Obsession

      Мне казалось, я умираю. Перед глазами все кружилось, тонуло в разноцветном водовороте, оставляя последние пузырьки одиноко задыхаться в бескрайнем море. Я и сам задыхался. Безрезультатно старался сделать хоть глоток кислорода, впиваясь короткими ногтями в тонкую кожу. Опускался под воду и снова на мгновение выныривал, ощущая в горле мерзкий запах гнили. Наверное, утопленники на вкус именно такие…       Я попытался приоткрыть глаза, тут же пожалев о своем решении, и резко дернулся вправо, еле успев наклонить голову прежде, чем меня вывернуло наизнанку давно забытым в желудке Джеком Дэниелсом. На мгновение стало легче. Тебя самого от себя выворачивает, Хокка. Наверное, пора бы было вручить парням медаль за вечное терпение. А может, у них просто отсутствовал рвотный рефлекс, и они научились мириться с намертво застрявшей в горле костью…       Я застонал, чувствуя, как мозг плавно перекатывается в черепной коробке, рождая просто оглушительное эхо в абсолютной тишине вокруг. Тишине и темноте… Я прикусил губу, опершись на ноющую руку, и попробовал приподняться, ощущая, как ускоряется где-то за ребрами изношенное сердце. Стук. Стук. Стук… Паника все сильнее билась в висках, проходилась по гортани, заставляя ее сжиматься в жутком спазме, продирала себе путь по внутренним органам, скручивая их в один большой комок… Ладони потели от холодных, мерзких капель, а во рту пересохло от жгущей язык соли. Вдох-выдох. Вот так.       Я с силой дернул ногой, замерев и поморщившись от резанувшего по ушам пронзительного звука. Тяжело сглотнув, аккуратно обхватил лодыжку дрожащими пальцами, нащупывая впившийся в кожу ледяной металл. Этого просто не могло быть… Я закрыл рот ладонью, стараясь не сорваться на крик, и тихо заскулил, дергая свободной рукой скрепленные между собой массивные звенья.       Блять, блять…       Я все-таки не сдержался и заорал. Позволил связкам натянуться до предела, выплескивая кипящую панику в давящую черноту. Меня никто не слышал. Я и сам себя не слышал. Терялся в своем крике, лихорадочно пытаясь удержать последние крохи самоконтроля.       Меня найдут. Найдут. Меня найдут. Будут искать. Будут… где? Я резко выдохнул, начав ощупывать пространство вокруг, и тут же больно ударился обо что-то локтем, зашипев от неожиданности и ухватившись за это что-то рукой. Кровать. Это было похоже на кровать. Пальцы схватили край, отдающей ароматом моей любимой лаванды, простыни, и я потянул ее на себя, улавливая тихое шуршание ткани.       Что за хрень?       Я неуклюже подтянул под себя ноги, стараясь встать и едва не завалившись обратно. Голова нещадно кружилась, а к горлу вновь подступила мерзкая тошнота. Странно, пил я не очень много… Я пошатнулся, хватаясь за стену, и сделал шаг вперед. И еще один. И еще. Цепь ползла за мной, словно голодная змея, впившаяся в добычу зубами и отказывающаяся отпускать ее. Я считал шаги, пытаясь определить размер помещения и занять хоть чем-нибудь загибающийся в агонии мозг. Метр… полтора… Приблизительно через два цепь скрипнула и затихла, не позволяя мне двигаться дальше. У меня не было на это сил…       Я резко дернулся, не желая подчиняться, и вновь закричал, со всей мочи ударив кулаками по бетонной стене. Руки тут же заныли, но я уже не мог остановиться. Бил снова и снова, чувствуя, как кровь из разбившихся костяшек стекает на пол. Как силы вытекают из меня сквозь открытые раны. Как отчаяние заполняет собой опустевшие вены и артерии… Густое, леденящее душу отчаяние…       Перед глазами яркой картиной вспыхнули недавние события, и я всхлипнул, вновь уловив в носу слабый запах хлороформа. Захотелось чихать и кашлять. Выхаркать эту отраву из своих легких, стереть ее со слизистой…       Как будто теперь в этом был какой-то смысл… А какой вообще был смысл у всего происходящего? Я плавно съехал вниз по стене, запустив пальцы в волосы и слушая, как ритмично стучат друг о друга зубы. Думай, Йоэль, думай.       Зачем вообще кому-то похищать тебя? Может, это всего лишь чья-то неудачная шутка? Запоздалое креативное поздравление с Днем Рождения или что-то вроде того? Как бы мне хотелось сейчас, чтобы это был лишь глупый розыгрыш, но интуиция подсказывала совсем другое. Страх подсказывал совсем другое…       Есть ли у меня враги? Полно. Начиная от сумасшедших конкурентов, заканчивая бывшими друзьями-завистниками. У меня, как и у каждого из нас, не получилось бескровно пробиться на вершину. Пришлось отрастить зубы и когти. Стадо овец совсем не любит в своих рядах волков.       Я прикусил кровоточащий палец, ощущая на языке терпкую, соленую влагу. Думать почти не получалось. Мысли сбивали друг друга, не давая сосредоточиться, то и дело раскалывались на части, обматывая неправильно собранные конечности плотными слоями липкой ленты. Самообладание распиливали к хренам, с восторгом наблюдая, как я сжимаю в ладони ускользающую черноту, в надежде обнаружить притаившийся в ней выход. Всегда есть выход, Йоэль…       Может, все дело в обычной мести? В попытке запугать меня, заставив лишний раз не высовываться? Указать мне на мое место, как последнюю дворнягу посадив на старую ржавую цепь…       Я вновь дернул ногой, тут же ощутив в ней простреливающую насквозь боль. Это было то же самое, что сразу выстрелить мне в висок. Хуже, чем вынуть все органы один за одним, на моих глазах перемалывая их в гигантской мясорубке. Блохастым псам не место в шикарных кабинетах. Их удел подохнуть на привязи…       В глазах неприятно защипало, и я резко втянул ртом воздух, ощущая, как щека становится мокрой. Нет, не время поддаваться панике. Нужно просто включить мозг и мыслить здраво. Если бы меня хотели убить, вероятнее всего, я бы сейчас уже не подтирал своей задницей пол, а мирно кормил червей где-нибудь в вырытой наспех могиле.       Возможно, кто-то хочет денег… Обыкновенных денег, с которыми существование становится весьма необыкновенным. Несколько стопок хрустящих бумажек, способных реально на многое. Во сколько оценили твою жизнь, Йоэль? Босс из крутого кабинета сказал, что нихрена она не стоит. Парни сказали, что он может идти в зад со своими размышлениями. А истина-то где? Должна была быть где-то посередине, но я зажмуривался и чувствовал, как стрелка несется вниз. Ноль. Я просто ноль. Без компании таких же нулей и единицы впереди.       Они просто похитили не того. Поставили не туда, и мне казалось, я точно знал, что произойдет, когда эти самые они это поймут. Пуля. Могила. Черви.       Интересно, хоть кто-нибудь уже меня хватился?       В глаза ударил резкий свет, и я застонал, прикрывая лицо руками. Притаившаяся на мгновение паника вновь заворочалась, кашляя на меня фантомными запахами хлороформа. Надо было собраться, выиграть немного времени, оценить ситуацию, застать врага врасплох…       В зрачках медленно ковырялись тупым ножом, не позволяя проморгаться и, похоже, единственный, кого застали здесь врасплох, был я.       — Добрый вечер, Йоэль, — я вздрогнул, слегка приподняв веки и поморщившись.       Взгляд зацепился за прибитую намертво к полу светлую душевую кабину, и я несколько раз моргнул, уверяя себя, что мне не показалось.       — Прости за такой прием, но мне пришлось пойти на такие меры ради твоей же безопасности.       Я тяжело сглотнул, чувствуя, как в груди разрастается полное непонимание. А еще раздражение. И гнев. Да, точно он. Этого просто не могло быть.       — Я уже начала думать, что с дозой не рассчитали. Ты был в отключке дольше, чем предполагалось.       Я медленно повернул голову вправо, тут же заметив знакомые светлые локоны. Один вдох, второй, третий… Дыши, Йоэль.       — Что?.. Что все это нахрен значит?       Сил кричать почему-то не было. У меня не было сил, чтобы просто встать. Конечности висели будто налитые свинцом, удерживая меня на месте не хуже двухметровой цепи. И мерзкий туман в голове, отдающий ароматом ее приторного парфюма…       — Можешь считать это очередным приемом. Внеплановым. Но ведь ты такие любишь.       Эсси изящно поправила упавший на лицо локон и легко улыбнулась, растягивая губы в фальшивой улыбке. А она раньше даже казалась мне милой…       — Это, блять, как понимать?       Я дернул на себя цепь, чувствуя, что еще немного и просто захлебнусь появившейся не пойми откуда яростью. Она текла по венам, обжигала горло, скапливалась во рту, желая найти выход… Эсси стоит слишком далеко. Я просто не дотянусь.       — Помогаю тебе разобраться в себе. Как и всегда. Подумала, что в такой обстановке тебе будет проще. Только ты и я. И никого кроме.       Я завис, впечатавшись взглядом в ее абсолютно незнакомый взгляд. Это была Эсси. Это точно была не Эсси. Непонятное нечто в ее шкуре, затянутое в симпатичный ярко-красный костюмчик. Почему я раньше не замечал подмены? Как давно произошла эта самая подмена? И была ли она?..       — В чем я должен разобраться, и нахрена ты меня сюда притащила? Где я вообще?       Я медленно поднялся, придерживаясь за стену. Это оказалось сложнее, чем я думал. Руки жили своей жизнью, бесконтрольно трясясь, а пострадавшую лодыжку сжимал в объятиях раскаленный металл. Я был настолько зол на собственную беспомощность, на Эсси, на то, что происходит, что, мне казалось, я не заметил бы, даже если бы кто-то отпилил ставшую вдруг помехой конечность.       — Не стоит паниковать, Йоэль. Я не желаю тебе плохого. Лучше побереги силы, тебе вчера неслабо досталось.       Я скривился, на секунду закрыв глаза, чтобы не видеть, как пол плавно идет волнами. От этого тошнило. От ее голоса тошнило. Да, пожалуй, больше всего от ее голоса. Я не понимал, как не смог раскусить ее раньше. Я всегда неплохо чувствовал людей…       — То, что вчера случилось, не могло остаться незамеченным. Ты же понимаешь, что меня хватятся? Если еще не хватились.       Она облизнула ярко накрашенные губы, немного пройдя вперед и облокотившись плечом на косяк.       — Я так одинок, Эсси. Всегда окружен людьми, а душу излить оказывается некому. Парни очень много обо мне знают, но вываливать все это дерьмо на них я просто не могу. Знаешь, иногда кажется, что они сами устали от происходящего. Устали от меня и будут рады пожить спокойно хоть пару дней без моего вечного нытья.       Ее интонация звучала так издевательски похоже, что захотелось засунуть кляп ей в рот, лишь бы она замолчала. Хотелось снести себе башку, только бы больше не слышать свои собственные слова, пропущенные через сломанный фильтр. Ей, по-видимому, доставляло удовольствие видеть меня таким. Ошеломленным и сбитым с толку. Эффект определенно произведен.       — Тебя никто не будет искать. В ближайшее время точно нет. Решат, что ты отсыпаешься где-то после пьянки или снова страдаешь в одиночестве, выключив телефон. Они ведь даже не сразу придут проверить не сдох ли ты. Хорошие друзья. Я всегда знала, что они неподходящая для тебя компания. Осталось только, чтобы и ты это осознал.       