Юлий — первый достоверный случай попаданчества в Эквестрию
https://i.imgur.com/DEvjMB4.jpg Раз уж было сделано небольшое отступление об Агне “Бескрылой”, то нельзя не упомянуть и поня Юлия, чья жизнь в Эквестрии была неразрывно связана с жизнью лишившейся Неба грифины. Юлий, красно-коричневой масти нескладный жеребец-земнопони с короткими “обгрызенными” хвостом и гривой красноватого цвета и кьютимаркой в виде длинного языка, является первым в истории Эквестрии документально подтвержденным попаданцем. О жизни Юлия до попадания в Эквестрию известно довольно мало. Причем, эти сведения нельзя назвать достоверными даже с учетом того, что они были несколько скорректированы Агной на основе “честных разговоров” грифины с героем сего отступления. Со слов самого попаданца, до переноса он был статным конем и проживал в крупном столичном городе Киеве, исполняя там функции архивариуса и летописца, а также, неофициально, являясь “серого кардинала”, из-за спины местного правителя руководя жизнью государства. Все изменилось после того, как будущий эквестриец нелестно высказался (у Агны это обозначается как “вякнул”) на счет жилища местной волшебницы: киевский архивариус и летописец заметил, что “ноги” (по всей видимости, дом стоял на высоких опорах) избушки волшебницы непропорционально длинны и уродливы. Магессу, которую звали Яга, эти слова очень разозлили (судя по обычному поведению красно-коричневого поня в Эквестрии, это высказывание не было единственным, а лишь переполнившим чашу терпения волшебницы). И та, сначала, приказала двоим своим подручным-мордоворотам, вызванным ею из зачарованного ларца, избить Юлия. А после того, как избиваемый еще и стал запугивать волшебницу, обещая той кары со стороны троих своих друзей, Яга потеряла всякое самообладание, и наслала на героя сего отступления некие чары, лишившие его сознания. Очнулся Юлий близ огромного морковного поля, ощущая себя очень необычно. Причем, не только из-за побоев. Полностью же придя в себя и осмотрев свое тело, как пишет сам жеребец, он ужаснулся уродству того, во что превратился (если верить записям Агны, то не напускных нареканий на свой облик со стороны попаданца она ни разу за время их знакомства не слышала). Впрочем, тело земнопони принципиально мало отличалось от прежнего, так что нескладный понь бесстрашно (в оригинальных записях это слово дважды подчеркнуто) пустился на разведку. Если сличить имеющиеся письменные источники, то можно увидеть, что впервые понь Юлий появился в Эквестрии в 2707 году до Э.Г. на краю полей деревеньки Золотой Урожай (часто не без ехидства называемой в документах тех лет Морквабадом). Бесстрашно же пустившемуся на разведку новоявленному поню страшиться в этих местах было нечего. Ну, кроме того, что местные жительницы увидят то, как его тушка топчется по бесконечным морковным грядкам: пощады вредителям морквобадские поньки не давали, держа крепкие палки для их боков. Но попасть в неприятности куцегривый путешественник, все-таки, сумел. Золотой Урожай встретил попаданца обычной для себя картиной: на полях сидели наглые кролики, и ЖРАЛИ моркву. Юлий же, как потом выяснилось, до дрожи боялся вида зайца с морковкой в лапах, при том не умея (и не желая) отличить сего ушастого от кроля. В общем, парочка морковногривых кобылок, отправившихся на поиск запропастившегося по CMCным делам “кроличьего дозора”, натолкнулась на гордо торчащий в небо и мелко дрожащий понячий круп, голова которого оказалась полувкопана в землю и прикрыта передними ногами. Кругом же паслись кроли. Таким образом, появление Юлия среди пони состоялось совершенно комично и до ужаса унизительно: дрожащий понь вошел в Золотой Урожай в сопровождении пары давящих хохот кобыл и стайки жеребят, с энтузиазмом “охраняющих” жеребца от страшных длинноухих. В деревеньке попаданец не прижился. Мало того, что он до икоты боялся местных кролей, так еще и к крестьянской работе оказался совершенно неприспособлен. Помножьте это на крайне непрезентабельный вид, болтливость, хвастливость и нежелание отвечать за свои поступки, и вы поймете, почему морковногривая сестрия