Слова любви не складываются в песню

Ким Кимхан Тирапаньякун. Младший сын главной семьи. Прямо как диагноз. По крайней мере, из его уст прозвучало именно так. — Я хочу поговорить с Че. Порш удивлён и немного напряжён. За всё время он видел Кима от силы раза два, и то мельком, а сейчас он стоит в метре от него, обращается к нему, и эмоции сменяются как по щелчку после того, как гость озвучивает цель своего пребывания. Теперь Порш выглядит так, словно готов сломать ему лицо. А возможно, так и есть. — Нет, — безоговорочно. Чуть нахмурив брови, Ким делает глубокий вдох, пытаясь сдержать подступающую агрессию. — Я не разрешения спрашивал. Смеётся, гад. Сидит с вальяжным видом на своём диване, будто перед ним очередная мелкая сошка. Ему кольцо побочной семьи столько уверенности придаёт или сам по себе борзый? — Послушай, я в курсе обо всём, что ты натворил. И, конечно, я помню, что ты пришёл тогда помогать на склад, за что благодарен. Но больше не смей подходить к Че, — Порш не скрывает угрозы в голосе, пытается вдолбить в него каждое слово и показать, насколько он серьёзен. Потому что он и правда в курсе всего, что натворил Ким. Тот разговор случился после десятка попыток Порче убедить старшего брата в отсутствии всяких проблем, но находя его изо дня в день с заплаканным лицом, Поршу слабо верилось. Всё началось с фразы «У нас ведь нет друг от друга секретов?» и закончилось мокрыми следами от слёз на плече его рубашки. Порш не мог прийти в себя ещё несколько дней. Ходил дерганный, срывался на всех, и если бы тогда Ким решил заехать домой, то у главной семьи точно стало бы на одного сына меньше. — Я хочу извиниться, — так, будто это должно произвести хоть какой-то положительный эффект. — Извиниться, блять? — усмехается Порш и встаёт с дивана. Лицу сразу возвращается серьёзность с отголосками гнева. Он подходит ближе к Киму. Их разница в росте не больше пяти сантиметров, однако сейчас ощущается, как полголовы. — А ты уверен, что ему нужны твои извинения? Подумай, если нужны были, стал бы он тебя блокировать? Не надо думать. Ким сам знает — ничего его извинения не изменят. Но он должен это сделать. Это меньшее, что можно сделать для Че. Надо прекращать себя изводить, это сумасшествие длится уже слишком долго. Ким давно осознал, какой он мудак. Когда всё только начиналось, даже и в мыслях не было, что у них с Че настолько далеко зайдёт. Просто нужно было вытянуть максимум информации из наивного мальчишки и исчезнуть. Брать ответственность за чувства ребёнка — последнее, что ему нужно было. Но кто, сука, знал бы, что этот ребёнок собой ему всю голову забьёт и вообще ни о чём другом думать не позволит? Уже сотни раз пожалел о том, что скинул с себя его руку. И столько же раз пожалел, что вообще во всё это влез. Тогда Киму не хватило мужества посмотреть ему в глаза. Боялся увидеть в них боль. Пора найти в себе смелость это сделать. Че заслужил получить свои извинения и увидеть, что придурок, разбивший его сердце, страдает не меньше. Только Порш, скотина, позаботился, чтобы нервы младшего брата больше никто не мотал. Впервые Ким в этом доме в чём-то получил отказ. Ему словно мало всего дерьма, которое он через себя пропустил, разрываясь от вины. Теперь нужно ещё и на горло гордости наступить и поунижаться перед Поршем. — Просто дай мне его увидеть. Я разберусь сам. — Уже разобрался, хватит с тебя, — Порш подходит почти вплотную. — Чтобы даже за километр тебя рядом с ним не было, услышал? Ким закипает. — Не смей смотреть на меня свысока, — зло цедит он сквозь зубы. — Я посмотрю на тебя с высоты оврага, в который сбросят твой труп, если ещё раз сунешься к Че. На этом моменте выдержка заканчивается. Ким хватает его за ворот рубашки и почти готов заехать по нахальной морде. Только открывшаяся за спиной дверь останавливает и заставляет отпустить, сделав шаг назад. — Ким? — видимо, Кинн один из тех, кто тоже считает, что из-за его визита улицы