Она вытащила из кармана пачку сигарет и неспешно прикурила, некрасиво вытянув губы и выдохнув белесый дым в мою сторону. Желудок тут же заурчал, сворачиваясь пополам, и я почувствовал, как поднявший было голову гнев заходится в диком кашле, уступая место зудящему страху.       Она права. Меня никто не станет искать. По крайней мере, не сразу. Спишут мое отсутствие на новый круг депресняка и самозагона, уверив себя, что скоро я приду в норму.       «Я буду за тобой приглядывать…»       Это было давно, Нико. Целую жизнь назад, и ты абсолютно точно уверен, что я не развею к херам вашу недооцененную жертву.       — Для чего ты это делаешь?       Я сам едва смог различить свой шепот и сомневался, что Эсси разберет хоть что-то в растворяющейся в дыму фразе.       — Что тебе нужно? Деньги? Давай я позвоню парням, они соберут нужную сумму.       А сам ты ни на что не способен, да, Хокка? Вечный балласт, который вынуждены тянуть за собой другие. Ни на что не способная обуза. Весьма жалкое зрелище. Эсси, судя по всему, думала так же. Она аккуратно стряхнула пепел с сигареты и впечатала его в пол, проехавшись пару раз по нему каблуком. Символично.       — И во сколько ты собираешься оценить себя?       В отличии от меня, она не нервничала ни капли. Медленно затягивалась, проводя языком по нижней губе, ощупывая меня цепким взглядом. Хотелось закрыться. Свернуться в клубок, спрятав голову в колени, и сделать вид, что ее здесь нет. Безумно хотелось отвернуться, но я упрямо продолжал смотреть ей в глаза, лихорадочно гадая, кто из нас сможет выйти победителем в этом раунде. Это было похоже на брошенный вызов голодной гиене, дикому хищнику, которому ни за что нельзя показывать свою слабость. Если я сейчас проиграю, то просто рискую быть съеденным.       Она улыбнулась и отвела взгляд, затушив сигарету о косяк. Похоже, Эсси в этот раз все же уступила. Или хищник был не так уж и голоден? В любом случае, облегчения я тогда так и не почувствовал.       — У тебя проблемы с самооценкой, Йоэль. Даже удивительно. Я бы могла начать про «все родом из детства», но тема идет в куда более интересное русло.       Она сделала еще один шаг вперед, и я рвано выдохнул, ощущая, как по спине пробежал холод.       — Я не знаю, какую сумму мне должны предложить, чтобы я смогла от тебя отказаться.       Я не устоял на ногах и качнулся в сторону, чувствуя, как немеет рассеченное ее словами горло. Хищникам не нужны деньги. Им нужно мясо. Свежее, пропитанное адреналином из-за парализующего страха.       В голове вновь неприятно запульсировало, и я шумно сглотнул, заметив, как она проследила за моим движением. Уже знакомый мне огонек в ее взгляде снова начинал разгораться, но, несмотря на дикий холод вокруг, мне совсем не хотелось приближаться к нему.       — Слушай, я честно никому ничего не расскажу. Просто отпусти меня, и обещаю, я все забуду.       Она тихонько рассмеялась, заставляя последние крохи самообладания разбредаться по углам. Здесь не я устанавливал правила. Мы оба это знали, но, похоже, ей нравилась эта игра.       — Я не хочу, чтобы ты забывал меня. Наоборот. Я хочу познакомиться с тобой поближе.       — Зачем?       — Ты цепляешь.       Прямо. Обезоруживающе. Без лишних фраз, которыми меня обычно душили сходящие с ума фанатки. Спокойно и уверенно. Она знала, чего хотела. Это выбивало почву из-под ног еще сильнее. Мне всегда нравилось внимание. Нравилось ловить на себе восхищенные взгляды, орущих в первых рядах поклонниц. Нравилось замирать на самом краю сцены, чувствуя, как их пальцы жадно пробегают по моим бедрам, останавливаясь у самого края джинс. Они бы пошли дальше, я уверен. Если бы я только позволил. И всегда это почему-то невероятно заводило. Заставляло кровь бежать по венам быстрее. Ни с чем не сравнимое ощущение пребывания на грани. Близкого и далекого. Разрешенного и запретного…       Я всегда думал, что именно я имею право решать, как поступить. Всегда. Но не сейчас. Сейчас я просто пешка. В первый раз в жизни попавшая из окружения других пешек в руки настоящей Королеве.       — Хочу признаться, Йоэль. Ты мне нравишься. Ну, что ты так смотришь? Готова поспорить, что не мне одной. Наверняка, девчонки в очередь выстраиваются, представляя, как ты проводишь с ними ночь, пока ты, мило улыбаясь, ставишь свою подпись на измятом постере с собственным изображением. Можешь расслабиться. Мне не нужен твой постер, да и годочков мне уже много, чтобы таким заниматься. И потом. Зачем мне дешевая копия, когда есть оригинал?       Я совсем не мог поверить в то, что слышал. Стоял, молча уставившись на появившуюся вновь полку с моими демонами, чувствуя, как в мозгу одна за другой зажигаются яркие лампочки. Я ощущал это прежде. Ее тщательно скрываемый интерес. Видел, как меняется ее выражение лица, стоило мне только появиться на пороге ее кабинета. Замечал, как подрагивали ее пальцы, когда я легко касался ее руки в знак приветствия… Она всегда находила для меня время, задерживаясь порой допоздна и наблюдая, как я вновь расползаюсь по швам в кресле напротив. Я все это видел. Но спускал на тормозах, задвигая орущий в голосину здравый смысл куда-то в самый дальний угол. В специально построенную для него клетку, слушая, как лязгают массивные цепи…       Я сам не мог себе объяснить, почему не прервал эти встречи. Почему позволял себе думать, что возведенная этическими нормами стена между нами никогда не даст трещину, в конце концов, погребая меня под массивными обломками. Был так занят размазыванием соплей по подлокотникам, что пропустил переход от начальной стадии к заключительной. Не сумел разглядеть под маской домашней кошки готового в любой момент напасть голодного зверя.       — Эсси, прости, если я случайно дал тебе какой-то намек на взаимность. Я этого не хотел. Совсем не это подразумевал…       Снова шаг в сторону. Я чувствовал, как по босым ногам гуляет ветер из открытой настежь двери. Далеко. Пережевывающий мои кости капкан смачно облизывался при малейшей попытке улизнуть из его пасти, и все, что я мог — это беспомощно смотреть на замершую у входа Эсси. Я не мог понять, почему тогда так и не закричал. Не заорал, что есть мочи, позволяя ветру нести мой голос на поверхность. Наверное, тогда я просто не мог поверить в происходящее. Пытался унять выпрыгивающее из груди сердце, твердя, что это все не взаправду. Какой-нибудь супер реалистичный тест, после которого я вновь получу рецепт с десятком наименований и тщательно скрываемый укоризненный взгляд голубых глаз.       Вот только скрывать она сейчас ничего не старалась. С явным предвкушением осматривала меня с ног до головы, словно вычисляя, какую из частей моего тела пустить на сытный ужин, а какую оставить на десерт. Внутреннее «я» подсказывало, что гостей на этот пир она приглашать не собирается.       — Мне кажется, ты сейчас сам себе боишься признаться, чего именно хочешь. Позволяешь своему «осознанному» брать над собой контроль. Не волнуйся, Йоэль. Я для этого и здесь. Чтобы помочь тебе вытащить наружу то самое «неосознанное».       Единственное, что я сейчас хотел вытянуть наружу — это себя. Оставить ее саму разбираться с собственными тараканами в голове и бежать куда глаза глядят, ни на секунду не оборачиваясь.       — Ты правда думаешь, что я могу быть заинтересован тобой?       Кажется, я уже знал ответ. Читал его между еще непроизнесенных ею строк. Видел на развешанных по всей комнате призрачных постерах и в ее снисходительной улыбке. В этой комнате это даже не обсуждалось. В ее мире это не подлежало сомнению, но в эту секунду она благосклонно позволила мне засомневаться, видимо, намереваясь, как и всегда, подвести меня к нужному решению. Вот только я совершенно точно не сомневался.       — Если ты полагала, что я испытываю к тебе какие-то чувства, то к чему все это?       Я дернул ногой, слушая, как по помещению разносится оглушающее эхо. Я вновь ощущал, как уступивший было место отчаянию гнев вспыхивает внутри ярким пламенем, грозясь перерасти в настоящую бурю. Шторм. Цунами, заставляя меня захлебываться обжигающей яростью. Она не имела на это права. Не могла посадить меня на привязь, как нашкодившего щенка, надеясь, что я начну радостно тявкать, когда она решит бросить мне кость.       — Если ты думала, что я действительно к тебе небезразличен, почему было просто не поговорить? Не позвонить, как нормальный человек? Что? Мобильные телефоны уже отменили? Или вы так не уверены в себе, госпожа доктор? Что? Проблемы с самооценкой?       Я заметил, как недобро сверкнули ее глаза за тонкими стеклами очков, но остановиться уже не мог. Молчать уже не мог. Молчать уже просто не мог. Злился еще больше, чувствуя, как давно сдохший червяк обиды вновь шевелится где-то внутри, заставляя кожу покрываться мерзким грязевым налетом.       Меня снова использовали. Красиво плюнули в мою настежь распахнутую душу, даже не подумав вытереть за собой. Я же обещал себе, что больше никогда. «Никогда больше» — хорошая надпись для татуировки, выведенной свежей кровью где-то в районе сердца. Так и оставшейся лишь надписью простым карандашом на желтом альбомном листе.       Больше никогда — клей для рушащейся между мной и Алексом стены, которую я так старался удерживать на месте. Которую уже не мог удерживать… Клей давно высох. Грязь осталась…       «Мне кое-кто нравится…»       Давно забытые слова, которые я с трудом вспомнил и на которые еле нашел в себе смелость. Они предназначались совсем не ей, но из-за них я здесь. В темной клетке, которая вновь стала реальной.       — Мне действительно кое-кто нравится. Но этот кто-то — не ты.       Ее бросило в краску. Еле заметно, но мне на миг даже стало ее жаль. Я почти ощущал след от собственной словесной пощечины, морщась от горького послевкусия. Отказ — это всегда унизительно, Эсси. Но знаешь, что причиняет такую же муку? Намертво защелкнутые на лодыжке тиски. Туго затянутая вокруг шеи иллюзорная веревка.       Она медленно отступила, касаясь щеки пальцами, будто я действительно ее ударил. Иногда легче так, Эсси. Резко и отрезвляюще больно. Знакомое разочарование во взгляде. Знакомое, изученное вдоль и поперек в зеркале собственной ванной комнаты. Здесь нет зеркала. Отчаяние есть. Оно всегда идет в комплекте с этими словами, как ни старайся скрыться.       Почти захотелось извиниться, но я вовремя прикусил язык, наблюдая, как она цепляется за железную дверь. Гнев все еще был силен. А еще смятение и непонимание…       — Можешь кричать сколько хочешь. Тебя никто не услышит.       А дальше невыносимый грохот и голодная тьма.

