Поня: Военное дело

Эпоха цивилизации

Ранний цивилизационный период

Ранний цивилизационный период на равнинах земнопони и зебр https://i.imgur.com/UkRLT.jpeg Развитие родоплеменных отношений среди пони резко подняло их производственные силы, способствовало развитию торговли, росту понинаселения и заселению маленькими лошадками новых земель, что все вместе привело к созданию первых государств. Но одновременно в обществе безрогих поняш происходили и другие процессы, на первый взгляд, незаметные, но приведшие к закономерному краху столько им давшего варварства. Родоплеменные взаимоотношения позволили понькам резко расширить и качественно улучшить обработку земли, что дало им ранее неслыханный прибавочный продукт. Но и создало ранее невиданную нехватку инструментов и материалов для них, каковая проблема и послужила толчком для бурного развития торговли, разрешившей это затруднение. Но для большого числа торговцев нужна инфраструктура: нужны дороги, склады, место, где можно преклонить голову и поддержать свои силы пищей, нужна охрана, нужны ремесленники, готовые починить или изготовить заново телеги и всякий скарб кочевников-торговцев, нужны… да много чего нужно. Созданием таковой инфраструктуры занялись хваткие поньки табунов наиболее посещаемых торговками поселений. И не прогадали — обслуживание торговцев стало приносить немалый доход, от которого эти табуны быстро богатели. Одновременно с этим часть табунов (часто те же, что обслуживаю торговцев) начинали специализироваться в различных ремеслах, а свои изделия потом продавали через торговок. Разбогатев на обслуживании торгового племени и продаже своих ремесленных изделий, табунчанки торговых и ремесленных поселений задирали нос и начинали требовать от своих родственниц особых привилегий. И, да, пустым хвастовством и желанием незаслуженных почестей это не было: интересы торгово-ремесленных поселений более не совпадали с интересами их занятых трудом на земле родственниц. С другой стороны, прогресс в сельском хозяйстве, принесенный родоплеменными отношениями, спровоцировав очередной демографический взрыв среди разноцветных лошадок, заставил часть из них селится на ранее никому не нужных малоплодородных бросовых землях рода/племени, так называемых “остатках”: пони уже могли их обрабатывать и пони уже было слишком много, чтобы оставаться на одних лишь старых угодьях. Да, переселение на “остатки” было делом сугубо добровольным. Да, новые сельскохозяйственные техники позволяли пони жить с “остатков”. Но! Земли-то эти, все равно, оставались весьма и весьма плохими по сравнению с тем, что занимали более старые табуны. Так что, само собой, табуны, поселившиеся на “остатках”, уже не могли быть столь же обеспеченны, как их родственницы на более благодатных землях, а потому во многом зависели от них. Поньки этих табунов (“нищегривки”, “тощехвостки”) были презираемы своими более обеспеченными родственницами, которые с превеликим удовольствием пользовались их незавидным положением: “нищегривки” за гроши нанимались выполнять самую тяжелую, грязную и непрестижную работу в более обеспеченных табунах. То есть, внутри рода безрогих пони произошли весьма интересные изменения. С одной стороны рода были недавно разбогатевшие табуны, считающие свои богатства достаточным основанием для того, чтобы верховодить над своими родственницами. С другой его стороны находились еле сводящие концы с концами нищие табуны “тощехвосток”, презираемые и эксплуатируемые остальными своими родственницами. А посередине были в меру обеспеченные семьи земледелиц, завидующие и возмущающиеся наглостью первых и брезгующих и издевающихся над вторыми. Само собой, это не способствовало целостности рода — общество пони дало трещины по границам материального положения табунов. Но на этом беды не кончались. Ведь, под материальным неравенством этих трех частей рода был вполне овеществленный базис: разный род занятий и источники дохода пони. Ремесленницы жили с торговли и обслуживании торговок: им было интересно, чтобы побольше товаров протекало через поселения и товар стоил подороже, а еда, сырье – подешевле. Земледелицы, наоборот, желали того, чтобы результаты их труда ценились подороже, а завозимые торговками товары – подешевле. И обе эти группы совершенно не хотели платить за труд “нищегривок”, которым активно пользовались. Последние же, в попытках свести концы с концами нанимавшиеся к своим более обеспеченным родственницам, просто, хотели выбраться из нищеты, и готовы были для этого на что угодно. Так что, теперь род был разделен на никем не любимых нуворишей, на обычных работящих понек и на “позор рода”, находившихся на тех же правах, что и пленницы-“отработчицы” (“Они, мож, и не нашего рода, но многие из приличных табунов. Не то, что эти лентяйки-“нищегривки”… От торговок слышала, что “тощехвостки” бандюкам-жеребцам за товары отдаются… Позор-то какой!”), а родственные связи отступили на второй план перед напором интересов товарок по способам зарабатывать на жизнь. То есть, сформировались классы. Да, пока еще классы-в-себе, не осознающие себя как нечто отдельное и все еще мнящие, что находятся в рамках родоплеменной общности. Но уже на деле блюдущие свои собственные интересы пуще интересов тех, что близки им по крови. То есть, наступила эпоха цивилизации. https://i.imgur.com/DSm4Vrg.jpg Табуны тоже уже были не те, что раньше — внутри них шли процессы дезинтеграции. Возросшие размеры табунов в свое время заставили вожачек и “советы старейшин” передать часть своих полномочий матерям, которые теперь отвечали за все деяния своих дочерей и были над ними основной реальной властью. В итоге, в сознании поняшек настоящей семьей становилась вот такая вот группка родственниц по материнской линии — формировалась материнская семья или “росток”, как ее называли сами поньки. Смыслом такой перестройки было то, что семьей считались только кобылки, связанные друг с другом материнским родством и подчиняющиеся друг другу по принципу старшинства рождения. То есть, дочь подчинялась матери, мать – бабке и так далее, а во главе семьи стояла кобыла-матрона, которая приходилась матерью наиболее старшим кобылицам “ростка”. Так было очень удобно вести хозяйство, а степень организованности “ростка” и скорость его реакции на события на порядок превосходили таковые же старого табуна. В общем, те пони, что принялись жить новой семей, процветали и богатели, тогда как традиционалистки, оставшиеся верны табуну, потихоньку опускались в самый низ родового общества. В связи с таковым положением дел, табуны стали терять свой статус семей, и уже к концу эпохи варварства табунная семья окончательно уступила свое место материнской. Одновременно происходил и еще один тесно связанный с этим процесс: осознавшие свою общность в пределах “ростка”, поньки приходили к идее семейной собственности и семейного права на жеребцов, которые начинали вытеснять табунную собственность и табунное право на противоположный пол. Хотя, стоит заметить, что на этом этапе развития понячьего общества полная замена так и не происходила — табун был слишком удобен для кобылок, чтобы вот просто так от него избавиться. Уже позже, во времена “больших” земнопонячьих государств и Легиона полосатых, безрогие власти прилагали огромные усилия по уничтожению табунного владения землей, а философы и политики сетовали на косность и замшелость своих деревенских родственниц, мертвой хваткой вцепившихся в табун и ни в какую не желавши поддаваться на попытки властьимущих их огра… цивилизовать. Но вернемся ко временам становления цивилизации. Торжеству новой материнской семьи в немалой степени способствовало и произошедшее во время варварства развитие ремесел и специальное разделение труда: различные “ростки” внутри табуна, как и различные табуны внутри рода, теперь выполняют различные работы, что, в итоге, привело еще и к их экономическому неравенству внутри табуна, подтачивая его целостность. Правда, процесс расслоения “ростков” табуна по материальному принципу затрагивает в большей мере торгово-ремесленные поселения. Но, тем не менее, среди земледелиц тоже выделились чуть более богатые “ростки”, оказавшиеся способны в такой мере влиять на прочих своих родственниц, что политика табунов нередко велась не в интересах всей общины, а только в интересах какого-то конкретного ее “ростка”. В итоге, табуны ранее монолитных родов оказывались разделены по экономическому, а, значит, и по социальному признаку. Более того, чем богаче был табун, тем более вопиющим это разделение было: “ростки” ремесленниц, трактирщиц и торговок оказывались настолько богаче и влиятельнее своих сотабунниц, занятых традиционным земледелием, что табун начинал напрочь игнорировать интересы последних. Одновременно, происходило осознание поньками этих, фактически правящих табуном, материнских семей общности своих интересов не по признаку родства, а по признаку материального положения и роду занятий. Да, пока еще лишь внутри общины, но кусочек правящего класса осознавал себя. Еще больше масла в огонь подливали дружинники с “беззаконными хвостами” и зебрские ковены, ориентировавшиеся среди кобылок по толщине их кошельков, а также подневольные поньки-“отработчицы”, позволявшие достаточно богатым семьям становиться еще богаче. В общем, можно еще раз смело сказать о том, что общество земнопони и зебр в это время стало классовым. То есть, перешло от варварства к цивилизации, к ранним ее стадиям. Само собой, такой переход не был мгновенен и всеобъемлющ. А потому, род и племя в этот период времени все еще имели огромнейшее значение и стояли для большинства пони на первом месте. Но качественный переход уже произошел — бесклассовое общество варваров потеряло свою монолитность и стало мозаикой, где род занятий поньки не было уже ее личным делом. А это не могло не изменить способы управления делами рода и племени, а, соответственно, и племенного государства. Хотя, основные органы управления делами рода и племени остались теми же (совет вожачек рода и всеплеменной совет, соответственно), но их различные вспомогательные службы начали передаваться на откуп богатым табунам, что было связанно с новым, классовым, устройством мира пони. С одной стороны, такой аутсорс значительно облегчал бремя государственных расходов для всех остальных табунов племени. Но, с другой стороны, давало излишние власть и влияние отдельным “росткам”, которые, не мудрствуя лукаво, использовали их для продвижения своих собственных интересов в племени и компенсации расходов на исполнение порученных им функций (как правило, “компенсировали” с изрядным запасом). Это порождало бардак. А бардак вредил и племенному государству в целом, и каждому его табуну по отдельности. Для прекращения разброда и шатания между богатыми “ростками” и, даже, целыми табунами (которые теперь обладали нешуточным влиянием на дела племени) нужна была сильная и не страдающая своими собственными разбродом