Я знаю: если уйду, то умру счастливым сегодня

Огни дворца ожили и замерцали, как только ночь накрыла Ангу. Обычно большинство людей начинали расходиться по домам, стоило солнцу опуститься за горизонт, но сегодня царь устраивал великий пир, и тысячные толпы у дворцовых врат, одетые в свои лучшие шелка и украшения, шумели в предвкушении. Пиршественная зала никогда ещё не выглядела столь впечатляюще — люди охали и ахали перед тем, как занять свои места. Дивные ароматы раздавались с кухни, заставляя гостей мечтательно прикрывать глаза, поглаживать себя по животу и причмокивать губами. — Этот пир запомнится на века, — говорили они друг другу. — Воистину, наш царь не пожалел усилий ради этого прекрасного торжества. В передней части залы, лицом к трону, расположились другие цари и брахманы. Дурьодхана в сверкающей массивной короне сидел впереди. Его голос звучал громче всех в зале. Он хлопнул по плечам ближайших соседей и, запрокинув голову, засмеялся над шуткой, которую отпустил его младший, более бледный брат. — Наконец-то, — сказал он. — Мне уже надоело развлекать этих грязных ублюдков, вообразивших, будто у них есть какие-то права на власть. Посмотрите на них сейчас: они живут, как звери в лесу! Разве не те пять крестьян и эта надменная женщина глумились над моим другом за его происхождение? Эта сука, как она смеялась над ним, да и надо мной тоже, когда я попал в ловушку! Ну, и кто теперь смеется? Я сделаю так, что эти глупцы больше никогда не покажутся в этом царстве! Наступила тишина, стоило владыке Анги войти со своей царственной супругой. По залу поплыл негромкий ропот благоговения. Тихо и восхищённо переговариваясь, гости поднялись со своих мест и поклонились. Дурьодхана посмотрел на друга с одобрением, но не заметил, как странно и скованно тот двигался по сравнению с его обычной уверенной походкой. Светильники стояли достаточно далеко, чтобы спрятать морщины беспокойства, отпечатавшиеся на его прекрасном лице. Но когда он заговорил, голос его был спокойным и твёрдым. — Дорогие друзья и возлюбленный народ моего царства. Мои уважаемые царственные собратья и святые мудрецы. Сегодняшний день важен для Анги, ибо я и моя — никто не заметил, как его голос слегка надломился на этих словах — супруга были благословлены сыном. В честь царевича Анги я устроил этот пир для тех, кого уважаю и люблю. Пожалуйста, наслаждайтесь праздником. Царь сказал всего несколько слов, но каждый мог почувствовать стоящую за ними гордость. Как только появились слуги, несущие блюда и подносы, заваленные разными яствами, которые только можно было вообразить, гости погрузились в разговоры о царе и царевиче Анги. Дурьодхана был жизнерадостен, как всегда, хотя сегодня даже больше, чем обычно. — Хорошее имя, — одобрительно сказал он. — Оно добавит ему царской славы. Карна пригубил вино и выдохнул. Слава богу, какими бы качествами ни обладал Дурьодхана, проницательность к ним не относилась. Он нервно провёл пальцами по гравировке на своём кубке. К счастью, Уруви тоже ничего не заподозрила. Это было очень рискованно, но другие имена казались неподходящими для его первенца. Его родители также ничего не сказали. Он пристально посмотрел, как Радха взяла дитя на руки, баюкая и ласково воркуя с ним. — Агнея, — прошептала она. — Красивое имя. Или... не мелькнул ли проблеск понимания в её глазах? Уруви была на седьмом небе от счастья. — Он будет таким же храбрым и красивым, как и его отец, — воскликнула она. — У него ваши глаза, посмотрите, арья. Он слабо улыбнулся ей. Что-то грызло его сердце, но он не стал обращать на это ни малейшего внимания, иначе его разум устремился бы туда, куда соваться ему было запрещено. Нет, он не мог этого допустить. Он