---
Тецуро забывает об этом странном разговоре на целую неделю, пока не замечает, как Кенма тащит в спальню большую коробку, которую курьер услужливо оставил у них на пороге. — Тебе помочь? — интересуется Тецуро, отвлекаясь от текста эссе на ноутбуке. — Нет, — пыхтит Козуме, волоча за собой по полу упаковку с неизвестным содержимым. — Ты её даже поднять не можешь, точно не нуж… — Я сам, — отрезает Кенма, наконец толкая ногой дверь в комнату, и скрывается внутри с таинственной коробкой. До Куроо доносится щелчок замка, а в голове не обнаруживается ни единой догадки о том, что Кенма мог от него прятать. Новую технику он точно не заказывал, потому что всегда советуется с Тецуро перед покупкой, упорно пропуская мимо себя все «я не разбираюсь в игровых консолях» и «понятия не имею, на что влияет сопротивление 40 Ом в характеристике наушников». День рождения Куроо был почти месяц назад, и свой подарок он уже получил, а Новый год только через две недели, и… Это могло бы стать первой зацепкой. Он пялится в монитор с наполовину законченным эссе, которое нужно сдать на проверку до пяти вечера, и трясет головой — что бы там ни было, Кенма сам расскажет ему, если захочет.---
Куроо нажимает значок отправки на ноутбуке и закрывает его как раз в тот момент, когда часы показывают 16:59, а Козуме окликает его из спальни. — Тецу, подойди сюда, у меня не получается, — ноет он, высовывая голову из приоткрытой двери и тут же скрываясь обратно. Куроо подрывается с дивана, сгорая от любопытства, и натыкается на Кенму у самого входа в комнату — он поворачивается к Куроо спиной, поднимая вверх чёрные атласные ленточки, зажатые в кулаке. — Я собрал хвостики резинкой, но у меня не получается завязать на них бантики, — Кенма трясёт полосками ткани в призывном жесте. Тецуро берет ленты, про себя отмечая, что волосы Козуме в двух очаровательных хвостиках будто стали длиннее, и принимается за работу. То, что что-то явно не так, он понимает только в тот момент, когда заканчивает выполнять своё несложное задание, а Кенма бросает радостное «спасибо» и шагает к зеркалу в угольно-чёрном платье. Платье? Оно короткое и пышное, а плотный подъюбник упруго подскакивает вверх, когда Кенма начинает вертеться, любуясь собой в отражении. По открытым ключицам от тонкой шеи ползут узкие полоски кожаной портупеи, которая туго смыкается на талии множеством ремешков. Кенма несколько раз прыгает, утопая в юбке, маленькие нежно-розовые бантики на кружевном подоле развеваются, а острые плечи показываются из аккуратных разрезов в свободных рукавах. Спальня горит неоном цвета фуксии так же, как и мысли Куроо, стремительно сжимающиеся в крохотную чёрную точку. — Чёрт, оно такое тяжелое, я сейчас сдохну, — Козуме наклоняется и, едва не свалившись на пол, поочередно засовывает ступни в матовые чёрные туфли на невысокой платформе. Вскоре он оборачивается, полупрозрачный блеск мерцает на его губах, а Тецуро мгновенно понимает разницу между словами «прекрасный» и «прелестный». Теперь это кажется так донельзя просто, и он глупо усмехается, когда думает о том, что Кенма прекрасен всегда: с утра, сонный и со следом засохшей слюны в уголке рта, неразборчиво ругающийся во время игры на стриме в три часа ночи и даже тогда, когда швыряется в Куроо мокрой пеной, если тот заходит в ванную, не постучав. Но сейчас, в чёрных прозрачных чулках, будто из разных комплектов, один из которых лениво сполз почти до коленки, Кенма кажется ему по настоящему прелестным. Куроо забывает, как дышать, смакует это слово, прокручивает его снова и снова в своей голове, почти ловит состояние блаженства, но Кенма почему-то хмурится. Между его бровей на выбеленном гладком лице появляется крохотная складка, и красные губы поджимаются в