и шатанием сила. То есть, нужно было передавать верховную власть в племени в одни копыта. Для этого племена начинали регулярно, а не только в случае ЧС, на определенный срок избирать верховную властительницу, которой передавалась значительная часть полномочий в управлении племенем. А за общеплеменным советом оставались право veto, право отзыва и ряд других прав, позволяющих ему как-то контролировать деятельность главы племени. И, как несложно догадаться, работало последнее крайне плохо: неповоротливый совет вожачек племени кое-как мог контролировать средненькую правительницу, но против умной и талантливой пони был почти бессилен. Так что, этот временной период у бескрылых полнится историями о том, как диктаторы тех или иных калибров продляли свои полномочия до тех пор, до каких желали или жили, и вертели вожачками так, как их хвосту заблогорассудится. Впрочем, другого выхода у равнинных пони, все равно, не было. Единоличная правительница, будучи в состоянии обуздать противоречивые стремления богатых семей, становилась гарантом стабильности дел в племенном государстве, чего племенные советы обеспечить не могли при всем своем желании. А в землях полосатых этому дополнительно способствует и то, что правительницами обычно становятся представители ковенов, относительно непредвзято настроенные к различным табунам племени и могущие как-то свести табуны и ковены к конструктивному диалогу. К тому же, ковенные пони зачастую выполняющие жреческие функции и пользовались авторитетом друзей мистических сил: считалось, что ковенная “колдунья” не только в состоянии справится с наведение порядка среди самих поняшек, но и может договорится с потустронними сущностями. Впрочем, даже если сбросить со счетов слабую контролируемость единоличной правительницы со стороны соплеменниц, то эта мера, все равно, не была идеальной. Ибо, влиятельные семьи, пользуясь своим политическим и финансовым ресурсом, всеми правдами и неправдами старались протолкнуть на место диктатора свою пони. Что с все большим упадком варварских нравом и все большим развитием цивилизации лишь усугублялось, в итоге, приведя многие из понячьих косударств к серьезным кризисам. https://i.imgur.com/LHSec.jpeg Изменениям подверглись не только традиционные племена, но и торговые города-государства “речных братств”. В их традиционных табунах также произошло выделение “ростков” и приобретение ими статуса семьи, а также их последующее разделение по характеру трудовой деятельности и материальному благосостоянию. Что касается самих “братств”, то, хотя понятие семьи к ним не применимо, но и в них шло разделение пони по характеру их хозяйственной деятельности: “братства” разделялись на “торговые дома”, занимавшиеся торговлей и ремеслами, и “оглядную дружину”, в функцию которой входили охрана покоя поняш и сбор дани с плывущих по реке и пользующихся другими услугами племени. Будучи изначально сплавом из традиционных варварских табунов и преждевременно появившегося класса “беззаконных хвостов”, двутабунная социальная система речных городов-государств очень легко перенесла переход к цивилизации. В итоге, власть в племени оказалась в копытах наиболее богатой его части, отстаивающей интересы торговли (кобылки-ремесленницы, трактирщицы и торговки, жеребцы-торговцы и бойцы), что и обуславливало “торгашескую” и, в целом, неагрессивную политику речных городов-государств безрогих пони в этот период времени и их старомодную систему управления: делами “братств” управляли советы атаманов вместе с общими собраниями “братьев”, вопросы традиционных табунов решались советами вожачек, а общими делами города-государства управляли регулярно собиравшиеся городские советы, где решения принимались собрание представителей торговых домов, “оглядных дружин” и зажиточных “ростков” городских кобылок без какого-либо участия племенной бедноты. Что же касается изменений в военном деле безрогих пони, то, как ни странно, серьезные социальные подвижки в их обществе не привели к привнесению чего-то нового в развитие военного искусства, кроме дальнейшего эволюционного совершенствования арсенала. Это было обусловлено тем, что все военные вопросы, по-прежнему, целиком и полностью лежали в компетенции “вольных хвостов”, которых сложившееся положение дел вполне устраивало. А каких либо потрясений, заставивших бы дружину менять привычные пути, не происходило: за пределами общества профессиональных воителей в военном деле не изобреталось ничего нового, а достаточно широкого контакта с единорогами установлено еще не было — разборки на пути “из земнопони в единороги” шли, по большому счету, довольно изолированно от равнинных земнопони, и на равнинных поняхах не сказывались от слова “совсем”: как бы ни изменялись расклады между лесными авантюристами, а поток товаров между рогатыми и безрогими как шел, так и продолжал идти. В итоге можно сказать, что наличие институтов “вольных” и “беззаконных хвостов”, ранее бывших источником прогрессивных идей в военной сфере, теперь стало тормозить развитие военного дела безрогих пони. Ранний цивилизационный период на равнинах единорогов https://i.imgur.com/Npji0.jpeg Магессы Путь единорогов к цивилизации очень напоминал дорогу к ней безрогих лошадок, но имел и некоторые отличия, сделавшие раннецивилизационное общество рогатых лошадок особенным и непохожим на социум их безрогих родственников. Очень большое влияние на него оказала такая социальная надстройка как школы магов, которые начали отдалятся от традиционных табунов уже в варварский период. В то время, когда в племенах варварок произошла передача части властных полномочий кобылкам-матерям и началось формирование материнской семьи с одновременным разрушением традиционного табуна, в семьях магесс ничего подобного не наблюдалось — они, по-прежнему, были оплотами табунности, так как и без того были достаточно компактны, а имеющиеся богатства и привилегии заставляли одаренных в магии кобылок держаться вместе, подавляя любые попытки неофиток привнести к ним новомодное материнское право. Это приводило к тому, что на равнинах складывалась очень интересная ситуация: племена варварок начинали раздирать классовые противоречия, дробя табуны, рода и целые племена, тогда как школы магов были, по-прежнему, относительно устойчивыми коллективами монолитных табунных семей магесс. Это давало волшебницам возможность перехватить у менее сплоченных соплеменниц “владение” различными вспомогательными властными структурами племени. Сделав же это, единорожки-волшебницы активно вступали в новую для них классовую жизнь племенного государства, где то, что ты делаешь, было не менее (а и иногда уже и более) важно, чем то, кому ты приходишься родственником. Но, в отличие от табунов более традиционных родственниц, семьи магесс-единорогов не погружались во взаимную грызню за власть и богатства, а осознавали себя как нечто общее, как класс. Что, в общем-то, и не удивительно: фактически, готовым классом они уже и являлись к этому моменту: вся их жизнь до того определялась, по большому счету, не их кровью, не их полузабытыми связями с материнским табуном, а тем, что они колдовали для соплеменниц. На это еще и накладывалось то, что число волшебниц в племени было относительно небольшим, а также, как это ни странно, яростное отстаивание чарессами табунности и отрицание ими материнского права, что дополнительно сплачивало чародеек по родовому родству в подобие небольшого племени. В купе с общностью трудовой деятельности и социального положения, получался на редкость крепкий цемент. Хотя, стоит отметить, что такой подход имел и негативные стороны: в это время магессы существенно ограничили, по сравнению с варварскими временами, приток в школы понек из традиционных табунов, ревностно следя за их происхождением по табунной линии и их взглядами на семью. В итоге, имевшие и ранее огромное влияние на дела племени, школы магов, пользуясь своей сплоченностью, захватывали все надтобунные эшелоны власти, перекрывая к ним доступ остальным понькам. А для предотвращения чрезмерной борьбы за власть уже внутри школ, магессы закрепляли определенные властные функции за разными своими семьями и делали их передаваемыми по наследству по линии семьи. К примеру, если семье Ледже было поручено заниматься вопросами сбора общеплеменных взносов, то только ее члены имели на это право, которое еще и передавалось всем ее будущим поколениям. Таким образом, устранив внутренние противоречия и сплотившись тогда, когда общество прочих рогатых пони терзал раздрай перемен,чародейки стали правящим классом на большей части равнин единорогов. В результате подобных перемен изменился и способ управления племенным государством. Традиционные табуны практически полностью были устранены от управления племенными делами, а, значит, исчезли такие институты, как всеплеменной совет вожачек и совет “матерей родов” — рогатые пони уже не могли эффективно самоорганизоваться выше табунного уровня без некоего стороннего посредника. Каковым, конечно же, стали чародейки, с удовольствием взявшие на себя организацию всего и вся в племенных государствах. Верховная власть отныне принадлежала совету старших магесс, которые управляли племенем исходя из интересов класса волшебниц. В экстренных случаях совет чародеек, как и его предшественники, мог на определенное время передавать значительные полномочия выбранной им поньке — диктатору. Таким образом, единорожки-волшебницы окончательно утверждались как правящий класс, а школы магов прекращали свое существование как организации, существующие для нужд племени. Вместо этого формировались семьи чародеек — те самые гигантские табуны, фактически, кланы магесс, жесткими репродуктивными запретами наглухо закрытые от прочего понячьего общества, которыми столь прославился Эр. Впрочем, тогда евгенические программы волшебниц были еще не столь жестки, а “половая дисциплина” столь категорична. Так что, приток свежей крови в народившиеся семьи чародеек был довольно обширен: удочерение способных понек, принятие в семью родственниц из материнских табунов и “жеребята сердца” (а не только от тех жеребцов, что укажет матрона, как в более поздние времена) в ту эпоху не были чем-то необычным. Но получить власть мало — ее надо удержать, опираясь на что-то. Конечно, опора у волшебниц была будь здоров: почти абсолютная монополия на волшебство, материальные богатства семей, строгий отсев среди кандидатов на обучение искусству творить заклинания. Но не было главного — опоры на грубую силу. За волшебницами не было ни единого копья. А за табунами их было в избытке. Такое положение дел надо было срочно менять. И волшебницы засуетились. Но поговорим мы об этом чуть позже. А сейчас о втором отличии равнин единорогов тех времен, что кардинально разделило пути рогатой и безрогой частей понячьего племени. Институт рабства https://i.imgur.com/xylYs.jpeg В самом конце эпохи варварства на равнинах единорогов сложились такие