаться и спасти Джозефа Цезарь не мог. Джозеф схитрил, выжил и получил отсрочку длиной в месяц. Что-то внутри Цезаря надломилось. Может, Джозеф не такой уж придурок, каким кажется на первый взгляд.***
Цезарь даже не оборачиваясь мог сказать, что взгляд Джозефа прикован к его заднице. Он почти физически ощущал его внимание, как будто масло, которое уже покрыло его с головы до ног, обостряло все чувства. А обернуться Цезарь не мог — ему нужно было концентрировать всю мощь хамона только чтобы удержаться на Адском подъёме, на этом масляном столбе, не то что сдвинутся хотя бы на сантиметр. Он даже говорить не мог, а о лишних телодвижениях можно было забыть. И как будто ему было мало одного буравящего взгляда. Джозеф словно телепатически передавал картинки, что он с ним сделает, как только догонит. Он даже не дождался бы, когда они поднимутся наверх, ему плевать было на Лизу Лизу, которая могла их увидеть. Это точно было желание Джозефа, не его собственное, нет. Цезарь даже на таком расстоянии ощущал исходящее от него возбуждение и против воли возбуждался сам. Теперь к боли в мышцах по всему телу добавилось напряжение в паху. А он всё продолжал взбираться по Адскому подъёму...***
Через три дня они наконец забрались наверх, пройдя последние метры в несколько ускоренном темпе. Всё из-за Джозефа, который случайно чуть не угробил его и себя заодно. Цезарь был вымотан, но счастлив выбраться живым и более сильным, чем был до Адского подъёма. Но возбуждение никуда не делось и, хуже того, Джозеф это заметил. — У тебя тоже стоял всю тренировку? — он приподнял бровь, взглядом указывая на ширинку. — Не обращай внимания, всё в порядке, — отмахнулся Цезарь. — По слухам, этот столб — остатки культа Приапа, это нормально, если у тебя встал. — Чё, бля?! Честно говоря, у Цезаря была примерно такая же реакция на собственные слова. У него было мало времени, чтобы придумать нормальное объяснение своему состоянию. Не признаваться же, что это всё из-за Джозефа и его пошлых мыслей, носившихся по воздуху и залезших в голову Цезаря через ухо. Вот он и ляпнул первое, что пришло на ум, и это как назло оказалась какая-то заумная чепуха. Он бы сам с собой не стал спать после такого. — Приап, или Тихон, — бог плодородия, в честь него возводились монументы, напоминающие фаллос. Скорее всего, это один из них. При виде него член должен вставать. А мы ещё и ползли по нему три дня... — принялся объяснять и ни в коем случае не оправдываться Цезарь, тем самым невольно делая ситуацию ещё хуже. — Что ты несёшь?! — перебил его Джозеф с горящим от злости взглядом. — М-да, куда уж тебе понять, необразованная деревенщина, — демонстративно отвернулся Цезарь, стараясь сохранить хорошую мину при плохой игре. Так и разошлись каждый в свою комнату. Благо в огромном замке посреди необитаемого острова было достаточно свободных спален. Цезарь почти жалел о своих словах. Он сам себе обломал секс. Они с Джозефом могли бы доставить друг другу удовольствие, вместо того чтобы ходить вокруг да около и злиться друг на друга. Цезарю не пришлось бы думать о том, как Джозеф в спешке доставал свой возбуждённый член из штанов и быстро двигал рукой вверх-вниз, чтобы получить разрядку. Сам Цезарь был занят тем же. Он сдерживался изо всех сил, чтобы не кончить так сразу, от одного лишь прикосновения к покрасневшей плоти.***
Цезарь и не представлял, что провести целый месяц на почти безлюдном острове будет так сложно. Иногда единственным человеком, которого он видел за день, был его наставник Месина. Он уже успел истосковаться по ресторанам с изысканной едой, вину, заигрываниям с прекрасными дамами... и по Джозефу. Впрочем, зачем лгать, если сейчас Джозеф интересовал его намного больше, чем уже приевшиеся свидания с девушками, чьи имена он вскоре забывал. Они путались и походили одна на другую. К тому же зимой в каменном замке, окружённом водой, было до стука зубов холодно. Влажный морской ветер дул изо всех щелей, заставляя ёжиться в попытках сохранить тепло. Благодаря хамону тело