недовольстве, а Тецуро думает, что именно так должна выглядеть самая редкая фарфоровая кукла из чудовищно дорогой коллекции. Только вот Кенма — не кукла, Кенма одушевленный, реальный, живой. — Ты что-нибудь скажешь или мне, блять, уйти? — пищит Кенма, загораясь от пристального взгляда. Тецуро теряется в пространстве и лишь заторможено моргает, всё ещё находясь на пороге комнаты. — Теперь я жалею, что показал тебе это, — удручённо произносит Козуме. Он плюхается на мягкую кровать, и прелестные хвостики уныло пружинят с отдачи. Его глаза влажно блестят, когда он склоняет голову вниз и тяжело вздыхает, мило шмыгая носом. Куроо в два шага оказывается перед ним на коленях, наконец собрав свои мысли в кучу. — Детка, ты такой потрясающий, — заворожённо шепчет Куроо и гладит шершавыми ладонями покрытые персиковым румянцем щеки, маленькие уши с сияющими клипсами, поникшие плечи, плоский живот под мягкой тканью. — Хочешь я сфотографирую тебя? Мы сделаем самые красивые фотографии, обещаю, я сделаю хоть миллион кадров с разных ракурсов, чтобы ты мог выбрать самые удачные и показать своим подписчикам. Или, если хочешь, не будем показывать, но я обязательно поставлю один из них на заставку, потому что ты пиздец какой чудесный в этом платье, слышишь? — Дурак, — смеётся Кенма, утирая нос, — я не этого хочу. Хотя это тоже, но, может быть, потом, если… — Что тогда? — нетерпеливо перебивает Куроо, продолжая гладить руками по худому телу. А потом его пальцы случайно цепляют резинку чулок. Кенма сдавленно охает, и атмосфера в комнате за жалкую секунду быстро сменяется, густеет и становится настолько тяжёлой для разговоров, что они просто смотрят друг на друга глаза в глаза, задержав дыхание. — Скажи, что ты понял… Господь. Куроо сглатывает вязкую слюну, которая с трудом проходит по пересохшему горлу. Кенма замечает его замешательство, удовлетворённо хмыкает и тянет подол пышной юбки на себя, открывая тонкие чёрные линии подвязок для чулок. Ткань ползёт выше, а Куроо не может оторваться от блестящих металлических креплений на концах, которые, сомкнувшись, кажется, легко бы смогли перекусить его пополам. — Твою мать, Кенма, ты… Блять, — выдыхает Тецуро, путаясь в своих эмоциях, падает головой на бледные бёдра и забывает, зачем он вообще существует, — похорони меня под своим платьем, окей? Можешь начать прямо сейчас, — говорит куда-то в мягкость светлой кожи. — Даже не посмотришь остальное? — с вызовом спрашивает Козуме. Тецуро слышит улыбку в его голосе. Тецуро не успевает ничего ответить, потому что поднимает голову и встречается с маленьким аккуратным членом, так прелестно зажатым в тесном чёрном кружеве. От этого восхитительного зрелища хочется плакать. Хочется разрыдаться, как ребёнок, свалившийся с велосипеда от столкновения с деревом, только вот Куроо врезался не в дерево. Куроо со скоростью дохуя-и-больше-километров-в-секунду влетел в осознание того, что он законченный фетишист, раз продолжает пялиться на эту потрясающую картинку прямо перед своим носом, совсем переставая моргать. — Эй, ты в порядке? — хрипло хихикает Козуме. — Мне щекотно, Куроо, перестань так дышать. — Да, хорошо, погоди, дай мне минуту, — мямлит куда-то вниз, неохотно отстраняясь, — что ты хочешь, чтобы я… Тецуро приходится прерваться на полуслове, потому что Козуме уже хватает его за ворот домашней футболки, притягивает к себе, впечатываясь поцелуем в удивлённое лицо, и это красноречивее любого ответа. Губы Кенмы податливо приоткрываются, затем грубо смыкаясь, а Куроо чувствует сладость от блеска на своем языке, и это ощущается идеально. Кенма обвивает его руками, шумно выдыхает носом, зарывается пальцами в чёрные короткие волосы, оттягивая их на затылке, и отчаянно толкает свой язык в чужой рот, сцеловывая