условия, что подневольный труд пленниц-“отработчиц” стал настолько выгоден табунам, что появилась практика формального лишения полоненных поняшек свободы и превращения в вещь в собственности табуна на время “отработки ущерба”. Это, в свою очередь, привело к возникновению целого слоя изначально несвободных пони: жеребята, которых пленницы рожали во время неволи, не считались полноценными поняшками, а воспринимались как движимое имущество табуна пленителей. Это уже создавало для рогатых равнинниц определенные основания полагать, что не все единорожки равны от рождения, и воспринимать такое неравенство как нечто вполне нормально. Хотя бы, в случае дочерей “отработчиц”: “Ну, не просто же так они у них в плену родились? Значит, такова воля Светила. А кто мы такие, чтобы спорить с богиней?” По мере же распада родоплеменного строя и формирования материнского права и семейной собственности, “говорящие орудия труда” переставали быть собственностью табуна и переходили во владения отдельных “ростков”. И вот незадача: “росток” гораздо меньше любого табуна. А, значит, на первых этапах и собственности у материнских семей оказывалось гораздо меньше, чем до того было у целых табунов. Включая говорящую собственность. И тут перед единорожками во весь рост становилась весьма неприятная проблема: численность и изначально несвободных кобылок, и пленниц-“отработчиц” в распоряжении “ростка” была слишком мала, а практика возвращения свободы “отработчицам” и дороговизна рождения несвободных понек еще более снижали их хозяйственную ценность. При том, все рогатые того времени прекрасно понимали выгоды халявного подневольного труда несвободных пони., если бы тех в распоряжении семьи было достаточно. Решением этой экономической проблемы стало исчезновение практики “отработки ущерба” как таковой: теперь попавшие в плен к единорогам пони более не считались пленниками в варварском понимании этого и ничего ни перед кем не отрабатывали, а теряли свою свободу и превращались в рабынь. С учетом длительности (иногда десятилетиями) и циклического течения единорожьих войн, эта перемена решила проблему снижения экономической эффективности зарождающегося рабовладения, а потому способствовала дальнейшему усилению материального расслоения среди понек. Что, конечно же, приводило к все нарастающему сосредоточению невольниц в одних копытах, позволяя рабовладельческому способу производства показывать свой истинный потенциал, тем еще больше обогащая рабовладелиц и закручивая эту пружину экономической эффективности все больше и больше. С другой стороны, развитие рабовладения породило еще ряд других, экономических и неэкономических, перемен в обществе рогатых пони. Во-первых, отношение к рабам стало гораздо мягче и интенсивность их эксплуатации снизилась. Это объяснялось тем, что теперь одна пони владела другой не временно, а навсегда. И это заставляло единорожек заботиться о своем четвероногом имуществе, хотя бы из чисто прагматических соображений. Плюс, стоит отметить природную понячью мягкость, которая, если пони не обременена корыстными выгодами, велит ей из двух зол по отношению к другому существу выбирать меньшее. Каковое свойство, впрочем, также позволяет эквестрийским пони время от времени творить несусветную дичь, которая не придет в голову даже окончательно сбрендившему маньяку. Во-вторых, в культуру пони вошло такое понятие как ответственность за свободу соплеменниц: единорожки теперь готовы были жертвовать любыми интересами, но не допустить пленения своих близких. Также правилом стало ведение специальных операций по освобождению порабощенных родственниц. В том числе, и военным путем, порою проводимых даже против соседей, с которыми официально поддерживались мирные отношения. В-третьих, началось замещение свободных земледелиц рабынями. Конечно, этот процесс был пока в самом своем начале и незаметен современницам — лишь единицы наиболее прозорливых били тревогу, понимая то, к чему все это приведет. Но он начался и с течением времени лишь неуклонно нарастал. В-четвертых, появилась и расцвела такая область хозяйственной деятельности как работорговля. Рабынь, конечно, продавали и ранее, но это была совершенно бессистемная деятельность, осуществляемая от случая к случаю, и почти никак не формализованная. Теперь же работорговля была организована, систиматизирована и законодательно урегулирована. Что было обусловлено не только повысившимся спросом, но и усилением разделения труда и появлением материального расслоения среди понек: часть “ростков”, попросту, не нуждались в рабах или не могла позволить себе их приобретение, при этом род занятий других “ростков”, невольниц себе позволить могших и хотевших, не подразумевал, что они вот просто так, без посредников, смогут раздобыть себе рабыню. Само собой, нашлись и посредники. С одной стороны, часть торговок стала скупать рабов там, где их было много, и продавать их там, где они были нужны. При том, постепенно отказываясь от торговли всеми прочими товарами, так как маршруты и способы транспортировки “говорящего товара” были очень специфичны — из общего числа рогатых торговок выделялись работорговицы. Впрочем, сделки напрямую между близкими “ростками” также были обычным делом. Куда интереснее было то, откуда брались рабы. Их главных источника было три: 1) Во время войн легионы племенных государств неизбежно брали пленников, которых и обращали в рабство. По окончанию похода армейская верхушка устраивала дележку пленниц между своими войсками сообразно их заслугам. При этом, у кого-то из воительниц, обычно, оказывался избыток четвероногой добычи, который в хозяйстве были, попросту, не нужен. Но не отпускать же ратными трудами приобретенную собственность восвояси? Лишних понек-рабынь или продавали тут же на месте своим однополчанкам, или гнали в ближайшее торговое поселение, где и сплавляли на общих основаниях. 2) Рабами единорожек снабжали и профессиональные охотники за живым товаром. Да, хотя в обществе рогатых равнинниц отсутствовали “беззаконные хвосты”, но свято место пусто не бывает. Среди единорогов за это опасное дело брались пони некоторых нищих табунов, которым терять было почти что и нечего. Плоховооруженные по-первости отряды “нищегривок” совершали налеты на земли соседей и караваны торговцев, выискивая для себя легкую добычу. Захватив пленниц, они ретировались в свое поселение, где и содержали четвероногую добычу до тех пор, пока не подойдет караван работорговок или не настанет время гнать товар на продажу в торговое поселение своего племени. Такие налеты совершались во время сельскохозяйственных сезонов (когда поньки работали на полях и были особо уязвимы) и проводились не только против тех, с кем родное племя налетчиц вело войны. И первое, и второе считалось среди единороже крайне предосудительным, и, накладываясь на обычное презрение к “тощехвосткам”, делал отношение рогатых поняш к охотницам за рабынями исключительно плохим. Впрочем, те платили взаимностью, и вскоре на словах начинали отказываться от родственных связей с более состоятельными родственницами и крыситься на всех неродственных пони без разбора, кроме таких же рогатых отбросов, как и они. Что вовсе не означало, что находилось много пони, готовых зайти по отношению к охотницам за рабынями дальше словесных оскорблений и поношений. Дело в том, что на своем ремесле охотницы достаточно быстро богатели, так что через какое-то время их табуны представляли из себя неплохо вооруженные и очень сплоченные и злобные объединения совершенно отчаянных пони. С ними, попросту, боялись связываться. 3) Третьим источником невольниц был их естественный прирост. Ведь, кобылки, став рабынями, не теряли способности беременеть и рожать. Стоит, правда, сказать, что репродуктивная политика единорожек в отношении своей разумной собственности в эти времена существенно изменилась. Благодаря развитию работорговли и длительности ведения войн между племенами, купить рабыню-пленницу для “ростка”, обычно, было гораздо дешевле, чем вырастить рабыню-по-рождению. Так что, достаточно частым явлением стало не допускать нормальной сексуальной жизни невольниц с жеребцами (которые были не против, но которых не спрашивали), оставляя им для снятия напряжения только гомосексуальные отношения между собой. В конце концов, производительность забеременевшей кобылки резко падала, а в какой-то момент времени ее, вообще, приходилось освобождать от работ. Да и после рождения жеребенка имел место быть значительный период времени, когда она не могла работать так же хорошо, как и прежде. В общем, жадность требовала лишать подневольных понек права заводить потомство. Или, по крайней мере, его сильно ограничивать. Кстати, интересный нюанс рабства у единорогов: рабами у единорожек становились только кобылки. Так как, в отличии от безрогих, единорожкам даже в голову не приходило рассматривать жеребцов как рабочую силу — хотя, те часто занимались ремеслами, но, при этом, оставались в глазах рогатых понек, в первую очередь, источником семени для воспроизводства и беспокойства для матрон, у которых молодые родственницы постоянно выпрашивали право спаривания с понравившимся жеребцом, а не как обычно. Рабочие же качества жеребцов единорожки оценивали так: бестолковые, ленивые, необязательные, склонные переиначивать все по-своему. В общем, сильный пол считался аховыми работничками, если только дело не касалось какого-то творчества. Но рабы рогатым были нужны не для творчества. Кстати, для лучшего понимания стоит припомнить, что взгляды безрогих были совершенно другими: “беззаконные” и “вольные хвосты”, а также бродячие жеребцы-непоседы воспринимались земными кобылками сначала как представители своих профессий, и только потом как пони противоположного пола. Только в обычных “бродячих хвостах” или табунных жеребцах земнопоньки и полосатые кобылки в первую очередь видели представителей противоположного пола. Кстати, с этим же была связана крайняя унизительность для безрогих кобылок учинение над ними насилия “дорожными братьями” или еще какими ушлыми вооруженными деятелями, тогда как таковое же деяние табунных жеребцов во время “малого набега” или чрезмерно игривых дружинников в дружественном табуне рассматривались как шалость или досадное недоразумение: в первом случае кобылок против их воли чпокали враждебные работники-профессионалы, а во втором — просто жеребцы, к которым кобылки серьезно не относились, а потому многое прощали. Но вернемся к единорогам. Благодаря такому избирательному подходу к рабам, жеребята-мальчики, рождающиеся у рабынь, были свободны и воспитывались вместе с остальной детворой “ростка”-владельца его матери, а после достижения совершеннолетия выперались вон вместе с остальными молодыми жеребцами семьи. Нечто подобное было и в случае захвата жеребца во время военных действий: поньки-воительницы не обращали понравившегося поня в рабство, а предлагали ему перейти в их семью. Если он