***

      Ее не было почти неделю. Или мне только казалось, что прошла целая неделя. Я потерял счет времени, приблизительно после пары пропитанных парализующей паникой и оглушительными криками часов. Она была права. Меня так никто и не услышал. Никто, кроме моих собственных демонов, устраивающих пир в первом кругу начавшегося Ада. В первые сто восемьдесят минут я все еще думал, что справлюсь. Закрывал лицо руками, пытаясь играть в прятки со скалящейся темнотой, глупо надеясь, что она меня не заметит. В первые сто восемьдесят минут я упрямо считал еще ползущие секунды, отмечая каждую невидимой палочкой на невидимом листе. Двести пятьдесят четыре, триста шестьдесят пять… Меня найдут. Совершенно точно найдут. Пошлют нахер заботу о моем ревностно охраняемом личном пространстве, поставят на уши всех и вся, максимум на следующее утро впустив в эту дыру яркий солнечный свет. Навсегда перекрыв доступ Эсси к этому самому свету. Жалеть ее больше не хотелось…       После второй тысячи перечеркнутых палочек я начал представлять, как обматываю цепь вокруг ее шеи, с наслаждением слушая, как она давится собственными хрипами. Тогда меня это испугало… Меня совсем перестало это пугать уже через несколько дней. Я никогда не думал, что человек способен так быстро измениться. Так быстро начать терять себя, поддаваясь тщательно до этого игнорируемому голосу в голове.       Я кричал от истерики, от безысходности и просто, чтобы окончательно не сойти с ума в этой обитой ватой коробке. Ученые говорили, человек способен выдержать не больше пары часов в абсолютной тишине. Ученые говорили, что без воды можно выдержать всего-то пару дней. Ученые говорили и говорили… Хотелось послать нахрен и их, в агонии пытаясь прокусить запястье лишь бы ощутить хоть каплю влаги на языке.       По моим подсчетам я продержался без воды трое суток… По подсчетам Эсси уже должен был сдохнуть, а потому тратить на меня драгоценную воду было бы непозволительной роскошью. Я корчился на измятой простыни с ароматом ненавистной лаванды, беспрестанно глотая слюну, боясь подавиться застрявшим в горле песчаным комом. Слизистую жгло сгоревшее солнце, душу жгли плодящиеся, как тараканы Эсси, мысли. Хотелось отравить их дихлофосом. Циклоном-Б… Себя отравить этим же газом, только бы забыться. Забыться… А вдруг она уже про меня забыла? Похоронила заживо. Залила бетоном мою не отмеченную ни на одной карте обитель…       Я сползал с кровати, пытаясь наощупь добраться до входной двери, каждый раз лишь потом вспоминая, что это бесполезно. Альцгеймер — полезная штука, Йоэль.       Я прислонялся лбом к стене, стремясь урвать хоть кроху необходимого тепла, но все, что ощущал, был леденящий холод. Холод вокруг. Холод под кожей. И на сердце тоже холод. Я так боялся замерзнуть… Думал, что превратиться в статую было бы не такой уж плохой идеей. Тогда можно было бы не чувствовать, не разбираться в себе, прокапывая ямы слишком глубоко, не кормить отъевшихся за долгие годы червяков, мстительно наблюдая, как они загибаются от голода. Тяжело быть червяком, да, Йоэль? Сейчас было тяжело просто быть. Просто заставлять себя открывать глаза, пытаясь захватить спертый воздух пересохшими губами. Просто стараться балансировать на грани, прекрасно зная, что уже пересек черту.       Я закрывал уши ладонями, только бы не слышать, как за моей спиной глохнет уставшая чернота, и принимался напевать одну из наших песен, не особо беспокоясь о том, что не попадаю в ноты. Впрочем, когда это меня действительно беспокоило? Я не мог больше узнать свой голос. Почему-то не слышал его в выданных перед концертом наушниках. Поправлял их вновь и вновь, слушая, как знакомую мелодию пожирают помехи. Слов я тоже больше не помнил. Вообще ничего не помнил, кроме одного единственного слова. Пить.       Про воду из душа я подумал почти сразу. Быстро дополз до кабины, по дороге заехав коленом по прикрученному к полу унитазу, и тут же вцепился дрожащими от нетерпения пальцами в сухой шланг. Секунды текли невыносимо долго. Призрачными каплями стекали по моим губам, оборачивались тугой пленкой вокруг моей шеи, не позволяя сделать вдох, желанным ливнем омывали мое лицо, задерживаясь на щеках крошечными слезинками. Солеными. Не пресными. Кран урчал от голода, подпевая в такт моему желудку, и я медленно опустился на колени, сворачиваясь клубком в жестком поддоне. Оказывается тогда я еще мог кричать…       Приблизительно на четвертый день я уже был готов сдаться. Тихо скулил в собственную ладонь, жалея, что в тот вечер решил уйти из бара… Решил выйти из дома… Вообще решил родиться двадцать девять сраных лет тому назад. Было бы гораздо проще мелким сперматозоидом запутаться в собственном хвосте, наблюдая, как сородичи быстро исчезают где-то вдали.       Я уже не мог бороться. Кто-то бы назвал это слабостью. Не так давно я сам бы назвал это слабостью. Значительно легче предаваться рассуждению о силе воли, сидя в студии на широком диване, поедая один за одним хрустящие чипсы. Совсем невыносимо на что-то надеяться, обламывая ногти о неприступные стены и ощущая кровь на нижнем белье во время мочеиспускания. Мозг шептал, что у меня все еще было чем утолить жажду… Я закрывал глаза, стремясь утихомирить накатывающую тошноту, и пытался дышать ровнее, прикусывая пальцы в молчаливом крике. Мозг все не унимался…       Может, меня кто-то видел? Вышел на крыльцо покурить как раз в тот момент, когда меня затаскивали в машину? Может, этот кто-то умудрился записать номера, то и дело кряхтя и сбиваясь от волнения? Может, на задержание этой стервы Эсси уже выслали группу захвата? Окружили ее дом и с позором вывели в наручниках, даже не дав ей позвонить адвокату? Я растягивал сухие губы в ухмылке, представляя, как она получает по заслугам.       Представлял, как я получаю по заслугам… За все свои заслуги прямо сейчас и получаю. Забытый. В одиночной камере без окон и с запаянной дверью. Что ты совершить должен был, Хокка? Кого убить, чтобы получить сюда билет? Камера смертников, никак иначе… Она ведь может ничего не сказать. Может держать свой ярко накрашенный рот на замке, постукивая такими же обломанными ногтями по темной столешнице. У психопатов нет чувств. Нет сострадания. Один лишний мешок с костями. Минус одна проблема. Проблема минус не только у Эсси. У парней тоже минус. А иногда минус способен стать жирным плюсом. Для кого-то крестом.       Я вновь выл, до крови прикусывая тонкие губы. Мозг подсказывал подходящее решение проблемы, но это было лишь для тех, кто жить хочет. Как сильно ты хочешь жить, Хокка? Как сильно хочешь продолжать свои мучения, растянув их еще на несколько бесполезных дней? Еще не все круги Ада прошел? Третий… четвертый… пятый… Монстры смеялись мне прямо в лицо, тыкая скрюченными пальцами в табличку с номером один. А сколько кругов Ада придется пройти твоим близким, если тебя не станет? Я заставил себя привстать на четвереньки, и пополз вперед, наконец, касаясь рукой гладкого края унитаза.       В висках бешено стучал пульс. Ладони становились влажными от напряжения и усталости. Полтора метра всего преодолел. Необычно длинное расстояние в сложившейся ситуации.       Я глубоко вздохнул, склонившись над сиденьем, и задержал дыхание, уловив расползающийся в разные стороны смрад. Я уже и сам пропитался им насквозь. Наполнился ароматом разлагающихся почек, пропитался отходами собственного производства, которые так и оставил засыхать где-то на дне. Воду я уже спустить был не в состоянии…       Блять, нужно было найти хоть какую-нибудь емкость. Вдруг бы где-то завалялся замызганный стакан или хотя бы одноразовая тарелка. Заключенным отменили все приемы пищи…       Я опустил ладонь вниз, проводя пальцами по наверняка когда-то белой чаше, все пытаясь собраться с мыслями, но дальше продвинуться не мог. Старался сдержать рвущие горло всхлипы, но срывался лишь на нескончаемый кашель. Миллиметр… еще миллиметр… я издал молчаливый крик, роняя голову на сиденье, не особо беспокоясь о мокнущих в грязевом болоте кончиках волос. Я не мог. Я просто не мог. Хотелось биться башкой о пол и умереть на месте от массивного кровотечения. А лучше разбить башку этой твари, приковать ее к своей же собственной цепи и с легкой душой свалить отсюда, перекрывая ее ор новой песней Falling in Reverse.       Вместо этого я неуклюже поднялся, едва не запнувшись о ватные ноги, и резко дернул на себя бачок, с облегчением понимая, что он поддается. Еще немного. Вот так… Сердце выскакивало из груди, унося с собой остатки кислорода, остатки былого отвращения и гордости. Я чуть не зарыдал, наконец, откинув крышку в сторону и обмакнув пальцы в прохладную жидкость. Это казалось подарком. Самым желанным презентом, врученными мне задолго до Рождества… Я не знал, что способен мечтать о такой малости…       Я склонился над бачком, быстро набрав пригоршню отдающей хлоркой воды, и припал к ней губами, чувствуя, как намокает от пролитых капель футболка. Я не мог остановиться. Все продолжал пить, думая, что никогда не пробовал ничего вкуснее за всю свою жизнь. Пиво, коньяк, виски… Все это явно проигрывало в сравнении с этим напитком. Манящий оазис в засушливой пустыне. Начало жизни и продолжение смерти…       Я заставил себя оторваться, чувствуя, как по пищеводу ползет остаток задержавшейся желчи. Ноги окончательно подкосились, и я съехал вниз по стене, ощущая, как тело бьет крупная дрожь. Внутри неспешно формировалось цунами, грозило заползти на берег, уничтожая все, что попадалось ему на пути, унося за собой лишь обломки.       Тот, кто способен нам помочь, разрушает нас больше всего… Она говорила: «Я слушаю тебя, Йоэль». Она говорила «Доверься мне, Йоэль». Она тоже говорила и говорила… Она не была ученым, но я так же до этого никогда не ставил ее слова под сомнение.       Я закрыл лицо руками, пытаясь сморгнуть застывшие на ресницах капли. Я уже не различал соленые или нет.       