Точка невозврата

На затерянном в океане острове Тир-Фради, куда даже самый быстрый корабль с континента добирается за четыре месяца, в чаще густого леса, что в окрестностях Хикмета, там, где бежит-переливается звонкий ручей, а деревья-великаны сплелись густыми ветвями так крепко, что даже в самый солнечный и жаркий день у их корней царствует блаженная прохлада, расположился на ночёвку маленький отряд. Шестеро, чьи судьбы недавно и внезапно переплелись так же сильно, как ветви деревьев над их головами. Вот уже несколько недель они метались от одного конца острова к другому в попытке сохранить хрупкий мир между колонистами и коренными жителями острова. Темнокожая девушка-учёный из Хикмета Альфра, чьи пухлые губы и тугие завитки чёрных волос не давали покоя отцу Петрусу, что сам был из враждебного Сан-Матеоса, яро проповедовал местное религиозное учение, но к своим шестидесяти не был чужд утех плотских. Островитянка Сиора, лёгкая, ловкая и быстрая, в пёстрых одеждах, украшенных радужными перьями местных птиц; из ее волос росли маленькие веточки - признак единения с природой, а ещё она умела призывать островных духов и хранителей. Васко, временно списанный на берег капитан корабля, навт, чьё лицо было изрисовано навтскими татуировками-регалиями, а длинные волосы небрежно стянуты чёрной шёлковой лентой. Его светло-зелёные, как спокойное море, глаза смотрели пронзительно и вечно изучающе; он прекрасно владел собой, но в редкие минуты эмоционального потрясения начинал забавно шипеть. И, наконец, де Сарде — эмиссар Торгового содружества, чей подвешенный язык и врождённая харизма не раз и не два спасали жизни и сохраняли хрупкий мир. Он был высок, статен и скуласт, с большими печальными глазами, в которых — Васко готов был поклясться своей треуголкой — плескалось бескрайнее и манящее море. Аристократ с безупречными манерами, что умудрялся держать на почтительном расстоянии всех, но был преданным другом, каких поискать. Тот, ради которого каждый из маленького отряда находился здесь и помогал по мере своих сил. Сейчас пятеро из спутников сидели вокруг костра, и каждый занимался своим делом. Альфра в неверном свете костра сосредоточенно читала научный трактат «О травах островных, хворь и немочь приносящих», Сиора проворно чинила жестяной наплечник и тихо напевала что-то на своём языке, отец Петрус перебирал старые чётки, молчал и смотрел куда-то в пустоту тёмного леса, правда, изредка украдкой поглядывая на темнокожую. Васко выудил из старых, ещё с континента, запасов бутыль превосходного вина, и они с де Сарде, коротая время, передавали оную друг другу. Грядущий день обещал тревожную неизвестность и очередную проверку риторических талантов эмиссара. Мир был на грани войны, но сейчас в тёплом кругу лагерной стоянки можно было ненадолго выдохнуть и отодвинуть до времени тяжёлые мысли. Чуть сбоку хрустнула ветка и послышались твёрдые шаги. Тут же вспорхнула встревоженная ночная птица, заухала и, захлопав крыльями, улетела от возможной опасности. Лес затих, но через мгновение вновь отозвался привычным многоголосьем. В круг света стоянки шагнул Курт. Он был широкоплеч и невысок, с ёжиком коротко стриженных волос, вечно примятых от шляпы. Взгляд его очень светлых глаз был тяжёл, лицо перепахано шрамами, что были получены в разное время в боях и сражениях. За спиной болтались клёпаные кожаные ножны с могучим двуручником в них. А крепкие руки сжимали лютню. Де Сарде удивлённо вскинул бровь, узрев в руках товарища неожиданный инструмент: — Ты задержался, мой друг. — Пришлось повозиться, — Курт пожал плечами, отчего его тяжёлая кираса коротко звякнула. — Не думал, что в таком большом городе, как Хикмет, будет сложно найти музыкальный инструмент. Альфра, сама из Хикмета, фыркнула: — Это город учёных, Курт. За лютней тебе нужно было в Сан-Матеос, там те ещё плясуны, даром, что инквизиторы. Сидящий напротив отец Петрус из упомянутого города усмехнулся и кивнул: верно говоришь, мол. Курт лишь улыбнулся однобоко и протянул лютню де Сарде: — Я подумал, что самое время — сегодня. Дивная ночь. Давай, Зеленокровный. Тебе нужно. Де Сарде, за мгновение до хлебнув из бутыли, подавился вином. Закашлявшись, зажал рот рукой в попытке не выплеснуть некрасиво содержимое. Не менее удивлённый Васко отобрал бутыль, услужливо похлопал товарища меж лопаток и, подождав, пока приступ винной асфиксии пройдёт, задал вопрос, который вертелся на языке всех притихших сейчас спутников: — Эмиссар умеет играть на лютне? — Конечно, — кивнул Курт. — И петь. Музыкальные занятия входят в обязательную учебную программу всего высшего сословия. — Но почему именно сегодня? Приступ прошёл, но ладонь навта, наплевавшего сейчас на все приличия, не спешила покидать спину де Сарде. — Курт считает, что так я избавлюсь от демонов прошлого, — просипел эмиссар. — Я много лет не брал инструмент в руки. С того самого дня... Неважно. Спина под рукой Васко вдруг напряглась, сам де Сарде болезненно сжал зубы и уставился в костёр. — Эй, — навт, переместив ладонь со спины на плечо эмиссара, тихонько сжал пальцы в поддерживающей жесте и участливо наклонился к другу: — Вы вольны не делать того, что не хочется. Тот поднял полный душевного смятения