отказывался, то его… отпускали. Что не было чем-то странным или глупым — жеребцы-единороги, в отличии от представителей сильного пола других понитипов, все еще были представлены только никому не лояльными “бродячими хвостами”, так что никакой гадости от них не ожидалось, и рабочей силой, с точки зрения единорожек, они быть не могли. https://i.imgur.com/kGdtT.jpeg Впрочем, дела у рогатых жеребцов в это время были не столь радужными, как может показаться. Ставшие классом со своими собственными классовыми интересами, волшебницы более не видели смысла в распространении магических сил и колдовских знаний за пределами своего небольшого сообщества. Напротив, они страшились этого. Ведь, их главенствующее положение в племенном государстве во многом зиждилось именно на их магических практиках. Но поперек этого стремления волшебниц шли жеребцы, делающие жеребят всем желающих (кроме самых страшных) в любом табуне, который готов был принять их, и меняющие связи с табунами по своему, часто непостижимому для кобылок, желанию. Более того, кавалеры чародеек постоянно выбалтывали волшебные секреты, которым их обучали магессы или которые они узнавали сами, своим подругам. Так что, магические знания хоть понемногу, но утекали к простым понькам. Безобразие, правда, ведь? Для прекращения этого непотребства поньки-волшебницы постепенно начали ограничивать своим избранникам свободу передвижения: сначала уговорами и подкупом, а потом уже и силами стражниц и аукзил. Постепенно жеребцы волшебниц теряли возможность уйти от семей магесс и становились, по факту, их пленниками – появлялся институт “запретных жеребцов”. “Запретными жеребцами” становились все магически одаренные единороги, имевшие глупость поддаться на уговоры волшебниц и присоединиться к их семьям. Впрочем, силовым принуждением магессы тоже не брезговали, стараясь заполучить всех способных в магии поней противоположного пола в пределах досягаемости. То же самое касалось и мужского потомства волшебниц: по достижению совершеннолетия молодой жеребец проходил испытание на магические способности (зачастую формальное – разве, за столько лет нельзя в нем разобраться?), после чего одаренные присоединялись к “запретным жеребцам”, а не имеющие волшебных дарований выперались вон и на общих основаниях становились “бродячими хвостами”. Внутри семей колдуний жеребцы также уже не имели никакой свободы выбора: семьи волшебниц, дабы улучшить свою породу и предотвратить вырождение, часто обменивались жеребцами, которым не предоставлялось вообще никакого права выбора партнерши – на кого указали, ту и чпокай (а не указали – завяжи узлом). Впрочем, у такого положения дел был хоть какой-то положительный момент для “запретных жеребцов” — теперь их учили магии и допускали к магической деятельности семей наравне с волшебницами-кобылками. Куда он теперь денется? а хороших магов всегда нехватает. Неудивительно, что на территориях, примыкавших к пути “из земнопони в единороги”, бегство “запретных жеребцов” к бандам конкистадоров-земнопони были обычным явлением. Вооруженные силы чародеек https://i.imgur.com/1XzVP.jpeg Ранее в главе уже было сказано, что в это время семьи волшебниц, теперь претендовавшие на главенство в рогатом племени, озаботились тем, чтобы обзавестись собственными вооруженными отрядами, дабы силой проецировать свою волю на подвластные земли и за их пределы. Но каковы должны быть военные силы магесс? В чем проблемы семей? И как их решить? Первое, волшебниц, по определению, немного. То есть, превзойти числом табунниц они не могут. Значит, следует превзойти их мастерством — семьи должны обладать профессиональной армией. И осуществить это было не так уж и сложно. Среди волшебниц всегда хватало толковых понек с сильным телекинезом, но не бывшими ни магами-по-призванию, ни действительно талантливыми чародейками. При том, развитие простых заклинаний не только не останавливалось, но только набирало обороты все это время: арсенал боевой магии, которую могла бы выучить поняшка средних сил, уже был довольно солиден — чародейкам было что добавить к традиционным единорожьим копью и дротику. Второе, следует максимизировать свои шансы поразить противника и не быть пораженным самой всеми доступными способами. То есть, надо иметь лучшую подготовку и лучшие вооружение, снаряжение и доспехи из возможных. Что тоже было несложно для небедных магесс: денег, чтобы учить своих менее одаренных в магии сестер и достойно содержать все время их службы, у семей чародеек хватало. Третье: драться как табунные поньки нельзя. Так как, те, попросту, задавят волшебниц числом. Нужно на полную катушку использовать свое ратное мастерство, опыт и магию. И, четвертое, самое главное, армия должна быть полностью преданна магессам. То есть, полностью состоять из магесс. Или тех, кто самой своей шкуркой зависит от благополучия чародеек. Для создания собственной армии, воплощающей эти четыре требования, семьи выделяли из своего числа тех пони, которые не обладали ни полезной магией-по-призванию, ни мощным магическим потенциалом, позволявшим творить сложные простые заклинания (да, каламбур, но это вполне академический термин). Эти поняшки теперь были армией волшебниц, так называемой “стражей семей”. Их служба была пожизненной, но не наследуемой: если у стражницы рождался жеребенок, способный к чему-то еще, то он мог занять иное, чем у его матери, положение в семье. Структуры стражи формировались по принципу родства: стражницы из одной семьи всегда служили в одном отряде (“унгулис”), а унгулисы потом объединялись по принципу принадлежности к тому или иному роду волшебниц (часто уже не совпадающему со своим тезкой среди традиционных поняш) в более крупное формирование, так называемую эквитию. При необходимости, эквитии участвовали в формировании легиона, собиравшегося из “стражей семей” и племенного ополчения по принципу необходимости и без значимого учета степени родства: сколько кого надо, те в легионе и будут. И, да, легион был самой крупной войсковой единицей единорожек того временного периода. Командиры унгулисов (эквула) и эквитий (эквитария) уже назначались, а не избирались как у варварок. Но обязательно должны были быть достаточно близкими родственницами своим подчиненным. Легионом же командовала избранная на время кампании диктатор, в случае если приходилось разбивать силы племени на несколько легионов, назначавшая своих доверенных лиц (обычно это были родственницы диктатора, имевшие опыт командования эквитией). Власть диктатора над подчиненными была неоспорима, и она могла требовать исполнения своих приказов от любого члена легиона, даже если в мирной жизни она превосходил диктатора по положению. Наиболее умелые и ответственные стражницы могли стать телохранительницами (“сателла”), в чьих копытах на поле боя находилась жизнь квалифицированных волшебниц. Сателлы в состав унгулисов не входили, а появлялись на поле боя как часть корнусов — непостоянных специально сформированных отрядов из сильных волшебниц и охраняющих их сателл. Командовал корнусом, ясен пень, кто-то из “домашних” волшебниц: только у них хватало квалификации, чтобы понимать сложные чары и правильно распоряжаться ими. Но сателлы имели собственного, назначенного диктатором, командира из своего числа — витула. Так как, хотя только “домашние” чародейки полноценно разбирались в собственных чарах, но военной подготовки и понимания тактической обстановки у них почти никогда не было — управлять корнусом за пределами сотворения заклинаний старшая чародейка, как правило, не могла, не умела и не хотела. А пот у стражниц, из которых набирались сателлы, с пониманием тактики и военного дела вообще все было на высшем уровне своего времени — они могли эффективно управлять маневрами корнуса на поле боя и заботиться о сохранности шкурок своих одаренных родственниц. При этом, стоить отметить, что стражницы отнюдь не были отбросами семей, как это может показаться. Наоборот, они пользовались уважением среди остальных единорожек-волшебниц, восхищавшихся их храбростью и самоотверженностью. Стражницы, если не были безголовыми, часто делали неплохую карьеру: именно из стражниц выходила большая часть управленок единорожьих государств. Что, впрочем, отчасти объяснялось и другим: семьям жалко было тратить время своих одаренных чародеек на то, с чем могли справиться и куда более слабые в магии стражницы. Но, тем не менее, это не отменяет того, что львиная доля чиновниц всех эшелонов, а также практически все диктаторы в единорожьих государствах были стражницами. Ну, и, конечно же, стоит упомянуть, что благодаря стражницам семьи чародеек стали единственным и безальтернативным центром подготовки офицерских кадров на равнинах единорогов. И ранее чародейки собирали, систематизировали, осмысляли и передавали достойным, с их точки зрения, пони знания в самых разных областях, включая и военную. Теперь же стражницы целенаправленно стали развивать военные науки (от боевых чар и приемов копытопашного боя до логистики, тактики и стратегии) и делиться результатами своих изысканий с союзницами и юным поколением. Правда, только внутри класса магесс. Как и в случае с волшебством, чародейки считали, что “просторогим” поняшкам понимать суть военного дела совершенно излишне. Но, как бы ни хотелось волшебницам обойтись в армии лишь родственницами, их число было слишком мало. А потому, кроме стражниц, семьи магесс располагали и другими профессиональными воительницами — так называемыми аукзилами. Аукзилы были крепкими молодыми “тощехвостками”, вербуемыми в нищих табунах. Таких пони семьи чародеек содержали, обучали и вооружали на свои средства, но не учили магии и в свой состав ни в коем случае не принимали. Всеплеменное презрение к “нищегривкам” отрывало их от остальных понек племени, а жалование и допуск, в качестве награды, к “запретным жеребцам” (лучшим в племени, как и раньше) делал их весьма лояльными к магессам. К тому же, многие кобылки-аукзилы лелеяли мечту (вполне реальную), что их жеребята, если будут соответствовать строгим требованиям волшебниц, могут быть удочерены кем-нибудь из чародеек и приняты в ее семью. Принятие на службу аукзилы было делом строго добровольным (лояльность будущей воительницы для семей магесс была критически важна), но, после того, как она присоединялась к воинству, уйти на попятную уже было невозможно — ее служба заканчивалась, как и у стражниц, только либо смертью, либо решением командира об окончательной небоеспособности ее подчиненной. Когда аукзила уходила со службы по второй причине, ее обеспечивали некой пенсией, разнившейся от места и времени: обеспечивали землей, товарами или подыскивали для нее другую работу. Нередко из таких отставниц формировались новые понячьи семьи, чьи молодые поколения продолжали дело матерей — рядом с семьями чародеек появлялись семьи аукзил, традиционно служившие своим волшебнорогим патронам. То есть, эта практика была обычной для