Она говорила, что мы во многом похожи. Отрывалась от своих записей, как бы невзначай бросая в меня эту фразу, а после возвращалась к нашему разговору, делая вид, что не замечает мой удивленный взгляд. Я никогда всерьез не раздумывал над этими словами, позволяя им повисать в воздухе между нами. Казалось, общего у нас быть и не может. Мы были из совершенно разных миров, несколько раз в неделю пересекались на одной орбите, а после отдалялись настолько, насколько это было возможно. Я с трудом мог представить себя в ее жизни. Все равно, что внезапно попасть на созданную Кэмероном Пандору без подходящего Аватара и загнуться в агонии от недостатка кислорода…       Сейчас же я понимал, что она имела в виду. Заколоченная крышка. Отсутствие выхода. Физического в моем случае и выматывающего психологического в ее. Мы оба были больны. Одиноки и сломлены. Трудно хотеть то, что не можешь получить, да, Йоэль? Она тоже кричала, срывая голос, но ведь ты ее не слышал… Наверное, гордость не такая уж и огромная цена за желаемое…       Вновь захотелось спрятаться. Вывернуться наизнанку, пытаясь стать как можно незаметнее. Она тебя и так вывернула наизнанку. Порылась в внутренностях, стремясь оставить свой след на обратной стороне ребер. Получилось только хуже. Благими намерениями, как говорится…       Я ровно вдыхал, думая о том, мог ли у нее изначально быть шанс… Если бы все сложилось по-другому. Именно сложилось. Склеилось, сшилось. Возможно я бы мог обратить на нее внимание. Она была недурна собой. Совсем нет. Я никогда не спрашивал о ее возрасте, но, мне казалось, не старше тридцати пяти. Привлекательная блондинка с хорошей фигурой, и плевать, что в ее прядях не было ни единого темного волоска. Наверное, тогда на это было бы наплевать… Может быть, я и сам решил бы нырнуть в омут с головой и поддаться ее безумию, надеясь покончить со своим… Я и не говорил, что это было бы справедливо. Вероятно, закончилось бы через пару долгих месяцев, в течение которых я бы точно свел ее с ума. Прекрасная Харли Квинн и безумный Джокер. Впрочем, кто бы из нас был Харли я не был до конца уверен…       Сейчас же она сделала буквально все, чтобы любая мысль о ней тошнотворными личинками закручивалась внизу живота. Хотелось расцарапать кожу, вырвать себе весь кишечник, смыть его содержимое в неработающий унитаз, засунуть туда ее голову и ждать, пока это все закончится для нас обоих, так и не начавшись. Для меня уже точно все было кончено. Я не понимал, на что она рассчитывает. Не хотел копаться в ее мозгах, страшась намертво заблудиться в темных запутанных коридорах. Боясь увязнуть в глубоком черном болоте. Ненависть — все, чего вы теперь сможете добиться, госпожа доктор. Неужели вас устраивает роль охранника при буйном пациенте?       Я тихо полз к неудобной койке, укрываемой ярко-белым покрывалом. Белым. Светлым, как и ее волосы. Я больше не мог различить его в темноте, и это было спасением. Еще пару недель назад я бы завернулся в него с головой, вдыхая запах чересчур терпких женских духов, пытаясь стереть из памяти манящий аромат Hugo Boss. Почему-то хотелось бежать прочь, позволив зыбучим пескам поглотить меня. Позволив белой вдове затянуть меня в свои сети. Рядом с пауками находиться было не так страшно…       Я не хотел об этом думать. И не мог прекратить, чувствуя, как застрявшая где-то внутри паника ковыряет грудь шестью знакомыми буквами. Раньше я не ощущал боли. Сейчас не мог перестать кровоточить. Хватался за рушащиеся перед глазами стены, проводя засохшим клеем по образовавшимся трещинам. Зажмуривался, только бы не видеть, как блестят во тьме его черные волосы. С силой сжимал зубы, чувствуя, как отчаяние горячей лавиной обжигает кожу. Я бы многое сейчас отдал, лишь бы знать, что он тогда хотел мне сказать… Как будто у тебя есть, что отдавать, Хокка? Чего ты стоишь без своего напускного пафоса? Чего ты стоишь в этой маленькой комнатушке?       Настоящее одиночество быстро показывает, кто ты есть. Снимает маски, сдирает искусственную шкуру, обнажая покрытый шрамами каркас. Ты раньше думал, что знаешь, как выглядит настоящее одиночество? Сидел в мягком кресле в кабинете Эсси, поливая выцеженными слезами ее ковер, сокрушаясь над очередной надуманной неудачей. Плакался на плече у кого-нибудь из парней, добивая их горькими словами о всемирном непонимании и полнейшем одиночестве. Легко быть одному, когда есть на кого опереться. Тогда можно расправить крылья и дать себе упасть, зная, что внизу тебя все равно поймают.       По-видимому, я не стоил ничего… Моя жизнь не стоила ничего, раз ее было так легко отнять, установив новые границы для моего существования. Птицы без крыльев не умеют летать. Но тебе ведь всю жизнь лишь казалось, что ты — птица… Единственное насекомое в дружной птичьей стае. Я зажмурился еще сильнее. До рези в атрофированных зрачках, стараясь вспомнить его пронзительный взгляд. Почему-то сейчас это было именно тем, за что я мог держаться. Единственный спасительный круг посреди целого океана. Я не понимал, почему раньше предпочитал цепляться за пробитый со всех сторон матрас, глупо пытаясь убедить себя, что эти дыры мне лишь кажутся. Матрас дырявый. Существование дырявое. И ты весь в дырах, да. Может, в тот день он окончательно решил от меня избавиться? Зачем ему бракованное нечто?       У меня совсем не было сил размышлять об этом. Я старался хвататься за эту мысль, чувствуя, как она с каждой секундой становится все тоньше и тоньше, по одному теряя все свои перья. Постепенно из шести букв остались лишь видоизмененные четыре. Есть. Пища…       Я ужасно хотел есть. Ползал из угла в угол, глупо надеясь обнаружить хоть крошку от заплесневелого бутерброда, кусал собственные пальцы, жмурясь от почти осязаемого аромата жаренного мяса… Может быть, здесь водились крысы и я бы смог стащить у них хоть кусок старого сыра. Сама мысль о крысах уже вызывала голодное урчание в желудке…       Глушить это ощущение почему-то не хотелось, но оно само по себе слабло день за днем. Я слабел день за днем. Пытался подняться, чувствуя, как немеют ноги от кусающего кожу холода, но тут же заваливался обратно, вновь принимаясь пересчитывать линии на потолке. Хотелось убедить себя, что я вижу эти линии. На потолке. На своей ладони и за этой дверью. Одна сплошная ровная линия, уходящая куда-то за горизонт и обрывающаяся в мои лет девяносто прямо во время очередного концерта. Раньше я давал себе не больше сорока…       Она пришла на шестые сутки. Или на седьмые. Я бы даже не удивился, если бы прошло несколько месяцев. Я слышал стук ее каблуков задолго до того, как она потянула на себя дверь, на пару минут ослепив меня невыносимо ярким светом. Я больше не боялся ослепнуть насовсем. За эту неделю в кромешной тьме я неожиданно для самого себя умудрился прозреть…       Первым порывом было наброситься на нее. Вцепиться в ее шею, пересчитывая хрупкие позвонки. Отбросить ее бездыханное тело в сторону и бежать, бежать… О последствиях совсем не думалось. Об оковах и слабости и подавно.       Я заставил себя привстать и тут же сматерился, услышав надоевший скрежет. Руки тряслись, словно после тяжелого похмелья, и я опустил голову вниз, скрывая лицо за волосами. Вдох-выдох… Вот он, желанный выход. Может, если бы она немного отвлеклась и замешкалась, я бы смог что-то предпринять… Нужно только попытаться собраться. Давай же, Йоэль…       — Я подумала, ты можешь быть голоден.       С языка уже были готовы сорваться пара нелицеприятных фраз, но я так и не смог ничего произнести, лишь глубоко вдохнул и чуть не подавился слюной, едва уловив дурманящий запах свежеприготовленной еды. Это был удар ниже пояса. Запрещенное всеми правилами оружие, но кому тут было не похер не правила? Моему телу и мозгу было уже похер на установленные мной самим законы, и, как не старался, я больше не мог разглядеть такую важную частицу не…       Я медленно обернулся к двери, едва мазнув взглядом по задержавшейся на пороге Эсси. Она уже была не важна. Месть уже была не важна. Ничего не имело значения, кроме опущенного ею на пол блюда каши с мясом. Еще будешь себя убеждать, что ты не псина, Йоэль? Готовый поступиться всеми своими принципами ради тарелки с пищей…       — Не бойся, она не отравлена. Я уже говорила, что не причиню тебе вреда.       Я ее почти не слушал. Не моргая, смотрел на сверкающую в свете лампы ложку, стремясь наскрести последние оставшиеся у меня силы. Не чтобы напасть, нет. Дрессированные псы никогда не нападают на хозяина. Возможно, я заслужил лакомство…       — Давай, я же вижу, что ты хочешь. А после тебя ждет десерт.       Наверное, я должен был ее послать. Перевернуть поднос, запустив в нее тарелкой, и наблюдать, как комья каши сползают по ее лицу и одежде. Наверное, я должен был, но гордость скончалась от жажды неопределенное время назад, и мне уже нечем было руководствоваться. «Принципы» были здесь всего лишь словом. Ничего не значащим набором букв.       Сделать первое движение оказалось сложнее, чем я думал. Я так и не посмотрел в сторону Эсси, но почему-то знал, что она не сводит с меня взгляд. Насмешливый. Изучающий. Удивленный. Удивлена, что так быстро удалось меня сломать? Вырвать мне когти и зубы, заставив скулить у твоих ног? Должно быть, потрясающее зрелище…       Я не мог оторваться. Жадно глотал кусок за куском, периодами забывая пережевывать. Остатки разума твердили, что нужно притормозить. Позволить организму переварить хотя бы часть данной порции, но возможная рвота меня совершенно не пугала. По крайней мере, у меня будет чем блевать…       Я проглотил последнюю крошку, еле удерживаясь от того, чтобы не облизать тарелку, и вдруг почувствовал, что меня замутило. Ложка с лязгающим грохотом приземлилась на бетонный пол, выпав из моих вмиг онемевших пальцев. Мне показалось, что это лишь слабость, скопившаяся за последние дни без питания. Но я осознал, что ошибаюсь, когда, попытавшись поднять выпавший из руки предмет, не смог этого сделать. Мое тело в ответ на этот порыв среагировало странно — слабо дернулось вперед и перестало слушаться окончательно.       