Цезаря было горячим, как печка, но его самого знобило. Конечно, Цезарь мог с головой накрыться одеялом, а затем ещё одним, но у него была идея получше. Он точно болен и сошёл с ума, если решился на такое. Цезарь пробрался в комнату Джозефа и устроился у него под боком. Так быстро и не издав ни единого звука, что можно было решить, что Джозефу это показалось. — В чём дело? — поинтересовался Джозеф. — Мне холодно. — И? — Ты тупой или да? — с раздражением спросил Цезарь. — Или, — выбрал Джозеф, наконец притягивая Цезаря к себе, обнимая. Цезарь расслабился в объятиях Джозефа, позволяя продрогшему телу медленно согреваться, льнуть к Джозефу, который был горячим, как радиатор. Без лишних слов Цезарь положил руку на пах Джозефа, намекая о своём желании. Джозеф не стал скидывать её и молча поцеловал Цезаря прямо в губы. Они лениво целовались, но с нарастающим возбуждением нарастал и темп, заставляя нетерпеливо стукаться зубами о зубы, а руки пытались торопливо снять одежду, чтобы наконец напрямую коснуться кожи. Лиза Лиза, а затем Месина и Логгинс, так натренировали их дыхание для хамона, что они могли целоваться вечно, не прерываясь. Но всё же Джозефу пришлось остановиться, если они хотели продолжения. Джозеф перевернул их так, что лопатки Цезаря упёрлись в матрас. Джозеф нависал над ним и на удивление умело ласкал его тело, и Цезарь плавился от удовольствия. А ведь Цезарь подозревал в нём девственника… Джозеф уже спокойно мог двигать сразу тремя пальцами — и Цезарю хотелось уже полностью отдаться Джозефу, чтобы им обоим было хорошо. — Закрой глаза и думай об Англии, — шепнул Джозеф ему на ухо, вынимая пальцы. Сейчас их должен был заменить крепкий налитый кровью член — почти такой же, как у Цезаря. «Я так и сделаю», — подумал Цезарь и уже закрыл глаза, готовясь расслабиться, чтобы всё прошло как можно легче… Стоп, что? — Почему я должен думать об Англии? — спросил он, распахивая глаза. — Ну, так говорится... Неважно. Потерпи немножко, я сейчас... — попросил Джозеф, приставляя головку члена к растянутому входу Цезаря. Цезарь уже не мог возражать. В следующее мгновение Джозеф чуть толкнулся бёдрами вперёд, входя пока только головкой. И остановился, давая Цезарю и себе привыкнуть. Понемногу он всё дальше и дальше продвигался вглубь, пока не вошёл полностью. Ещё несколько мучительных минут Цезарь привыкал к распирающему ощущению внутри себя. Джозеф на пробу чуть отстранился и снова подался вперёд. Мелкими осторожными толчками он пытался найти подходящий угол, чтобы и Цезарю было приятно. Цезарь пыхтел, стараясь не кричать и не зажиматься, что сделало бы им обоим только больнее. Когда Джозеф попал в нужную точку, Цезарь ахнул от волны приятных мурашек, пробежавшей по нервным окончаниям, от того самого места до кончиков пальцев. Джозеф улыбнулся и ещё раз, смелее толкнулся под правильным углом. Цезарь громко стонал и, казалось, вот-вот кончил бы, если бы Джозеф не остановился. Цезарь издал ещё один стон, на этот раз с разочарованием. — Подожди, я хочу кое-что попробовать, — попросил Джозеф. — Живее давай! — было ему ответом. Джозеф, не выходя из Цезаря, несколько секунд восстанавливал дыхание. Он положил одну руку Цезарю на плечо, и Цезарь почувствовал, как его тело прошил слабый заряд хамона. Он вошёл в резонанс с той нервной дрожью, что дарил член Джозефа в его заднице, и Цезарь застонал ещё громче. — Нравится? — поинтересовался Джозеф, как будто бы не слышал. — Ох, о-о-очень, — задыхаясь, ответил Цезарь. — Можно?.. — Давай. Цезарь положил руку на плечо Джозефа и провёл слабый заряд хамона. Но это был максимум, на который он сейчас, со сбитым дыханием, способен. Джозеф ахнул в ответ, слегка прогнулся в спине, входя глубже. Касаясь друг друга в разных местах, они словно обменивались хамоном. Заряды не совпадали с ритмом толчков Джозефа, но в этом не было необходимости. Чем ближе они были к оргазму, чем сильнее сбивалось дыхание, тем более хаотичными и отрывистыми становились их движения и уменьшался заряд хамона. Кровь