рогатых пони задолго до Эр. И если уж вспоминать Эр, то осуждаемая в нем (но давшая создавшую Империю семью Эквина) практика слияния семей чародеек с их аукзилами в этот временной период была довольно широко распространена: чародейки еще не настолько обособились от остальных пони и с удовольствием принимали в свои ряды дочерей собственных прислужниц, если те демонстрировали незаурядные магические способности. А такое у “полуволшебниц” случалось нередко: число поняшек, несущих в своих жилах кровь “запретных жеребцов” (лучших из лучших рогатого племени в магическом плане), в династиях аукзил с поколениями только росло. Подразделения аукзил ("унгулис аукзиляриа") формировались по принципу того, какая из семей оплачивала их службу, и приписывались к унгулису этой семьи. Командир такого подразделения (адьютор/адьюта/адьютия/эквула минора) подчинялся эквуле своего унгулиса, которой и назначался из числа самих аукзил, и имел право игнорировать приказы эквитарий, если они расходились с распоряжениями эквулы. Также эквуле подчинялись и все аукзилы приписанного к ее унгулису подразделения. Иногда, правда, практиовалась другая схема подчинения, обходящаяся без собственного командира аукзил: каждая аукзила унгулиса аукзил приписывалась к какой-то стражнице унгулиса стражниц и уже подчинялась ей и только ей. Но такая парная система субординация, все-таки, была не слишком распространенным явлением. Унгулис аукзиляриа считался неотъемлемой частью унгулиса стражниц и самостоятельно использовались только в критических ситуациях, когда по каким-то причинам применение аукзил вместе с их стражницами было невозможным. https://i.imgur.com/bkKm0.jpeg Ополчение “Стража семей” была не только военной опорой семей волшебниц, но и являлась единственными более-менее крупными подразделениями постоянной готовности и наиболее боеспособной частью армии племенного государства единорожек. Но не только из нее состояли вооруженные силы племенного государства. По-прежнему большая часть армии была представлена мобилизуемыми при необходимости ополченками. Правда, это уже было совсем не варварское ополчение. Распад табунной семьи и приход на смену ей семьи материнской привел к изменениям в способах формирования и использования ополчения. Теперь табун только обучал, созывал и организовывал свое ополчение, но более не занимался ни вопросами принятия решения о его созыве, ни вопросами вооружения ополченок. Решение о созыве табунами ополчения теперь могли принять либо совет вожачек рода (как верховная власть в роде), либо семьи магесс (как верховная власть в племени). Вопросы же вооружения ополченок отныне были проблемами каждого отдельного “ростка”: от табуна требовалось поставить n-ное количество воительниц и, так как табун более не был одной большой семьей, никого из сотабунниц не волновало то, на какие шиши ополченки будут вооружаться. Это рушило всю прежнюю систему формирования ополчения, когда от воительниц требовались только их умения и личные качества, а вооружение по их способностям обеспечивалось усилиями всей табунной семьи. Теперь же решение вопроса о том быть поньке фалангиткой или застрельщицей зависело не от ее умений и наклонностей, а от того, сколько ее “росток” может потратить на свою воительницу. То есть, теперь только лошадки зажиточных “ростков” могли позволить себе недешевое тяжелое вооружение фалангиток, а в застрельщицы подавались кто победней. Причем, часто не имея для этой роли на поле боя никаких данных. Соответственно, резко упали престиж и качество застрельщиц, а вот престиж фалангиток, наоборот, вырос до небес при остающемся неизменным их качестве. Также из-за такого изменения способа вооружения ополченок появилась и новая разновидность единорожьей понилерии — легкие копейщицы, формировавшиеся из рогатых поняшек тех “ростков”, которые не могли оснастить своих воительниц ни чем большим, чем короткое копье и малый щит. Вполне закономерно такие сверхлегкие (и сверхдешевые) войска были самого дрянного качества и не пользовались среди прочих ополченок и каплей уважения. Собранные в табуне ополченки, в согласии с разновидностью войск, организовывались в отряды по восемь (“окта”), которыми командовал выбранный ими же из своей среды командир (“октавия”). Над всем собранным в табуне воинством ставился избранный на табунном собрании наблюдатель (не командир! командирских полномочий у нее не было), и дружная ватага ополченок отправлялась на родовой сбор. На родовом сборе из всех имеющихся войск формировалось три крупных подразделения — терции: терция копейщиц/фалангиток, терция застрельщиц и терция легких копейщиц (“терция бездельниц/лишняя терция”). И, да, это отнюдь не означало, что впоследствии терции не могли дробиться военноначальницами на более мелкие отряды, если ты была в состоянии с ними справиться. Там же над терциями устанавливались и командиры: терции фалангиток и застрельщиц выбирали его сами, а легкие копейщицы, в зависимости от традиций племени, либо так же его выбирали, либо он назначался родовым советом из числа более респектабельных понек. Впрочем, постепенно во многих племенных государствах единорожек началась и со временем стала устойчивой традицией практика присылать семьями магесс командиров из числа опытных стражниц и аукзил. Терции ополченок, как и эквитии стражниц, непосредственно участвовали в формировании легиона. Наемницы Помимо этих сил, в распоряжении рогатых милитаристок именно на ранних этапах цивилизации появились первые наемники. И нет, это не были привычные по более поздним временам мерценары — вытеснение свободных земледелиц еще не приняло такие масштабы, чтобы сформировалось целое движение солдат удачи. Пока это были лишь те самые охотницы за рабынями, для которых войны между племенами являлись просто манной небесной: можно было под прикрытием одной из враждующих сторон угонять в рабство поняшек другой. Правда, для этого требовалось самим участвовать в боях и приносить союзницам какую-то пользу. Что было неподъемно для толь-только вставших на скользкую дорожку “нищегривок”, но вот для тех понек, что в бизнесе уже давно и уже имеют средства на вооружение и подготовку… На поле боя охотницы за рабынями выполняли функции застрельщиц. Ибо, свои застрельщицы у племенных ополчений были дрянные, а легкое вооружение, тактика “ударила — удрала” и привычка биться в рассыпном строю очень подходили охотницам за живым товаром, позволяя быстро переходить от боя к грабежу и от грабежа к тактическому драпу. Так же стоит упомянуть, что на территориях, примыкавших к торговому пути “из земнопони в единороги” (то есть на территориях будущих Эр и Цветочной провинции) рогатые поньки могли нанимать для своих войн банды “беззаконных хвостов”. Явление это было достаточно локальных, но, тем не менее, немало повлиявшим на единорожье военное дело в будущем: именно из такой практики (и столкновений уже с самими развеселыми безрого-рогатыми авантюристами) растут ноги эрской любви к универсальной средней понилерии. Ну что ж, пара слов о наиболее распространенной структуре армии рогатых равнинниц сказаны. Теперь самое время перейти к тому, для чего армии, вообще, предназначены. То есть, поговорить о том, как изменились к этому времени войны на единорожьих равнинах. Как и зачем велись войны? https://i.imgur.com/fDeVW.jpeg Как и все старые традиции, война на равнинах единорогов со временем менялась мало: поняшки старались легко получить силой то, на что иначе пришлось бы долго горбатиться. Но менялась: хотя по-прежнему в чести был “малый набег” (хоть формой войны его считают только сами пони), но “большой набег” ушел в историю — слишком дорого теперь стоило ненароком разозлить соседа. Все так же во главе угла стояли завоевательные войны, в которых одно племя стремилось отхватить кусок пожирнее от владений другого. Но появились и новшества: за счет сил семей волшебниц и благодаря прогрессу фортификации и механики возросла мобильность войны и появилась практика воинских операций вне официального состояния войны — освобождение родственниц из плена силами племени и рейды по чужим территориям силами охотниц за рабынями. Также, благодаря появлению институту “стражи семей”, рогатые пони приобщились к науке о тактике ведения боя, а при “помощи” налетчиков с пути “из земнопони в единороги” освоили и ведение войн на воде. Стоит также отметить, что, несмотря на появление сил постоянной боеготовности (“стража семей”), во время сельскохозяйственных сезонов “правильные” войны, как и встарь, не велись. Это было обусловлено как небольшим числом стражниц и аукзил, так и тем, что военные действия в это время могли оставить единорожек с пустыми амбарами. Каковая жестокость как шла вразрез с незлобивой понячьей натурой, так и самим потенциальных агрессоршам не хотелось сидеть с пустыми животами. Что, впрочем, не означало, что поняхи не могли спонсировать набеги охотниц за рабынями именно в это время, дабы подгадить соседкам из конкурирующего племени. Тактика и способы боя армии племенного государства единоргов, вооружение рогатых воительниц Теперь перейдем к тактике ведения боя рогатыми равнинницами. Очевидно, что вышеописанные изменения в структуре социума и в способах комплектования армии, как и прогресс ремесел, не могли оставить неизменными способы ведения боя единорожками. Полевое сражение Полевое сражение сильно изменилось со времен варварства. Развитие тактической науки и передача командования профессионалам привело к развитию и активного использованию различных тактических уловок, постановки маневра войсками во главу угла военного дела, усложнению построения войск: теперь выстраивалось несколько фаланг копейщиц, часто расположенных эшелонами, оставлялись резервы и организовывалось прикрытие флангов легковооруженными войсками. Застрельщицы Бой, как и ранее, начинали застрельщицы, старающиеся нарушить целостность фаланги противника и не дать противнику сделать то же самое со своими тяжеловооруженными соплеменницами. Правда, это были уже совсем не те застрельщицы. Быстроногие и умелые застрельщицы-варварки ушли в прошлое (и нанятых за биты и право грабежа охотниц за рабынями просто количественно не хватало, чтобы их заменить). Их место заняла неоднородная по своей физической кондиции и умениям сестрия цивилизованных понек, которая уже не могла показывать столь впечатляющих результатов на поле боя. Но на этом этапе к бою теперь подключались и новички: легкие копейщицы, стражницы и аукзилы. Подробнее о них. Легкие копейщицы Легкие копейщицы набирались из беднейших слоев племенного общества и были соответствующе вооружены: в бой они несли с собой только короткое копье и малый круглый щит (дешевейший из доступных). В отличие от застрельщиц варварских времен, легких копейщиц никто специально к их роли на поле боя не подбирал, а их мотивация была самой низкой среди всего единорожьего войска — их набирали из бедноты табунов, а потому ничего кроме ехидства и пренебрежения от своих соплеменниц они не видели. То есть, качество и вооружение этих войск было ниже плинтуса. А потому, и функции в полевом сражении у них были соответствующие: пугать и связывать ближним боем застрельщиц, стражниц и аукзил, стараясь задавить их числом или удержать до тех пор, пока ими не смогут заняться более стоящие войска легиона. В бою легкие копейщицы строились врассыпную, дабы минимизировать потери от обстрела (доспехов у них не было). В целом, многие командиры-единорожки рассматривали легких копейщиц в полевом сражении как балласт, стараясь запихнуть их куда-нибудь туда, где они и не мешают остальным войскам, и не рискуют получить по шее (а если и пользу приносят, то совсем чудесно). Гораздо больше пользы от них было при осадных работах, где они использовались как многочисленная грубая рабочая сила. https://i.imgur.com/NT0kN.jpeg Стражницы Элитные силы племени, сплошь состоящие из магесс слабой-средней силы. В их функции входило вести рейды по тылам противника, наносить удары по критически важным целям (другие магессы, командование, оголившиеся фланги и т.