Car trunk

_____________ _____________       — Поглядите-ка, — яркий свет ослепляет, стоит дверям багажника с грохотом распахнуться. — Я то думал, что члены Портовой Мафии — это какие-то громилы, а не школьная шпана, — мужчина в костюме ухмыляется, глядя на скованных наручниками парней в тесном отсеке машины. — Приятной поездки в Ад.       Хлопок дверьми и полная, непроглядная темнота. Затем щелчок двигателя, едкий запах бензина и автомобиль трогается с парковки оружейного склада, рваными толчками двигаясь в неизвестном направлении.       — Отличный план, Дазай, — шепчет Накахара, нарочно дергая коленом, расположившимся так близко к чужому лицу. — Просто охрененный!       — Тц, — отстраняется юноша, морща нос от пинка. — Глупый Чуя. Нужно было внимательнее слушать указания босса.       — Не ври мне, я знаю, что ты руководил миссией и сам выбирал, как мы доберемся до их организации.       — А ты что, хотел доехать до них на такси?       — Ну не в багажнике же! — закидывая голову подальше от чужих бедер, Чуя кривится — на боку лежать чертовски неудобно. Еще темно, душно и слишком близко друг к другу. — Придурок, — придурок, от которого даже не отвернуться, сменив положение — руки намертво сцеплены за спиной, да и слишком тесно, чтобы банально вдохнуть полной грудью. Хотя, Чуя не был собой, если бы не попробовал.       — Фу, как грубо... Эй, ты меня задавишь! — Осаму дергается от тщетных попыток напарника перевернуться, фыркая, когда в лицо прилетает чужая пряжка ремня. — Чуя-кун, может тебе помочь?       — Да, исчезнуть… — Накахара случайно бьется головой о крышку багажника, когда холодные пальцы касаются бока под задравшейся от его метаний футболки. — Какого черта? Как ты снял наручники?       — У меня есть отмычка.       — Так помоги мне.       — Не-а, — довольный своим положением Дазай скрещивает руки на груди, отчего Накахара только сильнее бесится — он то связан. — У нас целых двадцать минут до того, как машина заедет в самый центр организации, где мы и прикончим всех, кто встал против Мафии. А если ты будешь шевелиться, то мне будет неудобно.       — Неудобно? Ах ты, — Осаму охает, когда чужие зубы смыкаются на его бедре, наверняка прокусывая брюки и оставляя несводимый отпечаток.       — Ну почему ты такой жестокий? — скулят в ответ. — Я думал предложить тебе заняться чем-то более интересным.       — Я не стану играть с тобой в города, — Чуя не видит, но чувствует эту легкую, раздражающую улыбку в районе своего живота, не предвещающую ровным счетом ничего хорошего. — И вообще, знаешь что, ты такой козел, что… — Накахара вздрагивает, когда его вновь касаются под футболкой, но в этот раз сухими, чуть шершавыми губами. С одной стороны, он рад, что тут слишком темно и не видно его покрасневшего лица, а с другой… — Нет, — отрезает парень, уворачиваясь от причмокнувшего напарника. — Из ума вышел? Мы явно не в положении для этого.       — Ну… до прибытия еще восемнадцать минут, так что… — Дазай, словно в последний раз в жизни, касается губами чужого пресса, чуть отдаляясь, зная, что если затянет, то получит по почке. — Но не хочешь — не будем.       — Не хочу. И поза неудобная.       — Это всё, что тебя останавливает? — тихо смеётся Осаму, зная, что Чуя явно не просто так отвернулся — смущается и это мило. Хотя, Дазай в каждой подобной ситуации взволнован не меньше, что аж пальцы подрагивают. — М? Что скажешь?       — Нет.       — Эх, жаль… — Осаму укладывает щеку на подрагивающий от неровной дороги подол багажника. — Наверное, интересно было бы попробовать, прям как…       Чуя не хочет слушать все то, что он сейчас говорит, мысленно игнорируя бесячий голос. Дазай надоел. Чертовски сильно надоел ему своими выкидами, бессмысленными словами и намеками. Осаму всегда получал то, что хотел и любым путем. Все хорошее, что он когда-либо делал по отношению к Накахаре — было только с целью использовать, обмануть и потом отделаться шуткой. Поэтому, еще пару лет назад, когда они толком не знали друг друга — Осаму умудрился обдурить Чую, склонив его к "напарникам с привилегиями". И как только Чуя понял это, как только увидел настоящую сущность Осаму, которому глубоко плевать на всех, кроме своего друга из бара — ему становилось плохо. Плохо от чувства, что он ничего для него не значит, кроме того, что может быть "напарником с привилегиями".       