кипела, и, казалось, кровать под ними должна была загореться. От очередного заряда Цезарь вскрикнул, и белые струи спермы испачкали живот Джозефа. Джозеф замер, не в силах пошевелиться, пока его член так крепко сжимают. Лишь после, когда стало чуть свободнее, он сделал ещё пару толчков и кончил. Выйдя из Цезаря, Джозеф приземлился на кровать рядом с ним, всё ещё переводящим дыхание. — Спасибо, — поблагодарил Джозеф, заправляя мокрую прядь за ухо Цезаря. — С тобой я могу быть собой, — произнёс он. Цезарь плохо соображал после оргазма, но даже в таком состоянии ему удалось уловить что-то не то в словах Джозефа. Слишком ласковой и нежной интонацией они были сказаны. — Ага... — только и ответил он. Джозеф смог сам добраться до ванной, а для Цезаря он принёс полотенце, стараясь бережно собрать собственное семя. Кое-как очистившись, они легли спать и заснули.***
— Доброе утро, — улыбнулся Джозеф, который, естественно, и не думал уступить свою кровать Цезарю, а самому лечь где-нибудь в другом месте, хоть на коврике на полу. Но Цезарь был не против. — Доброе, — ответил он. — Его можно сделать ещё лучше, Цезарино, — подмигнул Джозеф. — М-м-м, хотел бы я проснуться от того, что ты работал головой между моих ног. — Ну, с пробуждением мы опоздали, но ещё не поздно наверстать упущенное... — Потом. Завтрак скоро закончится, и тогда не сможем поесть до обеда, — отрезал Цезарь, обратив внимание на время. — Да я быстро... Но Цезарь уже решительно встал с кровати. И поморщился — задница раскалывалась от боли. Они с Джозефом слишком долго ходили вокруг да около, а когда наконец приблизились друг к другу, то получилось сразу по-жёсткому, с проникновением. — Вообще-то ты ещё не извинился за то, что обломал меня после Адского подъёма, — бросил Джозеф, не спеша покидать мягкую и уютную кровать, за пределами которой простирался холодный и жестокий мир. — Чего? Не думал, что ты такой злопамятный... — Ага, то есть ты признаёшь свою вину! — возликовал Джозеф. — Ничего подобного! И раз они заговорили о памяти... Цезарь вспомнил вчерашние слова Джозефа, произнесённые сразу после секса. Их смысл запоздало до него дошёл. Джозеф ведь единственный, с кем можно использовать хамон подобным образом. Ни с кем другим он ничего подобного не испытывал. И Цезарь оттаял, даже кольнуло чувство вины, что они так долго шли к этому. — Я не люблю секс по утрам. Вечером тебя устроит? — спросил он. — Отлично! — просиял Джозеф и, сдавшись, тоже встал с кровати, чтобы одеться и пойти завтракать.***
Цезарь делал вид, что совсем не ждёт Джозефа, который почему-то опаздывал, хоть они и не договаривались на какое-то определённое время. Он, полулёжа на кровати, пытался читать какую-то книгу. Краем глаза он заметил, как кто-то зашёл в его комнату. Такой высокий и мускулистый силуэт был только у одного человека на острове — у Джозефа. Этот кто-то приблизился к нему вплотную, нагло нарушая его личное пространство, забрался к нему на кровать. Дальше делать вид, что его очень интересует книга, и игнорировать визитёра не получалось. Но когда Цезарь поднял взгляд, он подумал, что обознался. Прямо перед его лицом были они. Женская грудь. Но стоило ему сфокусироваться на всей фигуре, как всё стало на свои места. Книга шлёпнулась на пол. Джозеф был, мать его, в платье. Которое не доставало ему до колен. С накладной грудью. На веках неумелыми неуклюжими движениями размазаны зелёные, в тон глаз, тени. Густым слоем легли на щёки слишком яркие румяна. Только губы более-менее нормально накрашены помадой, но какого-то ужасно красного оттенка. В волосы воткнуты пара цветков, как будто они могли скрыть отсутствие длины. Джозефу не шло. Он напоминал девочку-подростка, которая втайне от матери взяла её косметику и попыталась накраситься в первый раз в жизни, не зная толком, что для чего. Цезарю никогда не нравились такие молодые неопытные девушки. Но почему тогда с Джозефом он чувствовал прилив возбуждения? — В чём дело, Цезарино? — пропищал Джозеф, стараясь сделать свой голос более похожим на