д.), бороться с аналогичными войсками противника и затыкать собою дыры в дружеских порядках. Чем-то из этого занимались и застрельщицы, но стражниц отличали высокая подготовка, отличные (для единорожек) физические данные, стойкость и универсальность: они могли вести бой как дистанционно, так и вкопытопашную. В бой стражницы могли вступать как врассыпную, так и в плотном строю, что зависело от ситуации. При этом, они с легкостью перестраивались и меняли свои роли прямо на поле боя. Чему соответствовало и их вооружение со снаряжением. В бой стражницы несли с собой несколько аскуторов/”щитных дротиков”. Это оружие, фактически, аналог земного пилума/сулицы, представляло из себя длинный (около 120-150см) тяжелый дротик, половину длинных которого составлял наконечник, а к тылу изготовлявшегося из тяжелых пород древесины древка крепилась веревочная петля для метания. Наконечник аскутора имел особую конструкцию: он был длинным и узки, и изготовлялся из мягкого железа без дополнительной проковки, но на самом конце расширялся в покрытое зазубринами и хорошо прокованное острие. Это было обусловлено целями, которым служил этот дротик. Сближаясь до дистанции примерно в 20-25 метров, стражницы метали аскуторы в щиты вражеских фалангиток или сателл. Зазубренные острия дротиков надежно застревали в щитах противниц, а мягкие наконечники сгибались, несимметрично выставляя тяжелые древки и нарушая тем баланс пораженных щитов. Единорожки уже не могла нормально пользоваться вдруг потяжелевшими и разбалансированными щитами, и потому была вынуждены либо бросать их, либо отказываться от любых маневров щитом, сосредотачиваясь на том, чтобы, хотя бы, удержать его более-менее ровно. И то, и то резко снижало защищенность, а второе еще и ограничивало возможность атаковать, так как приходилось немало внимания переключать на непослушный щит. “Щитные дротики” были оружием дорогим и одноразовым, но эффективным. По каковой причине ими вооружались только стражницы и аукзилы: были и средства, и умения. Лишив фалангиток щитов, стражницы любили подвергнуть их обстрелу боевой магией, которая получила еще большее развитие с варварских времен. Не брезговали стражницы поднапрячь рога и против других разновидностей вражеских войск, не несущих такой же мощной защиты, как фалангитки и сателлы. Впрочем, на том же расстоянии, на котором метались аскуторы (20-25 метров), стражницы могли воспользоваться и другим вооружением дистанционного боя — “огненными кувшинами”, представлявшими из себя полный аналог земного “коктейля Молотова”: глиняный легкобьющийся сосуд с узким горлышком, заправленный горючей смесью и заткнутый куском промасленной ткани. В бою единорожки брали “огненный кувшин” телекинезом, поджигали тряпку (стражницы пользовались для этого магией, аукзилы — тлеющим тряпичным жгутом или услугами своих однополчанок-стражниц) и бросали снаряд в противника. Разливающаяся из разбитого кувшина горящая жидкость не только ранила противниц, но и оказывала мощнейшее деморализующее действие, заставляя целые армии с визгом разбегаться кто куда. Стоимость “огненных кувшинов” не была копеечной и сильно варьировалась от места и времени, но, как правило, была вполне подъемной для семей магесс. На пути у массового применения этих снарядов были совершенно другие проблемы. Во-первых, “огненные кувшины” были хрупки и требовательны к подготовке “гренадерки”: разбить хрупкий кувшин или, даже, подпалить саму себя рядовой ополченке ничего не стоило. Во-вторых, данные примитивные гранаты были очень тяжелы (за счет большого объема топлива) и громоздки, что требовало для их метания достаточно больших телекинетических сил и хорошего навыка, а для переноски — хорошей физической подготовки и специальной сбруи. Причем, последнее было настолько больным вопросом, что даже стражницы нередко оставляли “огненные кувшины” в лагере, в бою предпочитая полагаться на собственную боевую магию. Но чародейки могли драться и в копытопашную, для чего несли с собой оружие ближнего боя и малый круглый щит хорошего качества. Какого-либо единства в вооружении для копытопашной среди стражниц тогда не было. Так что, в одном унгулисе можно было наблюдать дичайшее разнообразие холодного оружия — воительницы вооружались исходя из собственных предпочтений, а не сообразуясь с общей манерой боя подразделения. Конечно, это несколько ограничивало для стражниц возможности копытопашной в плотном строю. Но, как правило, сами стражницы не видели в этом большой проблемы. Так как, в отличие от более позднего Эр, считали основной целью для копытопашной легкую понилерию противника, а с малочисленной средней понилерией тех времен, представленной другими же стражницами и их аукзилами, можно было драться и не выстраивая плотных построений. Наиболее распространенным оружием для копытопашной было копье, аналогичное таковому фалангиток, но не имевшее шипа для упора в землю. Впрочем, и короткое копье встречалось нередко. С пути “из земнопони в единороги” к единорожкам мигрировал полулунный меч земнопони, и стремительно распространился по всем равнинам, очень понравившись рогатым воительницам. Сам меч практически не изменился (только в держало часто стали вставлять зачарованные драгоценности, облегчавшие “заякоревание” его телекинетической хваткой), но вот приемы владения им невероятно обогатились — сформировалось огромное множество совершенно различных школ владения полулунным мечем. Полулунный меч настолько полюбился единорожкам, что они попробовали скрестить его со своим любимейшим оружием — копьем. Итогом эти экспериментов стал “рогатый меч” (благодаря Мшауку Мсафири это оружие, отдаленно напоминающее сильно укороченный земной протаза, сейчас известно в Эквестрии под именами “единорожий меч” и “единорожья коса”, в зависимости от формы центрального лезвия), представлявший из себя 40-50 сантиметровый прямой клинок с обоюдоострой заточкой или чуть более длинный изогнутый клинок с “полуторасторонней” заточкой, заостренным концом и небольшой поперечной перекладиной у основания, нередко образующей еще два перпендикулярных основному остроконечных вспомогательных лезвия, насаженный на 50-60сантиметровое древко. Это оружие предназначалось, в первую очередь, для колющих ударов, приближаясь по дистанции угрозы к копью (правда, имея худший баланс), но могло применяться и для рубящих ударов. Причем, позволяя парировать вражеские выпады, чему способствовала перекладина у основания основного клинка. Оружие оказалось на редкость удачным и быстро набрало популярность среди стражниц и аукзил. А потому, встречалось на единорожьих равнинах повсеместно и во множестве вариаций. Превосходное оружие и не менее блестящие навыки владения им, отработанные пожизненной тренировкой, делали стражниц могучим средством нападения. Но и им требовалась защита. Конечно, чародейки носили с собой малый круглый щит, которым превосходно владели, но этого было маловато. А потому, они облачались в доспехи. В этом лучшим воительницам единорожек помогли, как это ни странно, “беззаконные хвосты” земнопони: вместе с торговцами изобретенная ими чешуя мигрировала на равнины рогатых понек, где и послужила материалом для создания более легкой единорожьей версии чешуйчатого доспеха, ставшей de facto стандартным снаряжением стражниц. Эта броня представляла из себя набор фигурно вырезанных кожаных полотен (предгорные грифоны, надо заметить, не бедствовали) с нашитыми на них мелкими железными пластинками-чешуйками. Полотна прикрывали шею, грудь, бока, плечи и круп пони, крепясь шнуровкой на кожаный (и, таки, не голодали) поддоспешник, плотно подогнанный к воительнице и служащий дополнительной защитой для нее. Обычно, доспех дополнительно снабжался зачарованными драгоценными камнями, призванными усилить его защитные свойства, облегчить нагрузку на носительницу или обладающие каким-либо стимулирующим действием. Интересным моментом было и то, что поньки очень часто рисовали на деталях доспеха прикрывавших круп фальшивые кьютимарки самого устрашающего содержания. Дополнялся комплект поножами и металлической маской с широкими вырезами для обзора, прикрытыми наглазниками из зачарованных драгоценных камней. Зачастую такие маски снабжались расположенной сверху планкой или другим креплением, к которому фиксировался разноцветный волосяной или матерчатый гребень, волосяная кисточка, разноцветный плюмаж, небольшой флажок или еще что-нибудь этакое цветастое и заметное, призванное облегчить воительницам опознание друг друга в бою и позволяющее семье чародеек обозначить себя (читай, выпендриться и покрасоваться) перед союзницами и противницами. Понятное дело, что вышеописанный доспех стоил очень недешево и требовал для своего эффективного использования длительных тренировок. Почему и являлся эксклюзивным снаряжением стражниц и сателл. Аукзилы Бок о бок со стражницами шли аукзилы, в чьи обязанности входило защищать боевых магесс своего унгулиса от посягательств застрельщиц или другой легкой понилерии и помогать им в их начинаниях. Для решения данных задач аукзилы нагружались широчайшим ассортиментом метательного оружия: от “волчьих дротиков” до “огненные кувшины”. Конечно, не все это добро разом они тащили на своем хребте, а подбирали оружие под предполагаемые задачи. Наиглавнейшими из всего разнообразия в метательном арсенале аукзил были “волчьи дротики”, которыми аукзилы отгоняли ополченок-застрельщиц и легких копейщиц. Также дротики применялись против настырных стражниц и аукзил противника. В эти времена чародейки и помыслить еще не могли учить собственных “полуволшебниц” боевой магии. Против плотных рядов фалангиток и сател у аукзил были заготовлены “отвесы”, аскутумы и “огненные кувшины”. Причем, на самом деле, первыми метали свое оружие в копейщиц именно аукзилы, позволяя более ценным стражницам не рисковать