Чуя ненавидел его за то, как он поступал с ним. Ненавидел настолько сильно, как это позволяло его неравнодушное к нему сердце.       — Жарко, — вновь скулит Осаму, подтягивая вспревшие от духоты бинты, когда машина поворачивает в сторону, разгоняясь снова.       — Мне тоже жарко, поэтому сними эти гребанные наручники и дай мне отвернуться от тебя.       — Ну нет, я не хочу смотреть на твою задницу.       — Чего?! — Чуя опускает голову между их телами, сверля взглядом парня, так пристально разглядывающего пресс под слегка задранной футболкой. — Не смотри, — он чуть подгибает ноги, словно стараясь укрыться от слишком заинтересованных в нем глаз.       — Почему?       — Потому что я сказал, что не хочу заниматься сексом в гребанном отсеке багажника.       — Не шуми так, я уже понял, — тяжело вздохнув, он вылавливает из кармана крошечную отмычку, показательно разглядывая ее. — Наверное, менее удобно будет сражаться со связанными руками. Там столько людей будет, обидно, что не увидят твою силу в полной мере. Еще обидно…       Каждое слово неумолимо давит на гордость Чуи. Дазай постоянно пользовался этим приемом, мол "похвалить, возвысить, напомнить о превосходстве чужой способности над другими" ради собственной цели, чтобы Накахара сделал так, как хочет он. И это правда работало первое время, но позже, Чуя приспособился и научился отличать его манипуляцию от искренних слов, которых он ему, к сожалению, никогда не говорил.       И если взаимности от Дазая добиться было невозможно, то хотя бы близость могла покрыть его рвущиеся наружу чувства.       — Ладно, — Дазай замирает, ошарашено опуская взгляд на прикрывшего глаза Чую. — Но я делаю это только ради отмычки. Понял?       — …       — Штаны сними.       — Слушаюсь…       Если быть честным, Осаму был уверен на все девяносто девять процентов, что Чуя разозлится, пошлёт на три буквы и вмажет ему первым при выходе из багажника. Да, они занимались сексом и раньше, но Чую было непросто уговорить, особенно, учитывая тот факт, что целоваться с ним он категорически не хотел, уворачиваясь или в прямом смысле отталкивая. И это расстраивало, потому что поцелуи для Осаму значили гораздо больше, нежели то, чем они занимались — Чуя не пускал ближе к себе, выстроив непробиваемую стену, только изредка позволяя касаться себя.       С одной стороны, Дазай понимал почему он так к нему относится — его поведение тому яркий пример, но то, что Чуя попросту не верит ни единому его слову — было обидно. Потому что они напарники и доверие всегда играло ключевую роль в их взаимоотношениях. Особенно, учитывая разрушающую способность Накахары. Понятное дело, что это их работа, что их обязанность всегда быть на стороне друг друга, но Дазай ненавидел эти формальные рамки, которые разделяли их. Потому что Чуя не верил, что Осаму вообще способен чувствовать к нему что-то, кроме похоти.       Вспоминая все это, у него слегка трясутся руки, когда он расстегивает свой ремень, чуть приспуская штаны с бельем. Стоит тыльной стороне его ладони измазаться капелькой предэякулята — Осаму становится даже чуть стыдно, что он так глупо завёлся с этой позы. Ведь сейчас Накахара так близко к нему, так привычно пахнет сигаретами и сушеными яблоками, что это невольно навевает воспоминания о том, что эти формальные стены рушатся в те секунды, когда они занимаются сексом. Что Чуя позволяет быть ближе к себе, пускай и таким неискренним способом.       — Не так сильно, — краснеет Накахара, когда его джинсы внезапно спускаются ниже колен, а потом и вовсе слетают с щиколоток. — Эй! Я не успею одеться!       — Может, без отмычки и не успеешь, — фырчит Осаму, устраиваясь поудобнее между чужих бедер, укладывая щеку на одно из них. — Но выполнишь свою работу хорошо — она твоя. А пока расслабься.       Раздраженно цокая, Чуя с тяжелым выдохом приближает лицо ближе к чужому члену, подстраиваясь, думая, как лучше подступиться. Вот чертовому Дазаю, активно оглаживающему его ноги и пах, гораздо удобнее с руками, а ему все ртом придётся делать. Ладно, главное не брать слишком глубоко.       Накахара осторожно прижимается губами сперва к тазовым косточкам, чуть прикусывая их, затем идет поцелуями к лобку, проводя языком к основанию, двигаясь широким мазком выше. Член Осаму подергивается в предвкушении, но он сам молчит, сдерживается и тоже медлит, в удовольствии сжимая чужие ягодицы. Ну и плевать — Чуя доведет его быстрее, если он не начнёт выебываться.       Неловко прижимаясь губами к головке, Накахара осторожно берет ее в рот, посасывая, плотно смыкая губами. Не то, что к своим восемнадцати он вообще умел делать нечто подобное, но небольшая практика у него была и, к сожалению, на этом невыносимом Дазае. Из-за своих “чрезмерных стараний”, он чуть не блеванул в их прошлый раз, но Осаму, между прочем, был не лучше — исцарапал его вдоль и поперек зубами. Неловкая была история, но они все равно продолжали заниматься подобной, пускай и довольно приятной, но не менее глупой ерундой. Потому что близость стала их единственным способом перестать быть "никем" друг для друга.       — Ох, а ты стал лучше, — тянет Осаму, громко причмокнув и слизав белесую каплю выступившего семени. — Практиковался?       — … — Чуя кашляет, подавившись от столь нелепого заявления. — Нет! Заткнись!       Довольно хмыкнув, Осаму приоткрывает рот, послушно принимая толкнувшегося бедрами в горло парня — бедолага торопится, боится, что кто-то увидит без штанов, что зря — Дазай всегда любил растянуть их удовольствие в отличие от Чуи, который буквально вылетал из комнаты, стоило им закончить. Хорошая попытка отыметь его в рот, но у Осаму другие планы на эту поездку.       “Руками нечестно,” — злится Чуя, протяжно скуля, когда ему начинают медленно и томительно надрачивать, ускоряя процесс. Он тут во всю старается, а этот придурок жульничает! Но отрываться и говорить об этом — себе дороже — Осаму, судя по истекающей головке, уже близко, впрочем, как и всегда. Чуе это льстит, потому что довести Осаму до оргазма гораздо проще, чем позволить себе расслабиться в чужих руках и кончить. Наверное, он уже слишком хорошо изучил его тело, зная слабые точки и избегая дать ему самую желанную — свои губы. Потому что поцелуи — это другое. Поцелуи значат, что их связывает нечто большее, нечто искреннее. И если Чуя допустит это, то уже никогда не сможет отталкивать его как раньше, потому что он накрепко привяжется к человеку, давшему ему то, чего он так хочет — взаимность.       Но сейчас это неважно. Важно приложить больше усилий и, жмурясь, смаргивая проступившие слезы, взять глубже и опередить чертового...       — Нет! — не выдерживает Чуя, дергая ногами, когда Осаму переходит рамки дозволенного, посасывая яички и поднимаясь чуть выше… — Нельзя, — Накахара буквально сжимает чужое лицо между своих бедер, вызывая отчаянное сопение. — Не жульничай! Это нечестно!       — Да почему? — кряхтит юноша, когда щеки сдавливают крепкими мышцами. — У нас еще не было такого…       — Только попробуй и я задушу тебя прям тут.       — Ну пальцы хоть можно?       — Нет! — шипит Чуя — господи, ну почему он такой придурок? Хочется чего-то нового? Так просто перестань относится к другим, как к посредственности! — Либо сними мне наручники, либо… — он чуть вздрагивает, когда металл падает где-то за спиной. — Либо...       — Условия выполнены.       