должно завалить снегом. Однако сейчас его понять можно. Появление младшего брата в доме главной семьи не такая уж новинка, а вот видеть его в своих апартаментах, нацеленного разбить нос Поршу — уже интересно. — Что происходит? — голос у него обеспокоенный. Порш поправляет рубашку и не спешит за лживой улыбкой прятать ярость, будто всё в порядке. — Ничего. Я уже ухожу, — заговорить первым берёт на себя инициативу Ким, только из-за потряхивающей злости не особо соображает, что его ответ даже на малую долю убедительным не выглядит. Как выходит из комнаты Кинна, он не помнит совсем. Полное помутнение рассудка, Ким не видит и не соображает ничего. Злоба берёт его под контроль. Побочная семья, кучка придурков. Тупой и ещё тупее. У Порша судьбой было предначертано стать их лидером, или это приобретённое, сразу после вхождения в их круг? Глубоко надеется, что Че эта участь обошла. Впрочем, Ким его таким себе и представлял — дерзким, упрямым, по слухам, ещё и клоуном. Полная противоположность застенчивому и милому Че. Господи, и как Кинн его терпит? Давно бы прихлопнул эту язву. Как только Порш смог подкупить людей главной семьи, что те на требование отвести к Че деликатно послали — «Вам стоит обсудить это с господином Поршем» — и смылись? Своими шавками бы лучше управлял. Да и насрать, впрочем. Ещё бы он чьей-то воле подчинялся. Ему тут никто не указ. Сам найдёт. Он поговорит с Че, чего бы ему это ни стоило. Ему нужно извиниться хотя бы из эгоизма, чтобы совесть прекратила грызть его заживо. Пусть весь мир против него обернётся — Порче получит свои извинения. Ким мечется по всем нескончаемым этажам дома, хлопает почти каждой встречающейся на пути дверью и ловит на себе ошеломлённые взгляды всех своих людей. Господин Ким вернулся в дом и принёс с собой бурю. Он врывается почти в каждую комнату, заглядывает за каждый угол, ищет даже по общежитию телохранителей. Нигде нет. Злость постепенно сменяется таким знакомым отчаянием. Нужно было усмирить гордость, встать на колени и молить увидеться с Че. Это всё — плата за его поступки. Если бы Порш ещё и по роже ему скатал, Ким бы даже не возмутился. Заслужил. Все терзания, пережитые за последние месяцы, и этот грёбаный квест — всё заслужил. Он прекрасно знает, что ночь, проведённая в обнимку, больше не повторится. Ким не увидит больше той наивной, но самой искренней в его жизни улыбки. С непередаваемой нежностью больше никто не произнесёт его имя. Слова любви, переполняющие сердце, больше не сложатся в песню. Че, если и примет его раскаяние, то никогда не сможет ему доверять. Ни дня не было, чтобы Ким не вспоминал. Воспоминания — единственное, что у него осталось. Они бесконечно дороги, этим же и ранят. Все свободные вечера заняты разглядыванием фотографий, а каждая секунда — мыслями о нём. Ким навсегда застрял в своей репетиционной, где они поют дуэтом, переливающиеся звуки пианино и гитары сливаются воедино, и два сердца, кажется, тоже стучат в унисон. Ким в плену того солнечного утра, когда он проснулся на не самом удобном диване, но зато в самых приятных объятиях. Ну как же он скучает! Почему влюблённость пришла так поздно? Ну почему он осознал, что жить не может без него, когда уже отверг бережно подаренные ему чувства? Ким бы руку себе отпилил, которой скинул его пальцы со своего запястья. Он бы убил себя на хрен за то, что растоптал любовь впервые влюбившегося мальчишки. Нужно было не совать нос в семейные дела и даже на секунду не задумываться, что за парня без биографии притащили в дом охранять Кинна. Нужно было не поддаваться милой улыбке и не называть своё настоящее имя. Не соглашаться быть его репетитором. Вообще не соглашаться приходить на то мероприятие в универе и не видеть со сцены в толпе восхищённые глаза. Оставаться и дальше Виком, заниматься музыкой в своё удовольствие и никогда не влюбляться. Может, тогда бы струны гитары не резали пальцы, а звуки пианино не ранили сердце. Ким