женский. — Я тебе не нравлюсь? — Наоборот. Очень... нравишься, — еле выговорил Цезарь и сглотнул слюну. — Ах, и что же тебе во мне нравится? — Всё. — Ну же, Цезарино, я хочу услышать. Цезарь нервно облизал губы. Он осматривал Джозефа с головы до ног и обратно, ища, за что можно зацепиться в его женском образе. — Мне нравится... твоё платье... — Так... — Цветы в твоих волосах... — Так... — Нравятся... твои глаза, — наконец сказал правду Цезарь. То, что ему действительно нравилось в Джозефе, а не в его женской ипостаси. — Уже лучше, — улыбнулся Джозеф. — Твои губы... — Хорошо... — Твои ключицы... — Ладно... — Твоя грудь... — Моя? — Твоя, — Цезарь положил руки на бутафорскую грудь и слегка сжал. На ощупь она была мягкой, как если бы лифчик набили тряпьём. — Пошляк, — сказал Джозеф, но пощёчины, привычной в подобных случаях, не последовало. — Я приличная девушка и до свадьбы ни-ни! — Я завтра же отведу тебя в церковь, если ты мне дашь, — молниеносно решился Цезарь. Джозеф немного поёрзал на его коленях, но так быстро сдаваться не собирался. — Все вы так говорите, а потом опорочите бедную девушку и бросите на произвол судьбы с ребёнком на руках! — Я не брошу. Семья — это святое, — Цезарь тем временем пытался просунуть пальцы через косточки лифчика, чтобы добраться до сосков настоящей груди Джозефа. — Докажи, что не врёшь, — Джозеф с трудом сдерживал шипение от боли из-за врезавшейся в спину резинки бюстгальтера. Цезарь воспринял это как разрешение действовать и поцеловал Джозефа. Но это Джозеф пытался раздеть его, пока они, не отлипая друг от друга, целовались. Цезарь не трогал платье Джозефа. Если его снять, их маленькая игра закончится слишком быстро. Цезарь, кое-как сняв трусы с Джозефа, даже не обратив внимания, женские они или мужские, положил руки ему на ягодицы, слегка раздвигая их в стороны. Джозеф не протестовал, только одобрительно простонал в поцелуй, словно просил двигаться дальше. И Цезарь осторожно скользнул рукой прямо ко входу. Подушечкой среднего пальца он нащупал заветное колечко мышц. Он вошёл только на фалангу, но постепенно, поворачивая палец в разные стороны, он смог добавить больше. Джозеф оторвался от губ Цезаря и откинулся назад, практически сев Цезарю на колени. Платье, хоть и было свободным, заметно топорщилось в паху. Цезарь и сам был твёрдым, его терпение должно было вот-вот закончиться. Джозеф уже давно вышел из образа скромной девушки, у которой это был первый раз. Он обхватил рукой член Цезаря и стал не спеша опускаться, жадно ловя ртом воздух между стонами-всхлипами. Цезарь держал его под ягодицы, для подстраховки. Но когда Джозеф полностью сел и ему нужно было время привыкнуть, руки Цезаря, задирая платье, поползли вверх, к такой желанной груди. Лифчик мешал, как и тряпки в нём, но было какое-то особенное блаженство в прижатых металлической косточкой пальцах. Раскрасневшийся до такой степени, что румян стало не видно, с размазанной помадой на широко раскрытом рте Джозеф был прекрасен, как никогда. Цезарь хотел, но не мог себе позволить кончить прямо сейчас. Он не мог так просто отказаться от подарка небес и не удовлетворить задницу Джозефа своим членом. Трахнуть так, чтобы тот не захотел с него слезать. Но у Джозефа были свои планы на этот счёт. Привыкнув к длине и ширине, к распирающему чувству внутри, он начал двигаться. Поза наездника неспроста так называется — Цезарю казалось, что он действительно жеребец, которого объезжают, во всё нарастающим темпе, как будто Джозеф пытался найти предел его скорости. Цезарю оставалось только придерживать его, ведь стремян не было и он в любой момент мог не удержаться и упасть, и тогда им обоим будет больно. Когда ритм стал хаотичным и Джозеф замедлился, Цезарь снова запустил руку под платье и положил её на член. Движениями более резкими, чем было нужно, он дёргал рукой туда-сюда, добиваясь того, чтобы Джозеф кончил первым. Громкий, почти надрывный стон Джозефа, влага на руке, и Цезарь почувствовал, как член внутри зажали сильнее, пульсируя вокруг