Beer And Pizza

Дуайт задумывается на несколько секунд, после того, как Пэм просит его остаться. Улыбка, адресованная ей, пропадает с его лица так же внезапно, как появилась, стоит только Джиму вступить в их диалог. Пронизывающий взгляд Дуайта пересекает комнату, блуждает по стене, будто в поисках чего-то важного, пока, наконец, не замирает на самом Джиме. Дуайт медленно опускается на кровать, все еще аккуратно держа спящего ребенка на руках. – Мне нужны пиво и пицца, – выдает он, видимо, наконец, придумав достойную плату за услуги няни на этот вечер. – Конечно, – отвечает Пэм, тут же срываясь с места. – От Джима, – строго, со всей серьёзностью своих намерений, добавляет он, и Джим усмехается. – Ну нет, – отвечает он на автомате, абсолютно не готовый исполнять, по обычаю, странную просьбу Дуайта. – Живо, – говорит Пэм. Глаза ее сверкают в свете ламп, отливая яркими искорками, и она умоляюще смотрит на Джима. Его жена точно знала, какой эффект это произведет – за него, очевидно, все уже решили.

***

Конечно же Джим готов на все ради Пэм и малышки Си-Си. У них выдалась тяжелая неделя, и за спиной десятки бессонных ночей и еще сотни впереди. Растить ребенка – тяжёлый труд, и никто не говорил, что будет легко, просто Джим безумно устал, а Пэм устала еще сильнее. Еще чуть-чуть и она не выдержит, Джим и сам был на грани, поэтому, как настоящая глава семьи, а еще любящий муж и отец, он был готов принять этот удар на себя. И, конечно же, Дуайт не мог придумать адекватный, равноценный обмен, о безвозмездной помощи речи вообще не могло быть – это же Дуайт, и сегодня ему захотелось унизить Джима таким извращенным способом. Впрочем, Джим никогда не мог с точностью сказать, что творилось у него в голове, но сейчас правила придется принять, какими чудаковатыми бы они ни были; это все ради Пэм и их девочки. Так думал Джим, когда поднимался на второй этаж с кусочком пепперони в одной руке и пивом в другой, по заказу Дуайта. Он почти смирился со своей участью, когда зашел в спальню. Джим надеялся, что хотя бы жена поддержит его, но в комнате остался только Дуайт, все еще тихо баюкая его дочку на руках. Он, видимо, выпил лишнего. Потому что ему становится не по себе от этой картины: его коллега прижимает к себе ребенка с такой нежностью и трепетом, а та мирно посапывает, доверительно распростершись в объятиях Дуайта. Джим, напрягшись, шумно сглатывает. – Где Пэм? – задал единственный волнующий его вопрос Джим. – Пошла предупредить Анджелу, что встреча отменяется, – ответил Дуайт, даже не удосужившись повернуться к нему. Джим молча протягивает тарелку с пиццей Дуайту, останавливаясь в сантиметре от его лица, желая поскорее спуститься вниз к Пэм. Тот настороженно смотрит на кусочек пепперони, неодобрительно качая головой, затем переводя взгляд на Джима. Он немного наглый и расфокусированный – это, похоже, уже не первая бутылка пива Дуайта за вечер, и что-то в этом взгляде настораживает Джима, не давая ему покоя. – Положи ее мне в рот, – говорит Дуайт уверенным шепотом, ни секунды не колеблясь. Джима будто прошибает разрядом тока. Он думает, что ему послышалось, а дыхание внезапно спирает, что заставляет жечь лёгкие, словно он и вовсе забыл, как делать вдох. Он чувствовал подвох, и уже был готов к тому, что Дуайт изменит условия их сделки, но такого совершенно точно не ожидал. Дуайт неотрывно смотрел на него исподлобья угрожающе, как умеет, но ничего не отвечал на немой вопрос Джима. Что-то в голосе Дуайта, в том, как он медленно и тягуче произносит эти слова, разрезая воздух в пустой комнате, заставляет Джима дрожать. Новые правила игры Дуайта его пугают. – Нет. Поверь мне на слово, так пицца ничуть не вкуснее, – парирует Джим, прочищая горло, потому что во рту ожидаемо пересыхает, и первые слова выходят задушено хриплыми. Он