замирает посреди холла. В доме первой семьи всегда кипит жизнь, однако сейчас всё затихло. Работники будто сторонятся его, стараются обходить и не попадать в поле зрения. Он устало опускается на первое попавшееся кресло, прикрывает глаза. Отчаяние поглощает всё сильней. — Опять ты, проны-ы-ыра. Вот оно, главное украшение всего клана Тирапаньякун. Как обычно, выряженный в нечто вырвиглазно-яркое и нелепое, разбавляющее толпу идеально выглаженных белых рубашек и чёрных пиджаков. Ким не настолько удачлив, чтобы не нарваться на Кхуна. — Снова пришёл сунуть свой длинный нос в дела отца? Старший брат разваливается в кресле напротив, закинув ногу на ногу. Сзади встают два его телохранителя, у каждого в руках по несколько пачек разных снеков. Ким всегда с сочувствием к ним относился. Специфичная у ребят работа. Обычно болтовня Кхуна забавляет, а его попытки сделать вид, что не рад визиту, греют душу. Старшего сына все безгранично любят, а к кишащим в голове тараканам относятся с пониманием. Только сейчас он, чересчур шумный и взбалмошный, вообще не к месту. Ким только тяжело вздыхает. — Или ты к братишке Порша? Срабатывает, как разряд тока. — Ты знаешь, где он. Скажи мне! — Ким срывается с места и практически нависает над братом. — А?! Есть что-то, чего ты вынюхать не можешь, проныра? — Скажи мне! — психует он, повторяя громче. — Да ничего я не знаю! Откуда мне знать, где этого мальчишку носит? — отмахивается Кхун, взмахивая руками. — Понятия не имею, чем ты так Порша вывел, но он всей охране приказал тебя к Че не подпускать. Поэтому даже если бы я знал, всё равно не сказал! Вот от кого точно не ожидал. Даже его чем-то подкупить смог. Грёбаный Порш. — Арм! Пол! — Кхун поднимается с кресла, взмахивая длинным подолом плаща. — Уходим! — Да, господин! — И плетутся за ним следом, стараясь не выронить ни одну упаковку припасов. Ким снова остаётся один. Кажется, мир действительно обернулся против него. Он настолько мудак, что даже не достоин вновь увидеть его. Ким не требует снова проводить время вместе за занятиями музыкой, не просит вновь смотреть тем влюблённым взглядом. Как бы ни хотелось ещё раз коснуться губами его щеки, Ким не посмеет требовать такое. Лишь увидеть и попросить прощения. За то, что врал. За то, что использовал. За то, что не принял его чувства. За то, что осознал всё, только когда увидел глубину боли, которую нанёс юношескому сердцу. За все обиды, которые Че на него держит. Запустив руку в карман, Ким вынимает деревянный медиатор с самыми аккуратными краями, которые ему доводилось видеть. На нём синим фломастером выведены два имени — его и то, что отзывается горестью в сердце. Ограниченный выпуск, у него единственный экземпляр в мире. И такой правда больше не повторить, потому что в этом маленьком кусочке дерева заложено куда больше, чем кажется на первый взгляд. Второй такой не сделать, даже если в точности выпилить каждый край и повторить букву. В голове плотно засел этот момент. Че смущается и нервничает, отводит глаза в пол и заламывает пальцы. То, как сильно он переживает, ощущается физически. И всё же, набравшись смелости, протягивает белую коробочку, которую Ким открывает с лёгкой интригой. Через минуту Че признается в своих чувствах, и примерно в тот же момент Киму придётся ощутить нечто щекочущее и греющее изнутри, но он ещё не поймёт, что это заиграла в нём ответная симпатия. Самодельный медиатор, благодарность за помощь с подготовкой к практическому экзамену, на деле является чувствами Че к нему, в нём заключена его любовь. Первая, наивная, самая искренняя, только принятая слишком поздно. Теперь она есть только в этом подарке. Поэтому ещё один экземпляр заполучить не получится. Поэтому он такой бесценный. Ким рассматривает каждую буковку, пальцы горят от ощущения нежности, с которой написано его имя. Он закрывает глаза и прижимает медиатор к губам. Тряпка. Ему нельзя плакать, не достоин он такого удовольствия. Это