выперла Юлия из своего селения. После этого красно-коричневый понь какое-то время болтался по окрестностям, кое-как перебиваясь благодаря своему длинному языку и подножному корму (пару раз был бит фермершами за попытки стянуть что-то с полей). Пока не произошел случай, приведший его в Живец. Однажды днем слонявшегося вдоль одной из дорог поня заметила ватага “беззаконных хвостов”, возвращавшаяся в родные места после завершения одного очень удачно контракта с торговицами. Соскучившиеся в путешествии через торговый путь “из земнопони в единороги” по знакомым вещам жеребцы подозвали, как они думали, “бродячего хвоста”-непоседу, и предложили ему поразвлечь себя за плату. Юлий, бывший в то время заурядным “бродячим хвостом”, заблуждение рубак развеивать не стал, а решил соврать им, представившись странствующим певцом. Вместе с ватагой “беззаконных хвостов” языкастый понь весело проследовал до самого Живца, где вся компания ввалилась в местную таверну, намереваясь хорошенько погулять. Юлия же быстренько водрузили на небольшое возвышеньице, служившее в земнопонячьих учреждениях общепита чем-то вроде сцены (а вы думали, что Сахарный Уголок это что-то такое из ряда вон выдающееся?). Ну, и потребовали выступления, разумеется. Но вместо пения со сцены раздалось нечто уширазрывающее, что “певец” еще и сопровождал дергаными телодвижениями. Соответственно, в рвущего глотку попаданца полетели со стороны быстренько успевшей нализаться публики различные тяжелые предметы, некоторые из которых, даже, попали в цель. Подраненный же солист не нашел ничего умнее, чем начать орать в зал о его серости и отсталости, обозвав присутствующих невеждами. “Беззаконные хвосты”, услышав знакомое слово, которым их обругивали единорожки, стащили поня со сцены, и начали бить. На юлиево счастье, в этой же таверне после трудового дня “давилась сидром” (виноградное вино из ее родных мест в Живце было ой как дорого) охотница Агна. В которой, при виде избиения нескладного поня толпой пьяных жеребцов, грифоний нрав опять взял вверх над неоднократно данным себе зароком не лезть в чужой монастырь со своим уставом. Грифина вклинилась в драку, пытаясь отбить избиваемого “певца”. И тут же она получила чьим-то копытом в бок, отлетев к стене таверны. Увидя такое безобразие, на помощь к “Бескрылой” поспешили все присутствующие в заведении кобылки, а трактирщица с дочерьми окатили свалку холодной водой: не в обычаях земнопонек было давать кого-то из слабого пола в обиду разбушевавшимся жеребцам, когда у тех, по словам самих земных пони, “сидр ум через уши вытеснял”. Мигом протрезвевшие “беззаконные хвосты” оставили неудавшуюся звезду сцены в покое (лишь еще пару раз дав тому под дых, для порядку). И теперь мялись в сторонке, виновато отводя глаза — рубаки происходили как раз из живецких мест и многие из них знали и любили бескрылую грифину, не раз помогавшую им словом или делом. Агну же вытащили из угла, куда ее отбросил чей-то молодецкий удар, осмотрели и оказали какую умели помощь (грифоны, в отличии от поней, хрупки, и обычные для пьяной жеребецкой свалки удары могут с легкостью переломить птицельвам кости). По счастью, удар пришелся вскользь и, вроде бы, ничего не сломал. Но бескрылой охотнице, все равно, было очень плохо, хоть она и старалась не показывать виду (не очень успешно, кстати). Придя немного в себя, Агна поинтересовалась у “беззаконных хвостов”: не совестно ли им всей гурьбой набрасываться на одного? Ожидавший чего-то подобного от повернутой на чести грифины, глава ватаги объяснил охотнице ситуацию, одновременно извинившись за своих мордоворотов и поинтересовавшись, не шибко ли кто-то из них зашиб сильную, но хрупкую птицекошку. В общем, Юлию еще раз набили морду, но уже когтистые лапы рассерженной враньем бескрылой охотницы. Хорошенько побитого попаданца из жалости приютила трактирщица, позволив ему переночевать в ее жилище на втором этаже заведения. Но по утру, рассерженная неуемной болтливостью Юлия и его попытками подбить клинья, выгнала нескладного, разукрашенного как елка поня метелкой, пригрозив отдать его, развратника, пегасам