надеется только на то, что сейчас Дуайт осознает насколько абсурдные идеи выдает его больная фантазия, когда он заглядывает ему в глаза, нахмуривая брови, стараясь выглядеть непоколебимо, но взгляд его выходит полным немой мольбы. – Положи, – Дуайт непреклонен, и теперь звучит почти угрожающе, когда в его голосе проскальзывают металлические нотки. Джим слышит, видит, чувствует, что Дуайт не шутит, прикрываясь показушной уверенностью, как это бывает обычно в офисе, и этот новый Дуайт, которого он никогда не видел раньше, пугает его до чертиков. Пугает и завораживает. Поэтому Джим странным образом поддается; он ощущает будто Дуайт своим взглядом пробурил ему дыру прямо в мозг и теперь хозяйничает там, подчиняя, захватывая с каждой секундой все большие территории. И Джим уже почти капитулирован: он берет кусок слегка остывшей пиццы и подносит ее ко рту Дуайта. Тот показушно открывает его, слегка подаваясь вперед, и откусывает добротный кусок, вбирая в себя почти половину. Масло блестит у него на губах, когда от отстраняется, чтобы прожевать кусок нарочито медленно, чтобы затем, также неспешно высунуть язык, и провести им по губам, слизывая остатки соуса. Дуайт, проделывая все это, неотрывно смотрит Джиму в глаза своим шальным взглядом. Теперь это уже почти зловеще привлекательно, то, как Дуайт заставляет Джима чувствовать себя, как заставляет замереть на месте, с силой втягивать воздух, чтобы тот не потерял сознание, потому что от требовательного и властного Дуайта безумно ведёт. Дуайт довлеет над ним, возвышаясь, даже несмотря на то, что сейчас он сидит на кровати и смотрит на него внизу вверх. У него на руках все еще мирно спит его дочь. Он, очевидно, выпил лишнего. Ибо когда Дуайт низко и хрипло заявляет свое: – Теперь пиво, – у Джима не возникает ни единой мысли, как минимум, остановиться или выразить недовольство. Буквы просто не желают складываться в слова, ноги врастают в пол, а руки упрямо отказываются слушать своего обладателя. Он будто оказывается полностью во власти своего коллеги, совершенно очарованный и плененный голосом Дуайта, его взглядом, холодным спокойствием, всей этой атмосферой. В комнате никого нет кроме них и лица Дуайта практически не видно в этом полумраке, освещенном лишь парой ламп, стоящих на прикроватных тумбочках. Джим может заметить только то, как сияют глаза Дуайта, создавая ощущение еще более дикого взгляда; зрачки его расширены, отчего разглядеть цвет радужки невозможно – Джим видит только затягивающие темные омуты, пронзающие до глубины души. А еще он видит, как блестят его губы, влажные от слюны, когда Дуайт приоткрывает рот, чтобы принять бутылку пива из рук Джима. У него самого от этого зрелища захватывает дух, и это сродни прыжку с парашютом или прохождению по канатной дороге без троса – страшно и интригующе восхитительно. Видимо, это действительно так, потому что Джиму становится жарко от выброса адреналина, и мурашки пробегают по спине от восторга, а может и от безумия, когда он подчиняется, прикладывая край бутылки к губам Дуайта. Веки его слегка подрагивают, а рот лишь сильнее приоткрывается, пытаясь обхватить горлышко. Он, бесспорно, очень сильно пьян. Потому что Джим скользит рукой, водя концом бутылки по искушающим губам Дуайта, делая их ещё более влажными; он слегка наклоняет ее, и несколько капель жидкости срываются, скатываясь вниз по коже, оставляя за собой мокрую дорожку. Джим завороженно наблюдает за этим, запечатляя секундное мгновение в памяти навсегда. А еще в сознании отпечатывается то, как Дуайт прикрывает глаза, пытаясь ни то обхватить горлышко, ни то, напротив, уворачиваясь, чтобы Джим мог продолжать их странное развлечение как можно дольше. – Шшш, – внезапно шипит Дуайт, слегка отклоняя голову назад, когда Джим, увлекшись, давит слишком сильно, – Потихоньку, – шепчет