Порче должен плакать из-за того, как с ним обошлись, а никак не наоборот. И Ким сдерживается, не позволяет себе дать эмоциям волю. Только руки словно закаменели — оторвать самый ценный подарок от губ не выходит. Нехотя разлепляя веки, он незаметно вздрагивает. Увидеть перед собой Порша Ким не ожидал. Хочется спросить: «Что, позлорадствовать пришёл или всё-таки по роже заехать?». Вперёд. Даже сопротивляться не будет. Но он не выглядит, как при первом их разговоре. Доброжелательностью не веет, однако настрой избить его ногами явно пропал. Порш расстёгивает пуговицу на пиджаке и садится в кресло напротив, с ног до головы изучая его придирчивым взглядом. Будто решает, достоин ли он… — Жизнь научила меня давать людям второй шанс, — нехотя говорит Порш. — Но сейчас я просто даю возможность его заслужить. Что с тобой делать, будет решать Че. Второй шанс? Звучит слишком сказочно. Ему не хватит наглости просить о таком. Но Ким соврёт, если скажет, что не мечтает об этом. И всё же удивительно, как внутри разжигается пожар просто от одной мысли о том, что он снова его увидит. Губы сами тянутся в улыбке. Как так угораздило влюбиться? Как удалось этому мальчишке? — Спасибо, — негромко произносит Ким, разрываясь от сумбура эмоций. — Кинна благодари, он за тебя впрягся, — хмыкает Порш. — Сказал, что ты совсем в отчаянии, раз пришёл ко мне. Ким смотрит на Порша самыми благодарными глазами, мысленно кланяется в пол Кинну и про себя визжит от восторга за подаренную возможность. Внешне только сдержанно улыбается и кивает. — Но учти, в следующий раз за каждую его слезу я всажу в тебя по пуле. Ты понял? Понял, конечно. Только он, скорее всего, сделает это сам и гораздо раньше Порша, если снова обидит Че. — Прекрати мучать. Скажи, где Порче, — измученно просит Ким. Порш медлит, хмурится, но произносит всё так же нехотя: — У Танкхуна, — и, видя недоумение на его лице, спешит пояснить, — они очень сблизились в последнее время. Говнюк. Теперь ясно, почему говорить не стал. Больше Ким не тратит ни одной драгоценной секунды, и так слишком много времени было упущено. Вот уж где точно не подумал бы искать. Дверь в комнату Кхуна он почти готов выбить, однако замирает в последний момент. Боится. Столько готовился, так ждал этого момента, а теперь медлит. Из-за чего так страшно, не совсем понятно. Всё ещё страшно увидеть в глазах, некогда смотревших на него с самой безграничной и преданной любовью, силу боли, причинённую им же? Страшно просто снова увидеть вживую лицо с фотографий, которые Ким уже из рук не выпускает? Или страшно увидеть безразличие, понять, что Че давным-давно стало всё равно? Так и не набравшись смелости, он тихо приоткрывает дверь. Ким не помнит, чтобы его хоть раз в жизни так трясло. В обители Кхуна всё по-прежнему: фиолетовый неон светодиодных лент, запах карамельного попкорна и очередной сериал по телевизору. Разве что только одно новшество. Че выглядит счастливым. Сидит среди подушек, сжимая обеими руками плюшевого зайца, увлечённо наблюдая за происходящим на экране вместе с Кхуном и его двумя телохранителями. И ни один не замечает вошедшего гостя. Впрочем, пусть и не замечают. Ким готов вечно так стоять, привалившись плечом к стене, и наблюдать, как сменяются на лице эмоции и пальцы в напряжении сжимают игрушку. — Он же сейчас умрёт! — вопит Кхун. Да, Ким сейчас и правда умрёт. Прямо на этом месте. Ему никак не понять, что он чувствует, глядя на него. И хорошо, и плохо одновременно. Волнительно. Ким почти готов дать заднюю и свалить, пока не поздно. Но это «поздно» наступает слишком внезапно. Сначала Кхун орёт из-за раздавшегося из телевизора звука выстрела, а после орёт громче, заметив младшего брата на пороге комнаты. За ним подрываются и его телохранители от неожиданности. Только эмоций Че ему не удаётся рассмотреть. Кхун сразу валит его на диван и закидывает подушками. — Чего тебе тут надо? — возмущённо кричит он. — Свали! Че