каждый случайный вздох. Кенмы так чертовски много, что Куроо плавится без возможности когда-нибудь восстановиться обратно. Плотная ткань тихо шуршит, когда он сжимает узкую талию своими руками, ведёт ими вниз, давит большими пальцами на промежность, скрытую под пушистой юбкой. Кенма громко всхлипывает, утыкаясь в плечо напротив, а Тецуро, кажется, глохнет от этого божественного звука, и с силой кусает нежную кожу над ключицами, оттягивая зубами ремешки портупеи. — Раз… Раздевайся, — задыхается Козуме, дёргая его за рукав. Куроо никогда в жизни не снимал с себя одежду так быстро. Кенма сбрасывает туфли на пол и забирается на кровать с ногами, проваливаясь в мягких волнах чёрного платья. Он протягивает свою маленькую ладонь в призыве ухватиться, улыбается, чувствуя прикосновение, а его зрачки опасно расширяются, когда он толкает Тецуро на холодные простыни, тут же забираясь сверху. Кружево царапает живот Куроо, посылая мурашки вверх по позвоночнику, пока Кенма, освещённый только розовыми всполохами светильника, роется в тиснёном лифе, очаровательно закусив нижнюю губу. Через секунду на грудь Куроо падает с десяток цветных квадратиков фольги, а Козуме победно ухмыляется, словно после удачного фокуса: — Сам наденешь или мне помочь? — сладко тянет, проводя острыми ногтями по напряжённому прессу. У Куроо уже стоит так сильно, что становится больно, поэтому он лишь часто кивает, сжимая чужие бедра, обтянутые чулками. — Да, пожалуйста. — Как скажешь, — Кенма подцепляет одну из упаковок и открывает её с едва уловимым шелестом. Он вытаскивает ярко-синий презерватив, играюче поддевая пальцем выпуклый кончик, и помещает его между своих опухших губ. Тецуро хочет встроить камеры в свои глаза, чтобы запечатлеть этот момент, потому что Кенма сейчас кажется ненастоящим, сказочным, слишком невозможным. Но камер в глазах не находится, а Кенма съезжает вниз по ногам Куроо, волоча за собой юбку, обхватывает пульсирующий член пальцами у основания и одним движением натягивается на него ртом настолько неожиданно, что Тецуро приходится закусить ладонь, чтобы позорно не закричать. — Готово, — сипит Козуме, отстраняясь и совершенно развратно целуя в завершение головку в цветной резинке. Его глаза блестят, пока он хитро щурится, а сердце Тецуро уже готово вылезти через горло. — Иди сюда, — зачарованно говорит он, притягивая Кенму, и чувствует колючие кончики волос на своём лице, когда тот оказывается прямо над ним. — Тебе так идут хвостики, это отвратительно несправедливо. — Мгм, — урчит Козуме, потираясь о него щекой, осторожно целуя в кончик носа и в уголок губ, а после с напором захватывая их своими. Куроо ломается, растворяется, пропадает в ощущениях коротких касаний пальцев на своих плечах, мажущейся слюны, шероховатости кружевных трусиков, трущихся о его член, и окончательно выпадает из реальности, когда Кенма начинает посасывать его язык, пошло причмокивая. Это так же хорошо, как и всегда — с заученными наизусть изгибами тела, терпким и свежим ароматом кожи, которым Тецуро никогда не пресытится, низкими вибрациями голоса, высеченного на подкорке. Но сейчас всё немного иначе, и это ничтожное различие разбивает его голову на мелкие осколки, тут же собирая заново во что-то светлое, приятное, новое. Кенма отстраняется спустя несколько минут, с нажимом проезжаясь по промежности Тецуро, и его юбка топорщится от собственного возбуждения так невинно и грязно одновременно, но почему-то именно сейчас к Тецуро решают вернуться остатки его поплывшего разума. — Кенма, мы забыли кое-что ещё, — сбивчиво говорит Куроо, шаря ладонью по кровати и цепляя ещё один презерватив. Кенма скептически косится на розовую упаковку, складывая руки на груди, и явно пытается соединить факты в своей