на потеху. Впрочем, тех и не надо было звать: парочка окрыленных кобылок подловила плетущегося подальше от главной дороги, где над ним вволю насмехались затаившие злобу “беззаконные хвосты”. Пегаски, угрожая короткими кортиками, потребовали с жеребца кошель. Но такого у попаданца не водилось. Рассерженные оправданиями нескладехи, крылатые грабительницы стали слегка покалывать Юлия кортиками, а потом и, вообще, с гиканьем погнали по узким городским улочкам (стремительно летать по которым у молоди равнинных пегасов считалось шиком). Пока не загнали к писарской конторке, где двух юных нахалок спугнули недовольные очередной пегасьей проказой дружинники. Юлий же забился в щель между конторой писаря и жилым домиком, прикинувшись мусорной кучей. https://i.imgur.com/TJw4HvN.jpg Так его и нашла Агна, шедшая из ювелирной мастерской, где она закончила свои мастеровые дела, к писарской конторке, где ее ждал ворох бумаг и вызовов. Грифине не понравилась кучка грязи между стенами, портившая вид ее маленького рабочего гнездышка. А потому, пернатая писарь со вздохом достала из угла метелку, и обреченно потыкала в горку мусора, проверяя ее на прочность. Но куча повела себя необычно, тонко взвизгнув, и бросившись в узкую щель между стенами домов. Охотница, хоть бок все еще очень болел после вчерашней драки, так же кинулась туда, желая догнать и хорошенько проучить Росинку, опять валяющуюся по углам, мешая добрым пони. Но когда охотница догнала беглеца, то она очень удивилась. Это была отнюдь не нализавшаяся талантливая сидродел после “обмывания” очередной удачной сделки. Перед ней предстал давешний понь. Напуганный, ободранный и грязный. Впрочем, вид этого лгуна, испортившего вчерашний вечер, только больше разозлил грифину, решившую так его отделать, чтобы впредь неповадно было врать. Птицекошка накинулась на жеребца, который только блеял пока она охаживала его черенком метлы. Впрочем, в итоге, Агне надоело зря ломать свою метелку о столь пассивную жертву, и она оставила булькающего соплями красно-коричневого поня в покое, собравшись уже вернуться к своим делам. Но не тут-то было. Только что избитый ею жеребец намертво вцепился в задние ноги грифины, умоляя не бросать его одного. Агна хотела уже когтями сбросить с себя этого приставучего слизняка, но тут Юлий стал рассказывать грифине слезливую историю о том, как он дошел до жизни такой. Как впоследствии узнала охотница, рассказ языкастого пони сильно отличалась от реальных его злоключений, но на тот момент разжалобил городскую писаря, которая перестала дубасить Юлия, и предложила ему пройти с ней. На пару дней жеребец нашел приют в комнатке грифины, которую Агне предоставила ее мастер. Этой умудренной жизнью кобыле сразу не понравился болтливый понь, от которого она и поспешила предостеречь Агну. Впрочем, грифина и сама через несколько часов в компании попаданца поняла, что за фрукт ей достался. Но грифоньи понятия о чести не позволяли охотнице просто дать приблудному треплу хорошего подкрупника в правильном направлении, которого он вполне заслуживал. Так что, Агне приходилось таскать этого языкастого и до предела раздражающего жеребца с собой. Оставлять его одного, увы, было нельзя: как выяснилось опытным путем, длинный язык в течении считанных минут доводил оставленного самого по себе Юлия до беды. Впрочем, вскоре затруднения с попаданцем разрешились сами собой. На третий день после истории с метлой Агна была вызвана на торг, где требовалось зафиксировать и заверить крупную сделку с полотном. Подобранного ею жеребца, ясен пень, грифине пришлось тащить с собой. Непоседливый и языкастый понь мешал когтистой писарю как мог. Так что, охотница только обрадовалась, когда это трепло прицепилось к расположившейся неподалеку семье крестьянок, привезших на торг кукурузу. Вскоре, правда, грифина изменила свое мнение — как раз оттуда, где она в последний раз видела Юлия, раздался какой-то понячий гул. Охотнице пришлось бросить все дела, и стремглав побежать в его сторону. Добравшись же до кукурузных торговиц, Агна не увидила того, чего ожидала. Не было ни разъяренных