здесь нет! — В самом деле? — лёгкая усмешка. Кхун сердится, телохранители растерянно переглядываются, а из-под подушек выглядывает оно — его солнышко. Чуть взъерошенный, слегка напуганный и очень удивлённый, вылезает из завала и смотрит прямо на него. — Здравствуй, Пи'Ким. Его имя больше никто так не произнесёт. Так по-родному, нежно и даже всё с той же любовью. Хотя, возможно, Киму это просто кажется. — Мы… можем поговорить? — он не узнаёт свой голос, хоть и пытается быть тем Кимом, которым привыкли видеть его люди, — сдержанным и не самым приветливым. Сам себе он сейчас напоминает влюблённую девчонку-старшеклассницу. — Обойдёшься! Уползи обратно, откуда приполз! — вопит Кхун, но неожиданно даже, пожалуй, для него самого вступается Че: — Всё хорошо, — успокаивает он слишком возбуждённого господина и его озадаченных телохранителей. Порче молча встаёт с дивана и, переставая гипнотизировать своим взглядом, выходит за дверь. Ким следует за ним как в бреду. И вот они встретились. Момент, являющийся во снах все ночи после их последней встречи. Сколько было вариантов развития этого разговора — не сосчитать, но то всё мечты. Ким думал над каждый словом, которое скажет Че. Прокручивал этот диалог сотни раз. Мальчик из фантазий перед ним, и он не знает, что говорить. — Прости, — чётко, без всяких сомнений, единственное, на что его хватает на деле. Че улыбается. Но это самая лживая улыбка, которую только видел Ким. — Не переживай, пожалуйста, Пи'Ким. Я уже забыл все обиды между нами. Пошлёт, поблагодарит, просто промолчит — Ким ожидал чего угодно, только не этой откровенной лжи. — Забыл? — скалится он. — Кому ты пытаешься это доказать? Себе или мне? Если мне, то брось. С его лица сползает эта фальшь, брови чуть хмурятся. — Ты пришёл извиниться? Хорошо, я прощаю тебя. Это всё? Ким совершенно не понимает, как ему реагировать. Потому что он вообще не к этому шёл последние месяцы! — Нет! Наори на меня! — срывается Ким. — Дай мне по роже! Скажи, что я мудак, сволочь, уёбок, что я сделал тебе больно! Скажи, что ненавидишь меня! Скажи всё, что ты думаешь! Он хватает Че за плечи и встряхивает, чтобы уже высказал всё, что Ким заслуживает услышать. Чтобы перестал уже быть таким мягким и пушистым. Чтобы не боялся обидеть, потому что тогда Ким не побоялся. Но Че молчит. Он не вырывается, не скидывает с себя руки. Только губы слегка кривятся от обиды, а в глазах собираются слёзы. Какой же Ким идиот. Он снова это сделал. Зачем-то снова поднял на него голос, повёл себя грубо, снова его довёл. — Зачем ты здесь? — у Че дрожит голос. — Поиздеваться надо мной пришёл? Снова что-то выведать нужно? Просто скажи, что ты хочешь знать, не стоит в этот раз врать. Ким сжимает руки в кулаки, дышит тяжело. Совладать с собой трудно. Только злость эта не на Че, а на самого себя. — Я… извиниться. Просто извиниться, Че. Я очень виноват перед тобой и должен это сделать. Ну как он вообще мог обидеть его? — Не нужно было тебе приходить, Пи'. Уходи, не мучай меня ещё больше. — Но я раскаиваюсь! Я правда раскаиваюсь перед тобой! Мне ужасно стыдно за всё, что я сделал! — А мне что с этим потом делать? — вскрикивает Порче неожиданно громко. — Держать в голове, как напоминание, что мы не можем быть вместе? Ким будто спотыкается об его слова, трезвея. Или наоборот, сходя с ума ещё больше. — Чего? — Я не могу тебя ненавидеть! — слеза-предательница всё же вырывается на волю. — Пытался, но не выходит! Что-то, словно удавка, давит на горло, и всё тело разом каменеет. Ким не может ни вдохнуть, ни пошевелиться. Ничего не может сказать. Только смотрит, как Порче настырно утирает рукавом рубашки бегущие одну за другой слёзы. Наверное, это обида в его глазах так душит. Ну как же она велика. Всё это время Ким ошибался, наивно полагая, что представляет, как сильно ранил Че. Сколько на самом деле горести в себе держит этот невероятно сильный мальчишка, он понимает, только когда прижимает его