Подавив стон, Чуя закусывает губу, когда Осаму все же идет на поводу своих желаний, раздвигая его ягодицы и скользя между ними языком. Черт… концентрироваться в подобной ситуации просто нереально. Накахара, виляя бедрами, то отдаляется от слишком откровенной ласки, то наоборот толкается к горячему рту. Он силой кусает запястье, но все же пересиливает себя вернуться к чужому стояку, давясь собственными немыми стонами.       Теперь по-настоящему жарко, душно, дышать тяжело, но оба продолжают, то в удовольствии подгибая ноги, то сладостно причмокивая, царапая ногтями открытые части тела. Первым вслух стонет Осаму, когда наконец-то освободившийся Накахара, одной рукой сжимает основание его члена, сглатывая особо усердно, а второй тянется под чужую рубашку, оглаживая твердые соски. И ведь знают же слабые зоны друг друга, пользуясь этим во внезапном соревновании.       Чуя, явно довольный своей победой и выдержкой перед первым стоном — позволяет себе чуть больше расслабиться, мычать и тихо скулить на разный лад, пока рука Осаму быстро водит по уже изнывающему без разрядки члену, а его язык рисует неведомые круги везде, где может дотянуться в такой позе. Интересный, конечно, экспириенс, но будь они где-то в общежитии и при свете — Чуя бы в жизни не согласился на подобную авантюру. Это слишком. Слишком для людей, которые не хотят иметь с друг другом ничего общего.       Тщательно всасывая нежную кожу бедер, Дазай внешне и внутренне горит, мечась меж двух огней — с одной стороны, хочется и пальцы вставить, чтобы Чуе было приятнее и он быстрее кончил, а с другой — быть задушенным за отсутствие смазки — так себе перспектива. Тяжело дыша от влажного хлюпанья у своего паха, он все же убирает руку, насаживаясь ртом на чужой член, когда Чуя, уже не в силах сдерживаться, громко стонет, вбиваясь бедрами в чужой рот. Все происходит внезапно, в глазах меркнет, горло саднит и Дазай толком не успевает сообразить, на рефлексе сглатывая горячую сперму, чуть жмурясь и кашляя от непривычного привкуса.       — Вкусно тебе, придурок?       — Не очень…       Осаму ойкает, когда Чуя до треска дергает за рубашку, спуская его чуть ниже к себе. Дазай уже готовится защищать лицо, но напарник лишь задирает ткань до груди, несильно, в долях меры и удовольствия оттягивая сосок. Юноша стонет, невольно прикрывая рот ладонью, когда Накахара, не церемонясь, додрачивает ему рукой, и Осаму выгибается, стоит телу содрогнуться, заливая открытый живот семенем.       Оба тяжело дышат, откатываясь друг от друга на максимально большое расстояние — то бишь сантиметров пятнадцать. В глазах темнеет, хотя кажется, куда темнее в крошечном, закрытом багажнике. Пока Дазай брезгливо вытирает собственной рубашкой живот, Чуя в спешке натягивает штаны с бельем, отворачиваясь от него к стене, скрестив руки — все, поиграли и хватит. Скорее бы они доехали уже — эти неловкие разговоры после секса он просто терпеть не мог, а Дазай обязательно вот-вот откроет рот. Пускай сейчас и молчит, что-то там волозясь, вертясь и ворча.       Накахара только выдыхает полной грудью, как забинтованная рука ложится на него со спины, совсем легко, даже робко обнимая. Перевернулся что-ли? Вот слизняк.       — И что это? — немного ведет плечами Чуя, стараясь показать, что ему неприятно, но будь это правдой — он бы попросту отпихнул Осаму.       — Просто обнимаю тебя. Можно?       — Нельзя.       Но Чуя не шевелится, не предпринимает никаких действий, просто мирно дышит, отвернувшись к стене, отчего Дазай лишь тихо смеется — надо же, походу, кто-то растаял. Возможно, когда-нибудь они дейсвительно поговорят о своих отношениях. Возможно признаются в чувствах, возможно поцелуют друг друга и возможно перестанут бегать от самих себя. Возможно, они даже успеют до того момента, как жизнь одного из них разрушится постучавшейся в дверь смертью. Но пока что, придвинувшись чуть ближе, Осаму блаженно прикрывает глаза, уткнувшись носом в разметавшиеся по багажнику рыжие пряди.       Осталось семь минут до того, как они вдвоем уничтожат целую организацию, а их дуэт будут произносить шепотом, в страхе призвать двойную тьму.

_______________

_________