дружинников, обещающих сделать из непутевого жеребца “кобылу, по самые гланды”, ни злых от домогательств ее подопечного понек, ни, даже, зайцев-мутантов, лупцующих это недоразумение гигантскими морковками (честное слово, охотница бы такой картине уже не удивилась). Вместо этого, изумленная грифина наблюдала как с пяток радостных крестьянок на своих мордочках подбрасывают в воздух ее нескладного подопечного. Когда под строгим взглядом охотницы засмущавшиеся фермерши опустили раздувшегося от важности Юлия (тут же получившего по башке от переволновавшейся птицекошки), выяснилась и причина такого странного поведения пони. Как оказалось, подруливший почесать языком красно-коричневый жеребец как раз попал на оживленный торг между живецкими крестьянками, отчаявшимися уже продать свой товар, и приезжей торговицей, явно решившей надуть деревенских простушек. В общем, ситуация шла к тому, чтобы несколько возов кукурузы за бесценок достались бессовестной чужестранке, да еще и были бы отвезены к стоянке ее каравана самими фермершами. Ну, и тут в торг влез Юлий. После его басням о “защите слабых и обманутых”, конечно же, никто не верил: все живецкие поняшки знали, что этот ботало просто хотел покрасоваться. Но в тот момент Юлий стал настоящим спасителем фермерш от обмана и осмеяния (ой, сколько недель им бы потом косточки перемывали) — нескладный понь взобрался на один из возов с кукурузой, и начал надрываться, нахваливая товар. Да так это здорово у него получалось, что все бывшие на торжище торговые поньки подтянулись к этим возам с кукурузой, начав наперебой предлагать все большую и большую цену за их содержимое. В итоге, ранее никому не нужные початки ушли за совершенно неприличные для такого дешевого товара деньги, часть которых благодарные селянки отдали Юлию. После этого случая у героя сего отступления появилось постоянное дело: он нахваливал товар землячек на ярмарках и торжищах, за что получал определенную часть их выручки. Надо сказать, что продвигать товар этот пустомеля умел. Ой, как умел. Ну, и еще то происшествие дало болтливому жеребцу прозвище, которое он терпеть не мог: “Трепло Кукурузное”. Кстати, нелюбящие нескладного попаданца дружинники каждый день обновляли мелом буквы “Т.К.” на стене трактира, где Юлий поселился, снимая небольшую комнатку у его хозяйки (и каждый же день коричневый понь их старательно затирал). Что касается нелюбви дружинников (да и, вообще, всех живецких жеребцов) к Юлию, то ее источник был предельно простым: болтливый жеребец имел обыкновение вякать что-то нелицеприятное о других представителях сильного пола, после чего бежал прятаться за спину бескрылой грифины. Очень щепетильно относящаяся к вопросам чести птицекошка, конечно же, не то что от поней Юлия не защищала, а с шипением гнала в очередной раз сболтнувшего лишнего попаданца прочь. А когда выбор вставал между копытами пары-тройки злых жеребцов или когтями и клювом одной разъяренной еще одним “вопиющим бесчестием” охотницы, Юлий выбирал копыта. Но осадочек от такого поведения и у окрестных поней, и у самой грифины оставался еще тот. Били, кстати, Юлия постоянно. И не только жеребцы: местные пегаски, почувствовавшие в красно-коричневом попаданце слабака, гоняли его регулярно, часто гуляя на выбитые из этого поня биты. Но через какое-то время живецких кобылок эти непрекращающиеся приключения на юлиев круп утомили. И попаданец был приставлен к Агне (как единственному авторитету для этого непутевого поня) на правах помощника писаря. Писарь, правда, из Юлия был аховый: он вечно норовил приписать что-нибудь от себя или составить документ так, что там появлялось совсем ненужное в деловых бумагах личное отношение писавшего. Агне это вскоре надоело, и от писарьского дела она поня прогнала. Но Юлий, действительно, умел красиво складывать слова. Так что, грифина с чистой совестью свалила на него работу официального летописца Живца, которую она терпеть не могла из-за слащаво-завиральной манеры изложения долженствующей этому документу. Киевский же экс-архивариус в этой работе чувствовал себя как рыба в воде, умудряясь и угождать всем