к себе. Под кожу будто вонзаются сотни иголок, передавая всё, что тащил на душе Че. Сжимая его плечи, Ким чувствует только заполняющую его пустоту. Она жгучая и всепоглощающая. Больше ни злости, ни отчаяния. Сплошной мрак, сдавливающий грудь. Он чувствует всю боль Че на себе как свою собственную. — Прости, малыш. Прости, если сможешь, — одна рука зарывается в волосы на затылке, а вторая сжимает плечи немного сильнее. — Ты не можешь ненавидеть меня, но зато я могу. Я ненавижу себя за то, что обидел тебя. Мне нужно было просто вытянуть информацию о Порше и понять, для чего он отцу. Я не думал, что у нас с тобой всё так получится. И, блять, как глупо было думать, что ты ничего не узнаешь, — Ким горько усмехается и, чувствуя подступающие слёзы, продолжает бормотать почти лихорадочно: — Нужно было сказать тебе правду, Че. Но я просто трус. Я испугался признаться, что использовал тебя. И принять твои чувства тоже испугался. Ответственности испугался. Прости за то, что так обошёлся с тобой. За всё прости. По коридору разносится приглушённый плач Че. Он жмётся лицом ему в плечо и больше ничего в себе не держит. Наружу выходит вся эта боль, не дававшая спокойно жить все эти месяцы. Всё тело дрожит, его трясёт, но на душе становится легче. Ким это чувствует. Отпускает и его. С чего только он сам плачет? Когда вообще позволял себе это делать? За те разы, когда пришлось побывать в полнейшей заднице, Ким не расплакался. Не сделал этого, даже когда услышал о смерти отца. Как бы сильно ни хотелось, не заплакал из-за любви к Че. Так почему сейчас плачет? Объятия, крепко сжавшие талию, из колеи вышибают совсем. — Я так скучаю, Пи'Ким, — сквозь рыдания, шмыгнув носом. А как он скучает, слов не подобрать. Что угодно бы сделал, лишь на бис повторить все их моменты. Только в этот раз без корысти и фальши. Невозможно приятно снова ощущать его руки на себе, чувствовать запах его волос, слышать его голос. Слова вырываются сами… — Я люблю тебя, Порче. Он вылезает из объятий, смотря распахнутыми от удивления глазами. Че слабо улыбается сквозь слёзы. Только теперь по-настоящему. — Правда? Ким боялся этого громкого слова, потому что знает, сколько в него заложено. Когда Че впервые произнёс его, не проскользнуло и малейшего сомнения, что он говорит то, чего не понимает. И могло показаться, что предмет его воздыхания Вик, кумир, обративший на него чересчур много внимания. Но это был Ким. Оттого и было страшно. Позволить себя кому-то любить — фантастично. Вляпаться в такое сильное чувство самому тоже страшно. Он уже в него тогда вляпался, но не соглашался. Сейчас не боится. Любовь Че — всё, что ему нужно. — Я люблю тебя, — повторяет увереннее. И хочет добавить ещё одно извинение. За то, что говорит это с таким опозданием. Че смеётся. Плачет и смеётся. И на шею ему кидается прямо как тогда в репетиционной, впервые набравшись смелости и выдав сокровенное. — Ну всё-всё, прекращай рыдать, — говорит Ким, потрепав лохматую голову. — Иначе твой брат из меня сито сделает. Сам только чего влагу разводить никак не прекращает, не понимает. Это слёзы радости, определённо. И что всё обошлось — невероятно. Порче вытирает все слёзы с лица и действительно больше не плачет. Улыбку зато тянет ещё шире. — Найдём место поукромнее? — поговорить хочется о многом. Но не при прилипших по ту сторону двери ушах, втягивающих каждое слово. Местом поукромнее оказывается сад. Палящее солнце давно уползло за горизонт, забирая с собой жару, утомившую за целый день. Вечерняя прохлада приятно оседает на улицы. Где-то там за воротами бурлит жить, но здесь она замирает. На лёгком ветру шелестят листья деревьев и кустарников, в фонтане журчит вода. А из нежелательных слушателей — только плескающиеся карпы кои. Ким далеко не уходит, садится прямо на ступеньку крыльца и хлопает рядом с собой, приглашая сесть. Че опускается около него, обнимая колени. Тихо. Теперь даже в голове тихо. Только на