него. Это было слишком: слишком хорошо, слишком приятно, слишком прекрасно — просто слишком, и он кончил следом за Джозефом. Не сдержавшись, Цезарь поднёс испачканную руку к носу попробовать запах. Но и этого было мало — он лизнул белую жидкость. — Горчит как текила, — поделился впечатлениями он. И хоть Цезарь предпочитал хорошее вино, он бы не отказался и от текилы. Точно не после такого. Джозеф, отдышавшись, медленно слез с него и плюхнулся рядом на кровать. — Что, правда завтра отведёшь в церковь? — спросил он. — Конечно, — кивнул Цезарь. — Завтра воскресенье, как раз будет служба. — Ой, иди ты, — без капли обиды фыркнул Джозеф и легонько пихнул Цезаря в руку.***
Джозеф столько раз рисковал жизнью и мог умереть, что сбился со счёта. Ещё в нежном возрасте восемнадцати лет он был дважды обручён со Смертью. Правда, его невеста предпочитала носить кольца не на самом очевидном месте: одно на аорте, а второе на трахее. Цезарь помог ему развестись, предложив Смерти себя. Вместо документов на развод он отправил в пузыре из своей крови кольцо с противоядием. Не такое кольцо Джозеф хотел получить от Цезаря. И не такой ценой. Из-за досадной ошибки Джозефу даже приготовили могилу. Шесть футов глубиной, с гранитной плитой и слезами на похоронах — всё как полагается. Вот только Джозеф был жив, а могила так и осталась стоять с неправильной датой. После победы над Карсом Джозеф всё реже пользовался хамоном, пока совсем не перестал его использовать. А вместе с ним и свою способность «заглядывать в будущее» — читая собеседника, предвидеть, что он скажет. Это всё осталось напоминанием о юности, о тех неспокойных, но весёлых временах. И о Цезаре. Теперь, будучи старым, он разваливался на куски. У него была катаракта, проблемы со слухом, ноги плохо слушались и ходить он мог только с тростью. Он перенёс операцию, чтобы вывести камни из почек. Ему точно не досталась вечная молодость, а в собственное бессмертие он не верил. Даже несмотря на то, что победил высшую форму жизни Карса. Джозеф не спешил умирать, но понимал, что каждый день мог стать последним. Больше всего он ждал встречи с Цезарем. В его памяти Цезарь навсегда остался полным жизни двадцатилетним парнем. Тогда он был старше и опытнее во многих вопросах: от владения хамоном до обращения с женщинами. Но с тех пор Джозеф уже давно его перерос, теперь уже он был старше и опытнее, и когда они встретятся, он мог бы много чего рассказать. Что он хотел назвать свою дочку Джолли — как в Джолли Роджер. Так он бы продолжил семейную традицию давать ребёнку такое имя, чтобы получилась кличка ДжоДжо. Но Сьюзи была категорически против и согласилась только на Холли. Может, тем самым Джозеф обрёк дочь на судьбу быть мягкой, небоевой. Холли не унаследовала хамона, а недобровольно пробуждённый стэнд чуть не убил её. Что ему на старости лет вместе с внуком-подростком и другими друзьями пришлось отправиться на поиски Дио, чтобы спасти дочь. Ему было шестьдесят девять лет, и он был очень близок к тому, чтобы умереть по-настоящему, навсегда. Его сердце остановилось на несколько минут. Если бы не Джотаро, запустивший его сердце и велевший врачам перелить обратно кровь, которую забрал Дио, Джозефу было бы несдобровать. Ещё чуть-чуть — и он бы встретился с Цезарем. Что у него есть внебрачный сын — Джоске. Джозеф встретился с ним только когда ему исполнилось шестнадцать лет. Он приплыл в Морио, родной город Джоске, чтобы помочь найти объявившуюся стрелу, которая сильным духом даровала стэнд, а всем остальным — смерть. И несколько задержался, чтобы поймать маньяка с фетишем на руки Киру Йошикаге. А вернулся домой с ещё одним ребёнком — удочерённой Шизукой, ведь из-за её стэнда-невидимки они так и не смогли найти её родителей. Что у него есть правнучка — Джолин, дочь Джотаро. И на её долю выпало много опасных приключений в тюрьме Green Dolfin street… Кто знает, если бы Цезарь остался жив, то, может быть, Джозеф и не женился бы никогда. Он мог лишь надеяться, что достойно прожил жизнь за них двоих.