собой раньше времени. Ну, а те, в качестве ответной любезности, прикрывали своих помощниц чародейским огнем. Для защиты от вражеского обстрела воительницы несли с собой малые круглые щиты отличного качества, маски, какие носили и стражницы, поножи, чешуйчатый нашейник и доспех из плотной кожи, усиленный по бокам и на плечах мелкой железной чешуей (ребра-то у поньки не повсюду). Очень изредка встречалось одоспешивание аукзил наподобие стражниц. Но в эти времена это было еще исключением, а не правилом. Как и стражницы, аукзилы рисовали на своих доспехах фальшивые кьютимарки, должные показать их опасность и кровожадность. Знаки нанявшей их семьи чародеек так же изредка появлялись на одеждах аукзил, но были скорее исключением — большинство чародеек этого временного периода воспринимали своих аукзил как наемниц, а потому не позволяли им наносить на доспехи и щиты символы своей семьи. Так что, четвероногие реконструкторы раннецивилизационных государств единорожек, разукрашивающие щиты, плащи, доспехи и оружие аукзил в цвета семьи-патрона на подобие того, как это было в Империи Эр, в корне не правы. Собственно, в это время в воинской геральдике единорогов творился восхитительный разнобой и никаких общих правил, обычно, не было даже в рамках одного племени: разные его табуны могли иметь совершенно разные представления о том, что на воительнице что обозначает и обозначает ли вообще. Годились аукзилы и для копытопашной, приемам которой они были обучены не хуже стражниц. Да и вооружение было идентично. Но, как правило, более слабое защитное снаряжение и отсутствие магической подготовки (волшебство было серьезным козырем стражниц при близком контакте с противником) заставляли аукзил отступать за спины своих покровительниц, когда дело доходило до ближнего боя с противником в плотном строю (с фалангитками и сателлами, впрочем, и унгулисы могли сформировать плотное построение). Конечно, они не грели свои крупы, пока стражницы дрались — помогали как могли. https://i.imgur.com/Cus2h.jpeg Корнусы Пока шли разборки легкой и средней понилерии, фаланги постепенно сближались, расширяя безопасный тыл для своих более легковооруженных союзниц и приближая неизбежный финал сражения, когда одна из сторон потеряет надежный якорь в виде рядов копейщиц и ее легковооруженным воительницам придется очень нелегко — скорее всего, среди трусоватых понек начнется паника. Для того, чтобы покончить с неопределенностью и склонить чашу весов на свою сторону, единорожки выдвигали на поле боя корнусы — временные, специально сформированные для этого боя подразделения, основой которых были квалифицированные магессы. Корнусы формировались из двух неравных во всем частей: квалифицированных волшебниц под началом старшей из их числа и охранявших чародеек сателл под предводительством их собственного командира, витулы. Волшебницы Волшебницы, вокруг которых и строилось все подразделение, не были воительницами. Они были, просто, одаренными в магии поньками, потратившими немало времени на тренировку и оттачивание своего таланта. А потому, могли показать противнику нечто поинтереснее простого, хоть и мощного, “пиу-пиу-пиу”. На что и делали ставку рогатые командиры: сама по себе неопределенность угрозы со стороны корнуса давила на противниц, а неожиданная и, часто, необычная магия могла оказывать просто шокирующее действие на слабенькие понячьи нервишки. Даже если эту магию человеку, вообще, сложно назвать боевой: внезапно грянувший фейерверк с музыкальным сопровождением, скоростное выращивание усов на мордочках противниц или придание глазам союзниц зловещего красноватого свечения среди единорожек считались довольно серьезными примерами боевого колдунства, если оно было вовремя применено. В конце концов, рогатые пони не ставили перед собой задачи убийства: им нужно было только избавиться от помехи, мешающей им осуществлять свои захватнически-грабительские делишки. Если эта помеха с визгом разбежится по округе, то единорожки совершенно не будут в обиде. Впрочем, при необходимости, магессы могли использовать свои рога и для простого магического обстрела. Правда, тут мощь способных волшебниц компенсировалась их плохой обученностью военному делу, почему их неприцельные и нескоординированные залпы были не намного эффективней куда более слабых, но выверенных магических атак стражниц. Основное средство боя единорожек-волшебниц находилось у них во лбу, но с собой они также таскали копья и, не всегда, малые круглые щиты. Такое простецкое вооружение богатеньких магесс объяснялось довольно просто: 1) худо-бедно пользоваться копьем можно научиться за несколько часов упражнений, и 2) в копытопашную волшебницы, собственно, не собирались, а копья им требовались для того, чтобы не так сильно дрожал хвост. Гораздо больше внимания уделялось доспехам чародеек. Ибо, их жизни стоили очень дорого для племени. Чаще всего магесс облачали в лучшие образцы фалангиального доспеха из доступных семьям, что давало чародейкам очень неплохую защиту. Особенно, с учетом сателл, закрывающих своих одаренных сестер собственными телами. Впрочем, нередко находились перестраховщицы, наряжавшие субтильных кобылок-единорожек в облегченные (а иногда и в оригинальные) варианты тяжелой чешуи земнопони. Что, конечно, превращало чародейку в непробиваемый “танк”, но под конец боя сателлам приходилось пузить вусмерть вымученных несусветной тяжестью магесс на собственных спинах. А вот легкие чешуйчатые доспехи стражниц магессами корнусов почти не использовались. Так как, те требовали для своего действенного применения длительной подготовки: от единорожки требовалось умение подставлять чешую под правильными углами, дабы она могла сдержать и отвести удар. И, да, можно возразить, что чешуя земнопони тоже, по идее, требовала от воителя изрядной подготовки. Но эта подготовка была, в основном, физической — чтобы земнопонь копыта не протянул под тяжестью металла. Что старшими волшебницами, не слишком обремененными физическим трудом, нередко оценивалось крайне неправильно. Сателлы Элита из элит — самые умелые и ответственные стражницы, которым доверили защиту драгоценных для племени жизней одаренных в магии волшебниц. Эта была главная и единственная функция сателл, для выполнения которой они формировали плотный строй вокруг своих подопечных. Снаряжение сателл полностью соответствовало их функции. Они не несли с собой никакого метательного снаряжения, полагаясь в деле отражения атак застрельщиц на свои рога. Вооружение для ближнего боя у них было идентично остальным стражницам (хотя любительницам полулунного меча в большинстве племен в обязательном порядке предписывалось иметь с собой еще и копье), как и доспехи. Но вместо малого круглого щита сателлы несли полноценный фалангиальный щит или, даже, его увеличенную версию, которой было удобно прикрывать как товарок в монолитном защитном строю, так и своих подопечных-волшебниц при наступлении опасной ситуации. Фаланга В начале эпохи цивилизации фаланга, по большому счету, осталось той же. Даже выбегальщицы и магессы из нее не исчезли: первые набирались из молодых и быстроногих застрельщиц и легких копейщиц, которым фалангитки готовы были чуток приплатить за сохранение своих ненаглядных крупов, а вторыми были присылаемые семьями волшебниц молодые кобылки, которым только предстояло стать стражницами. Незначительно изменилось и снаряжение копейщиц-фалангиток: появился и стал популярен сплошной нагрудник с наплечниками из металла, прессованной кожи или ткани. Последний, кстати, является родственником знаменитого таранного нагрудника единорожек. Вот только до сих пор не решен вопрос: использовался ли когда-нибудь таранный нагрудник в настоящих боях? или изначально был спортинвентарем для потешных единорожьих схваток? Штурм и защита укреплений https://i.imgur.com/Q91pHf1.jpg Но не одно лишь полевое сражение определяло облик вооруженных конфликтов равнинных единорожек того времени. Долговременные укрепления, по-прежнему, играли важную роль в войнах, что способствовало дальнейшему развитию фортификации и механики. Но сначала немного слов о прозаичном: дорожная стража. В это время равнины единорогов испытывали небывалый, даже по сравнению с предыдущими временами, экономический подъем: ремесла развивались, земледелицы, понинаселение росло, заселялись новые территории. Но все это было бы невозможно без быстрого и бесперебойного движения товаров, обеспечивавшего единорожек ресурсами там, тогда и в тех количествах, что были им необходимы. А для такого движения нужны соответствующие магистрали: хорошие дороги и судоходные реки. И, казалось бы, все было хорошо: подходящие реки на равнинах имелись, речное судоходство единорожки освоили, как и строительство инфраструктуры для него, и, даже, с дорогами дела обстояли неплохо — да, не знаменитые эрские, но вполне пригодные для дальних путешествий и перевозки товаров наземные пути строило каждое хоть что-то стоящее рогатое племя, нередко договариваясь с соседями об объединении своих транспортных сетей. Вот только, традиционной беды оживленной торговли рогатые пони не избежали: на торговых путях завелись паразиты. Если точнее, то часть нищих табунов и различные отверженные поньки, сбивавшиеся в глуши в беззаконные кучки, принялись разбойничать на больших дорогах и судоходных реках. Плюс, к этому празднику жизни, где могли добраться, присоединялись “беззаконные хвосты” с торгового пути “из земнопони в единороги”. В общем, крупные торговые поселения, более всего зависевшие от понячьей торговли, нуждались в постоянной охране дорог, по которым путешествовали торговки. Но в землях единорожек институт “вольных хвостов” так и не сформировался, а, значит, не было дружин, которые можно нанять на это дело. Другие же наемники, представленные на равнинах единорогов преимущественно охотницами за рабынями, были слишком малочисленными и, что гораздо важнее, имели возможность работать в куда более доходной сфере работорговли. Так что, для охраны торговых путей единорожкам приходилось формировать небольшие постоянно действующие ополчения — “дорожную стражу”. Службу в дорожной страже должны были по очереди нести все военнообязанные кобылки поселения, что обеспечивало страже постоянную численность. Стоит, правда, заметить, что поньки богатых “ростков” зачастую эту повинность, по факту, не несли: во многих поселениях практиковался наем бедных сотабунниц или “нищегривок” из другого табуна с временной передачей им своего снаряжения для несения очередной службы — считалось, что состоятельные поньки таким образом несут повинность материально. Такая практика приветствовалась и бедняками — многие аукзилы и охотницы за рабынями в молодости постоянно служили в “дорожной страже” за богатых понек, тем оттачивая свои воинские умения и готовя себя к службе семьям волшебниц или в семейном бизнесе табуна охотниц за рабынями. Отряды “дорожной стражи” базировались в крепостях на