Я не понимал, что происходит. Вновь и вновь порывался сдвинуться с места, но просто не мог. Тело оказалось в невидимых глазу, но отчетливо осязаемых тисках и никак не подчинялось командам ошалевшего от нарастающей паники мозга. Где-то на подкорке забилась мысль о том, что в последний раз нечто подобное я ощущал под действием сильных седативных, выписанных мне из-за травмы ноги после падения с байка. Это меня отрезвило.       Ощущая, как тело безвольно заваливается на кровать, я оторвал взгляд о чертовой ложки и поднял его на Эсси. Она по-прежнему стояла в дверях и наблюдала за моими бессмысленными попытками бороться с невыносимой слабостью. На ее губах играла улыбка. Чертова улыбка на накрашенных ярко-красной помадой губах. Я заметил изменения в ее внешнем виде только сейчас. Вызывающе короткое сатиновое платье в черном цвете, каблуки и безупречная укладка — в таком образе прежде я ее не видел ни разу. Ее медленные, по-кошачьи грациозные шаги в мою сторону пугали. Меня укололо внезапное осознание — она ни за что не рискнула бы приблизиться ко мне, если бы не знала о том, что я не способен пошевелиться. — Ты выглядишь уставшим, Йоэль. Я о тебе позабочусь.       От ее приторного тона к горлу подкатила уже хорошо знакомая тошнота. Ее слова совершенно точно означали лишь то, что именно сейчас самое время бежать. Но я не мог пошевелить и пальцем. Ощущал себя увязшим в зыбучих песках, жалким и бесконечно слабым… Эсси плавно опустилась на край кровати. Я дернулся точно от удара плети, попытавшись восстановить дистанцию, но только беспомощно завалился спиной на постель. Должно быть, со стороны я был просто смешон — крепкий и высокий парень, не способный дать даже минимальный отпор. Эсси обнажила свои зубы в широкой улыбке, куда больше походившей на оскал. Она была довольна тем, что я не мог ее оттолкнуть. — Эта неделя была непростой. Тебе нужно расслабиться.       Я мечтал, чтобы она заткнулась. Мечтал, чтобы оставила меня в покое и ушла. Пускай на еще одну кажущуюся вечностью неделю. Пускай на две. Пускай оставила бы меня умирать от истощения и гнить живьем, но только не касалась моих грязных, спутанных волос отвратительно нежной рукой.       Когда ее пальцы беспрепятственно скользнули по засаленным прядям и дотронулись до шеи, мне захотелось кричать. Орать, разрывая связки и горло. Но я не мог заставить себя даже замычать. Что за отраву она подмешала в еду? Что этот препарат сделает со мной дальше? Я готов был молиться кому угодно, чтобы он просто меня убил. Быстро и без мучений, без очерчивающих мое щетинистое лицо ладоней, пропитанных тошнотворным цветочным кремом. — Тебе не стоит бояться, я не сделаю тебе неприятно. Напротив…       Пальцы Эсси скользнули вдоль сонной артерии, не оставив без внимания сумасшедшую пульсацию. Неудивительно. Я ощущал, как сердце заходится сбитыми с ритма ударами, грозясь не выдержать и остановиться от охватившего меня страха. Лучше бы оно и правда остановилось, поставив тем самым точку в этой больше походящей на низкорейтинговый сериал, нежели на реальность, истории.       Она оказалась на моих бедрах слишком быстро. Мой все еще растерянный происходящим разум рисовал красочные картины того, как я сбрасываю ее с себя, с силой толкаю на пол, не заботясь о сохранности ее нездоровой головы; как срываюсь с проклятой цепи и ухожу, возвращаюсь на свободу; как вбегаю в комнату к потерявшим надежду парням, вижу улыбки на их засветившихся счастьем лицах и… — Я помогу тебе забыть о том человеке, помогу избавиться от твоей одержимости…       Томный шепот обжег мое ухо и я, упустив сладкую грезу, вернулся в самый страшный кошмар. Я чувствовал, как грудь склонившейся ко мне Эсси касается моей. Прикосновение обжигало. Совсем не так, как случайные объятия Алекси, распаляющие пожар внутри, а мерзко. Болезненно. Внутри все содрогалось от отвращения, но тело так и лежало жалкой тряпичной куклой на простынях.       Ее ладони опустились на мои бедра, плавно двинулись вверх по торсу, потянув за собой футболку. Хотелось выть. Я понимал, что она уже не остановится, что продолжит эту омерзительную пытку, но был уверен, что ни одна ее провокация не заставит мое тело позволить ей осуществить задуманное… Был, пока кровь предательски не хлынула к паху. — Ты не можешь отрицать, что тебе нравится. Я же вижу, Йоэль.       Этого просто не могло быть. Я не хотел в это верить. Никакая физиология не могла одержать верх над неприязнью и гневом, испытываемых к Эсси. Это был не я… Но ей было совершенно безразлично, что я испытывал к ней на самом деле. Она продолжала неспешно раздевать меня, смакуя каждую секунду близости к моему безвольному телу. Теперь ничто не мешало ей воплотить в жизнь самые потаенные свои фантазии.       Раз. Два. Три… Я считал секунды, моля о том, чтобы все кончилось как можно скорее. Эсси же измывалась над моей беззащитностью, превращая эти секунды в минуты, в часы, в дни — в бесконечность. Однако чтобы раздеть меня окончательно, ей понадобилась лишь пара мгновений. Кожа покрылась мурашками от гуляющего по этажу сквозняка, но, уверен, она восприняла это как комплимент на свой счет.       Пока она медлила, напряжение в паху становилось почти болезненным. Тогда я окончательно убедился в том, что она подмешала мне что-то посерьезнее миорелаксантов. Жаль, это был не наркотик, тогда я бы мог списать все на галлюцинации и убедить себя, что все было не взаправду. Эсси лишила меня даже этого. Даже гребаного шанса обмануть собственный разум.       Плавные движения женщины не пробуждали во мне ничего, кроме ненависти, а от прикосновений ее губ хотелось как можно скорее отмыться. Чертова помада точно оставила на коже следы, и какое же счастье, что в этом бетонном гробу, где я оказался поневоле, не было зеркала. В противном случае, я изодрал бы кожу до крови, до самого мяса, лишь бы забыть о том, как именно на ней оказались алые метки.       Единственное, что я мог сделать — это зажмуриться, чтобы только не видеть стремительно приближающееся ко мне лицо. Я честно старался представить себе кого-то другого на ее месте… Кого-то, чья легкая щетина щекотала бы кожу, чьи глаза заставляли бы в них тонуть, чей грубоватый голос ласкал бы слух. Я старался, но так и не смог. От скользнувшего в рот языка выворачивало наизнанку, хотелось провалиться под эту самую кровать, сквозь пол и под землю, лишь бы только избавиться от чужого мерзостного вкуса.       Мне казалось, что хуже быть просто не может. Меня использовали, как треклятую игрушку, напичканную неизвестной химией. Лишили выбора. Растоптали волю. Однако когда до моего слуха донесся сладкий стон, я понял, что ошибался… Глаза обожгло слезами. Ее движения, ее голос, ее прикосновения сводили меня с ума. Мне хотелось отключиться и перестать чувствовать и слышать все это. Хотелось сдохнуть. Провалиться в ад и утянуть ее следом за собой — прямиком в огненные дожди пустыни города Дит.       Я чувствовал, как влага стекает по моим щекам из-под ресниц и насквозь пропитывает покрывало. Чертовы слезы были единственным сигналом, который я был способен подать, и я даже не пытался остановить их. Ощущал, как от засевших в носоглотке рыданий нечем дышать, но все никак не переставал считать. Сбивался несколько раз, но упорно начинал с самого начала. Раз. Два. Три…       Когда счет перевалил за полторы тысячи, я вдруг ощутил облегчение. Больше не чувствовал потных ладоней на своей усыпанной отметинами груди, отвратительных поцелуев на губах и не приносящего и капли удовольствия жара женского тела. Я рискнул распахнуть застеленные поволокой глаза… Эсси все еще была здесь. Сидела на краю постели, раздраженно оглядывая свою никчемную марионетку. — Что ж, поиграйся с собой самостоятельно, раз моя компания не способствует твоему удовольствию.       Она была разочарована — гневно выдохнула, резко поднявшись с постели и, подхватив с полу платье, покинула мою темницу. Резанувший по слуху хлопок скрипучей двери стал для меня отрадой.       Я был словно не здесь. Вне времени и пространства. Вне этой Вселенной, решившей так просто отдать меня на растерзание. Лежал на пропахнувшей моей кровью и безысходностью кровати, даже не пытаясь укрыться отодвинутым в сторону покрывалом. Я не мог перестать дрожать. Никак не понимал от чего. То ли от пробирающегося под кожу холода, то ли от… от… Я старался отбросить все мысли в сторону. Закинуть их в глубокий колодец, слушая, как они захлебываются попадающей в их легкие водой. Соленой. На этот раз точно соленой.       Она ушла шестьсот минут назад. Я вновь считал. Еле шевелил губами, чувствуя, как гниет кожа в тех местах, где она меня касалась. Хотелось сгореть дотла, впитаться в измазанные простыни, просто перестать существовать. Быть может, я уже перестал. Прежний «я» уж точно…       Внутри, наверное, была пустота. Наверное, была… Я заставлял себя думать именно так, чувствуя, как в груди надувается огромный воздушный шар. Я боялся того момента, когда он лопнет… и меня с головой накроет ненужное мне осознание.       Я закрывал глаза, представляя себя в нашем тур-автобусе, и пытался дышать, чувствуя, как бронхи загибаются в агонии.       