живецким заправилам своими хвалебными хрониками, и вставлять много всякого от себя и о себе. После этого жизнь сего попаданца в Эквестрии как-то устроилась, войдя в твердую колею. Понь зарабатывал себе на жизнь, помогая поняшкам-земледелицам и торговкам сбывать их товар, а также ведя официальную живецкую летопись (получая периодически от Агны по башке за наглое, хоть и красивое, вранье). Снимал комнату в одном из многочисленных трактиров этого ремесленного города, после каждой своей выходки как-то убалтывая трактирщицу не выгонять порядком ей надоевшего, но чем-то располагающего к себе поня. Личная жизнь у Юлия, как это ни странно, тоже организовалась. Большая часть живецких понек могли бы только посмеяться над предложением подпустить к себе этого страшного, трусливого и хвастливого жеребца. Но, тем не менее, в городе и окрестностях хватало и таких кобылок, путь к сердцу которых, хоть и ненадолго, открывался сладкими речами красно-коричневого болтуна. Да, эти кобылки ругали себя, давали зароки больше с ним не связываться, но спустя время опять таяли в розовой паутине слов Юлия. Мужская же часть населения Живца нескладного попаданца открыто не любила, периодически разминая об него копыта. Впрочем, болтливый жеребец был виноват сам: грубить и насмехаться над каждым встреченным представителем своего пола, а потом пытаться спрятаться от праведного возмездия или отказаться от своих слов это отнюдь не дорога к всеобщим любви и уважению. Ну, и были еще пегасы, регулярно грабившие Юлия вплоть до того самого, кровавого, инцидента на ярмарке, после которого крылатые стали облетать Живец десятой дорогой. Окончание же истории Юлия оставляет гораздо больше вопросов, чем дает ответов. Согласно записям Агны “Бескрылой”, однажды коричневый понь разжился какой-то картой, которую ему всучил один из “бродячих хвостов”-непосед. Со слов бывшего владельца, утверждавшего, что когда-то он был пегасом, карта указывала путь к колдовскому сокровищу, которое подарило ему такую жизнь, какую он ведет теперь. Кстати, эта запись сопровождается размышлениями Агны о том, что: как жизнь без Неба может быть желанным подарком, а не строгой карой? По всей видимости, бескрылая грифина всерьез верила в рассказ “бродячего хвоста”. Получив на копыта карту, Юлий загорелся идеей найти это сокровище, бредя несметными богатствами и будущей роскошной жизнью. Впрочем, просто пойти и выкопать клад у поня вряд ли могло получиться: карта указывала на пики Грифоньих гор, куда даже предгорные грифоны опасались соваться, страшась своих буйных родичей и горных пегасов. Ну, а потому, попаданец стал основательно готовиться к будущему походу, от которого его отговаривала Агна, пугая жеребца леденящими кровь легендами и сказаниями ее клана о жестокости горных крылатых, лютом голоде снежных пиков и кровожадной фауне тех мест. Впрочем, подпавший под влияние алчности, понь слушал грифину вполуха, в уме подсчитывая будущие барыши. Не помогали ни уговоры, ни запреты, ни обещания силой задержать жеребца. Даже последняя мера отчаявшейся птицекошки, признавшейся, что она, будь у нее по-прежнему за плечами крылья, струсила бы взлететь к самым пикам, не произвела на красно-коричневого жеребца никакого впечатления. Весной 2686 года до Э.Г. Юлий отбыл вместе с караванам торговцев в предгорья, заболтав грифину и нескольких своих подруг-понек так, что они посовестились его останавливать (о чем потом жалели). В предгорьях же, достигнув деревушки Кальтен Штроме, понь покинул караванщиц, наняв пару пегасок-“землекрылок” в качестве сопровождающих. Как впоследствии удалось разузнать Агне через торговцев, те довели болтливого жеребца до Ледяных Ворот, после чего сопровождать его дальше отказались, посоветовав и ему оставить безрассудную затею. Попаданец же внять гласу разума в лице пары “грязекрылок” не пожелал, и направился вглубь Ледяных Ворот, руководствуясь только своей картой. После этого крылатые поньки его больше не видели. На этом следы Юлия в Эквестрии теряются.Небольшое отступление: Юлий — первый достоверный случай попаданчества в Эквестрию
21 августа 2023 г. в 14:47