важных участках торговых путей, которые они постоянно патрулировали. Вооружение дорожных стражниц было довольно свободным — служили с тем, что могли себе позволить. Но тяжелый фалангиальный доспех не таскали с собой в дозоры даже поньки самых богатых и высокомерных “ростков”, предпочитая демонстрировать свое положение различными украшениями. Так довольно забавны массовые археологические находки зебрианских спиралевидных украшений, крепившихся на репицу хвоста или вплетавшихся в хвост и гриву, на месте древних отрожских дозорных фортов. Похоже, так, при помощи заморских ювелирных украшений, состоятельная часть отрожиц хвасталась своими богатствами перед менее обеспеченными соплеменницами, пока и те, и те несли необходимую стражу на важных для отрожского судоходства участках побережья. То есть, “дорожная стража” была представленна легкой понилерией, что полностью соответствовало ее функциям: патрулирование и охрана от налетчиков торговых путей и границ табунных владений, защита своей крепости и создание постоянной угрозы из нее каналам снабжения сил вторжения. При этом, классифицировать дорожную стражу как застрельщиц или легких копейщиц было бы невозможно ввиду ее очень пестрого вооружения и снаряжения. К тому же, если поньки тех времен решали привлечь дорожную стражу к ведению военных действий в составе легиона, то привлекаемые отряды разукомплектовывались, а их члены направлялись в более привычные терции. Фортификация В первую очередь стоит сказать, что в это время появился качественно новый тип укреплений — крепость. Конечно, в плане материально-технической своей базы крепость ничем не отличалась от печатей и затворов. Собственно, немалая часть затворов, просто, превращалась в крепости и обратно. Но новый тип укреплений был кардинально другим в стратегическом смысле и в аспекте комплектации гарнизоном. Если целью затворов было не допустить захвата противником некой стратегически важной точки, то смыслом крепости был активный контроль значительной территории вокруг себя и создание недопустимо высокой угрозы для противника на этой территории, каково бы ни было происхождение этого противника — хоть войско вторжения, хоть шалящие на дорогах бандюки, хоть стаи диких зверей из ближайшего леса. С этим были связанны различия в способах комплектации гарнизона: крепость, в отличие от затворов и печатей, была местом постоянной дислокации либо унгулиса семьи волшебниц, либо отряда “дорожной стражи” крупного торгового поселения. И, да, как правило, в крепостях имелись тюрьмы для содержания задержанных. В конце концов, большую часть времени их гарнизон выполнял не военные, а полицейские функции. Способы строительства укреплений с приходом новых времен также претерпели некоторые изменения. Во-перых, с внешней стороны к стенам теперь пристраивались более низкие стены-уступы (обычно 1-2 узких стены), призванные как добавить работы таранам, так и усложнить атаку на гребень посредством штурмового трапа. Практическая невозможность пони передвигаться по вертикали делала эти, бесполезные на Земле, ухищрения достаточно действенными. Во-вторых, башни, еще более возвысившись над уровнем стен, приобрели боевой пояс на уровне последних. Делалось это так: башня строилась вровень со стенами, а на готовую башню достраивалась меньшая в поперечнике надстройка с боевой площадкой. На, образовавшемся в результате этого маневра строителей, узком боевом поясе могли размещаться поньки-защитницы, но штурмовать его трапом или наметом было сложно, так как узость пояса и возможность атаки с нависающей над ним основной боевой площадки делало выход с него на основные стены и башенные спуски внутрь укреплений делом крайне сложным. К тому же, часто на башни не жалели дорогих хорошо выдержанных бревен твердых пород, которые горизонтально укладывали в основании боевого пояса так, что они на значительную длину выдавались вовне от башни, мешая установке штурмового трапа. В-третьих, строительство башен из двух частей (базы с боевым поясом и надстройки с основной боевой площадкой) позволило делать их верхнюю часть (надстройку) полой и размещать в ней склад для различного воинского имущества — упростилось снабжение защитниц: теперь не надо было за дротиками и прочим барахлом спускаться со стен. В-четвертых, с совершенствованием методов строительства исчезли настенные щиты из дерева и плетенки, будучи полностью вытеснены кирпичными зубцами. Осадный инструментарий Но гораздо более интересные изменения в дело защиты и штурма укреплений принесла механика. Ее развитие привело к совершенствованию механизма баллисты, появлению поворотного станка для нее и началу использованию баллистных дротиков. Новые, мощные, простые в управлении и достаточно скорострельные баллисты, стали стремительно вытеснять с башен катапульты, которые оставлялись в небольшом количестве только в тех местах, где было обычным одновременное применение большого числа хорошо защищенных стенобитных орудий. Приспособление части баллист обороняющихся к метанию дротиков заставляло штурмующих использовать для подготовки путей штурма легких копейщиц, а более ценные войска до времени придерживать — произошло окончательное разделение штурма на фазы подготовки и собственно штурма. Штурмующие же, напротив, стали постепенно отказываться от недальнобойных баллист, предпочитая им громоздкие, дорогие и не слишком точные, но гораздо более дальнобойные и мощные катапульты, позволявшие относительно безнаказанно обстреливать обороняющихся. Впрочем, такое эконом-решение как камнемет по-прежнему было крайне популярно и повсеместно использовалось вместе с более сложными катапультами. Немаловажным, хоть и не связанным с механикой непосредственно, стало изобретение “огненных кувшинов”. Во время боя за укрепления это, не отличающееся дешевизной, оружие теряло свой основной недостаток — трусливость понек. Обороняющиеся могли швырять их в штурмующих со стен, где они чувствовали себя в безопасности. Тогда как у штурмующих были для этого катапульты. Непосредственный ущерб от понячьих “коктелей Молотова” был относительно невелик — штурмующих защищали крыша тарана, “покрышки” и волшебные щиты магесс, а обороняющихся — стены и несовершенство катапульт. К тому же, шерстка поньки давала ей время на то, чтобы сбросить с себя горящую жидкость. Но психологический эффект был колоссален: попавшая в зону поражения “огненного кувшина” понька, зачастую, полностью теряла всякий боевой задор и еще многие недели не могла спокойно смотреть на огонь (и это при феноменально восстановимости понячьей психики), а начинавшиеся в результате обстрела пожары не только уничтожали имущество единорожек, но и подавляли их волю к победе. Конечно, в осадном деле прогрессировала и магия, которую активно использовали обе стороны. Но ничего принципиально нового, заставляющего пересматривать старые взгляды на фортификации и их штурм, в это время она для массового применения не предоставила. В целом, усиление защищенности долговременных укреплений привело к дальнейшему развитию стратегии и увеличению мобильности ведения войн — единорожкам отнюдь не улыбалось терять сестер во время сложных и опасных штурмов твердынь своих противниц. Проще уж было их обойти и добиться победы стратегическим маневром. https://i.imgur.com/eSQGu.jpeg Речной бой Уже длительное время реки верой и правдой служили единорожкам как транспортные магистрали, помогая им доставлять грузы и соединяя удаленные друг от друга племена. Но, с освоением единорожьей части пути “из земнопони в единороги” безрогими конкистадорами, реки стали нести единорожкам не только благо — приплывающие из Вечносвободного леса лодьи безрогих налетчиков стали наводить ужас на живущих по берегам рек рогатых пони. Причем, реки позволяли лесным авантюристам проникать далеко вглубь равнин единорогов, а потом быстро и безопасно ретироваться. Наносимый плюющими на все обычаи рогатых поняшек налетчиками ущерб был колоссален: они совершали налеты во время сельскохозяйственных сезонов, когда рогатые поньки были практически беззащитны, грабили их, бесчестили… В общем, с безрогими говнюками что-то надо было делать. Для противодействия налетчикам семьи магесс стали снаряжать собственные боевые лодьи и обязывать табуны своего племени ставить по берегам рек наблюдательные заставы, снабжавшие войска волшебниц информацией. Командой корабля был унгулис стражниц вместе с приписанными к нему аукзилами или отряд дорожной стражи, если торговое селение решало присоединить свои усилия к начинаниям магесс. Боевые лодьи единорожек были похоже на своих торговых собратьев, которыми пользовались торговцы и налетчики, но имели ряд конструктивных особенностей: по бортам имелись деревянное/прутяное/набранное из щитов ограждение с бойницами и торчащие во вне колья, мешавшие земнопони перепрыгивать на палубу (единорожкам, даже стражницам, отнюдь не улыбалось встретиться лицом к лицу с превосходящим их размерами в 1,5-2 раза разъяренным жеребцом-налетчиком), а на носу лодки оборудовалась площадка для баллисты — серьезного аргумента на реке. Бой команды рогатых воительниц предпочитали вести на расстоянии, где земнопони им было почти нечем ответить: метательных машин лодки налетчиков не несли, а численность “огородной дружины” была невелика (да и снарядов с собой брали немного — экономили место для добычи). При сближении лодей единорожки пытались оттолкнуть судно противника шестами, а арканы и веревки абордажных крюков перерубать специально заготовленными для этого тесаками. Если же безрогим налетчикам удавалось надежно заякорить и подтянуть к борту судно рогатых, то они пытались разрушить бортовые укрепления защитниц правопорядка тяжелыми абордажными топорами на длинном древке, после чего перекидывали абордажные мостики (если были) или незатейливо перепрыгивали на палубу лодьи оппоненток. При таком развитии событий единорожкам приходилось очень туго: тренированные не хуже стражниц и гораздо более крупные и привычные к копытопашной лесные жеребцы, попросту сминали, боевых магесс и аукзил или, тем более, понек дорожной стражи. Небольшое отступление: Легенда о Гуд Интеншенс и появлении Элементов Гармонии https://ficbook.net/readfic/12819458/33817230#part_content Ну, что ж, пришло время подводить итог. С приходом на равнины единорогов классовых отношений изменилось и их военное дело: Во-первых, появилась профессиональная армия в лице стражи семей волшебниц. Во-вторых, ополчение теперь формировалось не исходя из склонностей и умений понек, а по материальному положению семей воительниц. В-третьих, тактика боя сформировалась как наука, а командование над армиями было передано профессионалам. В-четвертых, окончательно оформилась концепция крепости. В-пятых, единорожки пришли к ранее им неизвестному бою на воде. В-шестых, магия пришла на поле боя как равноправная часть арсенала рогатых пони. В-седьмых, произошло массированное заимствование из арсенала земнопони.