он. И Джим вновь поддается, аккуратно, неспешно надавливая, чтобы Дуайт смог обхватить самый край стеклянного горла бутылки, пропуская его в рот. Джим до сих пор не понимает, что происходит, и почему он позволяет Дуайту сводить его с ума. Это странное соревнование «кто быстрее сдастся» приводит к тому, что шестерёнки в голове Джима слетают ко всем чертям и его клинит окончательно, потому что Дуайт делает первый глоток, неустанно смотря на Джима из-под опущенных век. Его кадык плавно ходит при каждом таком глотке, и Джим не верит тому, что слышит, когда Дуайт издает тихий, нуждающийся стон, слегка приподнимая брови вверх. Он выглядит красиво в своем наслаждении, когда мягкий, легкий свет так плавно ложится на его спокойное, безмятежное лицо, и эта мысль должна бы ужасать Джима, но сейчас она кажется ему такой правильной и логичной, потому он даже не пытается отогнать ее. Джим сдается окончательно, принимая свое поражение. Дуайт выиграл уже тогда, когда заставил сознание Джима полностью подчиниться ему. – Еще кусочек пепперони, – с вызовом во взгляде, направляет Дуайт совершенно потерявшего рассудок Джима, который теперь не в состоянии отвести от него иступленного взгляда, с плещущимся в нем благоговейным ликованием. Джим, словно загипнотизированный, подцепляет небольшой кусочек салями, выуживая его из теста, и неспешно подносит его ко рту Дуайта. Тот лишь едва заметно ухмыляется своей победе, горделиво вскидывая голову, а затем нарочито медленно высовывает язык, и, в точности как минуту назад, облизывая свои губы, приоткрывая рот, чтобы Джим мог теперь сам вложить в него кусочек пепперони. Джим так и делает: протягивает руку, вкладывая кусочек двумя пальцами, слегка задевая губы Дуайта подушечками, но при этом не думает отпрянуть, скорее наоборот, на несколько секунд дольше задерживается на них. Он все еще околдован этим моментом и той невероятной связью, что возникла между ними, а может быть она всегда у них была, просто теперь приобрела совершенно иной оттенок, вышла на другой уровень. Джим наклоняется вниз, подаваясь немного вперед, влекомый неведомой силой, что тянула его к Дуайту. Он невольно сам приоткрывает рот, плавно закрывая глаза, совершенно не осознавая то, что в действительности он хочет сделать, пока не слышит звук чужих шагов, которые кажутся ему непомерно громкими в этой тишине, прерываемой лишь частым дыханием Дуайта, которое теперь Джим может ощущать на своем лице, находясь чересчур близко. Он отскакивает от Дуайта так быстро, как только может, когда понимает, что их невидимая стена столь откровенного единения была нарушена Кевином, вошедшим в комнату. Джим резко выпрямляется, отходя от Дуайта еще на несколько метров, как от, только что сильно обжегшего его, огня. Он может наблюдать, как теперь требовательный и владычествующий взгляд наконец-то оторвался от взгляда самого Джима, и Дуайт мгновенно перевел его на Кевина. Только теперь взгляд этот не обольстительный и глубокий, теперь он острый и опасный, как клинок или лезвие, практически испепеляющий и еще немного, кажется Джиму, разочарованный. – Ты чего это? – резко произносит Дуайт, обращаясь к Кевину, что окончательно отрезвляет Джима. Он одним шагом пересекает оставшееся до двери пространство и в панике выбегает из спальни в доме Гейба, сбегая вниз по лестнице на негнущихся ногах. Он чувствует ужас, поселившийся внутри, сковывающий каждое его движение. Джиму все еще жизненно необходимо выйти из этого душного помещения, оказаться на улице, но теперь уже не для того, чтобы найти Пэм, а чтобы оказаться как можно дальше от всех, вдохнуть прохладный ночной воздух, который поможет собраться с мыслями и понять, что делать дальше. Джим дает себе обещание больше никогда не пить на вечеринках, особенно на тех, где присутствует Дуайт.