голове. Теперь несколько прядей, выпавших из его прически, стекают вдоль впалых щек, а Тецуро понимает, что готов поправлять их хоть до конца своей жизни, лишь бы всегда видеть эти эмоции на любимом лице, красивом настолько, что щемит в груди. — Зачем? — всё-таки выдаёт Козуме через несколько секунд раздумий. — Я не собираюсь тебя трахать сегодня, но если ты просишь, конечно… — Детка, мы должны его надеть. Ты ведь не хочешь испачкать своё новое платье? — убеждает Тецуро, а лицо Кенмы мгновенно светлеет от понимания. — Ненавижу, когда ты прав, — дуется он, принимая пакетик из фольги, — но если ещё раз назовёшь меня «детка», я откушу тебе член. Кенма клацает зубами в доказательство своих слов, а после зажимает в них упаковку, отрывая верхний край. Куроо на это только криво ухмыляется, продолжая дергать полоски подвязок в ожидании. — Для этого ты сначала должен взять его в рот. — Иди нахуй, — дразнит Кенма, приподнимая подол, и стягивает маленькие трусики, небрежно откидывая их в сторону. Его нога в сетчатом материале задевает ноющий член Куроо, пока он ерзает на чужих бедрах, а Куроо думает, что вполне мог бы кончить прямо сейчас, потому что терпение закончилось ещё в тот момент, когда он повалился на кровать. Козуме раскатывает розовый латекс по своему члену, и задушено стонет, приоткрывая рот, когда доходит до основания. — Хотя нет, знаешь, отмени мои последние слова, я пойду на хуй сам, — хрипит, опираясь маленькими ладошками на грудь Тецуро, — только сначала мне нужно слезть с тебя, потому что, блять, иначе я откинусь через минуту. Куроо с обожанием следит, как Кенма скатывается на другую половину кровати, приподнимается на коленях и опирается на локти, тут же падая в них головой. Пышный подъюбник подпрыгивает, открывая его худые ноги сзади, а потом Куроо слышит тихое и строгое: — Подними. Он спешно пододвигается ближе, оглаживает резинки чулок, сжимает до синяков мягкую кожу, а потом медленно задирает подол и погибает на месте, потому что видит прозрачный круглый кристалл, который даже в приглушённом освещении сияет так, что Куроо слепнет, заворожённый этой простой деталью. — Вытащи её, умоляю, — хнычет Кенма, дёргаясь и сминая разворошённые простыни. Куроо дрожащими руками тянется к плоскому камню, невесомо трёт непослушными пальцами края растянутой дырочки, пока Кенма заходится в жалобных всхлипах. Аккуратно берёт основание пробки и задерживает дыхание до ломоты в легких, когда она мокро хлюпает, легко выскальзывая наружу. — Думаю, я умер только что, — выдыхает Козуме. — Я тоже, — хрипит Тецуро и тянет узкие бедра на себя, проезжаясь на пробу членом по влажному отверстию. Это больно и хорошо. Хорошо и больно, а Кенма почти плачет, когда нетерпеливо заводит руку за спину и тащит Куроо ближе, ещё ближе, пока он не скользит внутрь плавным движением. Удовлетворённые стоны эхом отражаются от стен, отдают в ушах мелкой дробью, и Тецуро оживает. Тецуро медленно выходит наполовину, а потом толкается снова, и снова, и снова, сжимая, мнёт чёрную ткань на талии, тяжело дышит в шею Кенмы, подминая под себя, кусает его за загривок, вырывая всё новые и новые отчаянные всхлипы. Куроо ощущает себя сумасшедшим, и уверен, что Кенма ощущает себя так же, остервенело цепляясь за деревянный бортик кровати, которая жалобно скрипит, покачиваясь, и стучится о твёрдый бетон стены. Это слишком. «Это так непозволительно слишком», — думает Тецуро, чувствуя жжение на своих бедрах от жёсткой сетки. Козуме подается назад в такт резким движениям, насаживается до влажных шлепков и сжимается вокруг члена так потрясающе узко, что Куроо видит рассыпающиеся блестки в глазах. Растрёпанные светлые хвостики с атласными бантиками подлетают от каждого толчка, и он собирает их в ладонь, туго