не заметил, как отец окинул его странным взглядом. На сердце Адиратхи лежала тяжесть из-за сына. Карна не мог забыть её. Как это возможно, чтобы один и тот же человек заставлял его сердце бешено биться и в то же время причинял ему столько страданий? Оглушительный смех Дурьодханы рывком вернул Карну обратно в пиршественную залу. Он вяло рассмеялся над тем, что сказал его друг. Сейчас ему больше всего хотелось удалиться в свои покои. Гомон и смех толпы, звон утвари — всё это раздражало его. — В чём дело, Карна? — Дурьодхана посмотрел на него. — Почему ты не пьёшь? — Просто… — попытался отмахнуться он, — я сегодня немного устал. Знаешь, рождение сына и всё это… — Но почему это должно утомлять тебя? — Карна вдруг понял, что ему не нравится смех Дурьодханы. — Ты должен пировать и веселиться! Здесь есть женщины, чтобы присмотреть за ребёнком, а ты, как царь, должен праздновать сейчас. Тем более, что Пандавы, наши враги, прозябают в лесу, пока мы процветаем. Карна не стал отказываться и выпил еще. * * * Было уже около полуночи, когда он добрался до своих покоев. Все гости разошлись, сытые и довольные. Дурьодхана хлопнул его по плечу и сказал устраивать побольше таких празднеств в будущем. Уже завтра повсюду разнесется молва о чудесном пире, который царь Анги устроил в честь своего первенца. Пире, где каждое блюдо было вкуснее предыдущего, и все гости получили разнообразные дары. Так щедро и великодушно… «Может быть, она тоже услышит об этом», — прошептали предательские мысли. Он стянул с кровати шелковые простыни. Они пахли, как Уруви, как тяжелые масла, которые она использовала. Одно время он отчаялся потерять себя в ней, чтобы обрести хоть какое-то подобие здравомыслия, которое боялся быстро утратить. Но сейчас он полностью отдался своему одиночеству. В его нависшей громаде он видел очертания её фигуры. Карна скорее вцепился бы в разрозненные частицы, чем не получил вообще ничего. «Какая же я гадкая тварь, — подумал он. — Я перешёл пределы стыда и отчаяния. Я потерял всё это, когда унизил её в сабхе. И всё равно я желаю её. Разве это не вершина стыда?» Он позволил её имени медленно сорваться с губ, смакуя каждый слог. Яджнасени. Это тайный дар для него одного — если произносить его неосторожно и без должного почтения, оно потеряет волшебство. Он предпочитал это имя всем остальным — другие имена были связаны с кем-то ещё, но она воистину Яджнасени. Карна опустил голову на мягкие подушки. Его глаза были полузакрыты, губы беззвучно произносили слова, которые никто не услышит. Её волосы, словно океанские волны, струились за спиной. Её кожа, темная и блестящая, как влажная земля после дождя, выглядела как никогда очаровательно в этом белом сари с легкой вязью узора. Но эти... эти глаза! Он не мог оторваться от них даже тогда, когда она обратила на него весь свой презрительный взор. Он слышал рассказы о её знаменитом высокомерии. «Гордая и надменная царевна Панчалы! — так говорил странствующий сказитель. — Но любой мужчина охотно позволит унижать себя, лишь бы только остаться в её прелестном обществе». Но он не был похож на этих глупых, ослепленных звездами мальчишек. Он никогда не кланялся тем, кто смотрел на него с презрением. И потому он, кипя от возмущения, покинул сабху, когда она объявила перед всеми владыками Бхараты, что он, сутапутра, никогда не станет достойным её. И разве он не отплатил ей за это стократно? Да, он сделал так, чтобы царевна склонилась перед ним. Как же он ошибался. Яджнасени смотрела на него с таким же презрительным выражением, каким одарила его тринадцать лет назад. Каким же дураком он был, думая, что сможет хоть чуть-чуть замарать даже краешек её сари. Когда она в гневе прокляла сабху, обрекая