Ты словно кукла, Йоэль. Марионетка без эмоций. Вещь для одноразового использования. Почти как дырявый презерватив, которым она не воспользовалась. Ты весь в дырах, помнишь? Кажется, фобия такая есть. Боязнь кластерных отверстий, названная красивым словом «Трипофобия». Слово красивое… на самом деле не очень. Мурашки от него по телу. Так неприятно, словно наждачкой по доске, ногтями по стеклу, пальцами по моей коже… Эсси, видимо, не трипофоб. Ей нравилось проделывать во мне дыры, заполнять их всякой ненужной всячиной. Мыслями своими заполнять, советами. Собой заполнять…       Меня затошнило. Хотелось оставить эту кашу на простыне, себя на этой же простыне…       Ты и так себя тут оставил…       Я еле поднял руки, чувствуя, как препарат потихоньку перестает действовать, и провел подушечками пальцев по горлу, нащупывая несколько свежих царапин. Каша все же отпечаталась на покрывале. Эсси навечно отпечаталась на этом самом покрывале, на моем животе, груди, ногах и горле. Я больше не принадлежал себе…       Я сжал голову руками, не давая себе ни единого шанса поразмышлять о том, что со мной произошло. Это просто была ошибка, недоразумение, случайный секс, которого в моей жизни было дополнища до этого. Я пытался считать количество своих партнерш, но уже давно сбился со счета. Их лица терялись в бесконечной череде баров и дешевых забегаловок. Они растворялись в литрах крепкого алкоголя, размывались в клубах сигаретного дыма и остатках наркотического опьянения. На их «позвонишь мне завтра?» я всегда лишь улыбался, выкидывая исписанную ручкой салфетку в ближайшую урну, возвращаясь к своей привычной жизни и через полчаса забывая, как их зовут. В этот раз все было совершенно по-другому. Я не мог вычеркнуть из памяти ее образ. Облизывал губы, чувствуя на языке привкус клубничной помады… Хотелось разорвать себе рот, захлебнуться собственной кровью… Ее на губах ощущать было бы легче.       Я не мог понять, что изменилось. Не хотел в этом разбираться. Заставил себя кое-как встать с койки, тут же хватаясь рукой за дверцу душевой кабины. Я помнил, что воды не было, но больше не мог оставаться на месте. Хотелось спрятаться, скрыться, схватить испачканное произошедшим постельное белье, зашвырнуть его в самый дальний угол, облить керосином и смотреть на разгорающееся пламя… Я смог лишь осесть на пол кабины и машинально повернуть кран, чувствуя, как надо мной плачет пресный дождь. Хотелось последовать его примеру…       Мозг шептал ответ. Подсовывал мне его в разных вариациях. Подкидывал научные статьи, выделяя это слово жирным маркером… Я глотал воду, намыливая губку ее любимым фруктовым гелем, и едва сдерживал царапающую горло рвоту. Паук знает толк в паутине. Это было мерзко. Это было стыдно и абсолютно безобразно. Я водил губкой вверх и вниз по телу, ощущая, как мне под ноги стекают грязевые потоки и одновременно стараясь удержать медленно съезжающую крышу. Все произошедшее отказывалось складываться в одну картину, в один пазл.       Абсолютно нереалистичное нечто, приправленное чувством вины и отвращения. Слабости… Я был слаб. Не мог скинуть с себя ее руки, ее скинуть не смог. Не был в состоянии удержать свое тело под контролем… Я был жертвой. Узником этой клетки и собственной оболочки. Парни всегда сильнее, чем девушки. Всегда. Парни не могут стать жертвами девушек. Аксиома. Утверждение, к которому все привыкли и не будут оспаривать.       «Я стал жертвой насилия со стороны девушки…»       Даже звучит по-дурацки. Как тупой анекдот, который никому не расскажешь, потому что в ответ: «Везунчик. Хорошенькая?» Потому что в ответ смех и полное непонимание в глазах. Как ты посмел жаловаться на такое? Такого не бывает. Это просто секс. Прикольная игра, в которой женщина берет на себя инициативу. И полное табу на слово «изнасилование»… Я перекатывал это слово на языке, пытаясь распробовать его получше, но ничего не выходило. Примерял на себя, чувствуя, как, наконец, высыхают размазанные краски на испорченной до этого картине. Слыша, как недостающие куски пазла с глухим стуком въезжают в отведенные им места…       Н-А-С-И-Л-И-Е. Неуместное слово. Так неприменимое ко мне. Часть моей жизни теперь… Я старался сдержать рвущийся наружу крик, обхватывая себя руками, и считал сыплющиеся на лицо капли. Сто двадцать два… четыреста восемьдесят один… Это просто одна из немногих ночей. Одна из сотен… Одна из тысяч пережитых и грядущих. Губка давно потемнела от впитавшейся в нее воды и грязи. Тысяча пятьдесят три… тысяча семьсот тридцать девять…       Сдерживаться больше не получалось.       Она приходила каждый день. Переступала с ноги на ногу, оставляя дверь немного приоткрытой, и аккуратно опускала доверху набитый поднос на пол, тяжело съезжая по стене рядом с ним. Молчала. Болтала без умолку. Никак не могла выдавить из себя ни слова и никак не могла заткнуться. Хотелось выцарапать себе глаза, закрыть уши, замотать рот и нос, лишь бы не слышать ее, не видеть и не ощущать наполняющий мою камеру аромат пищи. Я больше не смог съесть ни кусочка. Пробегал взглядом по наполненным тарелкам, чувствуя, как немеет тело, и тут же отворачивался, напевая одну из песен Металлики. Ее это раздражало. Она раздражала меня. У нас действительно было много общего…       — Я понимаю, что ты чувствуешь. Понимаю, как ты зол и растерян, но я не хочу быть тебе врагом. Напротив… Я думала, может быть, ты так сможешь забыться, может ты поймешь, что я не сделаю тебе плохо. Похоже, я поспешила, да…       Она меня понимала. Да, как и всегда. Что, очередной сеанс, Эсси? Жить не можешь без того, чтобы не влезть кому-то в душу? Сколько возьмете за прием, доктор? Или я уже расплатился?..       — Это была ошибка, Йоэль. Мне жаль, что так получилось, но ты сам вынудил меня пойти на крайние меры.       Ты правда старалась, Эсси. Чуть-чуть не дотянула. Почти что искреннее сожаление в голосе и абсолютная пустота в глазах. Уже подготовила речь, которую произнесешь после того, как вновь сделаешь со мной то же самое? И не жаль же переводить на меня свои драгоценные запасы препаратов, зная, что я ни за что больше не притронусь к твоей еде…       — Мне важно твое доверие, поэтому я больше не поступлю с тобой так, обещаю. Я одна ответственна за твое благополучие здесь и сейчас и вреда тебе точно не причиню. Тебе придется мне поверить…       Очередная насмешка. Поверить… Мне казалось, я был готов поверить в Бога, в Сатану, в сраных единорогов, но не в ее ложь. Она просто усыпляла мою бдительность, чтобы вновь нанести удар. Наверное, я предпочел бы умереть, чем рискнуть и проверить, что преподнесет мне следующий день, если я ей доверюсь. Вот только выбора у меня не было. Я вынужден был рисковать и дальше, будучи полностью бессильным перед своим же инстинктом самосохранения.       — Я могу пойти тебе на уступки, если ты пойдешь на встречу мне…       Срываетесь на шантаж, госпожа психотерапевт? Используете один из ваших методов, чтобы получить то, что хотите? Рот наполнялся горькой слюной, в желудке плескалась вода из любезно оставленного ею работающего душа, но я все еще держался, впрочем, с каждым днем осознавая, что держаться мне осталось совсем недолго.       — Мы бы могли обсудить некоторые послабления. Поговорить, как обычные люди, знаешь…       — Почему бы тебе не подойти ближе, и тогда мы попробуем все обсудить?       Первые слова, которые я произнес за всю неделю. Первые шевеления занемевших губ, и первое проявление слабости с ее стороны. Страх. Теперь в ее глазах было что-то, кроме полнейшей пустоты. Она боялась меня. Боялась того, на что я был способен без воздействия наркотических веществ, и, по правде говоря, я и сам этого боялся. Черту переходить не хотелось, но я бы не колебался ни секунды, если бы она сделала десяток шагов навстречу.       — Я приду завтра. Надеюсь, ты подумаешь над моим предложением. Глупить нет смысла. Мы оба можем извлечь выгоду из происходящего.       Она захлопнула дверь быстрее, чем я успел произнести хоть слово. Отрезала путь свежему воздуху, оставляя меня один на один с собственным раздражением, голодом и нетронутым ужином. Я даже не был уверен, что это был ужин… Дни сменялись с невероятной скоростью, и я уже был не в состоянии разобрать день на дворе или ночь, но моему желудку было плевать. Он жалобно скулил, откусывая куски от моей слизистой, моих легких, от моей силы воли. Пинал мой мозг, отпечатывая в моем воображении нужные ему картины, выделяя нужные ему фразы…       …"Хочешь подохнуть, так и не попытавшись выбраться отсюда? Что толку играть в героя перед полной миской жратвы? Ты уже и так жертва, Хокка… И ниже падать больше некуда…»       Я не помнил, как в моих руках оказалась одноразовая ложка. Не помнил вкуса еды и не задумывался о возможных последствиях. Организм просил больше, еще больше… и я просто подчинился, послав в одно место все сомнения и размышления. По телу разливалось приятное тепло, и я прикрыл глаза, чувствуя, как ускоряется сердцебиение. Что-то было не так. Что-то определенно было не так, но это совершенно было не похоже на действие ее лекарств в прошлый раз. Я вновь ощущал бешено растущую панику, расползающуюся по внутренним органам. Ложка выпала их моих трясущихся пальцев, и я сглотнул вязкую слюну, чувствуя, как перед глазами темнеет.       В этот раз вы соврали, госпожа доктор…       В этот раз точно да.       Я рвано выдохнул, неуклюже завалившись на спину, и уставился на одиноко горящую на потолке лампу. Вдох, еще вдох и еще… Выдохнуть не получалось. Лампа постепенно тускнела, отбрасывая на стену причудливые тени. А может, это были лишь очередные галлюцинации?       Я медленно моргнул, ощущая, как легкие разбухают до невероятных размеров, и закашлялся, скребя по полу грязными ногтями. Свет от лампы постепенно превратился в крошечную точку, а затем вновь наступила темнота…

