Птичка

Вокруг была лишь тьма. Родная. Тёплая. Собственное царство пыталось оградить его от чего-то, не давало ни выйти, ни переместиться в чужие сны. Даже собственные (собственные ли?) воспоминания являлись урывками. Имена (а может клички) превращались в бессмысленный набор звуков, от лиц оставались лишь очертания. Вот кто-то остроскулый и недовольный. У этой лицо суровое, но нежное. Гипнос сам не понимал, как это возможно. А от того осталось лишь что-то красное, но к нему тянуло. От него веяло безопасностью. Интересно почему? Но царство не давало ему толком осознать что-либо, утопляя все его попытки в давящей пушистой пустоте. Так что Гипнос просто сделал то, что получалось у него лучше всего: расслабился, плывя по течению, и позволил ситуации решиться самой. Рано или поздно это всё равно решится само… Может даже сейчас. Сознание прошибло ледяной стрелой. Так что слёзы навернулись на глаза. – Тише, моё дитя, тише. Потерпи немного, – знакомый, вкрадчивый голос успокаивал. Он был первым, что Гипнос осознал. Второй стала прохладная ладонь на его лбу. А потом безжалостно навалилось остальное тело, всё и сразу. Сведённое судорогой, оно болело так, будто все его кости выдавили и засунули на их место ржавые куски металлолома. Гипнос, вроде, закричал. По крайней мере, он собирался. Ему в рот что-то влили. Он пытался отвернуться, но его голову надёжно держали. Пришлось глотать сладко-солёную жидкость, больше сладкую, но всё ещё неприятную: какую-то слишком склизкую и вязкую. Глотать пришлось много. Но потом его отпустили: сознание снова помрачнело, а тело как будто испарилось. Сон поспешно утянул Гипноса обратно в свою власть, подальше от больной реальности.

***

Пальцы Никты легко путались в кудрях её сына. Танатос стоял рядом и пытался не показывать своих эмоций, тщетно, если учитывать, что он с трудом мог заставить себя хотя бы взглянуть на брата. Гипнос, правда, выглядел ужасно. Конечно не на столько, как когда Арес только вытащил его из реки, абсолютно обмякшего, даже не дышащего и распухшего от воды, как утопленник, но ещё живого. Сейчас, выпив варево Гекаты, лёжа на коленях матери и укутанный в, как выяснилось, любимое красное стёганое одеяло, он выглядел получше: синюшная бледность отступила, мертвенный холод сменился на жар и лёгкий озноб, а ужасный шрам на шее был скрыт нежным белым мехом. – Лорд Арес, – Никта дождалась, пока он переведёт свой взгляд с Гипноса на неё. – Позвольте мне принести вам благодарность от лица всего Дома. – Да. Всегда пожалуйста, – чистая формальность. Его тут не за что благодарить. И Арес продолжил тупо пялиться на Гипноса, который отчего-то нахмурился во сне. Он и не заметил, как повторил за ним. Они недолго посидели в тишине, когда вошла Геката: – У меня есть две плохие новости. С какой начать? – Трёхтелая и не думала обнадёживать хоть кого-то из присутствующих. – Ладно-ладно, не смотрите так на меня. Кое-что хорошее у меня есть: я знаю, чем его отравили. Плохая новость в том, что это желчь гидры. Откуда они вообще её взяли? – Геракл, – имя сорвалось с уст Ареса злобным шипением. Что возомнил о себе этот очередной самонадеянный бастард его папаши, раз решил без задней мысли разбрасываться таким оружием? Неужели ему мало того, что он уже оскорбил его мать? Кому-то действительно стоит вправить ему мозги. И за что Зевс его так любит? – Ну, я так понимаю, с ним вы разберётесь сами? – Геката обвела взглядом его и Танатоса. Арес так увлёкся собственной злобой, что и не заметил, как сильно Смерть сжал древко своей косы. – Так или иначе, выпустить из него яд у меня получится, но вот крылья… – она тяжело вздохнула. – С ними я помочь не смогу, и если у вас нет какого-то другого особого способа… – Дадофора перевела взгляд на мать Никту, – то боюсь, что ему придётся расстаться с ними. – Мама? – Танатос посмотрел на неё с отголосками надежды во взгляде, но она покачала головой. – Лорд Арес, – он поправил и без того безупречную осанку. – Я думаю, вам пора. Вы всё же не получали разрешение у владыки Аида, так что вам следует уйти, пока он не заметил вашего присутствия, – Арес почувствовал легкую нить облегчения, что ему не придётся больше смотреть на мучения его птички. Впрочем, она оборвалась ещё до того, как он закончил шаблонно попрощаться с леди Никтой, роняя тяжёлый груз ему на душу.