обхватывая. Тянет вверх, оборачивая волосы вокруг запястья, пока Кенма не запрокидывает голову в срывающемся стоне. — Такой прелестный для меня, — шепчет на ухо, целует под челюстью, мажет губами по раскрасневшейся шее. — Пиздец, — сипло ругается Кенма, хватая воздух ртом, — я бы купил это раньше, если бы знал, что ты… Ты… И он кричит. Кричит так сильно и до хрипоты, которая сменяется короткими всхлипами, когда Тецуро кладёт свободную руку на его живот, давит на выступающие тазовые косточки, обхватывает аккуратный член в липком презервативе, рвано двигая ладонью несколько раз. — Оно давит мне на рёбра, — беспомощно ноет Козуме, снова падая лицом в кровать, а Тецуро отпускает его волосы, входя ещё глубже, — сними его с меня, я сейчас задохнусь, Куроо. Куроо слепо подчиняется, судорожно расстёгивает ремни портупеи и тонкую молнию, помогает стянуть платье через голову и целует каждый позвонок на открытой спине, которая тут же покрывается мурашками. Он оттягивает зубами кружевной пояс от чулок, тесно обхватывающий Кенму поперёк живота, и сразу отпускает, позволяя ему встретиться с разгорячённой кожей. Куроо не понимает, чем он заслужил всё это, весь этот сюр, или подарок вселенной, или… — Кенма, Кенма, Кенма, — повторяет он, будто умалишённый, толкаясь ещё сильнее, грубее, жёстче, и тот выгибается под ним так очаровательно, пошло оборачиваясь через плечо после. Под его огромными глазами, радужку которых почти съел зрачок, ползут разводы от туши, а Тецуро больше не работает, отключился, всплыл ошибкой 404 на мерцающем экране. Он стонет от вида почти пьяной улыбки на губах Кенмы и накрывает их своими, внезапно осознавая, что теперь делать это стало слишком сложно. Они стукаются зубами, делятся своим сбитым дыханием, доходя до предела, белой пустоты, оглушительного «ничего», и колени Козуме подкашиваются, когда он протяжно кричит, заходясь в приступе неконтролируемой дрожи. Куроо хватает только на пару резких, сбитых движений, прежде чем он валится сверху, ощущая жгущее тепло внизу живота, и жадно дышит, пытаясь восстановить бешенное сердцебиение. Нежно обнимает Кенму, целует мокрые щёки, влажные от пота впадины ключиц, спутанные волосы на затылке, шепчет что-то неразборчивое, но что-то очень приятное. Куроо мог бы лежать так до конца жизни, но возбуждение постепенно спадает, оставляя после себя приятное послевкусие, растворяясь в крови, заполняя уставшую голову, и это тоже ощущается до чёртиков правильно. Кенма шевелится под ним только через пару минут, спихивая с себя тяжёлые конечности. — Ты меня только что чуть не задавил насмерть, — вяло возмущается он, соскальзывая с его члена и перемещаясь в сидячее положение. — Я был бы не против, если честно. — Ты был бы самой прелестной лепёшкой, Кенма, — дразнит Тецуро, наконец стаскивая с себя липкий синий латекс. Он завязывает его узлом, скатывается с кровати, чтобы дойти до мусорки, и замечает такой же, только розовый, на опавшем члене Козуме, когда возвращается обратно. — Поможешь мне его снять? Я не хочу трогать это, — говорит он, переводя беспомощный взгляд на презерватив, заполненный густой белой спермой. — Всегда к вашим услугам, — прыскает Куроо, присаживаясь на край кровати, за что тут же получает тычок в ребра, и аккуратно помогает стянуть резинку вниз. Он привычно завязывает её и собирается встать, но, немного подумав, поддевает пояс на талии Кенмы пальцем и закрепляет её на боку, словно ценный трофей, глупо улыбаясь. — Издеваешься, да, — фыркает Кенма, закатывая глаза. — Посмотрим, что ты будешь делать, когда я в следующий раз приду к тебе в костюме червяка. — Главное, чтобы не пиццы с ананасами, — парирует Тецуро и совершенно не успевает увернуться, когда огромная подушка сразу летит ему в лицо.