***

      Я почувствовал рывок, будто меня резко вытянули на поверхность из-под давящей толщи воды. Наконец, я смог сделать глубокий вдох. Легкие словно обожгло огнем, но я продолжал жадно хватать воздух ртом, как выброшенная на берег рыба, боясь вновь его лишиться. Такое странное чувство…       — Эй, ты в порядке?       Я слышал чей-то вопрос, но никак не мог найти источник звука. Заботливый голос заглушала стучащая в висках кровь. Почему так плохо? Сердце колотилось так быстро, словно я пробежал марафон после нескольких литров крепкого кофе.       Я попытался продрать глаза в жалкой попытке определить источник звука. Роговицу тотчас ослепило светом. Ярким. Белым. Не тусклым и желтым, как в том ужасном плену. Может быть, я умер и попал на тот свет?       — Постой, я приглушу свет…       Нет, я не просто умер. Я попал в рай. Этот голос я не мог спутать ни с каким другим. Всегда ласковый и заботливый со мной. Алекси. Как я мог оказаться рядом с ним? Или он рядом со мной? Надеюсь, с ним не случилось ничего плохого — в отличие от меня, он совсем не заслуживал.       Через несколько секунд свет и впрямь стал ощутимо комфортнее, и я смог приоткрыть глаза. Все вокруг нещадно плыло, но мне все равно удалось разобрать обычный интерьер больничной палаты. Кажется, пару раз я лежал прямо в такой же. То были переломы, травмы, но сейчас… Разве мне могли помочь врачи?       — Ты и правда вернулся…       В обнадеженном шепоте я безошибочно узнал Нико. Приложив усилие, я смог сфокусироваться на силуэте, замершем на постели в полуметре от меня. Алекси… Лишь окинув его взглядом, я заметил, что он держит мою руку в своей. Я попытался на этом сосредоточиться. Ощущал тепло его ладони, поглаживания пальцев и чуть сотрясающую их дрожь. Это не могло быть сном. Я его чувствовал.       — Я…       Говорить было тяжело. Я закашлялся, едва попытавшись это сделать. Нико сразу же метнулся к прикроватному столику и, поспешно налив бутилированной воды, подал ее мне. Глоток. Еще один. Памятуя о днях без еды и питья, я никак не мог оторваться от бумажного стаканчика.       — Может позвать врача, Йоэль?       Беспокойно наблюдая за мной, уточнил Алекси, на что я медленно покачал головой. Последнее, что мне было нужно теперь, это посторонние. Рядом с парнями было спокойно. Они не задавали лишних вопросов, а только суетились вокруг, точно угадывая все, что мне было необходимо.       — Как… вы нашли меня?       Этот вопрос мучал меня сильнее прочих. Буквы с огромным трудом складывались в слова, а слова в предложения. Мой голос звучал очень слабо, но, казалось, парни все равно понимали меня. Как и всегда.       — Ты обещал заехать на следующий день после вечеринки, помнишь? Я ждал почти до самой ночи, но ты не появился ни у меня, ни на связи. Я подумал, что ты можешь избегать меня, но мне было важно поговорить, поэтому я поехал к тебе сам…       Он сделал паузу и отвел взгляд к окну, нервно кусая губы. Я чувствовал, что ему сложно проживать эти воспоминания вновь. Чертова Эсси была не права, со мной рядом был тот, кому я совершенно точно был небезразличен.       — Алекс позвонил нам уже ночью. Запаниковал, когда не нашел тебя и дома. Мы обзвонили всех ребят, с кем ты мог находиться, братьев, родителей… — продолжил за него Нико. — Но никто не знал, где ты можешь быть. Это не походило на твою очередную выходку, мы всерьез запереживали.       Они искали меня. С самого первого дня, как я пропал. Как вообще Эсси удалось провернуть такое? Она не могла действовать одна… Она просто не смогла бы сохранять это в тайне так долго. Такие скелеты непросто спрятать в шкафу.       — Мы объявили тебя в розыск, — подхватил Алекс. — Почти неделю не было никакой информации, только ложные тревоги, но, в конце концов, с полицией связалась семья, живущая на окраине города. Они сообщили, что слышали крики из соседнего дома. Мы поехали туда вместе с нарядом, но на многое не рассчитывали… Как видишь, зря. Ты снова с нами…       Он улыбнулся мне, крепче сжав мою ладонь в своей руке, а я не удержался от ответной улыбки. Стоящий позади Нико окинул нас присущим ему понимающим взглядом и, неловко почесав затылок, направился к выходу, на всякий случай уточнив:       — Пойду, позову остальных парней. Они ведь еще не в курсе.       Оставшись с Алекси наедине, я почувствовал всю тяжесть недосказанности, стоящей между нами. Я не мог перестать думать о нем все то время, что провел взаперти. Это было тем немногим, что меня утешало. Именно поэтому сейчас я нашел в себе силы, чтобы заговорить с ним первым.       — Ты сказал, что тебе был важен тот разговор… Почему?       Мой вопрос не стал для него сюрпризом. Похоже, он готовил ответ на него все те же дни, что мы провели в разлуке. А может быть и многим больше… Обернувшись на меня, он робко придвинулся ближе и взглянул в глаза. В них плескалось море из невысказанного, что разбивалось в пену о скалы тоски и утаенных чувств. Сомнения терзали его еще несколько недолгих секунд.       — Вот поэтому…       Его лицо очень быстро оказалось в волнующей близости от моего, и я ощутил, как его губы мягко касаются моих. Я машинально прикрыл глаза и поддался этому порыву. Долгожданно. Нежно. Непередаваемо.       — Я так боялся ошибиться, Йоэль. Боялся, что ты оттолкнешь, но теперь…       — Тш-ш. Знаю, знаю… Меня и самого спасали лишь мысли о тебе.       Запоздалое осознание. Браво, Хокка. Давно пора было признаться в этих чувствах хотя бы самому себе. Благо Алекс оказался смелее. Я бы вряд ли решился однажды так рискнуть…       Сбоку раздался щелчок открываемой двери. Мы тут же отпрянули друг от друга, застигнутые пока ничего не знающими друзьями врасплох, будучи банально не готовыми попадаться на чьи-то, даже самых близких, глаза. — Йоэль!       Громкие голоса Йоонаса и Олли эхом зазвенели в моей голове, неприятно резонируя в черепной коробке. Мне показалось, что это только с непривычки после оглушительно тихой каморки, в которой я провел бесконечное, по моим ощущениям, число дней, но поплывшее следом зрение дало понять, что это совсем не так.       Радость в голосах друзей сменилась тревогой. Я почувствовал силу их рук, когда начал заваливаться аккурат на угловатое изголовье постели, а затем мягкость пухового одеяла. Прежде чем окончательно провалиться в уже хорошо знакомую темноту, я услышал звучащий, будто через вакуум, голос врача, требующий всех расступиться. Расслабься, док, этого пациента уже не спасти… Его место во тьме. Наедине с неизводимыми даже неделей изоляции у психотерапевта монстрами, а даже, напротив, приумноженными.

***

      Реальность вновь вытянула меня наружу из западни собственного уставшего разума. На этот раз все было совсем иначе, нежели в первый. Я чувствовал себя вставленным в какой-то безымянный сериал второстепенным героем. Темнота резко закончилась, и я оказался в мягком свете обитой темной плиткой ванной. Рассеяно моргнув, я огляделся и осознал, что знал это место — я находился в доме Алекси…       Я не чувствовал слабости. Напротив. Был полон сил и способен ясно мыслить. Это, однако, не помогало мне хоть что-то осознать. Замерев в центре комнаты, я все копался в своих воспоминаниях, пытаясь понять, как именно здесь оказался.       — А вот и свежие полотенца.       Голос, прозвучавший за спиной, заставил меня обернуться. Непринужденно протянув мне махровые свертки, Алекси шагнул ближе и коснулся пальцами моей щеки, вглядываясь в глаза. Он тихо вздохнул, словно что-то осознав.       — Это все-таки происходит?       Я качнул головой, давая ему знать, что не понимаю, о чем он говорит. Он кивнул в ответ, мягко подтолкнув меня в спину в сторону душевой кабины.       — Доктор сказал, что какое-то время тебя будут мучить провалы в памяти из-за… тех препаратов, на которых тебя держали.       — Но я совсем ничего не помню. Я проснулся в больнице, увидел вас с Нико, парней…       Не желая сдаваться, я все искал связующую нить, остервенело копошась в недрах своей изношенной памяти, выцарапывая короткими ногтями брешь, чтобы добраться до нужной череды событий. Мне никак не удавалось зайти дальше встречи в больнице, однако одно из воспоминаний заставило мое сердце ускориться в ритме. Я был обязан узнать, не плод ли это моей поехавшей фантазии…       — Ты меня поцеловал.       Кроткая улыбка Алекси намекала на то, что это было частью реальности, а не выстроенного моими демонами виртуального мира. Я почувствовал, что снова могу свободно дышать. Это чувство окрыляло.       — В тот день, когда ты пропал, мне действительно было важно поговорить с тобой. Я долго не мог решиться на это, но чувствовал, что нам обоим это необходимо…       — Что ты хотел тогда сказать?       Я не узнал собственный голос. Он звучал так взволнованно… Почти отчаянно. И я не мог скрыть сквозящей в нем надежды, даже несмотря на то, что уже понимал, что мои чувства, похоже, взаимны.       — Что я устал играть в друзей, Йоэль. Что мне невыносимо видеть твою улыбку на всех этих дурацких интервью, репетициях, тусовках и не иметь возможности тебя поцеловать. Я тешил себя какими-то глупыми надеждами, что вот это прикосновение, вот этот взгляд, вот этот жест — все они хоть что-то да значат, а потом ты пропадал на всю ночь с очередной длинноногой пустышкой… Это опять и опять разбивало мне сердце. Я хотел сказать тебе все это, чтобы, наконец, поставить крест на своих наивных мечтах о том, что однажды мы будем вместе. Хотел оставить все позади и жить дальше.       А я ведь и не мог подумать, что, пытаясь забыться, причинял ему такую сильную боль, что за своими нескончаемыми подколками на тему девушек на одну ночь он так тщательно ее скрывал. Слышать об этом теперь было почти невыносимо, хотелось помочь растворить эту боль в нежности и ласке.       — Но все это было до… За ту неделю без тебя я многое переосмыслил. Решил, если мы снова встретимся, то обязательно рискну и сделаю шаг первым, а там будь что будет. Может, ты и не оттолкнешь…       Если бы он не решился, то навряд ли однажды мы бы вообще ощутили всю сладость нашей близости. Так и притворялись бы хорошими, возможно, даже лучшими друзьями, в глубине души мечтая согреваться в объятиях друг друга. Я был слишком труслив, чтобы сознаться ему первым.       — Не знаю, как бы я ответил неделю назад. Я мог дать заднюю, даже чувствуя то же, что ты. Но сейчас я просто не способен тебя оттолкнуть…       Алекс улыбнулся, понимающе кивнул, а затем обнял меня за шею и, приподнявшись, чтобы поравняться со мной ростом, поцеловал… Я терялся в ощущениях. Забывался. Мне было так приятно отдаваться ему, его неожиданно уверенным ласкам, наконец, оставив позади ночной кошмар, порожденный Эсси. Я наслаждался тем, что был волен над своим телом и разумом. И они в унисон умоляли меня не тормозить. Я не мог противиться.       Руководимый жаждой выместить из своей памяти воспоминания об отвратительных мне ласках Эсси, заместить их, я позволил своим рукам забраться под футболку Алекси, внимательно наблюдая за его лицом. Он глухо выдохнул, выгибаясь под прикосновением к своей пояснице. Чуткий. Отзывчивый. Просто потрясающий.       Жар желания волной прокатился по моему телу. Я так долго держал это в себе, не позволяя, иной раз, даже смотреть на Алекси больше нескольких секунд. Страшился быть пойманным с поличным в отнюдь не дружеском интересе. А сейчас он был только моим. Таким же горящим, жаждущим наверстать все упущенное по нашей же глупости наслаждение.       Он сам направил мои руки к своим шортам. Сам позволил стянуть их следом за полетевшей на пол снятой им самостоятельно футболкой. Я последовал его примеру, поспешно избавив себя от лишней одежды. Мне хотелось ощутить касания его тела к моей коже. Мне хотелось его. — Я знаю, как помочь тебе расслабиться…       Ты уже это делал, Алекси. Творил со мной что-то невозможное, почти незаконное. Напряжение стремительно покидало мое тело. Испарялось через кожу, словно та была накалена до нечеловеческой температуры.       Движимые его сильными руками, мы оказались в стеклянной кабине. Тропический душ заглушал оставшиеся в моей голове незначительные мысли своим размеренным шумом. Я прикрыл глаза, полностью доверяясь замершему передо мной с каким-то флаконом в руках Алекси.       Я услышал тихий щелчок, а затем почувствовал мягкий аромат сандала. Намыленные гелем с этим невероятным запахом ладони Алекса неспешно заскользили по моему телу, вынуждая окончательно забыться… Я давно не чувствовал себя настолько хорошо. Музыкальные пальцы вспенивали мои непослушные волосы, нежно массируя кожу головы, и я едва не мурчал от этой ласки. Как возвращенный с жестокой улицы домашний кот. Так оно и было, Йоэль, это и был твой дом — эти скользящие по обнаженным бедрам руки, эти горячие губы, изучающие изогнутую от удовольствия шею, и многое другое, что заставляло мурашки бежать по твоему телу.       Точка невозврата была пройдена. Все стало происходить так стремительно, что я терялся в водовороте собственных ощущений. Я хватался за Алекса, как за единственную связь с реальностью, воплощал в жизнь все самые смелые свои мечты. На его коже были мои отметины. Они красовались повсюду. Сейчас он был моим, а я его. Никакого слетевшего с катушек психотерапевта просто не существовало — она осталась где-то далеко, среди ночных кошмаров, лишавших меня сна.       — Я так долго ждал этого, десятки раз представлял себе, как может быть…       Как же я понимал Алекси. Я запрещал себе думать о нем, когда просыпался по ночам в пустой холодной постели. Намертво запирал свои чувства глубоко в темной душе, пряча их от жадных до светлого монстров и от самого себя. Я запрещал себе даже допускать мысль о том, что однажды все может быть так…       Я упустил момент, когда он оказался передо мной на коленях. Это к чертям срывало мою выдержку, и я уже сам не мог сдерживаться. Хватался пальцами за его мокрые темные волосы, твердой рукой подталкивая к себе. Это было лучше, чем с кем-либо. Лучше, чем когда-либо. Ласки его горячих губ, его влажного языка доводили до исступления.       Мне было недостаточно. Мало самого Алекса. Я хотел его чувствовать. Опьяненный этим желанием, уже через несколько быстротечных минут я потянул его наверх. Он послушно поднялся на ноги, и я прижал его к себе, впечатав грудью во влажный кафель душевой. До моего слуха донесся глухой стон. Предвкушающий. Нетерпеливый.       — Не останавливайся…       Эта тихая просьба не оставила места сомнениям. Он сходил от меня с ума так же сильно, как я от него… Самостоятельно направлял меня, подталкивая к тому, на что у меня самого не хватило бы решительности. Инициатива была целиком в его руках, и это было невероятно волнующе.       Казалось, Алекси был полностью расслаблен. Плавился от каждого моего движения, никак не глуша бесконтрольные стоны, эхом разносящиеся по всей ванной комнате. А я не мог усыпить в себе желание целовать его. Снова и снова. В мокрый висок, в шею, в плечо. Все ниже и ниже, ни на секунду не отстраняя от себя.       Я знал, что он полностью готов, но все равно не решался — медлил, надеясь растянуть долгожданное удовольствие. Там были только он, я и сумасбродная страсть, сменившая с собой трепетную нежность. Украв у него еще один долгий поцелуй, я все-таки решился.       На языке крутились банальные слова — я остановлюсь, если будет больно… Они были совсем неуместны. Разумеется, я бы остановился. Последнее, чего я хотел бы — сделать ему плохо. Мы понимали друг друга. Доверяли. Чувствовали.       — Я без ума от тебя, Але…       Я все повторял его имя. Никак не мог привыкнуть к тому, как горячо я способен его произносить. А он повторял мое. Искаженные удовольствием голоса эхом отражались от кафельных стен, сплетались в единую мелодию. До безумия красивую. Вряд ли я слышал дуэт прекраснее.       Мы и сами были невозможно красивыми вместе. Я не мог оторвать взгляда от зеркальной панели справа от душевой, наслаждаясь представшей мне картиной, впечатывая ее в свою память. Без него я бы даже не взглянул на собственное отражение, но с ним… С ним я обретал ту целостность, которую так долго, если не всю свою жизнь, искал.       Мы не могли насытиться друг другом. На этот раз я не считал ни секунд, ни минут — я полностью потерялся во времени, не желая, чтобы все это безумие кончалось. Мне были необходимы его поцелуи, укусы, движения. Его голос. Они буквально лечили, выгоняя из моего изможденного тела мучавших бесов, под стать самым громким молитвам. Сейчас я был готов молиться только ему.       Как бы я не хотел, чтобы это продолжалось вечно, все закончилось непозволительно быстро. В произошедшее между нами было трудно поверить. Однако я по прежнему удерживал подрагивающего Алекси в своих руках, утыкаясь носом в его влажную шею, и это внушало надежду, что у нас еще будет время все осознать. — Как ты?       Мой вопрос заставил его осторожно развернуться в моих объятиях. Он улыбнулся, мягко коснувшись моей груди, в которой так отчетливо грохотало влюбленное сердце, и взглянул в мои глаза… Я помнил их теплый нежно-бирюзовый цвет лучше собственного имени, ведь считал его неповторимым. Помнил, как он обрамлял широкие зрачки, когда Алекси смотрел на меня…       Сейчас я ясно видел, что это был не он. Никакого тепла и нежности. Только тусклый, безжизненный холод. Мое тело сковал страх. Мне пришлось сделать усилие, чтобы оторвать взгляд от ставших чужими глаз и осмотреться. С каждой секундой я все отчетливее ощущал, что снова попал в кошмар… Холодные бетонные стены. Односпальная кровать в углу. Цепь. Чертова цепь, тянущаяся к моей ноге. — Нет-нет-нет… Этого не может быть…       Запаниковав, я резко обернулся назад. Но Алекса там уже не было. Зато была она… Я отказывался верить своим глазам. Отказывался вообще во что-либо верить. Я почувствовал, как в один молниеносный миг весь мой и без того держащийся на остатках угасающих надежд мир рухнул. Как жалкий карточный домик, оставив за собой лишь руины. Я рухнул следом — ноги подкосились, и я не нашел в себе никаких сил, чтобы устоять.       На ее поганых губах играла улыбка, искаженная смазанным контуром помады. Смазанным моими жадными поцелуями, что я дарил совсем не ей, а своему самому сокровенному желанию. На ее шее виднелись собственнические отметины. Следы моих прикосновений к его бледной коже, что покрывалась мурашками от одного только моего дыхания. Ей снова удалось меня обмануть… Получилось найти мою главную слабость в лице самого дорогого мне человека, воспользоваться ей, натянув на себя красивую маску, а затем все уничтожить, раскрошив мое сердце в прах, в пепел…       На этот раз едва вспыхнувший во мне гнев оказался затушен накрывшей меня лавиной воды болью. Я в ней тонул, тонул, тонул… и даже не пытался всплыть и воспротивиться топящей меня стихии. Под ее тяжестью я окончательно сполз вниз, прямо на мокрый поддон душевой кабины, и крепко зажмурил обожженные подступившей влагой глаза. Я мечтал, вновь распахнув их, оказаться в тех самых объятиях, в которых был несколькими минутами ранее. Не здесь, а очень-очень далеко отсюда. Но я знал, что этого уже не случится…       До меня донеслись глухие шаги, а затем оглушающий скрип двери. Проклятой Эсси больше не было. Успевшего побыть лишь недолго моим Алекси больше не было… Я даже не уверен, остался ли волочить свое бренное существование я сам. Может, я все-таки умер? Должно быть, я здорово нагрешил, и теперь меня ждет вечность в иллюзиях собственного разума со скоропостижным возвращением в кошмар, а потом все по кругу. Снова и снова…       Мое тело колотила дрожь. В осточертевшей камере гулял сквозняк, а под моим дрожащим телом все еще скапливалась льющаяся с брошенной лейки чуть теплая вода, но я знал, что это не от холода. Не в этот раз… Я подтянул колени к груди и, обняв их трясущимися руками, вжался в самый угол душевой. Меня окончательно накрыло. С губ срывался уже нечеловеческий скулеж, а лицо жгли собственные слезы. Я больше не считал. Я больше не мог верить в то, что это безумие однажды кончится. Я больше не хотел жить и продолжать свои мучения. Похоже, все круги Ада теперь были пройдены…