их всех на кровавую смерть, он сидел как статуя, невозмутимо. Карна пытался почувствовать страх, гнев, хоть что-нибудь, но всё, что он ощущал, это облегчение. Облегчение, что его мерзость не затронула её ни капли. Облегчение, что он наконец-то заплатит за самый страшный грех в своей жизни. — Яджнасени! — внезапно прошептал он вслух срывающимся голосом. Его сердце забилось болезненно, невыносимо. Он пытался заговорить, но горло пересохло. Думала ли… Думала ли она когда-нибудь о нём? Смотрела ли на него, желала? «Никогда, — подумал он зло. — И никогда не будет. После того, что ты сделал». — Арья? — голос Уруви вывел его из оцепенения. Когда она пришла? Слышала ли она его? — Вы в порядке? — Я? Да, да, я в порядке, — прохрипел он. — Как Агнея? — Он с главной горничной, не волнуйтесь. Он быстро заснул, ещё до того, как пир начался, — Уруви сняла браслеты и серьги и залезла на кровать. — Почему вы выглядите таким расстроенным? Или вас беспокоит… — и тут она запнулась, — её проклятие? Он обернулся к ней, чтобы возразить, но она заговорила прежде, чем он смог вставить хоть слово: — Не беспокойтесь об этом, — заявила она более твёрдо. — Драупади всего лишь простая смертная. Она не богиня и не совершала аскез, как мать Гандхари. Это всё было сказано в приступе ярости. Если мы будем действовать мудро, то, несомненно, сможем избежать войны. Кроме того, вы сильнее и храбрее их всех. Никто из пятерых братьев, даже Арджуна, не способен повредить даже волос на вашей голове. Он устало улыбнулся. Ему было стыдно. Стыдно знать, что война неизбежна, несмотря на протест Уруви. Что он погибнет в этой войне, и произойдёт это от руки Арджуны. И больше всего стыдно за то, что он знал, что не может обижаться на эту богиню мести, хотя она и указала на него, когда давала клятву уничтожить род Куру и всех их союзников. К счастью, сон подбирался всё ближе. «Когда я умру, будет ли она сожалеть? — подумал он. Его разум был затуманен дымкой. — Нет, скорее, она обрадуется. Она будет танцевать и смеяться. И по праву. Она заслужила моё разрушение, мою смерть». Её образ прокрался в сознание. В одеждах из грубой коры, с распущенными волосами, она сидела, опираясь спиной на дерево шала, и смотрела на залитое лунным светом озеро. Её лицо было непроницаемо. Карна мысленно потянулся к ней, чтобы коснуться её щеки. Она закрыла глаза. — Агнея, — прошептала она хрипло, — это… это хорошее имя. — Ты знала? Она обернулась и посмотрела прямо на него. — Да, — сказала она резко. «Нет нужды уточнять, — подумал он, когда она опустила голову на руки, — кому предназначался этот вопрос — моему сыну или мне. Она знает, — размышлять о том, что могло бы быть, становилось слишком сложно. Он больше не мог держать веки открытыми. — Так знай, Яджнасени, что твоё проклятие достигнет цели, но мои друзья погибнут раньше, и я вместе с ними. Эти тринадцать лет должны были стать радостнейшим временем для меня, но я чувствую, что впереди меня ждёт лишь опустошение. Ну что ж, хорошо, мы встретимся вновь на небесах... или в аду». Где-то далеко женщина с растрёпанными волосами в спешке вытирала лицо от слёз, внезапно брызнувших из глаз. Она уставилась на раскинувшееся перед ней озеро, как будто пыталась в нем что-то найти. Рассвет рассёк небо, и первые лучи солнца осветили её лицо, и даже в таком неопрятном виде она представляла собой прекрасное зрелище. Внезапно женщина встрепенулась. Что она делала здесь, думая о нём, в то время как всё её внимание должно было быть посвящено мужьям? Ей живо представился Бхима, жалующийся на запоздавший завтрак. Она неохотно встала, бросив последний, одинокий взгляд на мерцающее озеро, и медленно направилась назад к хижине, где спали её мужья.