душе всё ещё громко, но уже иначе. И пусть к тому, как было прежде, они никогда не вернутся. — Почему на собеседование в универ не пошёл? — с ухмылкой спрашивает Ким. Что Че так сильно взволнует его вопрос, не было и предположений. Он смотрит на него самыми испуганными глазами. — Чего смотришь так? Думал, я не узнаю? — веселит его паника. Выглядит, как пятилетка, пойманный на краже сладостей. — Что Поршу сказал? Не прошёл? — Я поступлю на следующий год. Только не говори ему! — почти как мольба. — Конечно ты поступишь. Я же не зря с тобой столько занимался? Взъерошенная голова мягко опускается Киму на плечо. — Не зря. А что, если бы он не согласился выступить на дне открытых дверей? Ким бы тогда не подумал, как тесен мир, глядя на фото из досье Порша, откуда ему улыбался мальчишка, в тот день со всей своей скромностью попросивший стать его репетитором по гитаре. И не было бы их уроков, и не вылились бы они во всё это. И Ким бы никогда так сильно не влюблялся. Так что не зря. Ничего не зря. — Как твоя мама? — он оттягивает разговор о важном, не подумав, что этот разговор для Че может быть даже сложнее. — Она меня не помнит, — Порче грустно улыбается. — Но мы проводим время вместе. И зато теперь она у меня есть, — добавляет чуть веселее. И мама, и дядя, и в разы больше братьев. Теперь его семья не заканчивается на одном только Порше. Че отныне часть огромной семьи, но Киму безумно жаль, что его внезапными родственниками оказался именно клан Тирапаньякун. Че слишком непорочен. Этому зайчонку не место среди убийц, держащих в страхе весь преступный мир. Особенно среди побочной ветви. Чего только один психопат Вегас стоит. Впрочем, его семейка малым отличается. Каждому из них пришлось научиться пользоваться пистолетом раньше, чем научиться читать. Пальцы Кима давно перестали дрожать, нажимая на курок. Они делают это с такой же лёгкостью, как перебирают клавиши пианино в изящных сонатах. Запятнать невинную душу Че грехами своей семьи не хочется ни в коем случае, но, живя в этом доме, иного выбора нет. — Тебя тут никто не обижает? — спрашивает Ким. — Нет, все очень добры ко мне, — отвечает Порче. И правда, кроме него одного обидеть больше некому. — Я смотрю, Танкхун и тебя в свою секту утянул, — смеётся. — Не говори так, с ним очень весело! Пожалуй, только он один и считает это весёлым. — А ты почему не живёшь дома, Пи'Ким? Тебя же здесь все так любят. Ни на секунду не задумываясь, Ким отвечает: — Видимо, теперь придётся бывать дома чаще. Че смущается. Сразу отрывает голову от его плеча и смотрит своими растерянными глазами. Всё ищет какой-то подвох в выражении лица Кима. Что ж, было ожидаемо, что вернуть его доверие будет непросто. Обняв Че за плечи, Ким произносит: — Мы можем всё начать сначала? Пожалуйста… Его лопатки ответно накрывают ладони. — Я хочу. Так хочу этого, — пальцы сжимают ткань футболки на спине. — Только я боюсь, понимаешь? — Понимаю, — с сожалением говорит Ким. — Но я прошу тебя дать мне возможность доказать. Я никогда больше не обижу тебя, — теперь он никогда не сможет отступить. Порче опускает голову обратно на плечо, шею приятно щекочет его дыхание. Пожалуй, интимнее момента у Кима не было, даже обнажённым деля с кем-то постель. — Поклянись, — требует Че. — Клянусь, — не мешкая. От всей души. Серьёзно и уверенно. Руки Че сползают на талию и сжимают крепче, он жмётся ближе. Ким не сдерживается, поддаётся порыву и аккуратно накрывает его губы поцелуем. Совсем-совсем мягко, будто спрашивая разрешения. Че отстраняется. Сначала смотрит испуганно, а после улыбается самой большой радостью. — Что, украл твой первый поцелуй? — интересуется Ким. — Да, — скромно сознаётся. — А второй можно? — Можно… Крадёт и второй, только настойчивее. Позже украдёт и третий, и пятый, десятый, и все последующие. — Останься со мной навсегда, Пи'Ким. Останется. Навсегда останется. И слова любви, переполняющие сердце, теперь снова сложатся в песню.