взгляд – и утонул в тёмных сейчас, как бушующее море, глазах капитана. Васко замер. Дыхание застыло. Пульс глухо забрякал где-то в ушах, потеснив все звуки мира. Воздух заискрил. Отец Петрус вдруг сильно заинтересовался своими старыми чётками, Сиора, повернувшись к Альфре, принялась трещать без умолку, перемежая общий язык со своим родным, а та с готовностью включилась в беседу. И лишь Курт загадочно посмеивался, терпеливо стоя с лютней в руках. — Не упрямься, мой Зеленокровный друг, — упрямо повторил он. — Сегодня самое время. Дивная ночь. Де Сарде отмер, сморгнул, тряхнул головой. Прокашлялся. Донельзя смущённый Васко убрал, наконец, руку с его плеча и сделал вид, что увлечён содержимым бутыли, которого, к слову, осталось всего ничего. Сделал большой глоток, но слишком поспешно, и сам чуть не подавился. — Ты прав, - наконец, со вздохом молвил эмиссар, мазнув взглядом по приложившемуся к бутыли Васко, — сегодня самое время прогнать демонов прошлого. Девушки мгновенно утихли, а на де Сарде уставились пять пар глаз: недоверчивые Альфры, с крайним любопытством Сиоры, заинтересованные Петруса, выжидающие Курта и обеспокоенные Васко. Де Сарде тронул струны, поправил строй, взял на пробу пару аккордов. Потом как-то болезненно улыбнулся, судорожно вздохнул и, тихо проиграв вступление, запел. Голос его, звучный и сильный, вознёсся к светлому ночному небу Тир-Фради и эхом полетел по окрестностям. Лес одобрительно зашумел кронами высоких деревьев, вслушиваясь в непривычные звуки. Спутники замерли, завороженные. «Есть точка невозврата из мечты...» Последний аккорд утонул в густой чаще, отголоски его ещё некоторое время эхом покружили в небе и затихли окончательно. Сиора всхлипнула, Альфра глубоко вздохнула, отец Петрус, не скрываясь, утирал батистовым платком восторженные слёзы, на губах Курта застыла улыбка победителя. И только Васко хмурился — его тревога лишь возросла. Де Сарде вдруг решительно отложил лютню в сторону и поднялся с места: — Прогуляюсь, — бросил он и скрылся в лесной чаще. В образовавшейся тишине вдруг стали отчётливо слышны шорохи леса, перекрикивание ночных птиц, глухое рычание вышедших на ночную охоту хищников и звенящее многоголосье ручья. Курт вздохнул и покачал головой. Сиора сидела напряжённая и решительно не понимала, что произошло. Отец Петрус и Альфра переглянулись. Васко вздохнул, отложил пустую бутыль, молча встал и пошел следом за другом. Лес жил, дышал и таил смертельную опасность, а потому отравленный клинок покинул ножны, едва ноги шагнули за пределы лагеря. Но хищники приближаться к странному человеку не спешили — зелёные всполохи на лезвии напоминали огонь. Длинные волосы навта цеплялись за сучья, ноги путались в мелком подлеске и густой траве, но он ступал осторожно, мягко и неслышно, как и не капитаном коробля был, а истинным следопытом. Эмиссар нашёлся у истока ручья. Сидел на большом обросшем мхом валуне, обхватив себя руками, и смотрел в одну точку. Будто и не здесь был. В светлой ночи Тир-Фради его лицо казалось бледнее обычного, лёгкий ветер трепал непокрытые шляпой волосы. — Де Сарде, — тихо позвал навт, выходя из-под деревьев. Тот вздрогнул, вынырнув из тяжёлых мыслей: — Мне не следовало покидать ночью лагерь. Глупо вышло. — Зачем он принёс лютню? — с вызовом спросил Васко. Подошёл вплотную, наплевав на этикет, и тревожно вгляделся в бедное лицо. А про себя подумал, что ни за что бы не причинил де Сарде боль, никаким способом. — Курт был прав. Мне легче, несмотря на то, что пение вскрыло старые раны. Может, потому и легче, что вскрыло. Помолчали. — Знаете, это как нарыв, что болезненно сидит под кожей и не может выйти наружу, — вдруг зачастил эмиссар, — как старая вещь, которая отслужила своё, она пылится тяжёлым воспоминанием где-то в шкафу, мешает, но её жаль выкинуть. Как проржавленные, но крепкие кандалы, которые не разорвать, однако можно распилить, но всё не можешь найти подходящую пилу. Это как... — Чш-ш-ш… — мозолистые пальцы Васко прошлись по щеке эмиссара, отвлекая. Он рассчитывал на гневную тираду за вопиющую фамильярность жеста, на любую негативную реакцию, лишь бы де Сарде переключился с неприятных мыслей. Но тот вдруг потянулся щекой вслед за пальцами, прикрыв глаза: — Тёплые... Васко подавился воздухом. Остатки блаженного хмеля разом выветрились из головы начисто, а мир сузился до поляны у истока ручья, до точки соприкосновения тёплых пальцев с бледной щекой. Сердце было готово пробить грудную клетку, выскочить наружу и упасть к ногам де Сарде. Тот поднял глаза, уставился на застывшего навта и улыбнулся, накрывая своей ладонью чужие пальцы, что до сих пор касались его щеки: — Смелее, отважный капитан. Это ваша точка невозврата. Свою я уже прошёл. И, ухватив свободной рукой лацканы капитанского бушлата, потянул Васко на себя. По ту сторону ручья застрекотала ночная птица, ей отозвалась вторая, послышался вплеск. Где-то в лесной чаще глухо рычали звери, ручей пел, лес дышал и жил. Над головами висел Млечный путь, такой яркий, что затмевал едва показавшуюся над кронами деревьев Луну. Такое небо было только здесь, на затерянном в океане острове Тир-Фради, куда даже самый быстрый корабль с континента добирается за четыре месяца.